О ДЕЛЕ ТАК НАЗЫВАЕМОГО «МОСКОВСКОГО ЦЕНТРА»

 

 

По настоящему делу в декабре 1934 г. были арестованы и 16 января 1935 г. осуждены к тюремному заключению на различные сроки от пяти до десяти лет 19 человек:

Зиновьев Григорий Евсеевич, 1883 г. рождения, член ВКП(б) с 1901 г., до ареста 16 декабря 1934 г. член редколлегии журнала «Большевик»;

Каменев Лев Борисович, 1883 г. рождения, член ВКП(б) с 1901 г., до ареста 16 декабря 1934 г. директор Института мировой литературы имени М. Горького;

Гертик Артем Моисеевич, 1879 г. рождения, член ВКП(б) с 1902 г., до ареста 8 декабря 1934 г. помощник управляющего Объединенным научно-техническим издательством;

Куклин Александр Сергеевич, 1876 г. рождения, член ВКП(б) с 1903 г„ до ареста 14 декабря 1934 г. пенсионер;

Сахов Борис Наумович, 1900 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 25 декабря 1934 г. прокурор Северного края в г. Архангельске;

Евдокимов Григорий Еремеевич, 1884 г. рождения, член ВКП(б) с 1903 г., до ареста 8 декабря 1934 г. начальник Главного управления молочной промышленности Наркомата пищевой промышленности СССР;

Бакаев Иван Петрович, 1887 г. рождения, член ВКП(б) с 1906 г., до ареста 9 декабря 1934 г. управляющий Главэнергосети;

Шаров Яков Васильевич, 1884 г. рождения, член ВКП(б) с 1904 г., до ареста 14 декабря 1934 г. начальник Управления трикотажной промышленности Наркомата местной промышленности РСФСР;

Горшенин Иван Степанович, 1894 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 12 декабря 1934 г. начальник сводно-планового отдела Госплана СССР;

Царьков Николай Алексеевич, 1903 г. рождения, член ВКП(б) с 1921 г., до ареста 12 декабря 1934 г. начальник 1-го участка Тихвинского алюминиевого комбината в Ленинградской области;

Федоров Григорий Федорович, 1891 г. рождения, член ВКП(б) с 1907 г., до ареста 9 декабря 1934 г. управляющий Всесоюзным картографическим трестом.

Гессен Сергей Михайлович, 1898 г. рождения, член ВКП(б) с 1916 г., до ареста 9 декабря 1934 г. уполномоченный по Западной области Наркомата тяжелой промышленности СССР в г. Смоленске;

Тарасов Иван Иванович, 1902 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 18 декабря 1934 г. студент 4-го курса Московского юридического института;

Файвилович Леонид Яковлевич. 1900 г. рождения, член ВКП(б)с 1918 г., до ареста 12 декабря 1934 г. заместитель начальника Главного хлопкового управления Наркомзема СССР.

Герцберг Александр Владимирович, 1892 г. рождения, член ВКП(б) с 1916 г., до ареста 12 декабря 1934 г. председатель союзного объединения «Техноэкспорт»;

Анишев Анатолий Исаевич, 1899 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 22 декабря 1934 г. научный сотрудник отделения ВАСХНИЛ в г. Ленинграде;

Перимов Алексей Викторович, 1897 г. рождения, член ВКП(б) с 1915 г. до ареста 9 декабря 1934 г уполномоченный Наркомпищепрома СССР по пуску стеклотарного завода в г. Орджоникидзе;

Браво Борис Львович, 1900 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 13 декабря 1934 г. ответственный редактор журнала Комитета заготовок при СНК СССР;

Башкиров Александр Фабианович, 1903 г. рождения, член ВКП(б) с 1920 г., до ареста 14 декабря 1934 г. помощник начальника цеха завода «Красная заря» в г. Ленинграде.

Все они были признаны виновными в том, что, являясь в прошлом активными участниками троцкистско-зиновьевской оппозиции, после подачи заявлений о разрыве с оппозиционными взглядами не разоружились и занимались подпольной антисоветской деятельностью, ставили своей задачей замену существующего руководства партии и Советского правительства. Наряду с этим Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, А.М. Гертик, А.С. Куклин, Г.Е. Евдокимов, И.П. Бакаев, Я.В. Шаров, И.С. Горшенин и Г.Ф. Федоров объявлялись руководителями «московского центра», который был якобы связан с «ленинградским центром», подготовившим и организовавшим, как утверждалось, убийство С.М. Кирова.

Проведенной проверкой установлено, что дело о так называемом «московском центре» сфальсифицировано органами НКВД, а обвиняемые по нему лица были осуждены необоснованно.

Необоснованность возбуждения дела и арестов вытекает, в частности, из того, что аресты осужденных по делу лиц производились прежде всего по признаку принадлежности их в прошлом к «зиновьевской» оппозиции, с тем чтобы возложить на них обвинение в подпольной контрреволюционной деятельности и в организации убийства С.М. Кирова. Между тем политическое поведение этих лиц не давало никаких оснований для подобных обвинений.

Действительно, все осужденные по этому делу являлись в прошлом активными участниками «зиновьевской» оппозиции, в 1926 г. блокировались с «троцкистами» и за фракционную деятельность в 1927 г привлекались к партийной ответственности.

Г.Е. Зиновьев был исключен из партии на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 14 ноября 1927 г.; Л.Б. Каменев, И.П. Бакаев, А.М. Гертик, С.М. Гессен, Г.Е. Евдокимов, А.С. Куклин, Г.Ф. Федоров и И.И. Тарасов – постановлением XV съезда ВКП(б); Я.В. Шаров, А.В. Перимов, Л.Я. Файвилович, А.И. Анишев, Б.Л. Браво, А.Ф. Башкиров и Н.А. Царьков – местными парторганизациями. На И.С. Горшенина и Б.Н. Сахова за участие в оппозиции были наложены партийные взыскания. А.В. Герцберг к партийной ответственности вообще не привлекался.

В ходе XV съезда ВКП (б) в так называемом «Заявлении 23-х», а также после съезда исключенные из партии обвиняемые по настоящему делу объявили о прекращении оппозиционной деятельности и о полном подчинении решениям ЦК партии и Коминтерна.

ЦКК, рассмотрев заявления, признала их отвечающими требованиям XV съезда и в июне – августе 1928 г. восстановила в партии Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, И.П. Бакаева, Г.Е. Евдокимова, А.М. Гертика, С.М. Гессена, А.С. Куклина. Г.Ф. Федорова, А.Ф. Башкирова, А.В. Перимова, Л.Я. Файвиловича и Я.В. Шарова. В 1928–1929 гг. были восстановлены в партии И.И. Тарасов, Н.А. Царьков и А.И. Анишев.

Одному лишь Б.Л. Браво при рассмотрении его апелляции в июле 1929 г. было отказано в восстановлении в партии на том основании, что он и после съезда якобы продолжал оппозиционную деятельность. Но в декабре того же года и он был восстановлен в партии.

Во время партийной чистки в сентябре 1929 г. Г.Е. Зиновьеву обвинений в антипартийной деятельности не предъявлялось.

В отношении Л.Б. Каменева было установлено, что в 1928 г. Н.И. Бухарин якобы пытался привлечь его на свою сторону, вел с ним переговоры. Рассмотрев этот вопрос, объединенное заседание Политбюро ЦК и Президиума ЦКК ВКП(б) 9 февраля 1929 г. и Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 апреля 1929 г. осудили поведение Н.И. Бухарина. Однако о Л.Б. Каменеве никаких решений не было принято.

Лишь несколько месяцев спустя, 31 декабря 1929 г., ЦКК объявила Л Б. Каменеву выговор за то, что он встретился с некоторыми троцкистами и в беседе с ними заявил о своей готовности блокироваться с Л.Д. Троцким Л.Б. Каменев, не отрицая в ЦКК факта посещения его квартиры сторонниками Л.Д. Троцкого, утверждал, что в беседе с ними он высказывал свое отрицательное отношение к троцкистам.

Это свидетельствовало о том, что на Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева как бывших лидеров оппозиции ориентировались и вступали с ними в контакт многие из тех, кто был не согласен с линией И.В. Сталина и его сторонников. В особой степени это относится к началу 30-х годов, когда сталинская политика привела к обострению политической обстановки в стране, крупным провалам в народном хозяйстве, тяжело сказалась на социальном положении трудящихся. На этом фоне активизировались силы, выступавшие с осуждением ряда направлений такой политики. Примером этому служит и история с распространением так называемой «рютинской платформы».

В конце сентября 1932 г. Я.Э. Стэн доставил на дачу Г.Е. Зиновьеву и Л.Б. Каменеву экземпляры «обращения» и «платформы» группы М.Н. Рютина; Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев, однако, в партийные или советские органы о существовании этих документов и о том, что они нелегально размножаются и распространяются. не сообщили.

9 октября 1932 г. Президиум ЦКК ВКП(б) исключил из партии Л.Б. Каменева и Г.Е. Зиновьева за то. что они. как указано в постановлении, «зная о существовании этой контрреволюционной группы, получали от этой группы ее документы, не довели об этом до сведения партии, чем содействовали ее деятельности».

За указанные действия Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев и Я.Э. Стэн, а также ряд других лиц, причастных к составлению и распространению этих документов, по постановлению коллегии ОГПУ от 11 октября 1932 г. были отправлены в ссылку. Л.Б. Каменев – в Минусинск, а Г.Е. Зиновьев – в Кустанай сроком на три года. При этом Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев были необоснованно признаны виновными в том, что они являлись участниками и идейными вдохновителями так называемой контрреволюционной организации «союз марксистов-ленинцев».

8 мая 1933 г. Г.Е. Зиновьев обратился с письмами в ЦК ВКП(б) и лично к И В Сталину. В письме И.В. Сталину Г.Е. Зиновьев признавал, что наказан правильно, но желает загладить вину перед партией и заслужить доверие ЦК, для чего просит дать ему любую работу. Письмо в ЦК ВКП(б), содержащее критику своей личной деятельности и оппозиции в целом, было опубликовано 20 мая 1933 г. в «Правде», а накануне С.М. Кирову, В.В. Куйбышеву, А.И. Микояну, Г.К. Орджоникидзе, Г.И. Петровскому, В.Я. Чубарю, А.А. Андрееву и членам Президиума ЦКК было разослано письмо следующего содержания: «По поручению т. Сталина рассылаются два письма т. Зиновьева. Т.т. Сталин. Ворошилов, Молотов, Калинин и Каганович предлагают отменить в отношении Зиновьева ссылку и разрешить ему приезд в Москву для определения вопроса о его работе».

14 декабря 1933 г. решением ЦКК Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев были восстановлены в партии.

Каких-либо данных об антипартийной деятельности Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева после этого в архивах не обнаружено. Однако в декабре 1934 г. они вновь были арестованы. Из партии их исключили 20 декабря 1934 г.

В отношении остальных обвиняемых установлено следующее.

Г.Е. Евдокимов. И.П. Бакаев. Я.В. Шаров, А.С. Куклин, С.М. Гессен. А.Ф. Башкиров, Н.А. Царьков, А.В. Перимов, Л.Я. Файвилович. И.И. Тарасов и Б.Л. Браво после восстановления их в партии в 1928– 1929 гг. и до ареста в декабре 1934 г. к партийной ответственности за антипартийную деятельность не привлекались. И.П. Бакаев, Г.Е. Евдокимов и Л.Я. Файвилович в ходе партийной чистки в 1933 г. характеризовались положительно.

И.С. Горшенин и Г.Ф. Федоров ячейковыми комиссиями по чистке партии исключались как бывшие оппозиционеры, но вышестоящими партийными органами были восстановлены, так как никакой антипартийной деятельности не вели.

В материалах по чистке партии в 1929–1930 гг. имеются данные о том, что А.В. Герцберг чистку прошел. А.М. Гертик в 1933 г. был во внесудебном порядке сослан на три года и исключен из партии по обвинению в оппозиционной деятельности, но в том же голу дело было пересмотрено, а 15 мая 1934 г. ЦКК ВКП(б) он был восстановлен в партии.

Из числа всех осужденных по настоящему делу только один А.И. Анишев был исключен из партии до ареста, в 1933 г., за переписку со своей женой, находившейся в ссылке. Вместе с тем А.И. Анишев характеризовался как «образцовый директор института и крепкий партиец, твердо проводящий генеральную линию партии».

Остальные обвиняемые были исключены из партии после ареста по этому делу с формулировкой «как контрреволюционеры».

Все это свидетельствует о том, что к моменту ареста обвиняемых по настоящему делу партийные органы не располагали материалами об их подпольной или какой-либо иной организованной антипартийной деятельности.

В процессе проверки этого дела были изучены справка «О важнейших агентурных и следственных делах», составленная начальником секретно-политического отдела ОГПУ Г.А. Молчановым 4 января 1934 г. для руководящих работников ОГПУ; справка, представленная 15 января 1934 г. заместителем председателя ОГПУ Я. С. Аграновым секретарю ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу, в которой перечислялись различные контрреволюционные группы и организации; а также пять томов ежедневных оперативных рапортов секретно-политического отдела НКВД СССР на имя руководства НКВД об агентурно-оперативной работе за период с 1 января по 9 декабря 1934 г. Установлено, что сведений об антисоветской деятельности Л.Б. Каменева. Г.Е. Зиновьева и других обвиняемых по настоящему делу, а также о существовании подпольной «зиновьевской организации» в этих материалах не имеется.

Оперативные работники УНКВД по Ленинградской области П.И. Малинин, В.С. Карпович. П.Г. Дроздецкий, имевшие непосредственное отношение до декабря 1934 г. к сбору сведений о поведении бывших участников «зиновьевской» оппозиции, в своих объяснениях в 1961 г. заявили, что об антисоветской деятельности «зиновьевцев» им также ничего известно не было.

Напротив, многие факты свидетельствовали о том, что ряд бывших участников «зиновьевской» оппозиции, осужденных впоследствии по делу так называемого «московского центра», считали неприемлемой для себя тактику фракционной борьбы против партийного большинства.

Таким образом, имеющиеся материалы не позволяют сделать вывод о том, что в 1928–1929 гг. существовал подпольный центр зиновьевской организации и такая организация была вообще. «Все данные говорят за то, – отмечалось в информационном письме ОГПУ, – что Зиновьев, Каменев и все бывшие сторонники ленинградской оппозиции, примкнувшие к «Заявлению 23-х», безусловно, порвали с оппозицией и прекратили фракционную работу».

В других материалах также не имеется данных о подпольной антисоветской деятельности «зиновьевцев» после XV съезда партии или о существовании «зиновьевской организации» с руководящим центром во главе.

С момента направления Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева в ссылку по делу так называемого «союза марксистов-ленинцев», то есть с октября 1932 г., за ними велось активное агентурное наблюдение, сопровождавшееся перлюстрацией переписки и подслушиванием телефонных разговоров, однако в результате и этой работы не было получено никаких данных о проведении ими антисоветской деятельности.

При аресте Г.Е. Зиновьева в декабре 1934 г. у него был изъят и тщательно изучен обширный личный архив, но и в нем компрометирующих материалов не оказалось. Не имеется данных о существовании и деятельности «зиновьевского центра» и в изъятых при аресте личных архивах Л.Б. Каменева и остальных обвиняемых по делу так называемого «московского центра».

Таким образом, в декабре 1934 г. основания для ареста Г.Е. Зиновьева. Л.Б. Каменева и других осужденных по настоящему делу лиц полностью отсутствовали. Арест их явился началом осуществления замысла использовать убийство С.М. Кирова для политической дискредитации и физического уничтожения бывших оппозиционеров, обвинив их в организации, подготовке и осуществлении этого преступления. Обвинение бывших участников «зиновьевской» оппозиции в подготовке и организации убийства С.М. Кирова основывалось на том, что убийца Л. В. Николаев в прошлом являлся якобы сторонником Г.Е. Зиновьева. Между тем никаких документальных и иных материалов, подтверждающих это. не имелось. Версию о принадлежности Л. В Николаева к «зиновьевской» оппозиции выдвинул И.В. Сталин. Она была воспринята и проведена в жизнь следствием и судом в результате прямого давления с его стороны. Выступая на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г. с заключительным словом, Н.И. Ежов сообщал о том. в каких условиях проводилось следствие по делу об убийстве С.М. Кирова и как по инициативе И.В. Сталина следствие было направлено по линии обвинения в этом преступлении бывших участников «зиновьевской» оппозиции. Вот выдержка из этого выступления (цитируется по неправленой стенограмме):

«…Ежов. Теперь, товарищи, разрешите мне по существу сделать несколько замечаний. Можно ли было предупредить убийство т. Кирова, судя по тем материалам и по данным, которые мы имеем? Я утверждаю, что можно было, утверждаю. Вина в этом целиком лежит на нас.

Можно ли было после убийства т. Кирова во время следствия вскрыть уже тогда троцкистско-зиновьевский центр? Можно было. Не вскрыли, проморгали. Вина в этом и моя персонально, обошли меня немножечко, обманули меня, опыта у меня не было, нюху у меня не было еще.

Первое – начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий случай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит.

Второе – я не исключаю, что по этой именно линии все материалы, которыми располагал секретно-политический отдел, все агентурные материалы, когда поехали на следствие, надо было забрать, потому что они давали направление, в них много было фактов, благодаря которым вскрыть можно было тогда же и доказать непосредственное участие в убийстве т. Кирова – Зиновьева и Каменева. Эти материалы не были взяты, а шли напролом.

Не случайно, мне кажется, что первое время довольно туго налаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотношения чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать, не хотели показывать, как это делается и вообще. Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину. Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: «Смотрите, морду набьем».

