СПРАВКА

 

СПРАВКА КПК ПРИ ЦК КПСС, ИМЛ ПРИ ЦК КПСС, КГБ СССР, ПРОКУРАТУРЫ СССР 

АНТИСОВЕТСКИЙ ОБЪЕДИНЕННЫЙ ТРОЦКИСТСКО-ЗИНОВЬЕВСКИЙ ЦЕНТР

 

Дело о так называемом “антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре” рассматривалось военной коллегией Верховного Суда СССР 19-24 августа 1936 г. в открытом судебном заседании. Были преданы суду 16 человек. Большинство из них в прошлом были организаторами и активными участниками троцкистской и зиновьевской оппозиции, за что исключались из партии, арестовывались, находились в тюрьмах и в ссылке. 5 человек в прошлом являлись членами Компартии Германии. По этому делу к высшей мере наказания были приговорены Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов, И.П. Бакаев, С.В. Мрачковский, В.А. Тер-Ваганян, И.Н. Смирнов, Е.А. Дрейцер, И.И. Рейнгольд, Р.В. Пикель, Э.С. Гольцман, Фриц-Давид (И.-Д.И. Круглянский), В.П. Ольберг, К.Б. Берман-Юрин, М.И. Лурье, Н.Л. Лурье. 

Эти лица, как сказано в приговоре, осуждены за проведение антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности, причастность к убийству С. М. Кирова и подготовку террористических актов против руководителей партии и правительства. 

Тщательный анализ материалов дела показал, что осуждены они были необоснованно и незаконно. Пленум Верховного суда СССР в июне 1988 г. удовлетворил протест Генерального прокурора СССР, приговор отменил и дело прекратил за отсутствием состава преступления.

Коротко об участниках этого так называемого дела. 

Зиновьев Григорий Евсеевич в партию вступил в 1901 г. В 1917-1925 гг. председатель Петроградского Совета. В 1919-1926 гг. входил в состав Политбюро ЦК партии, с 1919 по 1926 год председатель Исполкома Коминтерна. В октябре 1926 г. выведен из Политбюро ЦК ВКП(б), в октябре 1927 г. выведен из состава ЦК, а в ноябре того же года за фракционную борьбу исключен из рядов партии. 22 июня 1928 г. в партии восстановлен по заявлению, поданному им в соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В октябре 1932 г. Г.Е. Зиновьев вновь исключается из партии и направляется в ссылку по делу так называемого “союза марксистов-ленинцев”. В декабре 1933 г. восстановлен членом ВКП(б), а через год, в связи с убийством Кирова, вновь исключен из партии и в январе 1935 г. по делу так называемого “московского центра” осужден к 10 годам лишения свободы. 

Каменев Лев Борисович в партию вступил в 1901 году, в 1919-1926 гг. входил в состав Политбюро ЦК партии. В 1918-1924 г. председатель Моссовета, а в 1922- 926 гг. заместитель и первый заместитель Председателя Совнаркома РСФСР, а затем ‒ СССР, заместитель председателя и председатель Совета Труда и Обороны. В ноябре 1927 г. постановлением ЦК и ЦКК выведен из состава ЦК ВКП(б), а решением XV съезда партии за фракционную борьбу исключен из рядов партии. 22 июня 1928 г. в партии восстановлен по заявлению, поданному им в соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В октябре 1932 г. по делу так называемого “союза марксистов-ленинцев” Л.Б. Каменев вновь был исключен из партии и направлен в ссылку. В декабре 1933 г. восстановлен членом ВКП(б), а через год, в связи с убийством Кирова, вновь исключен из партии и осужден по делу так называемого “московского центра” к 5 годам лишения свободы. Вторично он был осужден 27 июля 1935 г. по так называемому “кремлевскому” делу и приговорен к тюремному заключению сроком на 10 лет. 

Евдокимов Григорий Еремеевич в партию вступил в 1903 г. В годы гражданской войны начальник политотдела 7-й армии. Затем председатель Петроградского совета профсоюзов, секретарь Ленинградского губкома партии. В 1925-1927 гг. секретарь ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК. В ноябре 1927 г. выведен из состава ЦК ВКП(б), а решением XV съезда ВКП(б) исключен из партии за оппозиционную деятельность. В июне 1928 г. в рядах ВКП(б) восстановлен. В декабре 1934 г., в связи с убийством С.М. Кирова, из рядов ВКП(б) вновь исключен, а в январе 1935 г. осужден по процессу так называемого “московского центра” к 8 годам тюремного заключения. 

Бакаев Иван Петрович в партию вступил в 1906 г. После Октябрьской революции на партийной работе в Петрограде. В 1925-1927 гг. член ЦКК ВКП(б). В ноябре 1927 г. выведен из состава ЦКК, а решением XV съезда ВКП(б) исключен из партии. В июне 1928 г. в соответствии с поданным заявлением, отвечающим требованиям XV съезда партии, в членах ВКП(б) восстановлен. Находился на хозяйственной работе. В декабре 1934 г., в связи с убийством С.М. Кирова, вновь исключается из партии. В январе 1935 г. был осужден по делу так называемого “московского центра” к 8 годам тюремного заключения. 

Мрачковский Сергей Витальевич в партию вступил в 1905 г., активный участник гражданской войны, награжден двумя орденами Красного Знамени. В 1920-1925 гг. командующий Приуральским, а затем Западно-Сибирским военными округами. В сентябре 1927 г. за фракционную деятельность исключен. В 1928 г. восстановлен в рядах ВКП(б) и назначен начальником строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. В 1933 г. вновь исключен из ВКП(б) в связи с делом так называемого “союза марксистов-ленинцев” и осужден к 5 годам лишения свободы. 

Тер-Ваганян Вагаршак Арутюнович в партию вступил в 1912 г. В 1917 г. был секретарем Московского комитета партии. В 1918 – 1920 гг. член ВЦИК и Моссовета, затем ответственный редактор журнала “Под знаменем марксизма”, научный сотрудник Института К Маркса и Ф. Энгельса. Исключался из партии решением XV съезда ВКП(б) за фракционную деятельность, через год был восстановлен. В 1933 г. вновь исключен из партии в связи с делом так называемого “московского центра”. В 1934 г. в партии был восстановлен, а в мае 1935 г. вновь исключен и выслан в Казахстан. 

Смирнов Иван Никитич в партию вступил в 1899 г. В 1918-1920 гг. член реввоенсовета Восточного фронта и 4-й армии, председатель Сибревкома. В 1923-1927 гг. народный комиссар почт и телеграфа СССР. За фракционную деятельность XV съездом ВКП(б) из партии исключен. В мае 1930 г. в партии восстановлен в связи с заявлением о прекращении оппозиционной деятельности. В 1933 г. вновь исключен из партии и по обвинению в антисоветской деятельности осужден к 5 годам тюремного заключения. 

