[На бланке Объединенного государственного политического управления при Совнаркоме]
Сов<ершенно> Секретно
28 апреля 1933 г.
№ 50240
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б)
тов. СТАЛИНУ.
Направляю Вам копию заявления Е. ЦЕТЛИНА от 27 апреля c<его> г<ода>.
ЗАМ. ПРЕД. ОГПУ: Я. Агранов (АГРАНОВ)
[Помета И. Сталина: Молотову, Кагановичу. Думаю, что можно бы освободить Цетлина. И. Сталин]
[Пометы: за. Каганович
за. Молотов]
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 190, Л. 74.
СРОЧНО.
ЗАМ. ПРЕД. ОГПУ – тов. АГРАНОВУ.
Дорогой т. СТАЛИН!
Я не знаю, ознакомились ли Вы уже с моим вчерашним письмом. Т.к. моя претензия такова, что против меня существовало предубеждение, т.к. я хочу его, наконец, разрушить, делаю это, как Вы видите, уже после приговора, т.е. никакого элемента спасения себя от неприятностей нет, хочу дополнительно написать еще о следующем.
Я ни слова не преувеличивал, когда говорил, писал, что ни разу за все время своего пребывания в правой оппозиции в защиту своих взглядов не выступал. Объясняется это тем, что с самого начала разногласий в 1928 году занял позицию – никакой фракционной работы – и выдержал ее до конца, т.е. до своего разрыва с правой оппозицией. Еще в январе-феврале 1928 года были попытки поставить вопрос о том, что надо собраться, обсудить со стороны ряда товарищей из ИКП, с которыми я учился на курсах марксизма. Я дал этому решительный отпор и об этом рассказал на своей чистке в 1929 году с именами и т.д. (см. протокол). Я не знаю, как у Вас, но ведь существовало мнение, что в попытках сблокироваться с КАМЕНЕВЫМ и ЗИНОВЬЕВЫМ в 1928 году и мы, и я какую-то роль играли. А как было на деле. Тов. БУХАРИНУ были тогда поручены переговоры с ЗИНОВЬЕВЫМ и КАМЕНЕВЫМ по поводу их просьб к ЦК. С ЗИНОВЬЕВЫМ в связи с его предложением к программе ИККИ. Я тогда говорил Ник. Ив., что он напрасно это взял на себя, и пока дело ограничивалось телефонными разговорами, это не было опасно. Я его всячески удерживал от встреч с ними. И с знаменитым разговором его с КАМЕНЕВЫМ дело обстояло так. Утром я к нему пришел и узнал от Н.М., которая была тоже этим взволнована, что он ушел к КАМЕНЕВУ. Пришли, кажется, АСТРОВ, СТЕЦКИЙ и еще двое-трое. Я им рассказал об этом, сказал, что из этого будет только плохое, и по моему предложению мы ему организовали бойкот, мы с ним перестали разговаривать. Вот почему он нам о содержании разговора уже не решился даже сказать, и узнал я об этом, когда стал известен документ обо всем этом, кажется, тов. БУХАРИН в 1930 году, когда все расспрашивали его обо мне и когда удивились, что я еще не восстановлен, вмешались в это дело, Вам рассказывал. А на чистке меня обвинили и записали мне, что я знал о разговоре.
Второй решающий момент в 1928 году – “Заметки экономиста”. Я не был ни при зарождении, ни при рождении этого документа, так как был в разных с Н. Ив. местах в отпуску.
Даже на чистке в 1929 году я заявил, что не считаю возможным даже излагать свои взгляды, так как они партией осуждены, а я подчиняюсь решениям партии, и только после специального решения собрания и предложения т. РОМАНОВА М.<…>, председателя комиссии по чистке, я изложил свои установки (см. протокол). Чтобы не подавать т.т. повода думать, что я изменил свою точку зрения, потому что мне угрожали исключением из партии, я дождался до конца чистки (а я еще до чистки сильно колебался и заявлял о признании ошибок). А меня обвиняли в двурушничестве. КУЗЬМИН показал, что я был против капитуляции руководителей правой оппозиции, а я признал свои ошибки до их капитуляции (см. “Правду”). Таково было в важнейших моментах мое поведение во время пребывания в правой оппозиции с точки зрения фракционной. А от меня требовали, чтобы я признал, что я вел фракционную работу. Все эти обвинения были с меня сняты, и после решения МКК в личном деле остался только строгий выговор за партневыдержанность. Я разговоры вел с отдельными т.т., Н. Ив. в его выступлениях помогал, но фракционной работы не вел никогда.
Мои отношения с группой. Я ведь с ней связался только с того момента, когда стал работать у Н. Ив., т.е. с 1927 года плюс половина 1928 года была регулярная связь. В 1928 г. они все разъехались, и в 1929 г. я видел их только случайно. Причем отношение со СЛЕПКОВЫМ у меня было обостренное. Особенной влюбленностью в него я никогда не страдал. Мои оценки его Вам мог бы рассказать Н. Ив. Что мне претило в группе – характер ее как политической богемы, причем далеко не высокого качества, что исключало серьезные отношения, и т.д.