Результат какой? Результат по кировскому делу мы тогда, благодаря ведомственным соображениям, а кое-где и кое у кого благодаря политическим соображениям, например у Молчанова, были такие настроения, чтобы подальше запрятать агентурные сведения. Ведомственные соображения говорили: впервые в органы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак переварить этого. И немалая доля вины за то, что тогда не смогли вскрыть центра, немалая доля вины и за убийство т. Кирова лежит на тех узколобых ведомственных антипартийных работниках, хотя и убежденных чекистах…»

Кроме того, на очной ставке между Н.И. Бухариным и К.Б. Радеком в ЦК ВКП(б) 13 января 1937 г. в присутствии И.В. Сталина Н.И. Бухарин сообщил, что на второй день после убийства С.М. Кирова И.В. Сталин вызвал его и Л.3. Мехлиса и заявил им, что убийца Л.В. Николаев является «зиновьевцем». И.В. Сталин не отрицал этого обстоятельства и лишь уточнил, что такой разговор имел место по возвращении его из Ленинграда, куда он выезжал во главе комиссии по расследованию обстоятельств убийства С.М. Кирова. Однако никаких объективных данных о принадлежности Л.В. Николаева к «зиновьевской» оппозиции не имелось, и такое заявление И.В. Сталина являлось голословным. Тем не менее 8 декабря 1934 г. начались аресты бывших «зиновьевцев», осужденных по настоящему делу. 16 декабря 1934 г. были арестованы Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев.

Свидетельством того, что новый арест явился для них полной неожиданностью, так как никакой вины они за собой не чувствовали, является письмо Г.Е. Зиновьева И.В. Сталину, написанное во время производства у него на квартире обыска. Вот его текст.

«Сейчас (16 декабря в 7 ½ веч<ера>) тов. Молчанов с группой чекистов явились ко мне на квартиру и производят у меня обыск.

Я говорю Вам, товарищ Сталин, честно, с того времени, как распоряжением ЦК я вернулся из Кустаная, я не сделал ни одного шага, не сказал ни одного слова, не написал ни одной строчки, не имел ни одной мысли, которые я должен был бы скрывать от партии, от ЦК, от Вас лично. Я думал только об одном: как заслужить доверие ЦК и Ваше лично, как добиться того, чтобы Вы включили меня в работу.

Ничего, кроме старых архивов (все, что скопилось за 30 с лишним лет, в том числе и годов оппозиции), у меня нет и быть не может.

Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика, клянусь Вам памятью Ленина.

Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня. Умоляю Вас поверить этому честному слову. Потрясен до глубины души».

Это письмо Г.Е. Зиновьева Г.Г. Ягодой было направлено И.В. Сталину, который оставил его без ответа. В то время уже осуществлялась выдвинутая И.В. Сталиным версия об убийстве С.М. Кирова «зиновьевцами». В Ленинграде, Москве и других городах производились массовые аресты бывших участников «зиновьевской» оппозиции.

И.В. Сталин внимательно следил за следствием по делу «московского центра», ежедневно получал копии протоколов допросов арестованных и отчеты о показаниях подсудимых в судебном заседании. заслушивал доклады Н.И. Ежова, Я.С. Агранова, А.Я. Вышинского и других работников, проводивших следствие по делу; с ним согласовывались тексты наиболее важных и ответственных документов

Исходя из версии о принадлежности Л.В. Николаева к «зиновьевской» оппозиции, сотрудники НКВД, заместитель Прокурора СССР А.Я. Вышинский и следователь по важнейшим делам Прокуратуры СССР Л.Р. Шейнин, принимавшие участие в расследовании этих дел, а затем и работники Верховного суда СССР, рассматривавшие их. стали на путь фальсификации, извращения действительных фактов и обстоятельств, искусственно увязали это трагическое событие с мнимой антисоветской деятельностью бывшей «зиновьевской» оппозиции, которая якобы действовала под руководством центра, находившегося в Москве.

В результате проверки, произведенной по материалам партийных архивов и архивов органов госбезопасности, данных о том, что Л. В. Николаев примыкал к каким-либо оппозиционным группировкам, в том числе и к «зиновьевской», не обнаружено.

Как известно, по первоначальному замыслу намечалось Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева осудить по одному делу с Л. В. Николаевым и другими. Однако доказать взаимосвязь дел не удалось. 3 февраля 1935 г. на оперативном совещании заместитель наркома внутренних дел СССР Я.С. Агранов, касаясь хода расследования дел, возникших в связи с убийством С.М. Кирова, заявил: «Нам не удалось доказать, что «московский центр» знал о подготовке террористического акта против тов. Кирова».

Решение об организации судебного процесса по делу Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, Г.Ф. Федорова, Г.Е. Евдокимова и других было принято только в январе 1935 г., то есть после уже закончившегося судебного процесса «ленинградского центра» (Л.В. Николаев и другие).

Принимавший участие в расследовании дела о так называемом «московском центре» Д.М. Дмитриев в письме от 7 августа 1937 г., адресованном Н.И. Ежову, ссылаясь на свои заслуги, указывал: «Я разоблачил в 35-м году Бакаева, который дал мне показания о своей к.-р. деятельности. Это обстоятельство тогда решило вопрос о процессе, по которому были тогда привлечены Зиновьев и Каменев. Сознание Бакаева явилось крупнейшим фактором. Так было написано в одном из сообщений правительства, выпущенном в 1935 г. Сознанием Бакаева мотивировалась возможность организации суда над Зиновьевым и Каменевым, которых тогда наметили послать только в ссылку. Вы этот момент помните».

Это утверждение Д.М. Дмитриева подтверждается опубликованным в печати 16 января 1935 г. следующим сообщением Прокуратуры СССР:

«При производстве расследования по делу Бакаева И.П., Гертика А.М., Куклина А.С. и других, привлеченных к ответственности в связи с раскрытием в городе Ленинграде подпольной контрреволюционной группы, подготовившей и осуществившей убийство т. С.М. Кирова, были получены данные в отношении подпольной контрреволюционной деятельности Зиновьева Г.Е., Евдокимова Г.Е., Каменева Л.Б. и Федорова Г.Ф., дела которых первоначально были направлены на рассмотрение Особого совещания НКВД.

Ввиду этих данных и, в частности, показаний Бакаева И.П., разоблачающих участие Зиновьева Г.Е., Евдокимова Г.Е., Каменева Л.Б. и Федорова Г.Ф. в подпольном контрреволюционном «московском центре», и Сафарова Г.И., сообщившего следствию ряд фактов о подпольной контрреволюционной деятельности указанных выше лиц вплоть до последнего времени, дело по обвинению Зиновьева Г.Е., Евдокимова Г.Е., Каменева Л.Б. и Федорова Г.Ф. передано на рассмотрение Военной Коллегии Верхсуда Союза ССР»

Из материалов судебного дела видно, что действительно Д.М. Дмитриевым в начале 1935 г. были получены от И.П. Бакаева развернутые «показания», в которых указывалось, что бывшие «зиновьевцы» ведут антисоветскую деятельность, представляют собою контрреволюционную организацию, имеют руководящий центр и т.д. Вместе с тем в этих показаниях никаких конкретных фактов антисоветской деятельности «зиновьевцев» не приводилось, а выводы о наличии контрреволюционных организаций и центра являлись голословными.

Между тем именно эти показания дали возможность работникам органов следствия получить от других обвиняемых по настоящему делу формальные признания своей виновности, что в последующем было использовано для принятия необоснованного решения об организации судебного процесса по делу так называемого «московского центра».

Расследование по делу было проведено с грубейшими нарушениями законности, необъективно и тенденциозно, с обвинительным уклоном, в отрыве от фактических обстоятельств дела. Работники следствия придерживались лишь одной версии об убийстве С.М. Кирова «Зиновьевнами» и для обоснования ее применяли обман и другие методы и средства фальсификации.

Для того чтобы получить от некоторых обвиняемых выгодные и необходимые для органов следствия показания, сотрудники НКВД допускали шантаж и спекулировали именем партии. Полученные таким образом ложные показания затем использовались с применением нажима и вымогательства для признания несуществующей вины и другими обвиняемыми. Показания лиц, проходящих по делу, о их якобы преступной деятельности записывались в протоколах допросов произвольно, в общей форме, как правило, без ссылки на конкретные факты и обстоятельства, без указания определенного времени происходивших событий.

Касаясь методов расследования, замнаркома внутренних дел Я.С. Агранов на оперативном совещании сотрудников НКВД СССР 3 февраля 1935 г. заявил следующее: «Наша тактика сокрушения врага заключалась в том, чтобы столкнуть лбами всех этих негодяев и их перессорить. А эта задача была трудная. Перессорить их необходимо было потому, что все эти предатели были тесно спаяны между собою десятилетней борьбой с нашей партией. Мы имели дело с матерыми двурушниками, многоопытными очковтирателями.

В ходе следствия нам удалось добиться того, что Зиновьев, Каменев. Евдокимов. Сафаров, Горшенин и другие действительно столкнулись лбами».

Как происходили эти «столкновения», видно на примере допроса 10 января 1935 г. Л.Б. Каменева, когда работники НКВД требовали от него признания существования подпольной контрреволюционной организации, утверждая, что Г.Е. Зиновьев это обстоятельство уже подтверждает. Между тем последний в то время таких показаний не давал.

Несмотря на широко применявшиеся сотрудниками НКВД и работниками прокуратуры А.Я. Вышинским и Л.Р. Шейниным незаконные методы расследования, доказательств преступной антисоветской деятельности обвиняемых получено не было.

В ходе следствия преследовалась цель доказать существование подпольной контрреволюционной зиновьевской организации «во главе с руководящим московским центром». Для получения таких признаний, по существу, формальных, как это видно из материалов расследования и проверки, применялся метод навязывания арестованным голословных и расплывчатых формулировок, без указания в них определенных фактов, места и времени происходивших событий. В ходе последующих и неоднократных допросов подобные формулировки в различных их комбинациях и вариантах усиливались, и таким образом следователи создавали видимость признания обвиняемыми своей виновности.

Так, например, в показаниях А.Ф. Башкирова, И.И. Тарасова, Л.Я. Файвиловича, Г.Ф. Федорова и ряда других записано, что бывшие оппозиционеры после XV съезда якобы возвращались в партию «по прямой директиве» Г.Е. Зиновьева в двурушнических целях. Однако никто из них не показал о том, когда и кому была передана эта директива и каково было ее подлинное содержание.

Допрашивая Г.Е. Зиновьева, следователи пытались изобразить подобной директивой его письмо В.В. Румянцеву от 30 нюня 1928 г., которое, однако, никаких антипартийных установок не содержит. В этом письме Г.Е. Зиновьев предлагал В.В. Румянцеву обратиться в ЦКК с заявлением о восстановлении в партии и, в частности, указывал: «Торговаться теперь с партией из-за формулировки заявления недопустимо. То, что решил съезд, надо принять». Сам же он на всех допросах утверждал, что действительно после XV съезда убеждал отказаться от оппозиционных взглядов и прекратить фракционную деятельность, руководствуясь при этом искренними побуждениями восстановить единство партии. и никаких двурушнических целей не преследовал.

При помощи неконкретных формулировок в протоколах допросов обосновывалась версия о существовании контрреволюционного «московского центра». Более того, фальсифицированные показания И.П. Бакаева о существовании «московского центра» использовались в качестве средства давления и на остальных арестованных. Об этом, в частности, свидетельствует протокол очной ставки между ним и Г.Е. Евдокимовым 9 января 1935 г. В протоколе очной ставки каждому из допрашиваемых лиц вопросы заранее были заготовлены, отпечатаны на пишущей машинке и изложены следующим образом:

«Вопрос Бакаеву: признаете ли Вы, что состояли до последнего времени совместно с Евдокимовым членами московского контрреволюционного центра московской организации?

Вопрос Евдокимову: подтверждаете ли Вы настоящее показание Бакаева?

Вопрос Бакаеву: Что Вам известно о составе московского центра контрреволюционной организации?

Вопрос Евдокимову: Подтверждаете ли Вы показания Бакаева о составе московского центра контрреволюционной зиновьевской организации?

Вопрос Бакаеву: Назовите известных Вам в Москве участников зиновьевской организации?

Вопрос Евдокимову: Подтверждаете ли Вы показания Бакаева?»

Так же сформулированы все остальные вопросы. Ответы на них вписывались в протокол допроса от руки. Таким образом, показания в данном случае И.П. Бакаева работниками следствия были заранее предопределены, от Г.Е. Евдокимова же требовалось лишь подтвердить их. Аналогично были заготовлены протоколы допросов на очных ставках и других обвиняемых.

Согласно обвинительному заключению, «центр» был определен в составе: Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, И.П. Бакаев, Г.Е. Евдокимов. А.С. Куклин. Я.В. Шаров, А.М. Гертик, И.С. Горшенин и Г.Ф. Федоров.

Имеющиеся документы свидетельствуют, что в показаниях Б.Л. Браво, А.В. Перимова, И.И. Тарасова и Л.Я. Файвиловича о существовании руководящего «центра» вообще ничего не говорится, а показания других обвиняемых по этому вопросу настолько неконкретны и противоречивы, что становится очевидной несостоятельность утверждении органов следствия о существовании этого подпольного органа бывших «зиновьевцев» и о вхождении в него перечисленных выше лиц. Что касается Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева, то они до окончания предварительного следствия вообще не признавали существования контрреволюционной организации и «центра».

На неоднократных допросах Г.Е. Зиновьев утверждал, что оппозиционный центр после XV съезда партии был распущен, организации не было, оставались лишь встречи и разговоры бывших оппозиционеров между собой, недовольство своим положением. надежды на возвращение бывших лидеров оппозиции к партийному руководству. И лишь после окончания следствия от него было получено «заявление следствию», которое, с учетом всех установленных по настоящему делу обстоятельств и в силу его противоречивости, не может расцениваться как признание им своей виновности. Вот полный текст этого так называемого «заявления»:

«Тов. Агранов указал мне на то, что дававшиеся мною до сих пор показания не производят на следствие впечатления полного и чистосердечного раскаяния и не говорят всего того, что было.

Сроки следствия приближаются к самому концу. Данные мне очные ставки тоже, конечно, производят на меня свое действие. Надо и надо мне сказать следствию все до конца.

Верно, что то, что я говорил в предыдущих показаниях, содержит больше о том, что я мог бы сказать в свою защиту, чем о том, что я должен сказать для полного обличения своей вины. Многое я действительно запамятовал, но многого не хотелось додумать до конца, а тем более сказать следствию до самого конца.

Между тем я хочу разоружиться полностью.

Между тем я сознаю свою огромную вину перед партией и полон настоящего раскаяния. Не хватало душевных сил и «физической силы» ума додумать все до конца.

Сначала казалось, что убийство т. Кирова и мое привлечение в связи с таким делом есть просто нечто вроде обрушившейся скалы, которая нечаянно хоронит почему-то и меня под своими обломками. Лишь постепенно уяснял себе подлинный смысл событий.

Дело не в отдельных деталях и эпизодах. Суть дела в том, что после XV съезда мы сохранились, как группа, строго говоря, существовавшая подпольно, считавшая, что ряд важнейших кусков платформы 1925–1927 гг все же были «правильные» и что, раньше или позже, партия эту нашу «заслугу» признает.

Чтобы остаться в партии с этим убеждением, мы должны были обманывать партию, т.е., по сути, двурушничать.

«Двурушничество» очень обидный и жесткий термин. Никогда не хотелось его «признать».

Но он – верный термин. Он грубо, но верно срывает маску с фикций и говорит «то, что есть».

И отсюда – все остальное!

Конечно, и на нас (в частности, на меня) развитие событий, начиная с 15 съезда, не осталось совсем без влияния. Великий успех первой пятилетки, затем успехи первых годов второй пятилетки, рост хозяйства, рост социалистической культуры, рост военной мощи Союза, рост мирового влияния СССР, рост партии, успехи коллективизации и пр., и пр. – все это не могло у нас самих не колебать веру в нашу платформу 1925–1927 гг.

Но «утешались» тем, что в других частях мы все-таки «оказались правы» (в последнее время – по линии работы Коминтерна), что-де партийный режим «ужасен» и т. и., «утешались» тем, что-де многое с 1928 г. делается «по-нашему», но делается с «большими накладными расходами» и т.п.

Соответственно всему этому питали враждебные чувства к партруководству и к т. Сталину.

Не были совсем слепы к тому, что партруководство делает великое дело. Но всегда находился какой-нибудь «довод», чтобы все-таки прийти к выводу, враждебному генеральной линии партии и ее руководству, особенно т. Сталину.

Я лично – человек вообще больших внутренних колебаний. Говорю это, конечно, не в свое «оправдание» или «облегчение», а потому, что – 1) надо сказать то, что есть, и 2) что эта моя черта оказала немалое влияние на судьбы всей группы.

Я был небесполезен для партии тогда, когда принятые решения я, не колеблясь, помогал нести в массы. Когда же после смерти В.И. я должен был сам принимать очень важные решения в очень сложной обстановке (да один раз и при жизни В.И. – октябрь 1917 г.), указанная черта моего характера (колебания, полурешения) не раз играла очень плохую роль.

Я много раз после XV съезда и особенно после XVI съезда говорил себе: довольно, доказано, что во всем прав ЦК и т. Сталин, надо раз навсегда признать это и внутренне сделать из этого вес выводы. Но при новых поворотных событиях, новых трудностях и т. д. начинались новые колебания. Яркий пример – 1932 г., события которого я описал более подробно в своих показаниях.