Дрейцер Ефим Александрович в партию вступил в 1919 г. В годы гражданской войны был комиссаром полка, бригады, дивизии. За заслуги в гражданской войне награжден двумя орденами Красного Знамени. До ареста работал заместителем директора завода “Магнезит” в Челябинской области. В 1928 г. исключен из партии за участие в оппозиции, восстановлен в 1929 г. Вновь исключен из партии в июле 1936 г. в связи с арестом по настоящему делу. 

Рейнгольд Исаак Исаевич в партию вступил в 1917 г. После Октябрьской революции был наркомом финансов Литвы и Белоруссии, начальником управления Наркомфина СССР. До декабря 1934 г. работал заместителем наркома земледелия СССР. В 1927 г. исключен из ВКП(б) за фракционную деятельность, восстановлен в 1928 г. В январе 1935 г. Сокольническим РК ВКП(б) г. Москвы из партии исключен как “троцкист-двурушник” (так записано в постановлении). 

Пикель Ричард Витольдович в партию вступил в 1917 г. Участник гражданской войны. Был на советской и партийной работе в Белоруссии. Работал в Исполкоме Коминтерна, заведовал секретариатом председателя Исполкома, являлся членом Союза писателей. В 1927 г. исключен из партии за принадлежность к оппозиции. В 1929 г. в партии восстановлен. Работал в учреждениях культуры. Вновь был исключен из партии в июне 1936 г. в связи с арестом по настоящему делу. 

Гольцман Эдуард Соломонович в партию вступил в 1903 г. После революции находился на хозяйственной работе в Наркоме внешней торговли. Исключен из партии в мае 1936 г. в связи с арестом по настоящему делу. 

Фриц-Давид, он же Круглянский Илья-Давид Израилевич, член Компартии Германии. В 1926 г. Исполкомом Коминтерна был направлен в Германию для нелегальной партийной работы. В 1933 г. прибыл в СССР и работал до ареста в июне 1936 г. в Исполкоме Коминтерна и консультантом в газете “Правда”. 

Ольберг Валентин Павлович являлся членом Компартии Германии. В 1932 г. за фракционную деятельность из партии исключен. Прибыл в СССР в июне 1936 г., работал преподавателем педагогического института в г. Горьком. 

Берман-Юрин Конон Борисович с 1921 по 1923 годы являлся членом Компартии Латвии. В 1923-1933 гг. член Компартии Германии, работник партийных органов. В СССР прибыл в марте 1933 г. с согласия ЦК КПГ. С 1933 г. и до ареста в июне 1936 г. являлся редактором-консультантом иностранного отдела газеты “За индустриализацию”. 

Лурье Моисей Ильич, член Компартии Германии с 1922 г. За участие в троцкистской оппозиции из партии исключен, но был восстановлен и работал в Агитпропе ЦК КПГ. В марте 1932 г. с ведома ЦК КПГ приехал в СССР и работал вначале редактором в издательстве иностранных рабочих, а затем с 1933 г. профессором Московского университета. 

Лурье Натан Лазаревич, член Компартии Германии, примыкал к троцкистской оппозиции. Прибыл в СССР в 1932 г. с согласия ЦК КПГ. До ареста в июне 1936 г. работал главным врачом на Центральном здравпункте Челябинского тракторного завода. 

Следствие по делу велось с 5 января по 10 августа 1936 г. 

С 10 по 14 августа 1936 г. всем обвиняемым было объявлено об окончании следствия. Однако со следственными материалами обвиняемые ознакомлены не были. Дело рассматривалось в открытом судебном заседании военной коллегии Верховного Суда СССР с участием государственного обвинителя Прокурора СССР А.Я. Вышинского. 

По приговору военной коллегии Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов, И.П. Бакаев, С.В. Мрачковский, В.А. Тер-Ваганян, И.Н. Смирнов были признаны виновными в том, что: 

а) в соответствии с директивой Л.Д. Троцкого организовали объединенный троцкистско-зиновьевский террористический центр для совершения убийства руководителей ВКП(б) и Советского правительства; 

б) подготовили и осуществили 1 декабря 1934 г. через ленинградскую подпольную террористическую группу злодейское убийство С.М. Кирова; 

в) создали ряд террористических групп, готовивших убийство И.В. Сталина, К.Е. Ворошилова, А.А. Жданова, Л.М. Кагановича, Г.К. Орджоникидзе, С.В. Косиора и П.П. Постышева. 

Е.А. Дрейцер, И.И. Рейнгольд, Р.В. Пикель, Э.С. Гольцман, Фриц-Давид (он же И.-Д.И. Круглянский), В.П. Ольберг, К.Б. Берман-Юрин, М.И. Лурье и Н.Л. Лурье были признаны виновными в том, что, будучи якобы членами подпольной троцкистско-зиновьевской террористической организации, являлись активными участниками подготовки убийства руководителей партии и правительства. 

Все 16 подсудимых были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение 25 августа 1936 г. 

В процессе проверки обоснованности осуждения названных выше лиц были изучены следственные и судебные материалы дела “объединенного троцкистско-зиновьевского центра”, материалы архивов ЦК КПСС и Исполкома Коминтерна, а также материалы, имеющиеся в Комитете государственной безопасности СССР, в партийных и государственных архивах, объяснения и заявления советских граждан. 

Факты свидетельствуют, что после убийства Кирова и прошедших в декабре 1934 г. и январе 1935 г. судебных процессов над зиновьевцами по так называемому ленинградскому и московскому “центрам” при личном участии И.В. Сталина было подготовлено закрытое письмо ЦК ВКП(б) “Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова”, обращенное ко всем организациям партии. В письме без всяких оснований обвиняются все бывшие зиновьевцы в том, что они “стали на путь двурушничества, как главного метода своих отношений с партией, стали на тот же путь, на который обычно становятся белогвардейские вредители, разведчики и провокаторы”. В связи с этим в письме давалась прямая директива об арестах зиновьевцев: “…в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии – его надо еще арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать мощь государства пролетарской диктатуры”. Это письмо 17 января 1935 г. И.В. Сталин разослал членам Политбюро с просьбой в тот же день обсудить и принять решение. 18 января оно было разослано всем организациям партии. Вскоре по отношению к бывшим зиновьевцам начались массовые репрессии, по инициативе И. В. Сталина опросным порядком было принято решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 26 января 1935 г. следующего содержания: 

“О зиновьевцах.
а) Выслать из Ленинграда 663 зиновьевца на 3-4 года;
б) Группу бывших оппозиционеров, членов партии в количестве 325 человек откомандировать из Ленинграда на работу в другие районы”. 

В январе-феврале 1935 г. органами НКВД в Ленинграде было арестовано 843 бывших зиновьевца. 

В период проведения следствия над этими арестованными И.В. Сталин и Н.И. Ежов искусственно создали версию о тесной связи зиновьевцев с троцкистами, об их совместном переходе к террору против руководителей партии и Советского правительства и об объединении на этой основе всей их контрреволюционной деятельности. 

Указанная версия изложена в рукописи книги Н.И. Ежова “От фракционности к открытой контрреволюции”, написанной в 1935 г. 17 мая 1935 г. автор направил И.В. Сталину письмо, в котором писал: 

“Очень прошу просмотреть посылаемую работу. Это первая глава из книги о “зиновьевщине”, о которой я с Вами говорил. Прошу указаний”. 

