От Е. ЦЕТЛИНА
Лубянка, Изолятор ОГПУ
к<амера> 52
9 апреля 1933 г.
В КОЛЛЕГИЮ ОГПУ тов. ЯГОДА
тов. АГРАНОВУ.
ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ
тов. КАГАНОВИЧУ.
ЦКК ВКП(б) т. РУДЗУТАКУ
т. ОРДЖОНИКИДЗЕ
т. ВОРОШИЛОВУ
т. БУХАРИНУ.
(Это мое последнее заявление. Прошу обязательно прочитать).
ЗАЯВЛЕНИЕ.
Ув<ажаемые> т.т. Ягода и Агранов!
В процессе следствия по моему делу накопилось очень много документов. Для того, чтобы обеспечить себе возможность на их основе в дальнейшем, после решения ОГПУ, апеллировать в партийные инстанции, о чем я предупреждал, я считаю необходимым зафиксировать письменно все эти документы и соответствующие даты их:
1) Несколько записок с личными просьбами, в том числе к т. Ягоде, с 16/II до 8 марта. 2) 4 письма т. ГОРОЖАНИНУ от 9, 10, 11,12 марта, 3) письмо в ЦК от 11 марта, 4) мои письменные показания от 13 марта, записанные под мою диктовку т. Рутковским, 5) письмо т. ГОРОЖАНИНУ от 14 марта, 6) письмо т. ЯГОДА от 14 марта, 7) письмо т. АГРАНОВУ от 16 марта, 8) письмо т. ГОРОЖАНИНУ от 20 марта, 9) письмо т. АГРАНОВУ от 20 марта), 10) письмо т. ГОРОЖАНИНУ от 22 марта, 11) письмо т. ГОРОЖАНИНУ от 25 марта, 12) письмо т. АГРАНОВУ от 27 марта, 13) письмо тов. АГРАНОВУ от 31 марта, 14) письмо в ЦК от 31 марта, 15) письмо т. АГРАНОВУ от 1 апреля, 16) письмо т. ГОРОЖАНИНУ от 2 апреля , 16) письмо т. АГРАНОВУ от 2 апреля, 17) протокол допроса, записанный под мою диктовку тов. ГОРОЖАНИНОМ от 3 апреля, 18) письмо в ЦК т. СТАЛИНУ от 7 апреля, 19) письмо в ЦК и ЦКК от 7 апреля, 20) письмо т. ЯГОДА и АГРАНОВУ от 8 апреля, 21) письмо т. АГРАНОВУ с 7 копиями от 8 апреля (написано 6 апреля) и 22) настоящее письмо.
Несмотря на то, что помню дословно содержание каждого из этих писем, я все же считаю необходимым, на всякий случай, чтоб они не затерялись, дать это их перечисление в хронологическом порядке. Считаю необходимым заявить, что только ознакомление со всеми этими документами может дать полное представление о существе дела, о ходе и характере следствия. Так как документов накопилось много (22 док.) и ознакомление с ними при чрезвычайной занятости т.т., которым я прошу заявление послать, отнимет много времени, я позволю себе сделать небольшую сводку всех материалов следствия для того, чтобы облегчить задачу ознакомления с ними, тем более что время у меня есть.
Решением ЦКК от 7 марта (внесено в протокол от 22 февраля) мне выдвинуто обвинение в том, что я “поддерживал связь с контрревол<юционной> организацией УГЛАНОВА–СЛЕПКОВА“. В подтверждение этого в ЦКК (поскольку я могу это понять по выписке обо мне) были приведены показания СЛЕПКОВА от 13 февраля и показания ИДЕЛЬСОНА. На следствии (53 дня) был выдвинут устно еще ряд моментов. Я хочу на них коротко остановиться в хронологическом порядке:
1. Следствие, устанавливая, что я в 1931 году (а я утверждаю, что в 29-30) порвал с группой СЛЕПКОВА, в 1932г. якобы колебнулся в ее сторону. В подтверждение этого мне была устно приведена встреча с ПЕТРОВСКИМ у АСТРОВА в мае-июне 1932 года, которая якобы означала начало политического сближения. Несмотря на то, что письменных показаний по этому поводу не было зачитано, я дал свои исчерпывающие объяснения в письменных показаниях от 13 марта. Просил их проверки и, если нужно, даже собрать всех вместе с т.д. [1] Это не было сделано. Т.к. в числе присутствовавших т. РУТКОВСКИМ 28 февраля был назван т. БУХАРИН, то я считаю, что партийные органы должны у него проверить достоверность этой вещи.
Констатирую, что после моих показаний от 13 марта следствие к этому вопросу больше не возвращалось. Такова первая улика!