Я опять становился рупором антипартийных настроений. Субъективно я, конечно. не хотел вредить партии и рабочему классу. По сути же дела становился в эти годы рупором тех сил, которые хотели остановить социалистическое наступление. которые хотели сорвать социализм в СССР.

Я был искренен в своей речи на XVII съезде и считал, что только в способе выражений я «приспособляюсь» к большинству. А на деле во мне продолжали жить две души.

В центральной группе б «зиновьевцев» были и более сильные характеры, чем я. Но вся беда в том, что все наше положение, раз мы не сумели по-настоящему подчиниться партии, слиться с ней до конца, проникнуться к Сталину теми чувствами полного признания, которыми прониклась вся партия и вся страна, раз мы продолжали смотреть назад, жить своей особой «душной жизнью» – все наше положение обрекало нас на политическую двойственность, из которой рождается двурушничество.

Мы не раз говорили себе, вот если бы партия (мы говорили: Сталин) привлекла нас на «настоящую» работу, вероятно, все бы сгладилось, мы бы помогли исправить «ошибки», улучшить режим и т. п., и все пошло бы хорошо, и сами бы мы изжили отчуждение от партии.

А партия чувствовала, что у нас камень за пазухой, и, конечно, не могла врагам или полуврагам линии партии и ее руководства возвратить сколько-нибудь серьезное, политическое и организационное влияние.

Глядя назад, надо сказать, что на деле партия слишком бережно относилась к нам. Но верить нам по-настоящему она, конечно, не могла.

А мы продолжали жить своей особой психологией, по «законам» развития «замкнутого кружка», «непризнанных», «обиженных», «лучше всех видящих, но лишенных возможности показывать путь другим».

Личные связи тоже все больше и больше сводились к кружку б<ывших> ленинградских работников, вместе со мной смешенных из Ленинграда.

Я утверждал на следствии, что с 1929 г. у нас в Москве центра б<ывших> «зиновьевцев» не было. И мне часто самому думалось: какой же это «центр» – это просто Зиновьев плюс Каменев плюс Евдокимов плюс еще два-три человека, да и то они уже почти не видятся и никакой систематической антипартийной фракционной работы уже не ведут.

Но на деле – это был центр.

Так на этих нескольких человек смотрели остатки кадров б<ывших> «зиновьевцев», не сумевших или не захотевших по-настоящему раствориться в партии (прежде всего остатки «ленинградцев»).

Так на них смотрели все другие антипартийные группы и группки. У некоторых из нас (прежде всего у Каменева и меня) в прошлом было крупное политическое имя. В 1932 г., когда началось «оживление» всех антипартийных групп, сейчас же в этой среде заговорили о «ленинском Политбюро» (т. е. о том Политбюро, которое было-де при Ленине – с участием моим и Каменева, и Рыкова, Бухарина. Томского). Великодушно «соглашались» и на то, что в нем должен быть и т. Сталин.

Все антипартийные элементы выдвигали опять наши «кандидатуры». Рютинская кулацкая к.-р. платформа ругала меня и Каменева, ставила ставку на новых людей, на своих «практиков», но тоже в последнем счете не отводила этих «кандидатур»

Бывшие мои единомышленники, жившие в Москве в последние годы, голосовали всегда за генеральную линию партии, высказывались открыто в духе партии, а «промеж себя» преступно продолжали говорить хоть и не совсем по-старому (жизнь выбивала из-под ног многие «основы» платформы 25–27 гг.), но враждебно к линии партии и ее руководству.

И этим двурушническим поведением они показывали пример другим, тем, в чьих глазах группа эта представлялась «авторитетной».

Встречи членов этого центрального кружка б<ывших> «зиновьевцев» становились все более редкими и, главное, все более беспредметными.

В 1933–1934 гг. у меня и у Каменева этих встреч уже почти не было совсем. Но все-таки в различных комбинациях они друг с другом виделись (отчасти по родственной линии). Я старался по-прежнему все узнавать – о коминтерновских делах через Мадьяра (когда я работал в «Большевике», многое я узнавал и через официальные источники), о хозяйственных делах – отчасти через Горшенина.

С Каменевым теперь часто говорили уже о другом – о Пушкине, о литературной критике и т. п. и для себя с горечью прибавляли: «Это у нас форма отхода от политики». Но и сообщали друг другу «новости», слухи, встречи, обменивались политическими соображениями и наблюдениями, в общем, в двойственном духе: многое идет-де «здорово» и хорошо, а многое – плохо, не так, с «накладными расходами» и т.п.

И в отношениях к партруководству была та же двойственность, т. е. с точки зрения членов партии, по существу – враждебность.

Вместе с тем мечтали о том. чтобы нас «привлекли» к работе; ясно понимали, что привлечь могут только как «кустарей»-одиночек.

Конечно, если бы дело ограничивалось только разговорами 2–3 друзей, если бы это делалось в безвоздушном пространстве, если бы из-за рубежа не шли волны буржуазной ненависти, если бы за нашей спиной не было некоторых антипартийных групп и группочек – это была бы только двойственность (или двурушничество) двух или нескольких людей.

На деле же в реальной обстановке нашей действительности это было преступление перед партией, обман партии.

И, хотели мы этого или нет, фактически мы оставались одним из центров борьбы против партии и той великой работы, которую она вела и ведет.

Следствие требует сказать прямо: был или не был в Москве центр б<ывшей> «зиновьевской» группы. Ответ должен быть: да, был, хоть и мало оформленный, в последние годы мало активный, без ясной платформы, но был. И роль его на деле была, конечно, антипартийной, т. е контрреволюционной.

Состав его вначале был: я, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Куклин, Шаров, Федоров, до известного времени Залуцкий и Харитонов. Затем в 1932 году состав менее определенен В общем, без последних двух.

Вопрос о форме существования, степени оформленности этой центральной группы б<ывших> «зиновьевцев» в Москве в разные годы, личная психология и личные переживания и колебания каждого из членов этой группы и, в частности, моей имеют менее важное значение.

Следствие ставит вопрос: да или нет?

Ответить приходится: – да.

Перехожу к вопросу о Ленинграде.

Тов. Агранов заметил мне, что я проявляю особую боязливость, когда перехожу на допросах к этому пункту, и что это настраивает следствие особенно недоверчиво ко мне.

Да, это верно. Я проявлял и проявляю в этом вопросе особенную боязливость – только прошу понять почему и какую. Дело идет не о степени наказания, которое меня все равно не минует, а о чем-то другом.

Действительно, я очень боюсь – боюсь перед историей – попасть в компанию выродков и фашистских убийц С.М. Кирова, попасть в положение человека, который чуть ли не разжигал терроризм по отношению к вождям партии и Советской власти.

Вот почему с первого допроса я так страстно возмущался, как я могу быть смешиваем с негодяями, дошедшими до убийства С.М. Кирова.

Но факты – упрямая вещь.

И, узнавши из обвинительного акта против «ленинградского центра» (опубликованного в газетах) все факты, я должен был признать морально-политическую ответственность б<ывшей> «ленинградской оппозиции» и мою лично за совершившееся преступление – в том смысле, в каком это изложено в моих предыдущих показаниях.

Однако это только часть данного вопроса.

То, что говорил вчера по этому поводу Г.Е. Евдокимов на очной ставке со мной, говорю это прямо – производит на меня глубочайшее впечатление и больше всего другого заставляет меня додумывать и тут до самого конца.

Как могла существовать в последние годы в Ленинграде организация «зиновьевцев» без того, чтобы я о ней не знал?

А между тем – это факт, что я не знал этого до моего ареста и до моих допросов в ДПЗ. Я говорю вам сейчас чистую правду, что не знал и думал, что ее в последние годы не существует. Поздно и бесцельно мне увиливать от ответственности – я это понимаю вполне. Но если бы я сказал вам сейчас, что знал о существовании организации б<ывших> «зиновьевцев» в Ленинграде в 1933–1934 гг., я бы сказал неправду.

Когда я говорил летом 1932 г. с В. Левиным, ни одного слова не было сказано об организации вообще и о ленинградской организации в частности. Но, конечно, я знал, что я для него (т.е. Левина) авторитетен, что мои антипартийные мнения укрепляют его в антипартийных мнениях.

Я не мог не понимать, что В. Левин живет в Ленинграде не в безвоздушном пространстве. Я знал, что В. Левин в годы 1926–1928 играл роль одного из крупных организаторов антипартийных сил б<ывших> «зиновьевцев» в Ленинграде. Я должен был понимать, что, вероятно, у него тоже есть друзья, для которых он, в свою очередь, авторитетен, что он, вероятно, поделится с некоторыми из них тем, что слышал от меня.

По сути дела, это означало оживлять в 1932 г. антипартийные настроения в Ленинграде. Грань между этим и оживлением антипартийной организации б<ывших> «зиновьевцев» в Ленинграде, конечно, очень небольшая.

Конечно, я говорил летом 1932 г. «только» об идейных разногласиях, конечно, я говорил, что организационной борьбы мы не хотим (ибо считали ее безнадежной), что будем «только» выжидать и т. д. Но следствие право, что на деле это было поощрением и к организационным связям.

Вернувшись в 1933 г. из ссылки (где я внутренне много пережил и старался сломать в себе старые антипартийные настроения), я с преступным легкомыслием не раскрыл партии всех лиц и всех попыток антипартийных сговоров.

В те времена нужно было сделать две вещи: во-первых – сделать ряд публичных выступлений не дипломатического порядка, а подлинно разоблачающих нашу прежнюю антипартийную линию н подлинно солидаризирующихся с партией и ее руководством; во-вторых – раскрыть партии все прежние антипартийные связи со всеми конкретными именами и деталями. На первое меня хватило. На второе – нет. И это было моей главной бедой и главной виной.

Вспоминая теперь тогдашнюю психологию, я вижу, что настроение было какое-то эгоцентрическое: дескать, я же себя почти совсем сломал и внутренне; я же говорю и пишу теперь так, чтобы не оставить никаких сомнений в том, что все прошлое кончено и я подчиняюсь партии всерьез и окончательно; Каменев поступает так же, значит – говорил я себе – все будет кончено и у тех, кто к нам прислушивается. Не раз мы говорили тогда с Каменевым: ну, теперь последний шанс остаться в партии, изжить полосу отщепенства и отчуждения, поведем себя теперь по крайней мере так, что, если, скажем, через год спросят о нас и нашем поведении ОГПУ – ОГПУ ответило: ничего плохого сказать о них не можем.

Сначала косо посмотрел на это мое (и Каменева) настроение даже Евдокимов. И я отлично помню ощущение, что мне даже физически трудно было говорить с ним после возвращения из Кустаная на эту тему, так как читал у него в глазах: ты что это – всерьез?

Никаких организационных попыток возрождения старого действительно не делал. Но я «только» постепенно опять все-таки стал собирать все «новости». Затем тому же Евдокимову стал «только» давать опять отрицательные характеристики многого из того, что делало партруководство. Затем с Каменевым мы стали опять подробно обмениваться всем услышанным с соответственными комментариями и т.п.

О Ленинграде в 1933-1934 гг. действительно ничего не знал, кроме чего- нибудь случайного и отрывочного. Но. конечно, я должен был помнить, что в Ленинграде остались люди, которые шли за нами, которые не покинули антипартийных позиций, которые, вероятно, друг с другом встречаются и которые последнее, что слышали обо мне – это настроения 1932 г.

О бывших «безвожденцах» (молодежи) меньше всего в эти годы – 1933-1934 – думал. С ними интимной связи не было. Но знал и не мог не знать, что и за вычетом их в Ленинграде есть люди, прежде связанные с нами и оставшиеся в антипартийных настроениях, и что они. вероятно, друг с другом встречаются

Об их приездах в Москву в 1933-1934 гг. действительно не слышал и о поездках в Ленинград для антипартийных дел в эти годы – тоже не слышал.

Когда Евдокимов говорил мне, что он был в Ленинграде (не помню, в 1933 г. или в 1934 г.), он отнюдь не говорил о встречах с Левиным или с кем-нибудь в этом роде, а рассказывал, кого видел в Смольном, как с ним разговаривали официальные руководители, как покойный С.М. Киров спрашивал его: «А как думаешь, можно верить Зиновьеву?» и т.п.

Но, повторяю, при желании сколько-нибудь серьезно подумать о прошлом – я не мог не понимать, что в Ленинграде осталось определенное количество б<ывших> «зиновьевцев», настроенных антипартийно.

Покончить с этим можно было, только выдав партии всех антипартийно настроенных лиц, с которыми мы были ранее связаны.

На это не хватило партийности и чувства ответственности. Радовались (я и Каменев), что этого от нас прямо не требуют (т.е. партия и государственная власть не требуют), и рассчитывали, что «как-нибудь» это само рассосется».

А в Ленинграде в действительности в это время происходило нечто совсем другое. Из обвинительного акта по делу убийц Кирова я узнал, что именно в 1933-1934 гг. особенно активизировалась работа этих людей. Результаты известны.

Итак, я действительно не знал в последние годы о существовании организации б<ывших> «зиновьевцев» в Ленинграде. Но я знал и не мог не знать, что в Ленинграде остались антипартийно настроенные б<ывшие> «зиновьевцы», что, вероятно, они встречаются.

Знал и молчал. Знал и скрыл от партии.

И объективно это имеет большее значение, чем то, что я не знал об организации последних годов. И я должен признать перед следствием, что гвоздь вопроса в этом последнем.

Дело обстояло в 1933-1934 гг., конечно, не так, что вот сегодня я сказал речь или написал статью или заявление с полным признанием генеральной линии партии и ее руководства, а завтра шептал на ухо. что на деле я против всего этого.

Но прежние годы обмана и двурушничества выработали мнение: ну, это все, должно быть, вынужденное, на деле они, вероятно, думают другое.

А со временем до б<ывших> «зиновьевцев» доходили отдельные отзывы, замечания, слова, из которых они могли заключить, что действительно камень за пазухой остается.

И выводы делались сами собой.

Я полон раскаяния – самого горячего раскаяния. Кончать мне свои дни по обвинению в той или другой прикосновенности к террору против вождей партии, к такому гнусному фашистскому убийству, как убийство Кирова, – это достаточно трагично. И ничего подобного мне, конечно, никогда не снилось.

Я готов сделать все, все, все, чтобы помочь следствию раскрыть все, что было в антипартийной борьбе моей и моих бывших единомышленников, а равно тех, с кем приходилось соприкасаться в антипартийной (по сути, контрреволюционной) борьбе против партии.

Я называю всех лиц, о которых помню и вспоминаю, как о бывших участниках антипартийной борьбы. И буду это делать до конца, памятуя, что это мой долг.

Особая и, конечно, самая тяжелая глава – мое отношение к руководителям партии и, в особенности, к т. Сталину.

Не время и не место отделываться мне тут банальностями.

Да. то, что в 1925-27 гг. могло считаться «отрицательными личными характеристиками в политической борьбе», превращается в моря клеветничества при свете событий, как они развивались дальше и как обстоят дела в 1935 г.

Более молодые члены Политбюро (относительно более молодые, но на деле – старейшие работники большевистской партии), к которым мы пытались относиться так пренебрежительно, выполнили величайшую историческую задачу в эпоху, когда я и другие, считавшие себя «незаменимыми», оказались рупорами антипролетарских тенденций и хуже того. Это факт.

Ну а о Сталине – нечего говорить.

Многие из клеветнических высказываний против него, многие из отвратительных заявлений и характеристик приписываются лично мне зря. Их не было вовсе или они были плодом «коллективного творчества». Но достаточно, сверхдостаточно того, что было.

Могу сказать теперь только одно. Если бы я имел возможность всенародно покаяться, это было бы для меня большим облегчением и я сказал бы: вот вам еще один пример того, как великим людям, великим борцам мирового пролетариата приходится пройти через полосу клеветы и оскорблений и пусть только со стороны озлобленной кучки, но все же способной немало бревен положить на дороге этого великого вождя пролетариев.

Не хочу здесь говорить слов, которые показались бы льстивыми. Никому это не нужно и в особенности не нужно самому Сталину. Если мне не доведется больше видеть и слышать о том, как он, истинный и достойный преемник Ленина, ведет и дальше СССР, ведет колонны мирового пролетариата от победы к победе, – я горячо желаю ему счастья и успеха на этом пути.

О себе же лично позволю себе заметить только: несмотря на то что было со мной за последние годы, всю свою сознательную жизнь был и до последнего вздоха останусь всей душой преданным мировому пролетариату.

Пусть на моем тяжелом примере учатся другие, пусть видят, что значит сбиться с партийной дороги и куда это может привести.

Если когда-либо буду еще иметь какую-нибудь возможность работать – все отдам, чтобы хоть немного загладить свою великую вину.

Г. Зиновьев

13 января 1935 г.».

Л.Б. Каменев также на допросах утверждал, что с 1928 г. ни в каких собраниях бывших оппозиционеров не участвовал, а с ноября 1932 г. не имел даже связей с бывшими оппозиционерами, сохранив лишь личную связь с Г.Е. Зиновьевым, обусловленную совместным проживанием на одной даче. Только непродолжительное время после XV съезда партии, рассчитывая на разногласия в ЦК, он надеялся возвратиться к партийному руководству, но с 1930 г. ушли и эти надежды. Так, на допросе 10 января 1935 г. Л.Б. Каменев показал: «Я не знаю никакого оформленного центра организации, а знаю ряд лиц, которые встречались и совещались по текущим политическим вопросам. Все они входили в названную выше организацию бывшей зиновьевской оппозиции. Это были – Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Куклин, Шаров».