Ответственность за убийство Кирова в книге возлагалась на зиновьевцев, и одновременно утверждалось об их организационной связи с троцкистами. Н.И. Ежов писал: 

“За все это время между зиновьевцами и троцкистами существовала теснейшая связь. Троцкисты и зиновьевцы регулярно информируют друг друга о своей деятельности. Нет никакого сомнения, что троцкисты были осведомлены и о террористической стороне деятельности зиновьевской организации. Больше того, показаниями отдельных зиновьевцев на следствии об убийстве т. Кирова и при последующих арестах зиновьевцев и троцкистов устанавливается, что последние тоже стали на путь террористических групп”.

После выработки версии перехода троцкистов и зиновьевцев к террору, в середине 1935 г. Н.И. Ежов дал задание активизировать преследование троцкистов, разыскать и ликвидировать якобы существующий, но пока нераскрытый центр троцкистов. 

Органы НКВД усиленно стали проводить разработку бывших троцкистов, как находящихся на свободе, так и отбывающих заключение или ссылку. 

5 января 1936 г. в г. Горьком при полном отсутствии данных, свидетельствовавших о преступной деятельности, был арестован прибывший из Германии на постоянное жительство в СССР В.П. Ольберг. Через месяц после ареста были получены его показания о том, что он прибыл в СССР из-за границы якобы со специальным заданием Л.Д. Троцкого для ведения контрреволюционного акта против И.В. Сталина. В качестве завербованных им террористов В.П. Ольберг, под давлением следователей, назвал большое количество своих сослуживцев – преподавателей и студентов Горьковского педагогического института. Все они были арестованы. Одновременно в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и других городах также были произведены аресты троцкистов по обвинению в контрреволюционной и террористической деятельности. Всего было арестовано более 100 человек. 

9 февраля 1936 г. заместитель наркома внутренних дел Г.Е. Прокофьев направил местным органам НКВД следующую директиву: 

“Имеющиеся в нашем распоряжении… данные показывают возросшую активность троцкистско-зиновьевского контрреволюционного подполья и наличие подпольных террористических формирований среди них. Ряд троцкистских и зиновьевских групп выдвигают идею создания единой контрреволюционной партии и создания единого организационного центра власти в СССР…
…Задачей наших органов, – говорилось далее в директиве, – является ликвидация без остатка всего троцкистско-зиновьевского подполья. Немедленно приступите к ликвидации всех… дел по троцкистам и зиновьевцам, не ограничиваясь изъятием актива, направив следствие на вскрытие подпольных контрреволюционных формирований, всех организационных связей троцкистов и зиновьевцев и вскрытие террористических групп”. 

После этого репрессии в отношении бывших троцкистов усилились. Количество арестованных к апрелю 1936 г. достигло 508 человек Уже 23 февраля 1936 г. Г.Е. Прокофьев докладывал И. В. Сталину о том, что в Москве арестована группа бывших троцкистов: А.И. Шемелев, политредактор Главлита, И.И. Трусов, беспартийный, литературный сотрудник Комакадемии, и другие. 

При обыске у И.И. Трусова был обнаружен и изъят личный архив Троцкого периода 1927 г. На сообщении об архиве И.В. Сталин наложил следующую резолюцию: 

Молотову, Ежову.
Предлагаю весь архив и другие документы Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада ПБ, а допрос арестованных вести НКВД совместно с т. Ежовым”. 

(27 февраля 1936 г. это предложение И.В. Сталина было оформлено постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), принятым опросом). 

В марте 1936 г. Г.Г. Ягода доложил И.В. Сталину о ходе ликвидации троцкистского подполья и выявления террористических групп. Одновременно он внес предложение: троцкистов, якобы причастных к террору, предать суду и, применив к ним закон от 1 декабря 1934 г., всех расстрелять. В связи с этим 31 марта 1936 г. И.В. Сталин поручил Г.Г. Ягоде и А.Я. Вышинскому дать более конкретный проект предложения о троцкистах, оформив это поручение следующим решением Политбюро ЦК: 

“Всех арестованных НКВД троцкистов, уличенных следствием в причастности к террору, предать суду военной коллегии Верховного Суда с применением к ним в соответствии с законом от 1.12.1934 г. расстрела. Обязать НКВД и Прокуратуру Союза по окончании следствия представить список лиц, подлежащих суду по закону 1.12.1934 г.”. 

На места была дана соответствующая директива НКВД, в которой указывалось: 

“Основной задачей наших органов на сегодня является немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников… Следствие по всем ликвидационным троцкистским делам ведите максимально быстро, ставя основной задачей следствия вскрытие и разгром всего троцкистского подполья, обнаружение и ликвидацию организационных центров, выявление и пресечение всех каналов связей с закордонным троцкистским руководством”. 

Одновременно с выявлением “троцкистского центра” органы НКВД проводили активную работу, чтобы доказать тезис об объединении троцкистов с зиновьевцами в совместной террористической деятельности. При допросах арестованных широко использовался вымышленный донос, согласно которому, по рассказам Смирнова, в 1932 г. после переговоров между Л.Б. Каменевым, В.А. Тер-Ваганяном и Б. Ломинадзе был создан “объединенный центр”, куда якобы вошли Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов, С.В. Мрачковский, Б. Ломинадзе и Л.А. Шацкин. 

Выполняя личные указания И.В. Сталина о разработке более конкретных мер по усилению борьбы с троцкистами, Г.Г. Ягода и А.Я. Вышинский 19 июня 1936 г. представили ему список троцкистов в количестве 82 человек, якобы причастных к террору, и внесли предложение о предании их суду военной коллегии по закону от 1 декабря 1934 г. как участников антисоветской террористической организации. 

В письме ставился вопрос о предании суду по этому закону Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева, якобы организаторов террора, не выдавших на следствии и в суде по процессу так называемого “московского центра” террористов, продолжавших подготовку убийства руководителей ВКП(б). Однако И.В. Сталин не согласился с организацией процесса только над одними троцкистами. В июне 1936 г. он через Н.И. Ежова дал указание органам НКВД подготовить общий процесс и над троцкистами, и над зиновьевцами. 

С этого времени следствие о троцкистах получило новое направление – началась активная работа по фабрикации дела об “объединенном троцкистско-зиновьевском центре”. Как она велась, кто ее направлял, можно представить из выступления заместителя наркома внутренних дел Агранова на совещании актива ГУГБ НКВД, которое происходило 19-21 марта 1937 г. (цитируется по неправленой стенограмме). 