Сближали же совместная работа в “Правде” и “Большевике”. Следовательно, я, по сути, с группой-то был связан 1½-2 года, из которых год приходится на период, когда группа была на хорошем счету.
Что меня, между прочим, поразило в этом деле – это то, что в своей фракционной работе СЛЕПКОВ разговаривал о “меморандуме”. По сути дела, на борьбе, в процессе борьбы с троцкизмом люди нажили себе политический капитал (всю историю партии СЛЕПКОВ ведет с 1924 года), а сами кокетничают с тем, что мы были чуть ли не с самого начала за ТРОЦКОГО. Но это между прочим. Что могло оставить неверное впечатление в смысле моего влияния на Н. Ив. Оно было велико, но до известных пределов. Там, где дело касалось политических выступлений его, я никогда в разрез с нашей партией не действовал, а наоборот.
Примеры. Я был против опубликования его статьи об “Организованном капитализме”, причем почти точно указал ему, за что будут бить и бить поделом. При всяком его выступлении, я не хочу особенно на этом останавливаться, я ту же линию проводил. Последняя партийная конференция. Ведь 2 часа мы бились над тем, чтобы он выбросил формулировку о “плавном развитии” – это же факт. Я мог бы этот список увеличить до бесконечности. По моему предложению он выдвинул эту мысль и примеры на парт<ийной> конференции и т.д. Видите, уже похоже на назойливость с моей стороны, а я очень боюсь этого обвинения, но говорю только факты. Где я на него давил – это по части требований нашей работы. Причем я великолепно знал, что во всем этом видели мою руку. Н. Ив. сам охотно поддерживал это впечатление – это все, мол, верно требует – бумагу, людей, деньги и т.д. и другие “неприятные” материальные вещи, без которых работать нельзя.
Я поэтому, например, снабдив его списком наших просьб, на ПБ, когда стоял его отчет – не пошел, хотя т. ПОСКРЕБЫШЕВ и разрешил присутствовать. Обязательно были бы косые взгляды на “темную силу”. Я нарочно привел случай с т. КОССАКОВСКИМ. БУХАРИН рассматривал его снятие и протестовал, думая, что его политически обижают из-за книжки с посвящением. А я отстаивал КОССАКОВСКОГО с деловой точки зрения, потому что был против посвящения, думая, что это могут неверно политически расценить. Это знают все, кто работал с нами. А впечатление какое могло быть, т.к. я посылал телеграммы с просьбой вмешательства против снятия КОССАКОВСКОГО – может быть, это можно проверить.
Замечательно вообще сложение сил тогда, когда я якобы погрешил в связи с показанием СЛЕПКОВА против партии, т.к. “по поручению” ТОМСКОГО к нему ходил. А что было на самом деле. Была драка моя против ТОМСКОГО, которого поддерживал целиком Культпроп ЦК, Н. Ив. ни черта не сделал, КОССАКОВСКИЙ, попав в переплет (снятие, проводы Халатова), был за компромисс, а я несмотря на то, что ТОМСКИЙ в разговоре о КОССАКОВСКИМ меня выбрал арбитром между ОГИЗом и ОНТИ, с ТОМСКИМ поругался, пошел на конфликт, дело довел до официального арбитража, и у ШМИДТА, друга ТОМСКОГО, мы дело (деньги!) все же выиграли. Вот почему я так горячо отстаиваю то, что в интересах дела я все использовывал, и в том числе и влияние на Н. Ив., а политически я ни в чем против партии не погрешил.
Моя работа. Посмотрите, если у Вас есть возможность, журнал “Техническая пропаганда”, и посмотрите, как там отражена, и в моих статьях в частности, линия партии. Я говорил о политической оценке работы со стороны на нашей ячейке, которая, т. СТАЛИН, мне партнагрузки не давала, смотрела в оба. Что я проделал между сентябрьским и январским пленумом. Мы провели два крупнейших совещания по углю в Донбассе – под знаменем опоры на Изотовых – это было, кажется, в сентябре, и по металлургии в Днепропетровске – под знаменем производственных инструкций, инструктажа и т.д., и подготовил (проредактировал) две замечательные брошюры: ГОЛУБОВА и КОСМАНА. Они уже вышли после моего ареста. Попали мы в точку – вполне. Это подтверждается и выступлением т. КАГАНОВИЧА в Донбассе, и ст<атьей> в “Правде”. И это ведь только отдельные штрихи, и это далеко не все.
Что и говорить: если бы дело мое разбиралось в ЦКК, я пришел бы не один, а без преувеличения говорю с сотнями свидетелей, которые рассказали бы, как и что я делал за эти два года для партии. Я ведь прошу о небольшом, т. СТАЛИН, об очень маленьком: не прибавлять к тем совершенно невыносимым, бесчеловечным испытаниям, через которые я прошел, еще сидение в ОГПУ к 1 мая. Если бы я все это рассказал по-настоящему, Вы поняли бы, что после этого пережить такую историю, которую я мужественно выдержал до конца, исходя из того, как я понимаю партийные интересы, действительно впору хоть стреляться. –
С тов<арищеским> приветом,
Ваш Е. ЦЕТЛИН.
27/IV-33 г.
ВЕРНО: Д. Светлов
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 190, Л. 75-80.