На следующий провокационный вопрос: «По данным следствия, контрреволюционная организация зиновьевцев, в частности, ее московский центр, существовали до последнего времени. Подтверждаете ли Вы это?» – Л.Б. Каменев дал ответ: «Этого я подтвердить не могу… Лично мне было совершенно ясно, что сохранение какой бы то ни было организации является прямым вредом для партии и будет только препятствовать возвращению к партийной работе, к которой я стремился.

Я лично был за прекращение борьбы с партией».

После предъявления обвинения Л.Б. Каменев подал заявление, в котором указал следующее: «Приписывание мне принадлежности к организации, «поставившей себе целью устранение руководителей Советской власти», не соответствует всему характеру следствия, заданным мне вопросам и предъявленным мне в ходе следствия обвинениям. Изо всех сил и со всей категоричностью я обязан протестовать против такой формулировки, как абсолютно не соответствующей действительности и идущей гораздо дальше того материала, который мне был предъявлен на следствии».

Как видно из вышеизложенного, Л.Б. Каменев категорически отрицал свое участие в организованной антипартийной деятельности после восстановления его в партии в 1928 г. Однако после окончания следствия, 14 января 1935 г., от него в незаконном порядке были получены показания о том, что «руководящий центр» зиновьевской группы продолжал свою деятельность по 1932 г. включительно. Характеризовал же Л.Б. Каменев эту деятельность следующим образом:

«Я полагаю, что в это время все члены зиновьевской группы считали своей обязанностью делиться с указанным выше центром всеми теми сведениями и впечатлениями, которые у них имелись по их служебному положению или от встреч с партийными людьми и членами других антипартийных группировок. Все обсуждения велись в антипартийном духе, т.е. с точки зрения того, насколько эти сведения свидетельствуют об ослаблении или затруднениях партийного руководства, о трудностях, стоящих перед партией, и т.п. Надежд на то, что для зиновьевской группы возможна какая-либо активная деятельность, уже не было».

Даже и эти показания не доказывают ни наличия так называемого «московского центра», ни проведения обвиняемыми антисоветской деятельности.

В ходе следствия делались многократные попытки получить свидетельства практической деятельности, однако и в этом направлении нет конкретных доказательств виновности обвиняемых по настоящему делу. Полученные показания по этим вопросам неубедительны и не подтверждаются никакими конкретными фактами. К числу таких голословных заявлений относятся показания И. П Бакаева. На допросе 6–7 января 1935 г. он, например, показал: «Мы питали наших единомышленников клеветнической, антипартийной. контрреволюционной информацией о положении дел в партии, в ЦК, в стране… Мы воспитывали их в духе злобы, враждебности к существующему руководству ВКП(б) и Совправительству, в частности, и в особенности к т. Сталину». Однако в подтверждение этого заявления ни в предыдущих, ни в последующих обширных показаниях И.П. Бакаева никаких конкретных фактов не приводится.

В показаниях А.Ф. Башкирова от 19 декабря 1934 г. записано: «Вся борьба зиновьевской к.-р. организации была по существу направлена к смене руководства партии. В этом основная политическая направленность всех ее действий. Установка была – сменить руководство Сталина Зиновьевым и Каменевым». Это заявление не вытекает из всех его показаний на предварительном следствии, так как в них не приводится никаких конкретных фактов проведения какой-либо борьбы.

В ходе предварительного следствия от обвиняемых требовалось признать и дать показания о проведении ими собраний, совещаний, заседаний и т. д. В результате необъективного подхода к расследованию дела в протоколах допросов широко применялась официальная терминология. Встречи, порой случайные, двух-трех человек именовались «собраниями», встречи большего числа лиц – «совещаниями», рассказы о работе, о делах, о событиях – «выступлениями» и «информацией» и т. п. Следует признать, что происходившие встречи обвиняемых между собой и с другими не привлеченными по настоящему делу бывшими оппозиционерами не имели характера «собраний» и «совещаний», как это изображается в следственных материалах, а обусловливались их личной дружбой, знакомством и совместным участием в прошлой работе.

Не установлено ни одного достоверного факта проведения бывшими участниками «зиновьевской» оппозиции после 1928 г. какого- либо организованного мероприятия, либо организованного выступления. которые бы свидетельствовали о наличии организации или о наличии скрытой подпольной деятельности. Органами следствия установлен единственный случай встречи в октябре 1932 г. на квартире И.П. Бакаева, где присутствовали Г.Е. Евдокимов, И.С. Горшенин, Я.В. Шаров, А.М. Гертик и советовались, как себя вести на предстоящих партийных собраниях при обсуждении постановления ЦКК по делу «рютинской организации» и какую оценку давать поведению Г.Е. Зиновьева и постановлению ЦКК в части, касающейся его исключения из партии.

Органы следствия придали важное значение этому факту и расценили его как «совещание московского центра». Между тем ни предыдущая, ни последующая деятельность указанных выше лиц, ни сам характер разговора не дают оснований для подобной оценки. И.П. Бакаев, Г.Е. Евдокимов, А.М. Гертик, И.С. Горшенин и Я.В. Шаров пришли к единому мнению, что Г.Е. Зиновьев поступил неправильно, не сообщив партийным органам о распространении рютинских документов.

В процессе следствия не была установлена виновность обвиняемых в подготовке убийства С.М. Кирова или их осведомленность об этом. «Следствием не установлено фактов, которые дали бы основание предъявить членам «московского центра» прямое обвинение в том, что они дали согласие или давали какие-либо указания по организации совершения террористического акта, направленного против товарища Кирова», – говорилось в обвинительном заключении.

Несмотря на это, в закрытом письме ЦК ВКП(б) от 18 января 1935 г., составленном И.В. Сталиным, и в выступлении Я.С. Агранова об итогах следствия утверждалось, что «московский центр» знал о террористических настроениях «ленинградского центра» и всячески их разжигал. Выводы о том. что обвиняемые по настоящему делу знали о террористических настроениях членов ленинградской «зиновьевской» группы, вообще не основаны на материалах дела.

Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев по вопросу о своей ответственности за убийство С.М. Кирова дали следующие показания. Г.Е. Зиновьев: «Ни в коем случае не могу считать себя ответственным за к.-р. выродков, прибегших к фашистскому наступлению». Л.Б. Каменев: «Я не могу признать себя виновным в гнуснейшем преступлении, совершенном злодеями, с которыми я не имел и не мог иметь никакой связи».

Анализ материалов свидетельствует о необъективности и предвзятости работников госбезопасности и прокуратуры при расследовании дела так называемого «московского центра». Для осуществления прокурорского надзора и выполнения ряда следственных действий, связанных с окончанием следствия, в Ленинград выезжали заместитель прокурора СССР А.Я. Вышинский и следователь по важнейшим делам Прокуратуры СССР Л.Р. Шейнин. На самом же деле А.Я. Вышинский надзор за следствием не осуществлял, на очевидные факты неполноты следствия и необъективности расследования не реагировал. Более того, А.Я Вышинский и Л.Р. Шейнин так же, как и работники НКВД, грубо нарушали законность и участвовали в фальсификации этого дела. В процессе предварительного следствия и суда А.Я. Вышинский поддерживал личный контакт с И.В. Сталиным и согласовывал с ним тексты наиболее важных документов

В частности, по настоящему делу Л.Б. Каменев, Г.Е. Зиновьев и И.П. Бакаев по существу предъявленного им обвинения, как этого требует закон, не допрашивались. Из заявления же Л.Б. Каменева, приведенного выше, видно, что он категорически отвергал предъявленное ему обвинение. Ознакомление обвиняемых с материалами предварительного следствия фактически не производилось.

В архиве ЦК КПСС находится первоначальный вариант обвинительного заключения от 13 января 1935 г., в котором в соответствии с установленными следствием данными указывалось, что Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев виновными себя не признали, А.С. Куклин и А.М. Гертик отрицали свое участие в «московском центре», а А.В. Перимов и С.М. Гессен признали лишь свою связь с другими обвиняемыми.

Очевидно, организаторов судебного процесса по делу так называемого «московского центра» не удовлетворяла публикация в печати результатов предварительного следствия в таком виде. Поэтому Л.Б. Каменев, А.С. Куклин, А.М. Гертик и А.В. Перимов незаконно допрашивались по существу дела еще и 14 января 1935 г., то есть после окончания следствия и предания их суду. От Г.Е. Зиновьева же было получено «Заявление следствию», отпечатанное на пишущей машинке.

Имеющееся в судебном деле обвинительное заключение датировано 13 января 1935 г., но в него по сравнению с первоначальным вариантом внесены изменения и указано, что Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев виновными себя признали; А.С. Куклин и А.М. Гертик подтвердили свое участие в «московском центре», а А.В. Перимов и С.М. Гессен – в «зиновьевской к.-р. организации», хотя это не соответствует их показаниям.

Обвинительное заключение с внесенными в него исправлениями было объявлено Г.Е. Зиновьеву, Л.Б. Каменеву, А.С. Куклину, А.М. Гертику, С.М. Гессену и А.В. Перимову 16 января 1935 г., то есть на второй день судебного заседания. В этот же день оно было опубликовано в печати.

Как видно из вышеизложенного, указанные изменения могли быть внесены в обвинительное заключение не раньше 14 января 1935 г., то есть когда обвинительное заключение уже было утверждено судом и вручено подсудимым. Изменения в обвинительное заключение вносились работниками секретариата И.В. Сталина – К.Р. Герценбергом и А.Н. Поскребышевым, что подтверждается заключением графологической экспертизы и объяснением А.Н. Поскребышева, данным им в начале 60-х гг.

Подписав исправленное обвинительное заключение, прокурор СССР И.А. Акулов, А.Я. Вышинский и Л.Р. Шейнин датировали его задним числом. Этим самым они грубо нарушили закон и совершили служебный подлог.

В судебном заседании продолжалась дальнейшая фальсификация дела. Суд проходил в упрощенном порядке. Подсудимым не были разъяснены их права. Составом суда функции правосудия фактически не осуществлялись, поскольку заранее были определены и состав преступления подсудимых, и меры наказания, подлежавшие применению к ним. От подсудимых требовали в «целях укрепления единства партии» публично выступить с саморазоблачениями и признать антисоветскую деятельность всех участников бывшей «зиновьевской» оппозиции.

Бывший работник НКВД А.И. Кацафа, конвоировавший на суде Л.Б. Каменева, на допросе в 1956 г. показал, что в его присутствии, непосредственно перед открытием судебного заседания, помощник начальника секретно-политического отдела НКВД СССР А.Ф. Рутковский, проводивший следствие по делу, обратился к Л.Б. Каменеву со следующими словами: «Лев Борисович, Вы мне верьте. Вам будет сохранена жизнь, если Вы на суде подтвердите свои показания». На это Л.Б. Каменев ответил, что он ни в чем не виноват. А.Ф. Рутковский же ему заявил: «Учтите, Вас будет слушать весь мир. Это нужно для мира». Видимо, поэтому Л.Б. Каменев в судебном заседании и заявлял, что «здесь не юридический процесс, а процесс политический». А.С. Куклин суду заявил: «Я до вчерашнего дня не знал, что я действительно член центра. Я вчера только услышал от Зиновьева, что я был членом центра». Никто из других подсудимых в своих показаниях не привел конкретных фактов, которые бы давали основания для признания их виновными в проведении подпольной антисоветской деятельности.

Таким образом, все осужденные по делу о так называемом «московском центре» лица, в прошлом являясь участниками троцкистско-зиновьевской оппозиции, к моменту ареста в декабре 1934 г. порвали с ней, и партийные органы и органы НКВД не располагали данными не только об их антисоветской, но и об антипартийной деятельности.

Проверкой установлено, что «московской контрреволюционной зиновьевской организации» и «московского центра» не существовало. В период 1928-1932 гг. осужденные поддерживали личные связи, во время встреч вели разговоры и по политическим вопросам, причем в ряде случаев высказывали критические суждения о переживаемых страной трудностях и относительно проводимых партией и правительством мероприятий, а также проявляли неприязненное отношение к некоторым руководителям партии и правительства. особенно к И.В. Сталину. Эти разговоры состава преступления не образуют.

Версия о том, что убийство С.М. Кирова совершено участниками «зиновьевской» оппозиции, была выдвинута И.В. Сталиным для расправы над бывшими оппозиционерами, в первую очередь «зиновьевцами». В связи с этим органами НКВД незаконно были арестованы Г.Е. Зиновьев. Л.Б. Каменев и другие лица, в прошлом разделявшие оппозиционные взгляды. Стремясь доказать причастность последних к убийству С.М. Кирова, следственно-судебные работники фальсифицировали материалы следствия и допускали грубейшие нарушения законности в процессе предварительного и судебного следствия. В результате этого все подсудимые по настоящему делу были необоснованно признаны виновными и осуждены.

Обманывая партийные массы, И.В. Сталин материалы судебных процессов по делам «ленинградского» и «московского» центров довел до сведения всех организаций ВКГ1(б) в извращенном виде. На следующий день после суда, 17 января 1935 г., И.В. Сталин разослал членам Политбюро ЦК ВКП(б) составленный лично им текст закрытого письма ко всем организациям партии – «Уроки событий, связанных с злодейским убийством С.М. Кирова» – и предложил «сегодня же обсудить это дело и принять решение».

В этом письме, разосланном 18 января 1935 г. всем партийным организациям, как «неоспоримый факт» утверждалось, что убийство С.М. Кирова совершено «зиновьевским ленинградским центром». находившимся под идейным и политическим руководством «московского центра зиновьевцев», который «наверное знал о террористических настроениях ленинградского центра и разжигал эти настроения».

Делая вывод о том. что «зиновьевская фракционная группа была самой предательской и самой презренной… замаскированной формой белогвардейской организации», и утверждая, что главным методом своих отношений с партией «зиновьевцы» избрали путь двурушничества и обмана. И.В. Сталин в своем письме требовал, чтобы с ними обращались как с белогвардейцами, арестовывали и изолировали их, а также под предлогом необходимости повышения бдительности давал установки обратить внимание на деятельность бывших участников различных оппозиционных группировок.

Вскоре после суда Н.И. Ежов подготовил черновой вариант брошюры «От фракционности к открытой контрреволюции», отредактированной лично И.В. Сталиным. В этой брошюре без всяких оснований указывалось, что «зиновьевская контрреволюционная банда окончательно… избирает орудием своей борьбы против партии и рабочего класса террор», голословно утверждалось, что «зиновьевско-каменевские меньшевики… пытались обезглавить революцию, уничтожить товарища Сталина» и что они готовили «покушение параллельно на товарища Кирова и товарища Сталина». хотя в материалах судебного процесса «московского центра» о подготовке покушения на И.В. Сталина даже не упоминалось.

Содержащиеся в письме и в брошюре выводы в отношении «зиновьевцев» не соответствовали действительности И.В. Сталиным и Н.И. Ежовым существо дела извращалось для того, чтобы продолжить начавшиеся после I декабря 1934 г. репрессии против бывших участников «зиновьевской» оппозиции, необоснованно возлагая на них в первую очередь ответственность за убийство С.М. Кирова Уже 26 января 1935 г И.В. Сталиным было подписано принятое опросом постановление Политбюро ЦК ВКП(б), которым предлагалось выслать из Ленинграда на север Сибири и в Якутию сроком на 3-4 года 663 «зиновьевца».

Этим же решением Политбюро группа бывших оппозиционеров – членов партии в количестве 325 человек была направлена из Ленинграда на работу в другие районы.

Весь ход последующих событий показал, что в результате создания искусственной версии об убийстве С.М. Кирова «подпольной зиновьевской организацией» были осуществлены политическая дискредитация и физическое уничтожение лиц. примыкавших в прошлом к антисталинской оппозиции, а затем развернулись массовые репрессии против руководящих кадров и ни в чем не повинных советских граждан – коммунистов и беспартийных.

Рассмотрев все обстоятельства дела так называемого «московского центра». Верховный суд СССР отменил приговор в отношении всех проходивших по нему лиц и дело прекратил за отсутствием в их действиях состава преступления.

 

 

Комитет партийного контроля при ЦК КПСС

Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

 

Опубликовано: Известия ЦК КПСС, 1989 г., № 7, стр. 64-85.

 

 

ЛЕНИНГРАДСКАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИОННАЯ ЗИНОВЬЕВСКАЯ ГРУППА САФАРОВА, ЗАЛУЦКОГО И ДРУГИХ

 

В первой половине 30-х годов сталинским руководством был сфабрикован ряд политических процессов, направленных против старых партийных кадров ленинской школы. К тому времени была отстранена от активного участия в выработке политики партии группа политических деятелей во главе с Н.И. Бухариным. Все более упрочивалась командно-административная система, интенсивно насаждался режим личной власти И.В. Сталина. Грубо попирая ленинские демократические традиции и нормы партийной жизни, он и его сторонники все бесцеремоннее и беззастенчивее переходили к свертыванию идейно-теоретических дискуссий и свободного обмена мнениями при обсуждении экономических и социально-политических проблем, от товарищеской критики к огульному обвинению инакомыслящих в антипартийной деятельности, применению к ним жестких карательных мер, вплоть до ссылки, лишения свободы, а затем и физического уничтожения.

Для расправы с принципиальными, стойкими деятелями партии использовались различные поводы: их участие в оппозициях в прошлом, недовольство бюрократическими, насильственными методами социалистического строительства и просто высказываемые собственные мысли и идеи, отличные от официально принятых. Своеобразие дела так называемой «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других» состояло в том, что поводом для его возбуждения послужило убийство С.М. Кирова.

Из материалов проверки данного дела, как и судебных процессов по так называемым «ленинградскому» и «московскому» центрам, вытекает, что своим возникновением они обязаны прямым указаниям И.В. Сталина органам НКВД возложить ответственность за убийство С. М. Кирова на бывших участников зиновьевской оппозиции.