Агранов: Я хочу рассказать, как удалось поставить на верные рельсы следствие по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра. 
Неправильную антипартийную линию в этом деле занимали Ягода и Молчанов. Молчанов определенно пытался свернуть это дело, еще в апреле 1936 г. упорно доказывая, что раскрытием террористической группы Шемелева, Сафоновой и Ольберга, связанных с И.Н. Смирновым, можно ограничиться, что это и есть троцкистский центр, а все остальные никакого отношения к делу не имеют… Молчанов старался опорочить и тормозить следствие по делам террористических организаций, которые были раскрыты Ленинградским и Московским управлениями… 
При таком положении вещей полное вскрытие и ликвидация троцкистской банды была сорвана, если бы в это дело не вмешался ЦК (Сталин). А вмешался он следующим образом… По моему возвращению после болезни Ежов вызвал меня к себе на дачу. Надо сказать, что это свидание носило конспиративный характер. Ежов передал указание Сталина на ошибки, допускаемые следствием по делу троцкистского центра, и поручил принять меры, чтобы вскрыть троцкистский центр, выявить явно невскрытую террористическую банду и личную роль Троцкого в этом деле. Ежов поставил вопрос таким образом, что либо он сам созовет оперативное совещание, либо мне вмешаться в это дело. Указания Ежова были конкретны и дали правильную исходную нить к раскрытию дела. 
Именно благодаря мерам, принятым на основе этих указаний И.В. Сталина и Ежова, удалось вскрыть зиновьевско-троцкистский центр. Однако развертывание следствия на основе новых данных проходило далеко не гладко. Прежде всего глухое, но упорное сопротивление оказывал Молчанов, который старался это дело свернуть. Пришлось обратиться к очень важным материалам, которые имелись в Управлении НКВД по Московской области в связи с показаниями Дрейцера, Пикеля и Э… (Эстерман). Это дало возможность сдвинуть следствие на новые рельсы”. 

Действительно, после состоявшегося между Н.И. Ежовым и Я.С. Аграновым разговора последний сам включился в следственную работу по созданию дела об “объединенном центре”. 23 июля 1936 г. Я.С. Агранов лично, в присутствии ответственных работников НКВД А.П. Радзивиловского, Г.М. Якубовича и П.Ш. Симановского, произвел повторный допрос троцкиста Дрейцера и бывшего зиновьевца Пикеля и сумел получить от них “показания” о том, что “объединенный центр” троцкистов и зиновьевцев был образован на террористической основе. 

О том, что полученные Я.С. Аграновым показания от Е.А. Дрейцера и Р.В. Пикеля являлись ложными и вынужденными, свидетельствуют высказывания по этому поводу самого Агранова и заместителя начальника управления НКВД по Московской области А.П. Радзивиловского. 

В заявлении на имя Н. И. Ежова от 20 декабря 1936 г. А.П. Радзивиловский сообщал, что троцкист Е.А. Дрейцер доставлен в Москву для допросов в мае 1936 г., а зиновьевец Р.В. Пикель был арестован несколько позже. Здесь же А.П. Радзивиловский пишет: “Исключительно тяжелая работа в течение трех недель над Дрейцером и Пикелем привела к тому, что они начали давать показания”. Когда же показания Е.А. Дрейцера и Р.В. Пикеля были доложены Г.Г. Ягоде, то он, как сообщал уже в 1937 г. Я.С. Агранов, на показаниях о существовании “московского троцкистско-зиновьевского центра” написал “неверно”, а на показаниях о том, что якобы Е.А. Дрейцер получил от Л.Д. Троцкого директиву об убийстве руководителей ВКП(б) и правительства, он написал “неправда” или просто “ложь”. Об этом же говорил Н.И. Ежов на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г., заявив, что показания Е.А. Дрейцера, Фрица-Давида, М.И. Лурье и всех других Г.Г. Ягода считал чепухой и на протоколах допросов писал: “чепуха”, “ерунда” “не может быть”. 

Несмотря на очевидную несостоятельность полученных от Е.А. Дрейцера и Р.В. Пикеля показаний, они были положены в основу создания дела по “объединенному центру”, и, как заявил Я.С. Агранов, “это дало возможность, включив в следствие ряд новых работников, поставить дело на новые рельсы”. Вскоре после этого следствие добилось необходимых признательных показаний от всех обвиняемых. 

Об изложенных выше обстоятельствах возникновения дела об “объединенном троцкистско-зиновьевском центре” свидетельствует также выступление Ежова на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г. (цитируется по исправленной стенограмме): 

“Ежов: “Когда только началось следствие по этому делу…” 
Сталин: “По какому делу?” 
Ежов: “По делу раскрытия троцкистско-зиновьевского объединенного центра, оно началось с конца декабря 1935 г. (первая записка была в 1935 г.). В 1936 г. оно начало понемножку разворачиваться, затем первые материалы поступили в Центральный Комитет, и, собственно говоря, цель-то поступления этих материалов в Центральный Комитет, как теперь раскрывается, была, поскольку напали на след эмиссара Троцкого, а затем обнаружили центр в лице Шемелева, Эстермана и других, – цель была вообще свернуть это дело. Тов. Сталин правильно тогда учуял в этом деле что-то неладное и дал указание продолжать его, и, в частности, для контроля следствия назначили от Центрального Комитета меня. Я имел возможность наблюдать все проведение следствия и должен сказать, что Молчанов все время старался свернуть это дело: Шемелева и Ольберга старался представить как эмиссаров-одиночек, провести процесс или суд и на этом кончить, и только. Совершенно недопустимо было то, что все показания, которые давались по Московской области Дрейцером, Пикелем, Эстерманом, т.е. главными закоперщиками, эти показания совершенно игнорировались, разговорчики были такие: какой Дрейцер, какая связь с Троцким, какая связь с Седовым, с Берлином, что за чепуха, ерунда и т.д. Словом, в этом духе были разговоры, и никто не хотел ни Дрейцера, ни Эстермана, ни Пикеля связывать со всем этим делом. Такие настроения были”. 

Выступая на упоминавшемся совещании актива ГУГБ НКВД, Ежов указывал, что аресты этих лиц производились при отсутствии материалов об их преступной деятельности и что “следствие вынуждено ограничиваться тем, что оно нажимает на арестованного и из него выжимает”. И, как он выражался, арестованных “брали на раскол”. 

Установлено, что следователи НКВД в целях получения признаний в проведении преступной деятельности применяли к арестованным незаконные меры воздействия. Из многочисленных заявлений арестованных, написанных ими во время ведения следствия, видно, какие методы применяли следователи на допросах и какими путями добивались ложных показаний. 

Так, В.П. Ольберг после первых двух допросов 27 января 1936 г. написал следователю заявление следующего содержания: “После Вашего последнего допроса 21.1. меня охватил отчего-то ужасный, мучительный страх смерти. Сегодня я уже несколько спокойнее. Я, кажется, могу оговорить себя и сделать все, лишь бы положить конец мукам. Но я явно не в силах возвести на самого себя поклеп и сказать заведомую ложь, т.е. что я троцкист, эмиссар Троцкого и т.д. Я приехал в Союз по собственной инициативе, теперь – в тюрьме уже я понял, что это было сумасшествие, преступление. Горько раскаиваюсь в нем. Я сделал несчастными не только себя, но и жену мою, брата. Теперь я понял, до чего неправилен был мой шаг, т.е. приезд в СССР по неверным данным и сокрытие моего троцкистского прошлого”. 