2. Разговор КУЗЬМИНА со мной и, как мне было зачитано 28/II или 14/III, с т. БУХАРИНЫМ у подъезда НКТП. Хотя мне этот вопрос при даче мной письменных показаний 13 марта и 3 апреля не был почему-то задан, я отвечаю, что это прямая ложь. Прошу парт<ийные> органы достоверность этого тоже проверить у т. БУХАРИНА, который упоминается в приведенных мне показаниях КУЗЬМИНА. Привожу и это пустяк для добросовестности и констатирую, что КУЗЬМИН, приехавший и посетивший НКТП по делам НИИСа, а не техпропа, где я непосредственно работал, при первой и единственной попытке разговаривать со мной был мной выставлен из комнаты (я приведу свидетелей), причины чего я в свое время расскажу при даче характеристики моих отношений со всеми этими людьми в 1932 г. Такова вторая улика!
3. Показания ИДЕЛЬСОНА, зачитанные мне 13 марта. Я по их поводу дал свои исчерпывающие письменные объяснения тогда же 13 марта (см. протокол допроса, записанный т. Рутковским). Из показаний ИДЕЛЬСОНА ни в какой степени не следует, что я знал о существовании к.-р. организации УГЛАНОВА–СЛЕПКОВА. Следует только, что ИДЕЛЬСОН мне (я этого не помню) сообщил о том, что рассказывал СЛЕПКОВУ о пленуме ИККИ. Я просил дополнительно в письме т. АГРАНОВУ от 27 марта установить подробности, чтобы я мог вспомнить, и просил, что особенно важно, установить точно, когда он мне эту ужасную вещь рассказывал: до или после ареста и суда над СЛЕПКОВЫМ и др<угими>. Это имеет крайне существенное значение, т.к. ссылка на показания ИДЕЛЬСОНА о том, что он – ИДЕЛЬСОН, а не я – ЦЕТЛИН рассказывал СЛЕПКОВУ о пленуме ИККИ, включена в пост<ановление> ЦКК как доказательство моей – ЦЕТЛИНА связи с к.-р. организацией УГЛАНОВА–СЛЕПКОВА. Это ведь сумасшедший дом! Такова третья улика. Несмотря на то, что “показания” ИДЕЛЬСОНА фигурируют против меня, должен для объективности сказать, что от ИДЕЛЬСОНА никогда с 1927 года ничего положительного о СЛЕПКОВЕ и др<угих> не слыхал, а как раз наоборот.
4. Мне было устно т.т. ГОРОЖАНИНОМ и АГРАНОВЫМ сказано, что АСТРОВ и МАРЕЦКИЙ утверждают, что я знал об их “работе”. Утверждаю, что АСТРОВА кроме одного раза (см. п. 1) в течение 1932 г. совершенно не видал ни разу. МАРЕЦКОГО видел 1-2 раза при людях, когда он заходил, но не ко мне. Так как в таком виде, что, мол, знал … [2] более устно со слов т.т. ГОРОЖАНИНА и АГРАНОВА – это голословно, я просил установить письменно (в письме т. АГРАНОВУ от 27 марта, 16 марта), когда, где, что, кто из них сообщал о своей “работе”. Я эту просьбу повторял неоднократно. Это следствием не было сделано. Такова 4 улика!
Повторяю, что несмотря на всю голословность и бездоказательность этого устного сообщения т.т. АГРАНОВА и ГОРОЖАНИНА, где мне даже опровергать нечего, я в своем объяснении ЦК, как писал и говорил неоднократно на следствии, дам характеристику моих отношении с этой группой (сюда же войдут и объяснения показаний СЛЕПКОВА), которая покажет, что я не только не знал, не мог знать об их связях, конференциях и т.д., но что, если таковые были, они д<олжны> б<ыли> это от меня скрывать. Сделать это сейчас, как я говорил и писал, не позволяет тот факт, что для этого мне надо упоминать людей, факты, которые я на следствии по обвинению меня в контрреволюции считаю неудобным приводить.
5. Показания СЛЕПКОВА. По сути дела, как видно из предыдущего, только они и легли “в основу” всего дела: арест, обвинение в к.-р., исключение из партии, 53 дня следствия и т.д.
Так как на 47 день следствия (3 апреля, см. протокол допроса) не было сведено [3] к вопросу о том, был я или не был у СЛЕПКОВА, то я считаю необходимым, чтобы не дать возможность зачеркнуть все предыдущее, заявить в который раз следующее:
а) показания СЛЕПКОВА от 13 февраля в том виде, как они фигурировали в ЦКК и зачитаны мне, не дают никаких оснований для обвинения меня в том, что я знал о существовании и поддерживал связь с к.-р. организацией УГЛАНОВА–СЛЕПКОВА.