Впоследствии, выступая на февральско-мартовском Пленуме ПК ВКП(б) в 1937 г., Н.И. Ежов заявил, что по инициативе И.В. Сталина следствие по делу об убийстве С.М. Кирова сразу же было направлено по линии обвинения в этом преступлении бывших участников зиновьевской оппозиции. Он привел сказанные ему тогда И.В. Сталиным слова: «Ищите убийц среди зиновьевцев».

Эти указания, по существу, ориентировали органы НКВД на то, чтобы, воспользовавшись убийством С.М. Кирова, перейти к репрессиям в отношении тех коммунистов, которые еще до революции являлись соратниками и учениками В.И. Ленина, расправиться с бывшими участниками оппозиции. Тем самым наносился удар по работникам Ленинградской партийной организации. представителям ленинской партийной гвардии, в свое время выступавшей против установления безраздельного господства в партии И.В. Сталина и его окружения.

Органы НКВД не располагали никакими данными о существовании подпольных контрреволюционных организаций и о проведении «зиновьевцами» организованной антисоветской деятельности, однако аресты бывших оппозиционеров и знакомых с ними лиц приняли в Ленинграде, Москве и в других городах массовый характер. За два с половиной месяца после 1 декабря 1934 г. только в Ленинграде органами НКВД было арестовано 843 человека.

9 января 1935 г., после состоявшегося 28 декабря 1934 г. судебного процесса по делу так называемого «ленинградского центра», материалы в отношении ряда арестованных были выделены в отдельное производство, которое получило название «дело ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других» В эту группу были включены 77 человек, в том числе 65 членов и один кандидат в члены ВКП(б). Среди них были партийные, советские и профсоюзные работники, хозяйственные руководители, представители органов просвещения, печати, технической интеллигенции, рабочие, домохозяйки. Тем самым создавалась видимость масштабности и разветвленности заговора, охватившего якобы все социальные слои общества. Значительную часть арестованных составляли коммунисты с дореволюционным партийным стажем (12 человек), а также вступившие в партию в 1917–1920 гг. (40 человек). В течение декабря 1934 – января 1935 г. во время следствия и после вынесения приговора арестованные коммунисты постановлениями партколлегии КПК при ЦК ВКП(б) были исключены из партии «как контрреволюционеры».

К ответственности по данному делу привлекались:

Александров Александр Иванович, 1899 г. рождения, русский, член партии с 1918 г., заместитель управляющего Ленкожтрестом, бывший участник оппозиции;

Алладейников (Оладейников) Петр Константинович, 1900 г. рождения, русский, член партии с 1925 г., студент Ленинградского индустриального института, бывший участник оппозиции;

Антипова Александра Александровна, 1895 г. рождения, русская, член партии с 1919 г., секретарь парткома ленинградской фабрики им. Дзержинского;

Бакк Павел Александрович, 1902 г. рождения, русский, член партии с 1920 г., заведующий орготделом Ленинградского специального производственного объединения, бывший участник оппозиции;

Бардин Николай Алексеевич, 1905 г. рождения, русский, член партии с 1921 г., экономист Актюбинского облторга, бывший участник оппозиции;

Богомольный Яков Исаакович, 1894 г. рождения, еврей, член партии с 1920 г., заместитель декана исторического факультета ЛГУ, бывший участник оппозиции;

Бограчев Соломон Наумович, 1888 г. рождения, еврей, член партии с 1917 г., директор ленинградской фабрики им. Желябова, бывший участник оппозиции;

Боровичков Иван Михайлович, 1905 г. рождения, русский, член партии с 1923 г., начальник отдела снабжения «Союзармотреста», бывший участник оппозиции;

Бродский Вильгельм Александрович, 1898 г. рождения, еврей, член партии с 1918 г., директор ленинградского завода «Двигатель», бывший участник оппозиции;

Булах Виктор Степанович, 1903 г. рождения, русский, член партии с 1921 г., заместитель председателя Пролетарского райсовета Москвы, бывший участник оппозиции;

Бурмистров Павел Петрович, 1898 г. рождения, русский, член партии с 1919 г., член президиума Ленпогрузсоюза, бывший участник оппозиции;

Васильев Георгий Васильевич, 1894 г. рождения, русский, беспартийный, рабочий;

Васильева Раиса Родионовна, 1902 г. рождения, русская, член партии с 1919 г., писательница, бывшая участница оппозиции;

Виноградов Василий Алексеевич, 1904 г. рождения, русский, член партии с 1923 г., заместитель управляющего Ленкожтрестом, бывший участник оппозиции;

Гайдерова Зинаида Никандровна, 1881 г. рождения, русская, член партии с 1905 г., заместитель директора библиотеки Академии наук СССР, бывшая участница оппозиции;

Горбачев Георгий Ефимович, 1897 г. рождения, русский, член партии с 1919 г., профессор Ленинградского института философии, истории и литературы, бывший участник оппозиции;

Горбачев Иван Петрович, 1904 г. рождения, русский, беспартийный, киномеханик клуба «Красный путь» в Ленинграде;

Дмитриев Николай Александрович, 1898 г. рождения, русский, член партии с 1917 г., начальник конторы «Союзтрансстрой», бывший участник оппозиции;

Дмитриев Тимофей Дмитриевич, 1887 г. рождения, русский, член партии с 1915 г., заведующий отделом кадров Азово-Черноморского консервного треста, бывший участник оппозиции;

Дрязгов Григорий Михайлович, 1897 г. рождения, русский, член партии с 1918 г., начальник «Стройтреста», бывший участник оппозиции;

Егоров Сергей Николаевич, 1897 г. рождения, русский, бывший член партии, заведующий торговым отделом фабрики-кухни в Ленинграде;

Емельянов Александр Николаевич, 1899 г. рождения, русский, член партии с 1917 г., директор лечебного хозяйства Сестрорецкого курорта, бывший участник оппозиции;

Емельянов Кондратий Николаевич, 1901 г. рождения, русский, член партии с 1917 г., помощник главного инженера «Мосжилстройсоюза», бывший участник оппозиции;

Ермолаева Елизавета Федоровна, 1903 г. рождения, русская, член партии с 1924 г., слушатель Промакадемии;

Жестянников Изолит Григорьевич, 1904 г. рождения, еврей, член партии с 1919 г., заместитель командира полка по политчасти Ленинградского военного округа, бывший участник оппозиции;

Залуцкий Петр Антонович, 1888 г. рождения, русский, член партии с 1907 г., управляющий трестом «Строймашина», бывший участник оппозиции;

Зейт Федор Романович, 1906 г. рождения, еврей, бывший член партии, токарь ленинградского завода «Станкоремонт», бывший участник оппозиции;

Зеликсон Исаак Наумович, 1901 г. рождения, еврей, член партии с 1919 г., секретарь парткома Ленинградского политехнического института, бывший участник оппозиции;

Зильберман Александр-Исаак Ильич, 1900 г. рождения, еврей, член партии с 1917 г., помощник управляющего трестом «Союзхиммонтаж» в Москве, бывший участник оппозиции;

Исаев Герман Иванович, 1902 г. рождения, русский, член партии с 1920 г., начальник планового управления «Ленгорнарпита»;

Касперский Иван Феликсович, 1890 г. рождения, русский, бывший член партии, слесарь Ижорского завода, бывший участник оппозиции;

Короткова Екатерина Васильевна, 1907 г. рождения, русская, беспартийная, домохозяйка;

Коршунов Ефим Константинович, 1894 г. рождения, русский, член партии с 1919 г., слушатель Промакадемии, бывший участник оппозиции;

Костина Анна Порфирьевна, 1895 г. рождения, русская, член партии с 1915 г., слесарь Московского автозавода;

Кострицкий Иван Станиславович, 1890 г. рождения, поляк, член партии с 1917 г., директор «Ленснабтранса», бывший участник оппозиции;

Левин Михаил Абрамович, 1895 г. рождения, еврей, член партии с 1918 г., заведующий кафедрой политэкономии Ленинградского института коммунального строительства, бывший участник оппозиции;

Логинов Петр Петрович, 1902 г. рождения, русский, член партии с 1925 г., студент Ленинградского индустриального института;

Лукин Василий Григорьевич, 1901 г. рождения, русский, член партии с 1917 г., директор общеобразовательной школы в Ленинграде, бывший участник оппозиции;

Магдарьев Николай Карпович, 1905 г. рождения, русский, член партии с 1924 г., техник завода «Красный треугольник», бывший участник оппозиции;

Матвеев Владимир Павлович, 1897 г. рождения, русский, член партии с 1.917 г., управляющий ленинградским отделением треста «Союзфото», бывший участник оппозиции;

Минаев Семен Павлович, 1900 г. рождения, русский, член партии с 1918 г., директор дома отдыха Московского электрозавода. бывший участник оппозиции;

Миронов Георгий Иванович, 1897 г. рождения, русский, член партии с 1915 г., директор Ленинградского хлебозавода № 12, бывший участник оппозиции;

Муравьев Михаил Васильевич, 1902 г. рождения, русский, член партии с 1925 г., заведующий коммерческим отделом Ленинградской кондитерской фабрики, бывший участник оппозиции;

Муштаков Андрей Андреевич, 1897 г. рождения, русский, член партии с 1914 г., заместитель председателя Ленинградского топливного комитета;

Надель Михаил Семенович, 1902 г. рождения, русский, член партии с 1921 г., студент Ленинградского индустриального института;

Наливайко Фома Григорьевич, 1892 г. рождения, русский, член партии с 1917 г., слушатель ленинградских курсов директоров совхозов, бывший участник оппозиции;

Наумов Иван Куприянович, 1895 г. рождения, русский, член партии с 1913 г., директор авиазавода № 20 в Москве, бывший участник оппозиции;

Николаева-Максимова Анна Андреевна, 1907 г. рождения, русская, беспартийная, главный конструктор Октябрьской железной дороги;

Николаева Мария Тихоновна, 1870 г. рождения, русская, беспартийная, уборщица Ленинградского трамвайного парка;

Панов Александр Никитич, 1899 г. рождения, русский, член парши с 1919 г., заместитель управляющего «Ленавтотранса»;

Пантюхин Владимир Андреевич, 1904 г. рождения, русский, беспартийный, специалист по лесному хозяйству Кузнецкого леспромхоза;

Пантюхина Анна Васильевна, 1907 г. рождения, русская, беспартийная, домохозяйка;

Панфилов Михаил Степанович, 1903 г. рождения, русский, член партии с 1923 г., студент Ленинградского индустриального института, бывший участник оппозиции;

Поздеева Мария Васильевна, 1898 г. рождения, русская, член партии с 1917 г., инструктор Московского института повышения квалификации кадров народного образования, бывшая участница оппозиции;

Попов Георгий Федорович, 1902 г. рождения, русский, член партии с 1918 г., директор ленинградской табачной фабрики им. Урицкого, бывший участник оппозиции;

Поташников Григорий Петрович, 1903 г. рождения, русский, член партии с 1923 г., начальник группы завода № 103 в Ленинграде, бывший участник оппозиции;

Пуштарев Иван Яковлевич, 1899 г. рождения, русский, член партии с 1927 г., ответственный исполнитель треста «Всепромутилизация»;

Равич Сарра (Ольга) Наумовна, 1879 г. рождения, еврейка, член партии с 1903 г., управляющая Воронежским трестом кондитерских изделий;

Рогачева Екатерина Васильевна, 1899 г. рождения, русская, член партии с 1918 г., председатель месткома Ленинградского треста зеленого строительства;

Роцкан Петр Эдуардович, 1894 г. рождения, русский, член партии с 1915 г., начальник лесоуправления Северокавказского земельного управления, бывший участник оппозиции;

Рэм Михаил Симонович, 1890 г. рождения, русский, член партии с 1918 г., начальник орса Октябрьской железной дороги, бывший участник оппозиции;

Сафаров Георгий Иванович, 1891 г. рождения, русский, член партии с 1908 г., заведующий Восточным отделом Исполкома Коминтерна, бывший участник оппозиции;

Северов Петр Петрович, 1906 г. рождения, русский, член партии с 1923 г., старший инженер ленинградского завода «Красный путиловец», бывший участник оппозиции;

Середохин Александр Карпович, 1903 г. рождения, русский, член партии с 1920 г., уполномоченный «Моторыбтреста» по Ленинградской области, бывший участник оппозиции;

Соловьев Константин Степанович, 1897 г. рождения, русский, член партии с 1915 г., управляющий трестом «Союзарматура», бывший участник оппозиции;

Сорокин Всеволод Алексеевич, 1903 г. рождения, русский, член партии с 1918 г., инструктор Октябрьского райкома партии Ленинграда;

Тартаковская Юлия Борисовна, 1900 г. рождения, еврейка, член партии с 1917 г., начальник цеха Ленинградской судоверфи, бывшая участница оппозиции;

Татаров Исаак Львович, 1901 г. рождения, еврей, член партии с 1919 г., лектор Центральной школы НКВД СССР;

Тимофеев Евгений Тимофеевич, 1904 г. рождения, еврей, член партии с 1919 г., начальник отдела Ленмашзавода, бывший участник оппозиции;

Фадеев Федор Фадеевич, 1899 г. рождения, русский, член партии с 1922 г., председатель дорстройкома Мурманской железной дороги, бывший участник оппозиции;

Харитонов Антон Антонович, 1901 г. рождения, русский, кандидат в члены партии с 1925 г. (в 1928 г. исключен за участие в оппозиции), техник ленинградского завода им. Козицкого;

Харитонов Моисей Маркович, 1887 г. рождения, еврей, член партии с 1905 г., заместитель торгпреда СССР в Англии, бывший участник оппозиции;

Цейтлин Яков Семенович, 1901 г. рождения, еврей, член партии с 1918 г., директор кинотеатра в Ленинграде, бывший участник оппозиции;

Цюнский Константин Антонович, 1902 г. рождения, поляк, член партии с 1920 г., заведующий телефонной станцией в г. Березники Ленинградской области, бывший участник оппозиции;

Шварц Григорий Ильич, 1903 г. рождения, еврей, член партии с 1919 г., заместитель начальника сектора Госплана СССР, бывший участник оппозиции;

Ширяев Дмитрий Никитович, 1902 г. рождения, русский, член партии с 1920 г., ответственный руководитель научной группы ленинградского Центрального института металлов, бывший участник оппозиции;

Юскина Анна Яковлевна, 1902 г. рождения, русская, беспартийная, прядильщица ленинградской фабрики «Работница».

16 января 1935 г. Особым совещанием при НКВД СССР в составе: председателя – наркома НКВД Г.Г. Ягоды, первого заместителя наркома Я.С. Агранова, заместителя наркома Г.Е. Прокофьева, заместителя наркома Л.Н. Бельского, прокурора СССР И.А. Акулова и ответственного секретаря П.П. Буланова было рассмотрено уголовное дело обвинявшихся в принадлежности к «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группе Сафарова, Залуцкого и других».

В соответствии с принятым Особым совещанием постановлением П.А. Бакк, Н.А. Бардин, Я.И. Богомольный, С.Н. Бограчев, В.С. Булах, П.П. Бурмистров, Г.В. Васильев, Р.Р. Васильева, В.А. Виноградов, Г.Е. Горбачев, Т.Д. Дмитриев, Е.Ф. Ермолаева, И.Г. Жестянников, П.А. Залуцкий, И.Н. Зеликсон, А.-И.И. Зильберман, Г.И. Исаев, Е.К. Коршунов, А.П. Костина, М.А. Левин, В.Г. Лукин, Г.И. Миронов, М.В. Муравьев, A.А. Муштаков, М.С. Надель, Ф.Г. Наливайко, И.К. Наумов, B.А. Пантюхин, А.В. Пантюхина, Г.Ф. Попов, Г.П. Поташников, И.Я. Пуштарев, Е.В. Рогачева, М.С. Рэм, П.П. Северов, А.К. Середохин, Ю.Б. Тартаковская, Ф.Ф. Фадеев, Д.Н. Ширяев – «за участие в контрреволюционной зиновьевской группе» или «за содействие контрреволюционной зиновьевской группе» были подвергнуты заключению в концлагерь сроком на 5 лет.

Заключению в концлагерь сроком на 4 года были подвергнуты 7 человек – И.М. Боровичков, З.Н. Гайдерова, И.П. Горбачев, Г.М. Дрязгов, А.Н. Емельянов, К.Н. Емельянов, П.П. Логинов.

Высылке сроком на 5 лет были подвергнуты 25 человек – А.И. Александров, А.А. Антипова, В.А. Бродский, Н.А. Дмитриев, С.Н. Егоров, Е.В. Короткова, И.С. Кострицкий, Н.К. Магдарьев, В.П. Матвеев, С.П. Минаев, П.К. Алладейников (Оладейников), А.Н. Панов, М.С. Панфилов, М.В. Поздеева, С.Н. Равич, П.Э. Роцкан, К.С. Соловьев, В.А. Сорокин, И.Л. Татаров, Е.Т. Тимофеев, А.А. Харитонов, М.М. Харитонов, Я.С. Цейтлин, К.А. Цюнский, Г.И. Шварц, А.Я. Юскина.

Сроком на 4 года были высланы Ф.Р. Зейт, И.Ф. Касперский, А.А. Николаева-Максимова, М.Т. Николаева.

Г.И. Сафаров был выслан сроком на 2 года.

Следовательно, из 77 человек, репрессированных по делу, 76 человек были заключены в концлагеря или сосланы на сроки от 4 до 5 лет, а одному – Г.И. Сафарову была назначена высылка сроком на 2 года. Большинство из них впоследствии были расстреляны или погибли в местах лишения свободы.