На следующий день В.П. Ольберг обратился с новым заявлением, в котором говорилось: “Очень прошу вызвать меня сегодня к себе. Кроме других вопросов, я хочу назвать имена лиц, которые смогут подтвердить мою невиновность в инкриминируемом мне обвинении”. 

Расследований этих заявлений не производилось, и от суда они были скрыты. Сам же В.П. Ольберг впоследствии во всех предъявленных ему обвинениях на допросах стал признавать себя виновным. 

И.Н. Смирнов 8 мая 1936 г. в знак протеста против методов следствия объявил голодовку, которая длилась 13 дней. 

В.А. Тер-Ваганян, протестуя против необоснованного ареста, дважды объявлял голодовку, а затем порезал себе палец и кровью написал заявление: “Тов. Берман. Прошу сегодня все мои письма Сталину и Ягоде отправить. Потеряв надежду добиться выполнения Вами своего слова, с 12 часов перестал пить”. В письме И.В. Сталину он писал о том, что решил покончить жизнь самоубийством: “Я обвиняюсь в терроре. Меня обвиняют в соучастии в подготовке террористических групп на основании показаний лиц, прямо причастных к этому делу. Люди эти клевещут, клевещут подло, мерзко, бесстыдно, их клевета шита белыми нитками, не стоит большого труда ее обнажить, мотив творцов этой лжи прозрачный. Тем не менее! Против этой очевидной лжи я бессилен… Клянусь священной памятью Ленина, я не имел никогда никакого отношения к террористическим речам и делам контрреволюционных бандитов и каннибалов…”. Это письмо В.А. Тер-Ваганяна не было доведено до сведения суда, а 10 августа 1936 г. после просмотра обвинительного заключения, за 9 дней до начала судебного процесса, И. В. Сталин включил В.А. Тер-Ваганяна в число обвиняемых по данному процессу как одного из активных организаторов “объединенного троцкистско-зиновьевского центра”. 

А.Н. Сафонова – бывшая жена И.Н. Смирнова, выступавшая по данному делу в качестве свидетеля (впоследствии осужденная за троцкистскую деятельность), в своем объяснении от 14 июня 1956 г. в КГБ СССР и Прокуратуру СССР сообщила, что ею и другими обвиняемыми на следствии и в суде были даны ложные показания. Она указывает, что во время допросов работники НКВД применяли методы морального воздействия, требовали показаний о преступной деятельности, якобы необходимых в интересах партии. “Вот под знаком этого понимания, ‒ указывала А.Н. Сафонова, ‒ что этого требует партия и мы обязаны головой ответить за убийство Кирова, мы пришли к даче ложных показаний, не только я, но и все другие обвиняемые”. Вместе с тем она сообщила о том, что следователь угрожал ей, заявляя, что если она будет упорствовать в даче показаний, то он примет меры к аресту ее сестры, высылке ее детей, а также применит к ней физические меры принуждения. Следователь, сообщала Сафонова, говорил, что показания, которые ей называют в процессе следствия, она должна подтверждать независимо от того, верны они или нет, потому что это так надо для партии. “Так было на предварительном следствии, ‒ писала Сафонова, ‒ а на суде это усугублялось присутствием иностранных корреспондентов, и все мы, зная, что последние могут использовать наши показания во вред советскому государству, не могли сказать правду”. 

В результате воздействия следователей, заявляла А.Н. Сафонова, ее показания, а также показания С.В. Мрачковского, Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, Г.Е. Евдокимова и В.А. Тер-Ваганяна, которые они дали на предварительном следствии и в суде, на 90 процентов не соответствуют действительности. 

Методы, которыми пользовались следователи, особенно ярко видны из заявления Л.А. Шацкина, написанного им 22 октября 1936 г. на имя И. В. Сталина. Л.А. Шацкин был арестован по обвинению в принадлежности к “объединенному троцкистско-зиновьевскому центру”. В заявлении он сообщил, что ему предъявлено тягчайшее обвинение в причастности к террористическому заговору, в чем он неповинен. “Не оспаривая законности подозрения следствия и понимая, что следствие не может верить на слово, я все же считаю, ‒ писал Л.А. Шацкин, ‒ что следствие должно тщательно и объективно проверить имеющиеся, по словам следствия, соответствующие показания. Фактически следствие лишило меня элементарных возможностей опровержения ложных показаний. Лейтмотив следствия: “Мы вас заставим признаться в терроре, а опровергать будете на том свете”. 

Далее Л.А. Шацкин пишет: 

“Вот как допрашивали меня. Главный мой следователь Гендин составил текст моего признания в терроре на четырех страницах (причем включил в него разговоры между мной и Ломинадзе, о которых у него никаких, в том числе и ложных, данных быть не может). В случае отказа подписать это признание мне угрожали: расстрелом без суда или после пятнадцатиминутной формальной процедуры заседания военной коллегии в кабинете следователя, во время которой я должен буду ограничиваться только односложными ответами “да” и “нет”, организованным избиением в уголовной камере Бутырской тюрьмы, применением пыток, ссылкой матери и сестры в Колымский край. Два раза мне не давали спать по ночам: “пока не подпишешь”. Причем во время одного сплошного двенадцатичасового допроса ночью следователь командовал: “Встать, очки снять! – и, размахивая кулаками перед моим лицом – Встать! Ручку взять! Подписать!” – и т.д. Я отнюдь не для того привожу эти факты, чтобы протестовать против них с точки зрения абстрактного гуманизма, а хочу лишь сказать, что такие приемы после нескольких десятков допросов, большая часть которых посвящена ругательствам, человека могут довести до такого состояния, при котором могут возникнуть ложные показания. Важнее, однако, допросов: следователь требует подписания признания именем партии и в интересах партии”. 

К осени 1936 г. фальсификация протоколов допросов стала более откровенной. Была введена система составления парадных протоколов – после ряда допросов в отсутствие арестованного составлялся протокол, печатался на машинке и в таком виде давался арестованному на подпись. 3 марта 1937 г. на Пленуме ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов заявил (цитируется по исправленной стенограмме): “Я должен прямо сказать, что существовала такая практика: прежде чем протокол давать на подпись обвиняемому, его вначале просматривал следователь, потом передавал начальству повыше, а важные протоколы доходили даже до наркома. Нарком вносил указания, говорил, что надо записывать так, а не эдак, а потом протокол давали подписывать обвиняемому”. 

Все следователи обязаны были знакомиться с массой признательных показаний о терроре и на этой основе формировать свое “правосознание”. Мысль о терроре вколачивалась в сознание всех работников. Систематические внушения об опасности, якобы со всех сторон угрожающей жизни И.В. Сталина, вызвали напряженное состояние, которое нарастало с каждым днем. Н.И. Ежов непосредственно осуществлял контроль за следствием по делу “объединенного центра”, ходил на допросы и, как говорили тогда, “завинчивал гайки”. Арестованные подвергались длительным ночным допросам. По настоятельному требованию Ежова следствие не должно было вестись в “лайковых перчатках”, он заставлял “не церемониться с троцкистами”. 

