СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –

тов. СТАЛИНУ.

 

Направляю Вам заявление арестованного ТЕР-ВАГАНЯНА В.

 

НАРОДНЫЙ КОМИССАР

ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР

 

(Г. ЯГОДА).

 

 

1 августа 1936 г.

№ 57180

 

РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 230, Л. 162 Машинопись

---

Дорогой Иосиф Виссарионович,

 

Я погиб.

Погиб как коммунист, а значит и как человек. Погиб потому, что не смог восстановить себя как большевика, как велики не были мои к тому старания…

Я {??} примкнул к гнусной контрреволюционной оппозиции в 1927 году. Мое пребывание в ее рядах длилось до самого исхода 1932 года. Я оказался в рядах врагов партии, ее обманщиков в самые горячие годы того решительного переворота, который {направил} превратил страну нашу {на путь} в страну строящегося социализма.

Я обманывал партию так же, как и все троцкисты, боролся с ней тем же оружием – что и они: клеветой, злостной инсинуацией, сплетней и усердным извращением фактов. Я так же, как и другие, всей своей “деятельностью” подготовлял то отвратительное фашистское перерождение, которое неизбежно последовало, как только партия победоносно расправилась со всеми социально-враждебными силами в стране и ликвидировала все к<онтр>революционные группы.

Еще осенью 1932 года стало для меня совершенно ясно, что дальнейшее продолжение борьбы с партией неминуемо должно привести все {группы} оттенки контрреволюционных групп к фашистскому, бандитскому терроризму. Дело Эйсмонта было и симптомом, и сигналом для всех тех, у кого сохранилась хоть капля {??} партийной совести.

После январского пленума 1933 года даже слепому было очевидно, что партия, осуществляя волю рабочего класса, разгромила капитализм у нас, разгромив тем социальную почву, на которой росла оппозиция, как “левая”, так и правая, что агентуре капитализма {не миновать прибегнуть к методам борьбы} в злобе своей остается лишь один путь борьбы с партией пролетариата – путь заговора и насилия.

Стало это очевидно и мне. Мысль о неизбежности фашистского перерождения к<онтр>революционной оппозиции и гнала меня на решительный разрыв с троцкизмом, на пе­ресмотр всего того простомыслия, которое выдавалось троцкизмом за “теорию”.

Четвертый год я с неослабным рвением пытаюсь покончить со всем троцкизмом в прошлом моем, четвертый год я стремлюсь стать вновь на твердую и честную почву большевизма, четвертый год я ищу путей приобщиться к социалистическому строительству.

А сегодня – я вновь {на ??} в советской тюрьме, с обвине­нием – самая возможность которого меня раздавила бесповоротно.

Я обвиняюсь в терроре.

Меня обвиняют в соучастии в подготовке террористических групп на основании показаний лиц, прямо причастных к этому делу.

Люди эти клевещут. Клевещут подло, мерзко, бесстыдно. Их клевета шита белыми нитками, не стоит большого труда ее обнажить, мотив творцов этой лжи прозрачный. Тем не менее! 

Против этой очевидной лжи – я бессилен. Достаточно было двум-трем фашизировавшимся негодяям нагло оболгать меня, чтобы я был и политически, и морально уничтожен.

Почему?

Не потому ли, что партия и представляющие ее следственные органы не питают ко мне ни малейшего доверия?

Да, потому.

Для недоверия у партии оснований совершенно доста­точно. На протяжении пяти лет я участвовал в система­тическом обмане партии. Люди, с которыми я дружил политически, с неслыханным вероломством открытыми де­кларациями и клятвами признали прямое предательское свое руководство бандитами. Почему же партия должна была {вер} оказывать мне предпочтительное доверие?

Сознание законности недоверия, невозможность оправдаться при наличии этого недоверия, безусловной лживости всех на меня наговоров – вот тот ужасный узел, который обрек меня на гибель.

Все – и люди, и обстоятельства, и обстановка – {все толкает меня} судьбой нависли над моей головой и толкают меня обратно в ту гнусную контрреволюционную свалку, откуда я с таким трудом пытаюсь выбраться.

Или в ряды фашистски-террористических бандитов, или смерть, так стоит для меня дилемма.

Вы, я уверен, не будете упрекать меня в том, что я избрал последнее. Лучше смерть, чем обратно в ряды контрреволюции.

Дорогой Иосиф Виссарионович, старший товарищ и учитель, большевистская юность моего поколения распустилась в эпоху, {когда} которая была такой же решающей и поворотной для нашей партии. Бак<инский> К<омит>ет принял меня в партию, вручил мне в качестве парткнижки Вашу брошюру “Наши цели”. Что может сравниться с влиянием ее на нас – молодых большевиков, кроме огненных статей Ленина? По ней мы учились ненавидеть меньшевизм и троцкизм, оппортунизм и специфизм.

И закат мой озарен солнцем Вашего гения, лучами того нового гуманизма, великого социалистического счастия, которое возвестила {наша} сталинская конституция нашей великой родине.

В ярком свете социалистического дня умереть не трудно. Я хотел бы только одного – чтобы Вы поверили мне, что я умираю {как} прежним коммунистом, что вот уже более трех лет не имею никакого отношения ко всей этой шайке фашизировавшихся убийц, что бандитский каннибализм – индивидуальный террор как мера борьбы с партией – был мне ненавистен уже с первых его симптомов, замеченных мною осенью 1932 г.

Клянусь священной памятью Ленина – я не имел никогда никакого отношения к террористическим речам и делам контрреволюционных бандитов и каннибалов.

Столь же торжественно клянусь, что причина, толк­нувшая меня на столь предосудительный акт, как самоу­бийство, – указанная в моем настоящем письме.

Решение мое продиктовано страстным желанием доказать партии искренность моего разрыва с контр­революционной оппозицией. Я был бы глубоко удовлетворен, если бы моя смерть была расценена всеми товарищами и в первую очередь Вами, дорогой Иосиф Виссарионович, именно так.

{Прощайте.} Не знаю, {??} будет ли партия так великодушна, чтобы простить мне все мои преступления против нее, но я умираю, гордый ее победами.

Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая Партия большевиков.

Да здравствует ее героический ЦК.

Да здравствует ее мудрый вождь, друг и учитель всего трудящегося человечества – Иосиф Виссарионович СТАЛИН.

 

В. Ваганян [1].

 

Пометы: [Зачеркнуто: {Прошу до 25.VII.1936 г. мои заявления не отправлять адресатам. 23/VII 36. В. Ваганян}

Прошу мои заявления, адресованные т. Сталину и Ягоде, не посылать до 30/VII 1936. В. Ваганян]

 

 

РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 230, Л. 168-172. Автограф. 

---