Наиболее крупными политическими фигурами из числа репрессированных были Г.И. Сафаров и П.А. Залуцкий, которые еще с дореволюционных времен были тесно связаны с В. И. Лениным.

Г.И. Сафаров с 1905 г. вел работу в социал-демократическом союзе молодежи при Петербургском комитете РСДРП. География его революционной деятельности обширна: Петербург, Самара, Урал, Туркестан. В марте 1908 г. Г.И. Сафаров вступил в партию большевиков. Как революционер он неоднократно арестовывался и ссылался. В 1910 г. Г.И. Сафаров вынужден был выехать за границу, где продолжил революционную работу под руководством В.И. Ленина, с которым неоднократно встречался и вел переписку. В качестве примера можно привести следующий факт из революционной биографии Г.И. Сафарова. 3 апреля 1915 г. ему и И.Ф. Арманд В.И. Ленин от имени ЦК РСДРП выдал удостоверение, уполномочивающее их быть представителями молодежных организаций, примыкавших к ЦК РСДРП, на Бернской международной конференции.

После Февральской революции 1917 г. Г.И. Сафаров вернулся в Россию, работал в Петроградском комитете партии и сотрудничал в «Правде». Позднее вел партийно-пропагандистскую работу в Поволжье и на Урале. Избирался членом Самарского, Екатеринбургского губкомов партии, заместителем председателя областного совета и членом Центрального совета фабзавкомов Екатеринбурга. Одновременно работал редактором газеты «Екатеринбургский рабочий». В годы гражданской войны Г.И. Сафаров принимал активное участие в боевых действиях, проявил себя как один из организаторов Красной Армии.

После окончания гражданской войны он был направлен на партийную работу в Среднюю Азию. В 1921-1922 гг. работал в Коминтерне секретарем Исполкома, заведующим Восточным отделом.

В тот период В.И. Ленин живо интересовался работой Г.И. Сафарова. Характерен, в частности, следующий факт. 2 декабря 1921 г. Г.И. Сафаров сообщил В.И. Ленину, что в ЦКК рассматривается материал о его деятельности в Туркестане. В знак протеста Г.И. Сафаров подал заявление в ЦК о том, что устраняется от всякой ответственной работы (тогда он работал консультантом в Коминтерне по восточным вопросам). В ответ В.И. Ленин 24 декабря 1921 г. направил ему записку, в которой писал:

«Т. Сафаров! Не нервничайте, это недопустимо и позорно, не барышни 14 лет. Я передал Ваши письма Сокольникову, которого буду предлагать в ЦК послать в Туркестан разобрать дело. Говорил с Сокольниковым и установил его согласие на вздорность начатого против Вас дела. Не нервничать. Продолжать работу, ниоткуда не уходя. Уметь деловито и спокойно подбирать материалы против начавших нелепое дело. Ваш Ленин».

В 1922 г. Г.И. Сафаров был командирован на работу в Петроград, назначен редактором «Петроградской правды». Он избирался членом Ленинградского губкома РКП (б) и членом Северо-Западного бюро ЦК РКП(б), одновременно являлся секретарем Смольнинского райкома партии. Эти обязанности исполнял до января 1926 г. На X, XI и XIII съездах избирался кандидатом в члены ЦК партии.

Работая в Ленинграде, Г.И. Сафаров стал там одним из руководителей оппозиции. 14 января 1926 г. Секретариат ЦКК ВКП(б) разбирал дело «О группировке в верхушке ленинградской организации». В принятом постановлении в отношении Г.И. Сафарова было записано следующее:

«Обвиняется: в активном участии в группировке, образовавшейся в верхушке ленинградской организации, имеющей целью: до XIV партсъезда – подорвать авторитет ЦК партии и организовать борьбу против ЦК, а после съезда затруднить осуществление принятых XIV партсъездом решений, для чего т. Сафаров использовал занимаемое им положение редактора «Ленинградской правды» и ответственного работника в интересах своей группы: а) принимал активное участие в руководстве работой этой группы; б) агитировал устно и письменно против высших партийных органов, распространяя ложные сведения об имеющихся якобы у них «уклонах»; в) вербовал из актива организации сторонников своим взглядам и вовлекал их в борьбу против ЦК партии; г) после съезда, подчиняясь на словах решениям съезда, на деле всячески противодействовал проведению о жизнь принятых XIV съездом решений; д) принимал активное участие в преследовании и травле членов партии, стоящих на платформе XIV партсъезда».

На заседании комиссии Г.И. Сафаров отвергал все обвинения как недоказанные, обвинил ЦКК ВКП(б) в «нарушении тех завещаний, которые Ленин оставил нам в области работы ЦКК», в попрании всех норм партийной морали и справедливости по отношению к нему, заявив, что в его лице «судится весь Ленинградский губком». Секретариат ЦКК ВКП(б) признал все предъявленные Г.И. Сафарову обвинения доказанными и объявил ему строгий выговор, а также счел необходимым «снятие т. Сафарова с работы в ленинградской организации и откомандирование его в распоряжение ЦК ВКП(б)».

13 мая 1926 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило назначение Г.И. Сафарова 1 секретарем полпредства СССР в Китае. Против готовящегося назначения он протестовал в письме, направленном 16 апреля 1926 г. в Политбюро ЦК и ЦКК ВКП(б). 8 июня 1926 г. Г.И. Сафаров снова направил письмо в Политбюро ЦК ВКП(б), в котором писал:

«Уезжая в Китай по вашему постановлению, я считаю своим партийным долгом сказать то, что я думаю об этой ссылке – иначе нельзя назвать назначение меня на должность заведующего дипломатической канцелярией в Пекине. Когда впервые мне было заявлено об этом намерении, я обратился в ПБ с просьбой направить меня непосредственно на работу к станку. Казалось бы, что с точки зрения партийного Устава ничего нельзя возразить против этого, нельзя выставить никаких доводов против желания члена партии стать рядовым партийцем у станка Мне было в этом отказано в самой оскорбительной форме: было предложено отправиться за 10 тысяч верст заведовать канцелярией Не впадая во вредное чванство, я все же должен сказать, что в партии я работаю непрерывно с марта 1908 года, до того работал с конца пятого года в большевистском союзе с<оциал >-д<емократической> молодежи. Свой долг партийца я выполнял всюду, куда меня посылала партия. И теперь, когда я спрашиваю себя: кому и зачем нужно мое отправление в черту Великой Китайской стены, я могу дать только один ответ – это продиктовано таким пониманием внутрипартийной демократии, которое не мирится ни с какой самостоятельностью члена партии и требует от него формально-чиновничьей исполнительности. Это нужно для того, чтобы изолировать партийца от рабочих, лишить его фактически всех партийных прав. Именно поэтому я и называю свое назначение в Китай на работу старшего делопроизводителя ссылкой.

После разбирательства дела о ЦКК я оказался в числе тех 7000 ленинградских товарищей, которые пали жертвой «выправления линии» ленинградской организации. Нет в Ленинграде ни единой цехячейки, ни одного коллектива, где бы не прошлась «стихия» оргвыводов.

…В период «военного коммунизма» партия все же обходилась без доносов, без ссылок в Китай, без расчетов с заводов за «оппозицию» и т.д. и т.п. Под пулеметами Колчака и Деникина, когда Красная Армия только еще лишь складывалась, партия могла дискутировать с полной свободой обсуждения о принципах строительства Красной Армии. А теперь, на шестой год нэпа малейший намек на нестандартизированную постановку любого вопроса влечет за собой с молниеносной быстротой роковые оргвыводы.

Нас обвинили в неверии, в ликвидаторстве за то, что мы имели смелость сказать партии свое мнение по жгучим вопросам. Что же получилось из этого? Получилась мобилизация всех сил и средств против «оппозиции», но не получилось той мобилизации пролетарского фронта, которая необходима для решительной борьбы за превращение России нэповской в Россию социалистическую.

Сталинский режим партийной жизни тем и опасен, что он ставит под угрозу идейную силу и крепость нашей партии, превращая всю идеологическую работу и идейную жизнь в партии в бюрократическую «работу на заказ»…

Как раз эти условия и порождают перегруппировку сил в партии. Встали новые вопросы, выросли новые опасности, которые не созрели еще ни в 1921, ни в 1923 году. Отсутствие коллективного руководства (правит партией Сталин, которого т. Ленин в своем завещании определенно предлагал снять с должности Генерального секретаря), обостряет до крайности все наше внутрипартийное положение…

Я подчиняюсь неправильному, нарушающему по существу Устав партии решению, ко со всей большевистской прямотой и твердостью заявляю высшему партийному органу, что делаю это не во имя поддержания ложного партийного курса, но исключительно в силу партийной дисциплины. Ленинская партия найдет в себе силы преодолеть все зигзаги нынешнего пути».

После годичного пребывания Г.И. Сафарова в Китае ЦК ВКП(б) решил направить его на работу в торгпредство СССР в Константинополь. 23 августа 1927 г. Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев и И.Т. Смилга направили в адрес Политбюро ЦК ВКП(б) и Президиума ЦКК ВКП(б) просьбу о пересмотре решения о «высылке» Г.И. Сафарова. Политбюро ЦК ВКП(б) в своем ответе им отвергло их доводы и обязало Г.И. Сафарова выехать на место работы. В ответ на это Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев и И.Т. Смилга 27 августа 1927 г. направили в ЦК новое письмо, в котором подчеркивали:

«Ваш ответ на наше письмо по поводу ссылки т. Сафарова в Константинополь является новым выражением того режима, против которого так настойчиво предупреждал Ленин и против которого мы боремся и будем бороться.

…Мы, со своей стороны, не считаем избытком мужества поведение Сталина–Молотова, ссылающих ряд товарищей, относительно которых они знают, что перед XV съездом эти товарищи будут энергично, по-большевистски разоблачать небольшевистскую политику Секретариата ЦК.

Вы, вероятно, помните, какими словами Ленин называл такого рода действия Большевистское подчинение решениям ЦК не имеет ничего общего с покорночиновничьим послушанием. Если кто нарушает постановления последнего объединенного пленума, так это вы. Тов. Сталин говорил на пленуме речи о «перемирии» Если эти речи имели какой-либо смысл, так тот, что ЦК, приняв к сведению заявление оппозиции, примет, со своей стороны, меры к улучшению внутрипартийного режима и. прежде всего, к устранению наиболее возмутительных преследований оппозиции, вдвойне недопустимых перед съездом. Этому вопросу посвящена вторая часть нашего заявления от 8 августа, которая была отделена от первой части, но не отвергнута, а передана Политбюро и Президиуму ЦКК Высылка Сафарова есть одно из проявлений того предсъездовского организационного наступления, которое вы начинаете проводить по всей линии, применяя те самые средства, которые Ленин порицал, как грубые и нелояльные…»

Отказ выехать на работу в Турцию Г.И. Сафаров мотивировал плохим состоянием своего здоровья и здоровья жены. Причину своего назначения на работу за границу он объяснял наличием «разногласий с большинством ЦК». В письме в ЦКК ВКП(б) 3 октября 1927 г. Г.И. Сафаров заявил, что «мы боремся, боремся, несмотря ни на какие ссылки и преследования, за возврат к ленинской внутрипартийной демократии, за возврат к ленинскому режиму в партии».

В ответ на это письмо ЦКК ВКП(б) подчеркнула «недопустимое отношение к решению ЦК ВКП(б)», а само содержание письма квалифицировала как «повторение давно изжеванных трафаретных обвинений оппозиции против ЦК и ЦКК». 19 декабря 1927 г. постановлением XV съезда ВКП(б) Г.И. Сафаров был исключен из партии «как активный деятель троцкистской оппозиции» и выслан в г. Ачинск.

В ссылке Г.И. Сафаров неоднократно заявлял о своем отходе от оппозиции и просил восстановить его в рядах партии. 9 ноября 1928 г. Партколлегия ЦКК ВКП(б) восстановила Г.И. Сафарова в партии, а Оргбюро ЦК ВКП(б) 12 ноября 1928 г. согласилось с этим решением.

После убийства С.М. Кирова 1 декабря 1934 г. Г.И. Сафаров был арестован. Наряду с другими он обвинялся в принадлежности к «контрреволюционной зиновьевской группе» и при частности к убийству С.М. Кирова. Партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) 20 декабря 1934 г. исключила Г.И. Сафарова из партии «как контрреволюционера». По постановлению Особого совещания при НКВД СССР 16 января 1935 г. Г.И. Сафаров был выслан на 2 года. В 1936 г. он был приговорен к 5 голам лишения свободы.

Во время следствия по делу «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы», а также находясь в ссылке и затем в заключении, Г.И. Сафаров выступал с провокационными, ложными показаниями против многих людей, приписывая им участие в антисоветской деятельности.

По постановлению Особого совещания при НКВД от 27 июня 1942 г. Г.И. Сафаров был расстрелян.

Видным деятелем партии являлся и П.А. Залуцкий, член партии с 1907 г., участник Пражской Всероссийской партийной конференции (1912 г.), член Исполнительной комиссии Петербургского комитета партии и Русского бюро ЦК РСДРП, принимавший активное участие в организации газет «Звезда» и «Правда».

После Февральской революции 1917 г. он избирался членом Петросовета и организатором солдатской секции Совета, делегатом VII (Апрельской) конференции и VI съезда РСДРП (б), в дни Октябрьской революции был членом Петроградского Военно-революционного комитета, выполнял поручения В.И. Ленина. В годы гражданской войны П.А. Залуцкий занимал ответственные посты на Восточном, Южном и Западном фронтах. Избирался членом ВЦИК большинства созывов. В 1921 г. был членом и секретарем Президиума ВЦИК.

После гражданской войны П.А. Залуцкий был секретарем Уральского и Петроградского комитетов партии, Северо-Западного бюро ЦК. На IX и X съездах партии избирался кандидатом, а на XII и XIII съездах – членом ЦК партии. В этот период П.А. Залуцкий работал непосредственно с В.И. Лениным, входил в комиссию по проверке работы Петрогубчека и в Центральную комиссию по чистке партии. В.И. Ленин неоднократно советовался с ним по вопросам партийного строительства, организации работы советского аппарата, руководства комсомолом.

Будучи на посту секретаря Северо-Западного бюро ЦК РКП(б) и секретаря Ленинградского губкома партии, П.А. Залуцкий стал одним из активных деятелей так называемой «новой оппозиции» (1925 г.). С защитой взглядов оппозиции и критикой И.В. Сталина как Генерального секретаря ЦК партии он выступал на XIV съезде ВКП(б), а после съезда участвовал во внутрипартийной борьбе на стороне троцкистско-зиновьевской оппозиции. Свою позицию он аргументировал в заявлении Пленуму ЦК ВКП(б), направленном 21 октября 1927 г., тем, что И.В. Сталин нарушает ленинские нормы внутрипартийной жизни и руководства партией. Сталинская группировка в ЦК партии, по мнению П.А. Залуцкого, взяла курс на устранение от руководства и из партии коммунистов, которые вместе с В.И. Лениным «создавали партию, на сочинениях которых воспитывались несколько поколений коммунистов, которые вынесли всю тяжесть борьбы за партию в самые тяжелые лихолетья, которые были на деле лучшими помощниками Ленина».

П.А. Залуцкий обвинил И.В. Сталина и его ближайших сторонников в подмене ленинизма лжеленинизмом, поддержке «чиновничье-аппаратских элементов за счет пролетарского влияния» и считал, что «этот аппарат готов пойти на все ради сохранения своих привилегий». Он заявлял, что в стране «преуспевает безыдейное ловкачество, стяжательство и угодничество, а все партийно-правильное, талантливое, сильное, яркое отметается», упрекал И.В. Сталина в «принципиально-идейной путанице» и предупреждал, что И.В. Сталин «несостоятелен как вождь и теоретик». Ссылаясь на ленинское «завещание», П.А. Залуцкий призывал выполнить последнюю волю В.И. Ленина: переместить И.В. Сталина на другую работу, поскольку, по убеждению П.А. Залуцкого, И.В. Сталин «отстаивает себя административными расправами, градом исключений из партии, запрещением каких бы то ни было критических замечаний по адресу сталинского руководства» и тем самым «раскалывает партию».

Решением XV съезда ВКП(б) П.А. Залуцкий был исключен из партии. После съезда, он подал заявление о разрыве с оппозицией и в июне-1928 г. был в партии восстановлен. В дальнейшем, в 1928–1932 гг., он работал председателем Нижневолжского крайсовнархоза, начальником строительства Шатурской ГЭС. К моменту ареста П.А. Залуцкого в декабре 1934 г. он был управляющим трестом «Строймашина». После ареста был вновь исключен из рядов ВКП(б).

По постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 16 января 1935 г. П.А. Залуцкий на 5 лет был заключен в тюрьму. 10 января 1937 г. Военная Коллегия Верховного суда СССР приговорила его к расстрелу. 21 июня 1962 г. Военная Коллегия Верховного суда СССР прекратила оба дела за отсутствием состава преступления. 5 сентября 1962 г. бюро МГК КПСС реабилитировало П.А. Залуцкого в партийном отношении (посмертно).

Большую группу арестованных составляли и те видные представители партийной организации Ленинграда, которые так или иначе были связаны с деятельностью Г.Е. Зиновьева.

Среди них был А.И. Александров. Один из организаторов молодежного движения в революционном Петрограде, он находился на выборной комсомольской работе до 1923 г., затем стал членом бюро Московско-Нарвского райкома партии Петрограда, членом Ленинградского губкома партии, членом бюро – ответственным организатором коллектива завода «Красный путиловец».