По сути провокационную роль при расследовании дел сыграл А.Я. Вышинский. На совещаниях, проявляя крайнюю суровость по отношению к следователям, он призывал добиваться прямых показаний от арестованных о терроре. При анализе показаний требовал более острых политических выводов и обобщений, а по существу – фальсификации дел. 

Бывший сотрудник НКВД Г.С. Люшков, принимавший активное участие в расследовании дела, бежав в 1938 г. за границу, сделал там следующее заявление: 

“Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом, так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину… Таковы непосредственные причины моего побега из СССР, но ими только дело не исчерпывается. Имеются и более важные и фундаментальные причины, которые побудили меня так действовать.
Это то, что я убежден в том, что ленинские принципы перестали быть основой политики партии. Я впервые почувствовал колебания со времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 г. Этот случай был фатальным для страны так же, как и для партии. Я был тогда в Ленинграде. Я не только непосредственно занимался расследованием дела об убийстве Кирова, но и активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся после кировского дела под руководством Ежова. Я имел отношение к следующим делам: 
1. Дело так называемого ленинградского террористического центра в начале 1935 г. 
2. Дело террористического центра о заговоре против Сталина в Кремле в 1935 г. 
3. Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра в августе 1936 г. 
Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все эти мнимые заговоры никогда не существовали, и все они были преднамеренно сфабрикованы. Николаев, безусловно, не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы стать историческим героем. Это явствует из его дневника. 
На процессе, проходившем в августе 1936 г., обвинения в том, что троцкисты через Ольберга были связаны с германским гестапо, обвинения против Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев были связаны с так называемым “правым центром” через Томского, Рыкова и Бухарина, – полностью сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков и Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике. 
Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей посредством фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и террористических организаций. 
Так Сталин избавлялся всеми мерами от политических противников и от тех, кто может стать ими в будущем. Дьявольские методы Сталина приводили к падению даже весьма искушенных и сильных людей. Его мероприятия породили много трагедий. Это происходило не только благодаря истерической подозрительности Сталина, но и на основе его твердой решимости избавиться от всех троцкистов и правых, которые являются политическими оппонентами Сталина и могут представить собой политическую опасность в будущем…”. 

Таким образом, признательные показания обвиняемых на следствии и в суде о принадлежности к “объединенному центру” и в проведении террористической деятельности объясняются применением к арестованным незаконных методов следствия. Кроме того, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, В.А. Тер-Ваганян и другие, подвергавшиеся уже ранее репрессиям – неоднократным арестам, допросам, одиночным камерам, ссылкам, тюремному заключению, в период следствия и суда по настоящему делу находились в подавленном моральном и физическом состоянии.

Доведенные до морального и физического истощения, заключенные стали к обвинениям относиться безразлично и потому признавать их. Характерным в этом смысле является признание своей вины Л.Б. Каменевым. Когда в судебном заседании Вышинский сделал вывод о том, что Л.Б. Каменев, как один из организаторов “объединенного троцкистско-зиновьевского центра”, вынужден был признать себя виновным в террористической деятельности, оказавшись перед стеной улик, то в ответ на это Л.Б. Каменев заявил, что признал себя виновным не потому, что против него имелись улики, а… “потому, что, будучи арестованным и обвиненным в этом преступлении, я его признал“. 

Характерны и показания в судебном заседании И.Н. Смирнова. 

Вышинский: Когда же Вы вышли из “центра”? 

Смирнов: Я не собирался выходить, не из чего было. 

Вышинский: Центр существовал? 

Смирнов: Какой там центр?” 

О моральном и физическом истощении Г.Е. Зиновьева свидетельствуют его тюремные письма. В записях, обращенных к И.В. Сталину, он писал: 

10 апреля 1935 г. Еще в начале января 1935 г. в Ленинграде в ДПЗ секретарь ЦК тов. Ежов, присутствовавший при одном из моих допросов, сказал мне: “Политически Вы уже расстреляны”. 
Я знаю, что и физическое мое существование во всяком случае кончается. Один я чувствую и знаю, как быстро и безнадежно иссякают мои силы с каждым часом, да и не может быть иначе после того, что со мной случилось… 
14 апреля 1935 г. При всех обстоятельствах мне осталось жить во всяком случае очень недолго: вершок жизни какой-нибудь, не больше. Одного я должен добиться теперь: чтобы об этом последнем вершке сказали, что я осознал весь ужас случившегося, раскаялся до конца, сказал Советской власти абсолютно все, что знал, порвал со всем и со всеми, кто был против партии, и готов был все, все, все сделать, чтобы доказать свою искренность. 
В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов Политбюро – на портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение… 
1 мая 1935 г. Ну где взять силы, чтобы не плакать, чтобы не сойти с ума, чтобы продолжать жить… 
6 мая 1935 г. Если бы я мог надеяться, что когда-нибудь мне будет дано хоть в малой степени загладить свою вину. В тюрьме со мной обращаются гуманно, меня лечат и т.д. Но я стар, я потрясен. За эти месяцы я состарился на 20 лет. Силы на исходе… Помогите. Поверьте. Не дайте умереть в тюрьме. Не дайте сойти с ума в одиночном заключении”.

10 июля 1935 г. Г.Е. Зиновьев обращается с запиской в НКВД

“Товарищи! Родные! Дело не только в лишении свободы, болезнях и прочее. Дело прежде всего в моральном факторе. Я убит. Я совершенно убит. И хоть некоторое время я мог бы протянуть только в концлагере с возможностью работы и передвижения”. 

Будучи доставлен из Челябинской тюрьмы в Москву в качестве обвиняемого по настоящему делу, Г.Е. Зиновьев 12 июля 1936 г. пишет И.В. Сталину письмо

“Состояние мое совсем плохое. Я боюсь, что не доеду. Горячая просьба: издать мою книгу, написанную в Уральске. Она не кончена (не успел), но все-таки главное сказано. Писал ее кровью сердца. И еще, если смею просить: о семье своей, особенно о сыне. Вы знали его мальчиком. Он талантливый марксист, с жилкой ученого. Помогите им. Всей душой теперь Ваш  Г. Зиновьев”. 

И, наконец, за день до суда, 18 августа 1936 г. Г. Е. Зиновьев пишет, что в связи с постановленными ему следствием вопросами он просит добавить к своим предыдущим показаниям ряд дополнительных данных о якобы проводившейся террористической деятельности “объединенным центром”. Получение подобного письма от Г.Е. Зиновьева за день до суда свидетельствует о том, что до последнего момента работники НКВД постоянно воздействовали на него, с тем чтобы он не имел возможности отказаться от данных им ранее показаний. 