б) Эти показания были на следствии поставлены в связь с совершенно недопустимой, ничем не обоснованной (см. п. 1,2 3, 4) версией о моем колебании в сторону группы СЛЕПКОВА.
в) Показания есть показания! Сводить все к вопросу о том был я один раз за 2½ года или не был у СЛЕПКОВА, недопустимо – за это не арестовывают и не применяют высшей меры наказания. Я говорил и повторяю, что обстоятельства, связанные с показаниями СЛЕПКОВА, никакого отношения к обвинению меня в к.-р. не имеют, наоборот, они говорят за меня. Если говорить об этих обстоятельствах, я д<олжен> говорить все или ничего. Объяснить их – значит, как я говорил выше, привлечь к этому ничем не обоснованному, неслыханному процессу о моей к.-р. лиц, факты и документы, которые привлекать, как я уже сказал выше, считаю неудобным. Это, в частности, иллюстрируется следующим.
г) В показаниях СЛЕПКОВА фигурирует имя члена ЦК. Включение его в мои объяснения, без чего объяснения будут ведь тоже недостаточными, хотя бы речь шла об односложном отрицании, на следствии по обвинению меня в к.-р. неудобно. Поэтому я, т.к. и следователи, вероятно, по этим причинам мне об этом при записи письменных показаний 13/III и 3/IV вопроса не задавали, а говорили мы с ними только устно, 2 марта и т.к. показания СЛЕПКОВА придают моим отношениям с т. ТОМСКИМ специфический характер, поэтому я выделил этот вопрос и написал о моих встречах с т. ТОМСКИМ в особом письме в ЦК и ЦКК – 7 апреля. Из этого письма видно, как опасно доверять человеку вроде СЛЕПКОВА, многократно обманывавшего ЦК и ЦКК.
д) Т<аким> о<бразом> (см. и мои показания от 13 марта) на все то, что ГПУ кажется сакраментальным в показаниях СЛЕПКОВА, – я ответил. Повторяю, что эти показания стоят в теснейшей связи с той характеристикой моих отношений со всеми этими людьми, которую я дам ЦК и из которой будет видно, почему я это не мог и не д<олжен> б<ыл> делать на следствии ОГПУ о моей к.-р. Такова, т.т., седьмая улика. Такова сводка 21 документа.
Прав ли я был, когда просил ЦК 11 февраля прекратить следствие, которое ведется с его ведома? Если все это сводится к тому, чтобы меня удалить из Москвы, я просил это сделать быстрей, не подвергая каждодневной казни. Прав ли я был, когда писал в письме т. Ягоде, когда просил исправить ошибку самим и утверждал, что у меня крадут дни. И не поставило ли себя следствие в тяжелейшее положение перед ЦК и ЦКК? И доколе, т.т.? И правильно ли Вы делаете, что тянете меня в такой обстановке и по такому делу в особенности вообще за язык. Мало ли что я знаю, и все ли я должен в связи с этим делом, для его объяснения, говорить? Подумайте над этим!
Я должен снова и снова, однако, и настойчиво требовать у следствия письменного выяснения тех подробностей к показаниям СЛЕПКОВА, о которых я писал тов. АГРАНОВУ 27 марта и 6 апрелями и за поддержкой чего вынужден был обратиться к т. СТАЛИНУ 7 апреля. Я считаю, что следствие на основе этих вопросов обязано и сумеет уяснить себе, могут ли показания СЛЕПКОВА служить основанием для обвинения и его в к.-р. и в том, что я знал хоть что-нибудь о существовании орг<анизации> Угланова–Слепкова.
6. Венцом всего дела служит упоминание в пост<ановлении> ЦКК обо мне имени УГЛАНОВА, человека с которым у меня ничего общего в последние 3 года не было, и в особенности тогда, когда он рядом работал в НКТП; я требовал (см. письма т. Агранову) проверки у него письменной, был ли он со мной хоть как-нибудь связан, тем более что, как мне говорили, он во всем сознался. Это тоже почему-то не сделано.
Боюсь, что УГЛАНОВ скрыл единственный факт связи со мной, когда он прислал к нам за книгой БУХАРИНА каких-то развязных юнцов, прошу у него спросить об этом и зафиксировать, даже если полученный от меня ответ покажется следствию нецензурным.
Убедительно прошу это письмо в особенности послать члену ЦК БУХАРИНУ, замом которого я был. Для меня отнюдь не безразлично, даже после того, как я решил от него уйти, думает ли он, что я к.-р., тем более что мои отношения с ним не ограничивались только деловыми вопросами.
Верно: В. Агас
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 190, Л. 44-51.
[1] Так в тексте.
[2] Пропуск в тексте документа.
[3] Так в тексте.