А.И. Александров избирался делегатом XIV съезда ВКП(б) от Ленинградской партийной организации, защищал взгляды «новой оппозиции». После съезда «за ведение оппозиционной» работы ему был объявлен строгий выговор. Заслуживает внимания та аргументация, с которой выступил А.И. Александров при рассмотрении его дела на заседании Президиума ЦКК ВКП(б) в январе 1926 г. Он не согласился с обвинениями в противодействии проведению в жизнь решений XIV партсъезда, в препятствиях распространению съездовской литературы и запрещении собраний партийных пленумов и коллективов. В этой связи А.И. Александров заявил:

«Я старался просто понять: сделал ли я перед партией такое преступление, за которое меня нужно так карать, как я сейчас слышал. Я считаю, что такого преступления перед партией я не сделал, и потому волей-неволей прихожу к выводу – меня судят только за то, что на съезде, будучи делегатом, я поддерживал определенную точку зрения по принципиальным вопросам, которую выражала Ленинградская организация».

XV съезд ВКП(б) исключил А.И. Александрова из рядов ВКП(б) за «активную фракционную работу». В 1929 г. А.И. Александров был восстановлен в партии и до ареста в декабре 1934 г. находился на руководящей хозяйственной работе в Ленинграде. 20 декабря 1934 г. он вновь был исключен из рядов ВКП(б) «как контрреволюционер».

Типична и судьба проходившего по настоящему делу Я.И. Богомольного. В прошлом политработник Красной Армии, он в 20-е гг. находился на партийной работе в Петрограде, работал в агитпропотделе губкома партии, преподавателем истории в областной совпартшколе. В августе 1927 г. его сняли с работы в Ленинграде и командировали в распоряжение ЦК КП (б) Туркмении. Это было следствием того, что Я.И. Богомольный активно участвовал во внутрипартийной борьбе в 20-е гг., находился в оппозиции, протестовал против преследований ее лидеров.

Уже работая в Туркмении, 16 ноября 1927 г., в соавторстве с тремя единомышленниками Я.И. Богомольный обратился с письмом в адрес III съезда КП(б) республики, в котором говорилось:

«Сегодня опубликовано постановление об исключении из партии вождей мирового пролетариата тт. Зиновьева и Троцкого и о выводе из ПК и ЦКК ВКП(б) всех оппозиционных членов этих центральных учреждений нашей партии: тт. Каменева, Раковского, Смилги, Пятакова, Евдокимова, Авдеева, Бакаева, Муралова, Петерсон. Лиздиня, Шкловского и Соловьева. Это решение означает, что руководящая группа Сталина–Бухарина окончательно и твердо стала на путь раскола партии. Коминтерна и мирового рабочего движения… Два года назад оппозиция указывала на то, что группа Сталина – Бухарина поставила своей задачей сломать сложившееся при В.И. Ленине руководство партией, отсечь ближайших учеников и соратников Ленина. На апрельском и июльском (1926 г.) Пленумах ЦК и ЦКК тт. Зиновьев и Троцкий с точностью предсказали «этапы» выполнения этого сталинского плана… Всеми своими действиями группа Сталина – Бухарина усиленно старается сбить оппозицию на путь второй партии… Лозунг двух партий – не наш лозунг. Это лозунг Сталина. Партия должна остаться единой и единственной. Мы будем бороться всеми силами за возвращение в партию всех исключенных за оппозицию. Грубым нарушением внутрипартийной демократии и Устава партии являются массовые исключения членов партии за ленинские взгляды и убеждения. Ни бешеные гонения, ни травля, ни исключения, ни аресты, ни ссылки – ничто не заставит большевика, убежденного в своей идейной и политической правоте, свернуть с ленинского – на сталинский путь. Перед лицом III Всетуркменского съезда нашей партии мы открыто заявляем о своей солидарности с действиями и взглядами исключенных из партии и из ЦК и ЦКК старейших ленинцев, подлинных вождей пролетарской революции».

В декабре 1927 г. Я.И. Богомольный был исключен из партии «за оппозиционные взгляды». Через год его восстановили в рядах ВКП(б). Он окончил Ленинградский институт красной профессуры и продолжал преподавательскую работу в Ленинграде вплоть до своего ареста 16 декабря 1934 г.

Среди тех представителей Ленинградской партийной организации, кто оказывал противодействие сталинской политике, был и К.С. Соловьев. Он участвовал в революционных событиях 1917 г. и гражданской войне. После демобилизации из рядов Красной Армии К.С. Соловьев работал в Петроградском совете народного хозяйства, в других учреждениях и на предприятиях, активно занимался политической деятельностью. Он избирался членом ряда райкомов, Ленинградского губкома партии, депутатом Ленсовета. К.С. Соловьев от Ленинградской партийной организации избирался делегатом на ХIII и XIV съезды партии. На XIV съезде он был избран в состав ЦКК ВКП(б).

К.С. Соловьев активно выступал с критикой насаждавшегося в партии антидемократического режима. Выступал против решений объединенных Пленумов ЦК и ЦКК «По делу тов. Лашевича и других и о единстве партии» (июль 1926 г.), «О нарушении партийной дисциплины тт. Зиновьевым и Троцким» (август 1927 г.) и «Об исключении тт. Зиновьева и Троцкого из ЦК ВКП(б)» (октябрь 1927 г). В октябре 1927 г. подписал оппозиционную платформу «83-х».

На XV съезде ВКП(б) К.С. Соловьев был исключен из членов ЦКК ВКП(б), а затем и из членов партии. В 1928 г. он был восстановлен в ее рядах и продолжал работать на руководящих хозяйственных должностях вплоть до ареста в декабре 1934 г., после чего последовало новое исключение из партии.

По делу так называемой «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других» проходил видный комсомольский работник Я.С. Цейтлин. Он участник гражданской войны. Затем находился на руководящей комсомольской работе в Петрограде. В 1921-1923 гг. Я.С. Цейтлин избирался секретарем Северо-Западного бюро ЦК РКСМ, а в 1923-1926 гг. – секретарем ЦК комсомола. Был активным участником «новой оппозиции», защищал ее взгляды.

Выступая на Василеостровской конференции комсомола, он заявил, что ленинградскую партийную организацию «оттирали от руководства» и что «все ленинградцы должны сплотиться для борьбы с теми, кто пытается ослабить ленинградскую организацию». За эти высказывания он был освобожден от должности секретаря ЦК комсомола.

В начале 1933 г. Я.С. Цейтлин был арестован, а ленинградская областная контрольная комиссия ВКП(б) исключила его из партии как «организатора» подпольной троцкистско-зиновьевской группы. Я.С. Цейтлин эти обвинения категорически отвергал. Единственным своим проступком он признал то, что, по его словам, «подсунутый ему неизвестным лицом старый документ (письмо Троцкого о лишении его гражданства СССР) не был им передан в контрольную комиссию, а уничтожен». 17 июня 1933 г. Партколлегия ЦКК во изменение постановления ленинградской областной контрольной комиссии восстановила Я.С. Цейтлина в рядах партии, объявив ему строгий выговор.

В связи с этим Н.И. Ежов направил Л. М. Кагановичу записку, в которой писал:

«Восстановление Цейтлина в партии совершенно непонятно. Либо материалы ОГПУ и допросы арестованных неверны (чего из дела не видно), либо врет Цейтлин. Надо с этим разобраться и не решать так легко вопроса. Тем более, что коллегией ОГПУ он осужден и подлежал высылке (оставлен по болезни)».

Реакция последовала незамедлительно: 27 августа 1933 г. Президиум ЦКК, в отмену постановления Партколлегии ЦКК ВКП(б), исключил Я.С. Цейтлина из партии.

Через год, в августе 1934 г., он был восстановлен кандидатом в члены ВКП(б). Одновременно было указано, что через 6 месяцев можно будет рассмотреть вопрос о переводе его в члены партии. 8 декабря 1934 г. комиссия по чистке Центрального района Ленинграда постановила: «Считать Цейтлина проверенным». Однако на следующий день он был арестован. И вновь исключен из партии, уже «как контрреволюционер».

Решением Особого совещания при НКВД СССР Я.С. Цейтлин был выслан на 5 лет в г. Енисейск, а 19 апреля 1937 г. по приговору Военной Коллегии Верховного суда СССР расстрелян по обвинению «в принадлежности к контрреволюционной зиновьевской группе».

Биографии А.И. Александрова, Я.И. Богомольного, К.С. Соловьева, Я.С. Цейтлина и других объективно отражают процесс изменения политической линии сталинского руководства по отношению к бывшим оппозиционерам, нашедшей свое практическое воплощение в фабрикации дела «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других».

Чтобы подвести к роковой черте Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и других бывших деятелей оппозиции, репрессиям были подвергнуты не только их идейные сторонники и соратники по работе, но и их родные и близкие, просто знакомые и знакомые знакомых.

Так, 22 декабря 1934 г. была арестована и по постановлению Особого совещания при НКВД СССР выслана на 5 лет в Якутскую АССР бывшая жена Г.Е. Зиновьева С.Н. Равич. Она прошла большой революционный путь. Неоднократно подвергалась царскими властями аресту, находилась в ссылке и эмиграции. После возвращения в 1917 г. в Россию активно участвовала в партийной работе, выполняла поручения В.И. Ленина и ЦК РСДРП (б). Была делегатом многих съездов партии, а на XIII съезде избиралась членом ЦКК РКП (б).

За участие в оппозиции XV съездом ВКП(б) была исключена из партии. В 1928 г. она была восстановлена в ее рядах. КПК при ЦК ВКП(б) 8 января 1935 г. вновь исключена «за контрреволюционную деятельность».

Сама С.Н. Равич объясняла причину этого тем, что «до самых последних дней сохранила связь с Зиновьевым», имела с ним переписку и помогала ему материально, когда он был в ссылке. Она арестовывалась также в 1937, 1946 и 1951 гг. и была освобождена только в 1954 г., будучи тяжело бальным человеком. Скончалась в 1957 г.

Репрессиям по настоящему делу подверглись и другие лица, близко знакомые с В.И. Лениным и помогавшие ему в тяжелые для партии дни. Так, в ночь на 17 декабря 1934 г. был арестован по обвинению «в принадлежности к контрреволюционной зиновьевской группе и причастности к убийству С.М. Кирова» К.Н. Емельянов. К.Н. Емельянов – сын Н.А. Емельянова, члена партии с 1904 г., активного участника революционного движения, который по заданию большевистской партии в 1917 г. укрывал В.И. Ленина в Разливе.

Кондратий Емельянов в 16 лет вступил в партию большевиков, активно участвовал в революционных событиях Февраля и Октября 1917 г. В своей автобиографии К.Н. Емельянов писал, что «принимал участие в сокрытии Владимира Ильича Ленина в лесу (шалаше), выполнял различные поручения от Владимира Ильича (обязанности по связи)», под его влиянием вступил в РСДРП(б). С 1917 г. К.Н. Емельянов был в Красной гвардии, служил в Красной Армии, воевал на фронтах гражданской войны. В.И. Ленин, лично зная К.Н. Емельянова, откликнулся на его просьбу помочь поступить в Военно-инженерную академию.

3 марта 1921 г. в письме Э.М. Склянскому, заместителю председателя Реввоенсовета Республики, В.И. Ленин писал:

«…Я лично знаю т. Кондратия Емельянова и всю семью Емельяновых (из лучших питерских рабочих-большевиков «старой гвардии») и потому прошу Вас (если не имеете особых возражений) исполнить просьбу тов. Кондратия Емельянова и дать соответствующее распоряжение…»

Во время учебы в Ленинградской военно-инженерной академии К.Н. Емельянов был исключен из партии как «разделяющий взгляды зиновьевской оппозиции». Его неоднократные просьбы о восстановлении в партии неизменно отклонялись.

16 января 1935 г. постановлением Особого совещания при НКВД СССР К.Н. Емельянов якобы за принадлежность к контрреволюционной зиновьевской группе и причастность к убийству С.М. Кирова был заключен в концлагерь сроком на 4 года. Этим же решением был заключен в концлагерь и его брат – Александр Николаевич Емельянов.

16 декабря 1937 г. К.Н. Емельянов по постановлению «тройки» УНКВД по Архангельской области был расстрелян. А.Н. Емельянов находился в тюрьме до 1953 г.

24 февраля 1958 г. военный трибунал Московского военного округа отменил постановление «тройки» УНКВД по Архангельской области в отношении К.Н. Емельянова. А.Н. Емельянов был также реабилитирован, восстановлен в партии. Он скончался в 1982 г. в г. Сестрорецке.

Такими преступными методами сталинское руководство расправлялось со всеми неугодными им лицами, невзирая на их невиновность и заслуги перед партией. Суровым репрессиям подверглись и те коммунисты, которые хотя и не входили в руководящий состав Ленинградской партийной организации, но, занимая менее значительные посты, так или иначе выражали свою поддержку Г.Е. Зиновьеву, высказывали недовольство методами руководства народным хозяйством, внутрипартийным режимом, установленным И.В. Сталиным и его окружением. Среди них были следующие товарищи:

В.Г. Лукин, член Петроградского губкома РКСМ, студент университета им. Зиновьева, заведующий отделом печати губкома комсомола, затем инструктор Московско-Нарвского райкома партии. Во время работы XIV съезда ВКП(б) выступал на собраниях с поддержкой позиции, занятой ленинградской делегацией. Свою поддержку оппозиции В.Г. Лукин объяснял так:

«Я считаю, что взгляды оппозиции, касающиеся основных вопросов нашей партийной политики, верны, и в них убежден и не могу от них отказаться, ибо это значило бы отказаться от самого себя»

20 февраля 1938 г. Военной Коллегией Верховного суда СССР В.Г. Лукин был приговорен к расстрелу.

В.П. Матвеев с 1922 по 1926 г. работал ответственным секретарем, заместителем редактора газеты «Петроградская («Ленинградская») правда». Во время подготовки XIV съезда ВКП(б) В.П. Матвеев также разделял взгляды оппозиции. По постановлению «тройки» УНКВД по Дальстрою от 3 февраля 1938 г. В.П. Матвеев был расстрелян.

П.П. Северов работал инструктором Выборгского райкома ВЛКСМ, затем находился на хозяйственной работе на предприятиях Ленинграда. В 1925-1927 гг. выступал с критикой положения в партии, заявлял в 1927 г., что «с принципиальными разногласиями нельзя бороться организационными мерами… Зажим – наиболее метко определяет создавшееся в партии положение». По его мнению, «газета партии должна быть одна, но она не должна выражать точку зрения только партаппарата». В 1927 г. П.П. Северов обвинял И.В. Сталина в том, что тот развязал кампанию клеветы на Г.Е. Зиновьева, Л.Д. Троцкого и Л.Б. Каменева за их выступления на XV партконференции, и заявлял, что «ЦК не должен закрывать себя от критики партии». П.П. Северов в октябре 1937 г. был расстрелян по постановлению «тройки» УНКВД по Челябинской области.

А.К. Середохин работал заведующим орготделом Ленинградского губкома ВЛКСМ. На Ленинградской губернской партконференции он был избран делегатом XIV съезда партии, разделял и защищал взгляды «новой оппозиции». Умер в заключении в 1939 г.

Ю.Б. Тартаковская в 20-е гг. вела ответственную партийную работу в Петрограде – Ленинграде: возглавляла партийную ячейку на заводе «Красный выборжец», была инструктором Василеостровского райкома партии, организатором партколлективов фабрики им. Слуцкой, фабрики им. Ногина, работала в Володарском райкоме партии. На партсобрании фабрики им. Ногина 30 декабря 1925 г. она выступила с поддержкой политической линии ленинградской делегации на XIV съезде ВКП(б). По постановлению «тройки» УНКВД по Ярославской области от 3 октября 1937 г. Ю.Б. Тартаковская была расстреляна.

Ф.Ф. Фадеев в 20-е гг. был заведующим орготделом Центрального райкома комсомола Ленинграда, ответственным секретарем Выборгского райкома комсомола, затем был на хозяйственной работе. Ф.Ф. Фадеев считал, что «каждый коммунист обязан знать, что делается в партии, каждый документ, который выходит в партии – партийный он или антипартийный, – этот вопрос должна решить сама партия и никто другой. В политической линии партии не может быть ничего секретного для членов партии, в этом я глубоко убежден на основании завещания Ленина и никого не буду судить, если он более подробно ознакомился с тем или другим вопросом». Дальнейшая судьба Ф.Ф. Фадеева неизвестна.

К уголовной ответственности были привлечены и вовсе не причастные ни к какой оппозиционной деятельности лица, родственники или знакомые арестованных по данному делу, в большинстве своем беспартийные, которые каким-либо образом могли быть связаны с проходившими по делу лицами.

Так, в день убийства С.М. Кирова была арестована и позднее прошла по этому делу Е.В. Рогачева – родная сестра Л.В. Николаева, работавшая в Ленинграде на предприятиях сферы обслуживания: кассиром, заведующей баней, председателем месткома банно-прачечного треста, председателем месткома треста зеленого строительства Выборгского района. Начальник секретно-политического отдела НКВД СССР Г.А. Молчанов задолго до завершения следствия в записке, адресованной М.Ф. Шкирятову, писал:

«…Рогачева Е.В. является родной сестрой Николаева, убийцы тов. Кирова, связана была с ним до последнего времени и знала о его контрреволюционных настроениях».