В тяжелом физическом и моральном состоянии находился и С.В. Мрачковский. 23 апреля 1936 г. его жена писала в НКВД, что состояние С.В. Мрачковского тяжелое, врачи нашли у него заболевание нервов и нервных узлов. Но несмотря на тяжелое болезненное состояние С.В. Мрачковского и длительное его пребывание в больнице следователи НКВД производили допросы и добивались от него нужных им показаний. Из материалов следственного дела видно, что из 7 протоколов допросов, имеющихся в деле, 6 протоколов были заранее заготовлены и отпечатаны на машинке. Все эти протоколы С.В. Мрачковским подписаны без единой помарки. Только на вопрос о связях с заграничным троцкистским центром он отвечал: “Я прошу предъявить мне Ваши доказательства существования связи нашей организации с Л. Троцким”

Как показывают имеющиеся материалы, И.В. Сталин постоянно оказывал воздействие на ход предварительного следствия и судебного процесса. 

Еще до окончания следствия и начала судебного процесса в местные партийные комитеты 29 июля 1936 г. от имени ЦК ВКП(б) было послано закрытое письмо “О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока”. В этом письме утверждалось, что Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев якобы были не только вдохновителями террористической деятельности против руководителей партии и правительства, но и авторами прямых указаний об убийстве С.М. Кирова. “Равным образом,  говорится в письме,  считается теперь установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую практику в прямом блоке с Троцким и троцкистами”. 

Далее в письме утверждалось, что: 

“Сергей Миронович Киров был убит по решению объединенного центра троцкистско-зиновьевского блока… Объединенный центр троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока своей основной и главной задачей ставил убийство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Постышева”. 

Установлено, что в конце июля 1936 г. Н.И. Ежов проект этого письма направил И.В. Сталину со следующей запиской: 

“Тов. Сталину. Посылаю проект Закрытого письма ЦК ВКП(б) ко всем организациям партии о террористической деятельности троцкистско-зиновьевско-каменевской контрреволюционной группы. Для перепроверки изложенных в письме фактов я их зачитал тт. Агранову и Молчанову”. 

В сохранившемся машинописном экземпляре проекта этого письма и в его сигнальном типографском экземпляре имеются многочисленные исправления и добавления, сделанные рукой И.В. Сталина. В проекте письмо носило название “О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока”. То есть повысил меру ответственности обвиняемых как участников якобы вполне организованного блока. 

На 2 странице проекта письма предложение “…до конца не были еще вскрыты все факты подлой контрреволюционной белогвардейской деятельности троцкистско-зиновьевско-каменевской группы” он переделал следующим образом: “…до конца не были еще вскрыты все факты подлой контрреволюционной белогвардейской деятельности зиновьевцев, равно как не была вскрыта роль троцкистов в деле убийства тов. Кирова”. На этой же странице И.В. Сталин вписывает новое предложение: “Равным образом считается установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую практику в прямом блоке с Троцким и троцкистами”. 

На 14 странице проекта предложение “объединенный центр троцкистско-зиновьевско-каменевской контрреволюционной группы своей основной и главной задачей ставил убийство товарища Сталина” также было изменено и стало выглядеть так: “объединенный центр троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока своей основной и главной задачей ставил убийство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Постышева”. 

Указанное письмо предопределило дальнейший ход следствия и судебного процесса, которые велись в направлении закрепления выдвинутых в нем утверждений об организации в 1932 г. и существовании до 1936 г. “объединенного троцкистско-зиновьевского центра” и якобы проводившейся им террористической деятельности. Кроме того, для А.Я. Вышинского и В.В. Ульриха (председателя Военной Коллегии Верховного суда СССР) это письмо явилось основой для составления обвинительного заключения и приговора суда. Все содержавшиеся в письме утверждения – об объединении троцкистов с зиновьевцами, об убийстве Кирова и об организации террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства – были перенесены в обвинительное заключение и в приговор. 

Первый вариант обвинительного заключения А.Я. Вышинским был составлен сразу же после появления этого закрытого письма. 7 августа 1936 г., еще задолго до окончания расследования по делу, А.Я. Вышинский по требованию И.В. Сталина представил ему этот вариант с числом обвиняемых в 12 человек. Корректируя его, И.В. Сталин зачеркнул в показаниях обвиняемых Г.Е. Зиновьева, С.В. Мрачковского и И.П. Бакаева оценки положения в партии и стране. В текст обвинительного заключения он внес ряд поправок и изменений. Так, в предложение “…было осуществлено 1 декабря 1934 г. по прямому указанию Л. Троцкого и под непосредственным руководством объединенного центра злодейское убийство тов. С.М. Кирова” ‒ И.В. Сталин вписал: “по прямому указанию Г. Зиновьева и Л. Троцкого…”. На полях 16 страницы проекта дважды дописал фамилию “Лурье”. 

В соответствии с указанием этот текст обвинительного заключения Вышинским переделан, и в новом его варианте в качестве обвиняемых уже значились, кроме упомянутых ранее 12 обвиняемых, М.И. Лурье и Н.Л. Лурье. Что касается М.И. Лурье, то в первом варианте обвинительного заключения он назывался как один из троцкистов, якобы переброшенных из Германии в СССР для совершения террористических актов. Однако о привлечении его в качестве обвиняемого по делу “объединенного центра” вопрос не ставился. Н.Л. Лурье в первом случае вообще не упоминался. 

Как установлено, М.И. Лурье и Н.Л. Лурье в 1932 г. прибыли в СССР с согласия ЦК Компартии Германии, и данных о какой-либо их антисоветской деятельности у следствия вообще не имелось. Несмотря на это, в новом тексте обвинительного заключения им были предъявлены обвинения как руководителям групп, готовивших террористические акты. 

Исправленный текст обвинительного заключения с числом обвиняемых уже не 12, а 14 человек 10 августа 1936 г. вновь был представлен И.В. Сталину. После просмотра текст был опять переделан, и в качестве обвиняемых, кроме названных ранее лиц, в него были включены Г.Е. Евдокимов и В.А. Тер-Ваганян. Оба они стали проходить в качестве активных членов “объединенного центра”. В ранее представлявшихся проектах обвинительных заключений от 7 и 10 августа 1936 г. в составе “объединенного троцкистско-зиновьевского центра” их имен не было, а Евдокимов до 10 августа 1936 г. вообще по делу не допрашивался. 

Л.М. Кагановичу, замещавшему И.В. Сталина на время его отпуска, неоднократно представлялись на согласование составленные до окончания судебного заседания председателем Военной Коллегии Верховного суда В.В. Ульрихом различные варианты проектов приговора по делу. После рассмотрения Л.М. Кагановичем последнего варианта приговора в него были вновь внесены поправки. На 3 странице в числе лиц, над которыми якобы готовились террористические акты, Л.М. Каганович внес собственную фамилию, а на 7 странице дописал фамилию Г.К. Орджоникидзе. 

Вносимые И.В. Сталиным и Л.М. Кагановичем произвольные изменения в тексты обвинительного заключения и приговора свидетельствуют о том, что исход дела и судьба лиц, привлеченных к уголовной ответственности по нему, были предопределены задолго до суда. 

Согласно сфабрикованным обвинениям, основой для создания так называемого “объединенного центра” послужили показания о получении из-за границы указаний Л.Д. Троцкого о терроре. Однако эти показания никакими документальными доказательствами и другими объективными данными не подтверждались. Более того, в силу их надуманности они противоречивы и неконкретны. 