По постановлению Особого совещания при НКВД Е.В. Рогачева была заключена в концлагерь сроком на 5 лет. Отбывая наказание, она трижды обращалась в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) с просьбой разобраться в ее деле. В одном из заявлений она писала:

«…Ни в каких оппозициях не участвовала, честно работала как работница и выдвиженка на профработе и хозяйственной работе… Страдаю из-за совершенного преступлении братом. Имею двоих детей и никакой помощи от родных не имею».

Однако участь ее была предрешена: по решению «тройки» УНКВД по Ленинградской области от 14 февраля 1938 г. Е.В. Рогачева была расстреляна.

Были репрессированы и другие родственники и знакомые Л.В. Николаева: Г.В. Васильев, его двоюродный брат; И.П. Горбачев, сосед Л.В. Николаева, перед арестом работал киномехаником клуба «Красный путь»; А.А. Николаева-Максимова, жена брата Л.В. Николаева; В.А. Пантюхин, муж сестры Л.В. Николаева, работал в Кузнецком лесопромышленном хозяйстве; А.В. Пантюхина, сестра Л.В. Николаева, домохозяйка; М.Т. Николаева, мать Л.В. Николаева, 1870 г. рождения, неграмотная, уборщица Ленинградского трамвайного парка, и другие. Все они были беспартийными.

В 1957, 1958 и 1962 гг. дело так называемой «ленинградской контрреволюционной группы Сафарова, Залуцкого и других» пересматривалось Военной Коллегией Верховного суда СССР в порядке надзора и в связи с жалобами лиц из числа репрессированных по данному делу, в том числе А.А. Харитонова, И.Я. Пуштарева, Я.И. Богомольного, К.С. Соловьева, Г.И. Шварца, А.Н. Панова и других, а также их родственников.

Так, в деле имеется заявление А.А. Харитонова на имя Генерального прокурора СССР от 29 мая 1956 г., в котором он просил о своей реабилитации и приводил в связи с этим следующие доводы:

«В 1934 году 20 декабря я был арестован и составлен протокол по обвинению меня в том, что я в 1929 году читал письмо Раковского, переданное мне старым рабочим завода Скориным. Я говорил, что это письмо я читал в период прохождения 14 партсъезда. Следователь почему-то настаивал на времени чтения в 1929 году. В состоянии крайней взволнованности я подписал протокол о чтении мною письма в 1929 году. Не могу при этом не сказать, что в частной беседе следователь говорил: «Протокол – это формальная сторона дела, а по существу дело все в том, что весь ленинградский пролетариат, возмущенный убийством Кирова, требует высылки всех, кто прямо или косвенно был связан с оппозицией, что, несмотря на непричастность к убийству, их хорошую работу, они все равно будут подлежать наказанию, хотя бы самому легкому – ссылке»

Аналогичные доводы о своей невиновности приводил в жалобе в Президиум Верховного Совета СССР другой репрессированный по делу – Я.И. Богомольный, который, в частности, указывал:

«Никто, никогда и не пытался даже пояснить мне, за что меня арестовали и держали тогда 6 лет в заключении. Обвинение мне не могло быть предъявлено, так как я никогда не нарушал советского закона, никогда не совершал никакого, даже малейшего преступления против Советской власти. Можно предположительно думать, что поводом к этой незаслуженной государственной репрессии в отношении меня послужило то, что в 1926-1927 гг., между 14 и 15 партсъездами я примыкал к тогдашней внутрипартийной оппозиции. То была ошибка внутрипартийного характера, которую я тогда же ликвидировал до конца»

К материалам проверки приобщено письмо С.Н. Равич Н.К. Крупской от 22 января 1935 г., в котором она писала:

«Простите меня, дорогая Надежда Константиновна, за доставленную этим письмом неприятность. Я никак не могла отказаться от того, чтобы сказать Вам, что я честная, преданная партии и рабочему классу коммунистка, какую Вы меня всегда знали. Свои ошибки я давно по-честному изжила. Уверяю Вас, что и в далекой ссылке я сделаю все, чтобы служить рабочему классу и партии».

В протесте Главного военного прокурора от 7 января 1957 г. на постановление Особого совещания при НКВД СССР от 16 января 1935 г. говорилось:

«Как видно из материалов дела, многие осужденные, в отношении которых приносится протест, действительно в прошлом являлись участниками зиновьевской оппозиции и вели борьбу против политики партии, за что в 1927-1929 гг. они привлекались к партийной ответственности – исключались из членов ВКП(б), но затем снова были восстановлены. Однако никаких материалов, которые свидетельствовали бы о причастности этих лип к убийству С.М. Кирова и служили бы основанием к их аресту, в следственном деле не имеется… Из материалов дела видно, что обвинение Антиповой, Бакк, Боровичкова и других следственными органами было создано искусственно и что осуждение этих лиц является необоснованным».

В прошлом в зиновьевской оппозиции участвовали 57 человек из числа проходивших по делу, но степень их участия была различной. 40 из них в 1927–1928 гг. за оппозиционную деятельность исключались из партии. Все они, кроме четырех, подали заявления об отходе от оппозиции и были восстановлены в партии. На 9 человек за принадлежность к оппозиции ранее налагались партийные взыскания. 8 человек к партийной ответственности вообще не привлекались.

25 арестованных по данному делу – П.К. Алладейников, А.А. Антипова, Я.И. Богомольный, С.Н. Бограчев, В.А. Бродский, И.М. Боровичков, П.П. Бурмистров, Г.М. Дрязгов, А.Н. Емельянов, К.Н. Емельянов, И.Г. Жестянников, П.А. Залуцкий, Ф.Р. Зейт, И.Н. Зеликсон, М.А. Левин, Н.К. Магдарьев, Г.И. Миронов, М.В. Муравьев, А.А. Муштаков, М.С. Панфилов, С.Н. Равич, К.С. Соловьев. И.Л. Татаров, А.А. Харитонов, Я.С. Цейтлин – признали, что до XV съезда партии они являлись участниками зиновьевской оппозиции, но в последующее время никакой оппозиционной деятельностью не занимались и фракционной работы не вели, хотя и имели отдельные встречи между собой или с другими сторонниками Г.Е. Зиновьева.

21 обвиняемый – В.С. Булах, Г.В. Васильев, И.П. Горбачев, С.Н. Егоров, Е.Ф. Ермолаева, Г.И. Исаев, П.П. Логинов, М.С. Надель, М.Т. Николаева, А.А. Николаева-Максимова, А.Н. Панов, В.А. Пантюхин, А.В. Пантюхина, И.Я. Пуштарев, Е.В. Рогачева, А.К. Середохин, В.А. Сорокин, Е.Т. Тимофеев, А.А. Харитонов, К.А. Цюнский и А.Я. Юскина – заявили на допросах, что к оппозиции никогда не примыкали, ни в какую контрреволюционную организацию не входили и о самом ее существовании ничего не знали.

Как было установлено органами прокуратуры, предварительное следствие по этому делу проводилось формально и поверхностно. Виновность каждого из арестованных в совершении каких-либо конкретных преступлений, а также их связи между собой не выяснялись. Многие из числа привлеченных по делу даже не знали друг друга, никогда не примыкали к оппозиции, подчас являлись случайными знакомыми Л.В. Николаева и других репрессированных с ним лиц или их родственниками.

Органы предварительного следствия были обеспокоены больше тем, чтобы составить на каждого арестованного формальный пакет документов (протокол обыска, постановление об избрании меры пресечения и о предъявлении обвинения, протокол допроса), которые создавали бы видимость обоснованности примененных репрессий. При этом установленные законом нормы судебно-следственного процесса не выполнялись. Из материалов дела не усматривается, в совершении каких именно преступлений признавались виновными все его 77 участников.

Им было предъявлено обвинение в том, что они либо являлись участниками «контрреволюционной зиновьевской организации», либо были связаны с ее участниками и с убийцей С.М. Кирова. Конкретных же, юридически обоснованных обвинений никому не предъявлялось. Обвинительное заключение по делу не составлялось.

30 обвиняемых (из 77) на допросах «признали», что они до ареста являлись участниками «зиновьевской оппозиции» и вели «идеологическую борьбу против партии», называли фамилии людей, которых знали и с которыми до последнего времени поддерживали личную связь. В частности, на допросе 14 декабря 1934 г. В.А. Виноградов показал:

«В Ленинграде до сих пор сохранилась и существует контрреволюционная группа бывших участников троцкистско-зиновьевского блока. В процессе встреч и бесед члены нашей контрреволюционной организации систематически культивировали ненависть к руководству партии и особенно к тов. Сталину. Мы особо подчеркивали, что Сталин сурово расправился с бывшими оппозиционерами, что Сталин отменил внутрипартийную демократию, заменив ее без раздельным господством аппарата, что от руководства партии отстранены старые большевистские кадры Мы со злобой констатировали, что по вине Сталина от руководства партией отстранены Каменев и Зиновьев, которых мы квалифицировали ближайшими учениками Ленина».

Из показаний Е.К. Коршунова, М.С. Рэма и других видно, что встречи лиц, которым было предъявлено обвинение в принадлежности к «контрреволюционной зиновьевской группе», происходили случайно, на семейных торжествах и по другим, прежде всего бытовым, мотивам, во время которых велись разговоры с критикой политики И.В. Сталина и ЦК ВКП(б) и о необходимости привлечения к руководству партией тех, кто был в Политбюро при В.И. Ленине. В частности, арестованный Ф.Ф. Фадеев на допросе 19 декабря 1934 г. заявил:

«Практическая деятельность нашей контрреволюционной организации заключалась в том. что мы, встречаясь и собираясь, вели контрреволюционные разговоры. критиковали политику партии, указывали на то, что нынешнее партийное руководство ведет гибельную политику для страны».

Как видно из показаний лиц, признавших себя участниками «контрреволюционной зиновьевской группы», они ранее не знали друг друга и каких-либо связей с Л.В. Николаевым не поддерживали.

Кроме того, работники органов следствия добивались от арестованных признаний в двурушничестве, в том, что они в 1928-1929 гг. возвратились в партию в целях проведения антипартийной деятельности, а также в том, что они принимают на себя моральную и политическую ответственность за убийство С.М. Кирова. Допросы производились пристрастно, необъективно, с применением физического воздействия. Имели место случаи, когда арестованным не давали возможности мотивировать и обосновать свою невиновность. Признания многих арестованных (М.С. Рэм, А.И. Александров и другие) носили бездоказательный, декларативный характер. В ходе следствия они не перепроверялись и никакими фактами не подтверждались. В тех случаях, когда обвиняемые отказывались от признания своей вины, в протоколах допроса мотивы отказа не излагались, не приводились доводы и объяснения.

На постановлении по предъявлении обвинения в принадлежности к «контрреволюционной зиновьевской группе» арестованный М.С. Надель написал:

«В природе не было, нет и не будет материалов. Категор…»

Фраза осталась недописанной. Подписи М.С. Наделя на постановлении нет. Из протокола допроса видно, что на вопрос, признает ли он себя виновным, М.С. Надель отвечать отказался. Проходившая по делу Е.В. Короткова даже не допрашивалась.

47 человек, арестованных по настоящему делу, виновными себя не признали. Признания других арестованных, как отмечалось выше, носили общий, формальный характер.

В ходе следствия по делу в декабре 1934 – январе 1935 г. было допрошено в качестве свидетелей 13 человек. Их показания в основном касались характера взаимоотношений некоторых арестованных с Л.В. Николаевым, но не содержали каких-либо фактов преступной деятельности обвиняемых по данному делу лиц.

В качестве вещественных доказательств к делу были приобщены различные документы, относившиеся к исключению из партии Я.И. Богомольного, И.М. Боровичкова, Г.М. Дрязгова, Г.И. Исаева, А.А. Муштакова, а также 6 брошюр Л.Д. Троцкого, изданных в 1920-1921 гг., которые были изъяты при обыске у Г.И. Исаева.

Показательно, что 12 арестованным (С.Н. Равич, В.А. Бродскому и другим) обвинение было предъявлено после 16 января 1935 г., то есть после того, как состоялось решение Особого совещания о применении к ним мер наказания. Даты предъявления обвинения 21 человеку (П.А. Залуцкому, А.П. Костиной, Е.В. Рогачевой, К.А. Цюнскому и другим) в материалах дела не указаны. Все они по существу предъявленного обвинения были допрошены тоже после 16 января 1935 г. Об окончании следствия по их делу 23 обвиняемым (А.В. Пантюхиной, К.А. Цюнскому и другим) было объявлено в период с 17 по 26 января 1935 г., то есть также после рассмотрения дела Особым совещанием. Все это было грубым нарушением закона.

Тщательный анализ материалов данного дела позволил установить несостоятельность и самого его наименования. Фактически никакой «группы Сафарова и Залуцкого» не существовало. В деле не усматривается наличия никаких организационных связей между арестованными по делу, и прежде всего между Г.И. Сафаровым и П.А. Залуцким после XV съезда ВКП(б). П.А. Залуцкий, например, в своих показаниях даже ни разу не упомянул фамилии Г.И. Сафарова. Г.И. Сафаров же в отношении П.А. Залуцкого лишь заявил, что, по его мнению, П.А. Залуцкий «несомненно» был связан с И.П. Бакаевым через сестер Костиных, на которых оба были женаты, а также отрицательно отозвался о личности П.А. Залуцкого, не приводя, однако, в подтверждение этого своего отношения к нему никаких конкретных фактов.

На основании протестов Главного военного прокурора определением Военной Коллегии Верховного суда СССР от 23 августа 1957 г. были реабилитированы 53 человека, определением от 8 февраля 1958 г. еще 15 человек – всего 68 человек. В частности, в определении от 23 августа 1957 г. по поводу невиновности репрессированных указано:

«Репрессированные по данному делу лица допрашивались в основном по вопросам их знакомства с Николаевым, Румянцевым, Котолыновым и другими, арестованными в связи с убийством С.М. Кирова, и их прошлой принадлежности к «зиновьевской» оппозиции. Конкретных обвинений им не предъявлялось, и обвинительное заключение по делу не составлялось. Никаких материалов, которые свидетельствовали бы о их принадлежности к антисоветской организации, в деле не имеется…»

Вопрос о реабилитации остальных 9 репрессированных по делу так называемой «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других» рассматривался в 1961-1962 гг. В справке по делу, подготовленной КПК при ЦК КПСС и Главной военной прокуратурой, отмечалось, что П.А. Залуцкий, С.Н. Равич, А.П. Костина, Н.А. Бардин, К.А. Цюнский, М.Т. Николаева, Е.В. Рогачева и А.В. Пантюхина по настоящему делу были репрессированы необоснованно.

Определением Военной Коллегии Верховного суда СССР от 21 июня 1962 г. дело в отношении 8 указанных выше лиц, кроме Г.И. Сафарова, – заключение по которому не вносилось, – было прекращено за отсутствием состава преступления.

Таким образом, по делу так называемой «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы» в судебном отношении реабилитированы 76 человек. На том же основании были прекращены и вторично фабриковавшиеся в отношении этих лиц дела. Не реабилитирован только Г.И. Сафаров, дело которого еще изучается.

Тогда же в рядах партии были восстановлены В.А. Бродский, Т.Д. Дмитриев, Г.М. Дрязгов, А.Н. Емельянов, П.А. Залуцкий, Г.И. Исаев, И.С. Кострицкий, С.П. Минаев, Ф.Г. Наливайко, И.К. Наумов, А.Н. Панов, М.С. Панфилов, М.В. Поздеева, М.С. Рэм, В.А. Сорокин, И.Л. Татаров, Е.Т. Тимофеев, М.М. Харитонов и Г.И. Шварц – всего 19 человек.

Рассмотрение вопроса о партийности остальных бывших членов партии было отложено. Как показала дополнительная проверка, никаких компрометирующих данных не установлено и на этих товарищей.

Учитывая необоснованность политических обвинений, предъявлявшихся всем остальным участникам так называемого дела «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы», их полную реабилитацию в уголовном порядке, Комитет партийного контроля при ЦК КПСС восстановил в партии П.К. Алладейникова (Оладейникова), А.И. Александрова, А.А. Антипову, П.А. Бакка, Я.И. Богомольного, С.Н. Бограчева, И.М. Боровичкова, В.С. Булаха, П.П. Бурмистрова, Р.Р. Васильеву, В.А. Виноградова, З.Н. Гайдерову, Г.Е. Горбачева, Н.А. Дмитриева, К.Н. Емельянова, Е.Ф. Ермолаеву, И.Г. Жестянникова, И.Н. Зеликсона, А.-И.И. Зильбермана, Е.К. Коршунова, А.П. Костину-Бакаеву, М.А. Левина, П.П. Логинова, В.Г. Лукина, Н.К. Магдарьева, В.П. Матвеева, Г.И. Миронова, М.В. Муравьева, А.А. Муштакова, М.С. Наделя, Г.Ф. Попова, Г.П. Поташникова, И.Я. Пуштарева, С.Н. Равич, Е.В. Рогачеву, П.Э. Роцкана, П.П. Северова, А.К. Середохина, К.С. Соловьева, Ю.Б. Тартаковскую, Ф.Ф. Фадеева, А.А. Харитонова, Я.С. Цейтлина, К.А. Цюнского и Д.Н. Ширяева (всех – посмертно).

Не найдено оснований для реабилитации в партийном отношении С.Н. Егорова, И.Ф. Касперского и Ф.Р. Зейта, проходивших по делу. Изучение материалов показало, что они были исключены из партии задолго до его возникновения и по иным причинам, связанным с нарушениями требований партийной дисциплины и этики.

Вопрос о партийности Г.И. Сафарова будет рассмотрен после дополнительного изучения касающихся его материалов.

 

Комитет партийного контроля при ЦК КПСС

Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

 

 

Опубликовано: Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., Издательство политической литературы, 1991, с. 123-147.