В подтверждение вывода о переходе троцкистов и зиновьевцев к тактике террора против руководителей ВКП(б) в обвинительной речи А.Я. Вышинского содержится ссылка на открытое письмо Л.Д. Троцкого в Президиум ЦИК СССР, опубликованное 1 марта 1932 г. в издававшемся за границей бюллетене. В письме Троцкий пишет о необходимости осуществить завещание В.И. Ленина – убрать И.В. Сталина. Эта ссылка не может быть принята во внимание буквально как доказательство. К тому же Троцкий в статье, опубликованной в бюллетене 15 октября 1932 г., разъяснил этот свой тезис, заявив, что “лозунг “убрать Сталина” не означает его физического устранения…”. Никаких других данных о террористических директивах Л.Д. Троцкого, кроме показаний осужденных, в распоряжении следствия и суда не имелось. Показания же осужденных, как отмечалось выше, являются несостоятельными, противоречивыми, сделанными явно по подсказке следствия. 

В материалах обвинения утверждается, что “объединенный троцкистско-зиновьевский центр” создан с целью террора против руководителей ЦК ВКП(б) и Советского правительства. В соответствии с этим положением во время следствия работники НКВД получили от арестованных показания о том, что в различных городах Советского Союза, в том числе в Москве, Ленинграде и Горьком, а также в Красной Армии были созданы многочисленные террористические организации с целью убийства И.В. Сталина и других руководителей партии и Советского правительства. На основании этого в 1936 г. было арестовано и расстреляно более 160 человек, якобы принимавших участие по заданию “объединенного центра” в подготовке террористических актов. Несмотря на применение к арестованным незаконных мер воздействия, многие из них виновными себя не признали. Как установлено, эти дела “террористов” созданы были искусственно. В настоящее время судебными органами эти дела пересмотрены, и осужденные по ним лица полностью реабилитированы.

В качестве обвиняемых по делу были также привлечены прибывшие в 1932-1935 гг. в СССР К.Б. Берман-Юрин, Фриц Давид (И.-Д.И. Круглянский), М.И. Лурье и Н.Л. Лурье. Несмотря на то, что они не состояли в контактах с обвиняемыми по так называемому “объединенному троцкистско-зиновьевскому центру”, они тем не менее были осуждены по одному делу с Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым, Н.И. Смирновым и другими. Все они обвинялись в том, что будто бы по заданию Л.Д. Троцкого прибыли в СССР с целью совершения террористических актов. На следствии и в суде они признали себя виновными в террористической деятельности, однако их показания также содержат в себе явные противоречия, они неконкретны и неправдоподобны. 

Перед отъездом в СССР, показывали К.Б. Берман-Юрин и Фриц Давид, в марте 1933 г. они в Копенгагене якобы встречались с Л.Д. Троцким, который дал им задание убить И.В. Сталина. Однако в списках лиц, посетивших Троцкого в Копенгагене, К.Б. Берман-Юрин и Фриц Давид не значатся. 

М.И. Лурье тоже показывал, что в марте 1933 г. перед поездкой из Берлина в Москву он получил указание Троцкого о подготовке убийства И.В. Сталина. М.И. Лурье также говорил, что по прибытии в Москву он лично давал указание Н.Л. Лурье о подготовке этого террористического акта. В свою очередь и Н.Л. Лурье давал показания, что является террористом и собирался убить И.В. Сталина, Г.К. Орджоникидзе и Л.М. Кагановича. Но и эти показания М.И. Лурье и Н.Л. Лурье не соответствовали действительности. 

М.И. Лурье на допросах предъявленное обвинение в терроре длительное время категорически отрицал, а затем начал говорить об активной подготовке терактов совместно с Н.Л. Лурье. Н.Л. Лурье на допросах в июне 1936 г. показывал, что, будучи членом Компартии Германии в 1927-1929 гг., разделял троцкистские взгляды, а с апреля 1932 г. до июля 1933 г. состоял в троцкистской организации в Москве, но террористических взглядов не поддерживал. Однако на допросе 10 июля 1936 г. Н.Л. Лурье вдруг дал показания, что в Москве готовил террористические акты против И.В. Сталина и К.Е. Ворошилова, а в Челябинске, где он работал врачом, готовился убить Г.К. Орджоникидзе и Л.М. Кагановича в случае их приезда на Челябинский тракторный завод. Далее Н.Л. Лурье показал, что он 5 раз с револьвером приезжал из Челябинска в Москву, надеясь встретить кого-либо из руководителей партии и правительства и совершить против них террористический акт. Револьвер же, как говорил Н.Л. Лурье, при последнем приезде в Москву у него был похищен вместе с чемоданом. Он также показывал, что в 1936 г. имел поручение от М.И. Лурье убить в Ленинграде на первомайской демонстрации А.А. Жданова, но совершить этот акт не смог, так как во время демонстрации проходил в колонне далеко от трибуны. По показаниям Н.Л. Лурье, он четыре года пытался совершить убийство кого-либо из руководителей ЦК ВКП(б) и Советского правительства, однако никакого оружия у него обнаружено не было, и вопрос о якобы имевшихся у него пистолетах органами НКВД не выяснялся. 

Таким образом, обвинение осужденных по настоящему делу лиц в организации террористических актов против руководителей ЦК ВКП(б) и Советского правительства является необоснованным, оно не подтверждено никакими данными. Показания же самих осужденных являются надуманными, данными ими в условиях при­менения незаконных методов следствия и пребывания их в состоя­нии физического и морального истощения. (Следует отметить, что после окончания открытых процессов над бывшими оппозицио­нерами сотрудники НКВД, принимавшие участие в расследовании настоящего дела, были причислены к различным антисоветским заговорам и уничтожены.)

Установлено, таким образом, что после 1927 г. бывшие троцкис­ты и зиновьевцы организованной борьбы с партией не проводили, между собой ни на террористической, ни на другой основе не объединялись, а дело об “объединенном троцкистско-зиновьевском центре” искусственно создано органами НКВД по прямому ука­занию и при непосредственном участии И.В. Сталина.

Выдвинутые по делу обвинения об организации “объединенным центром” убийства С.М. Кирова и о подготовке его участниками террористических актов против И.В. Сталина и других руководителей партии и правительства являются абсолютно несостоятельными. Также несостоятельны обвинения против К.Б. Бермана-Юрина, Фрица Давида (И.-Д.И. Круглянского), В.П. Ольберга, М.И. Лурье и Н.Л. Лурье, якобы приехавших из-за границы по заданию Троцкого и занимавшихся на территории СССР контрреволюционной террористической деятельностью.

В силу изложенного приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР от 24 августа 1936 г. по делу так называемого «анти­советского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» в июне 1988 г. пленумом Верховного суда СССР и был отменен, а все осужденные реабилитированы с прекращением дела за отсутствием в их действиях состава преступления.

 

Комитет партийного контроля при ЦК КПСС 

Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС 

Прокуратура СССР

Комитет государственной безопасности СССР

 

 

Опубликовано: Известия ЦК КПСС, 1989 г., № 8, с. 78-94