ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Великий и мудрый вождь!
Я стою на коленях перед партией и тобой, ее великим вождем, и прошу пощады и помощи. Ты был бесконечно прав, предвидя вырождение оппозиции в подонки контрреволюции. Ты был исключительно терпелив, разъясняя контрреволюционную сущность оппозиции и многократно пытаясь вернуть на партийный путь нас, людей, оторвавшихся от партии и рабочего класса, ставших авангардом контрреволюции, превратившихся в амальгаму предательства, двурушничества, лжи, клеветы, трусости, низкопробного политического интриганства. Ты был чрезвычайно мягок к бывшим оппозиционерам, заявлявшим о своем отходе от оппозиции, надеясь, что они смогут исправиться и проводить линию партии, а они, как оказалось, шли в партию под знаменем, под которым было написано: “ложь бывает во спасение”.
В слепой злобе и со звериной яростью зиновьевская оппозиция выдвинула лозунг о перерождении руководства партии, все время поддерживая его в своих рядах, а на проверке оказалось, что полное перерождение постигло саму оппозицию и что именно она, и только она, оказалась сброшенной на самое дно белоэмигрантских испражнений, в этих испражнениях захлебывалась, их ароматы распространяла, являлась рупором всех белогвардейских буржуазно-реставраторских настроений! Варясь в собственной блевотине, зиновьевская оппозиция измышляла контрреволюционную клевету против тебя, против партии, муссируя всякие слухи и сплетни о мнимых разногласиях в ЦК, ища щель, в которую можно было бы просунуть свое свиное рыло.
С XIV-го партийного съезда я прошел весь контрреволюционный путь вслед за ЗИНОВЬЕВЫМ и ЕВДОКИМОВЫМ, подчиняя его задачам все остальное, и несу за него всю полноту ответственности. Но даже я ужаснулся, когда услышал все то, что было сказано на процессе. Оказалось, что двурушничество и ложь были со стороны вождей организации двойными: гнусно лгали не только партии, но и своим ближайшим единомышленникам. Несмотря на то, что я был тесно связан с ЕВДОКИМОВЫМ, КУКЛИНЫМ и другими, я только на процессе впервые услышал о переговорах с ТОМСКИМ, МРАЧКОВСКИМ, И.Н. СМИРНОВЫМ, ШЛЯПНИКОВЫМ, СМИЛГОЙ, о сводничестве САФАРОВА и т.д. Это делалось для того, чтобы не растерять последние остатки своих кадров: боялись не только ЦК, не только партии, но и своих единомышленников.
И вот почему я на процессе заявил, что, считая наиболее полной и правильной ту оценку контрреволюционного пути зиновьевской оппозиции с изложением наших контрреволюционных взглядов, которую дал ЕВДОКИМОВ, я не присоединяюсь к нему, как это говорил целый ряд подсудимых. Мне кажется, что волнение помешало мне развить свою мысль.
Я не хочу больше ни к кому присоединяться за исключением партии, я не хочу больше ни за кем идти кроме СТАЛИНА. Я в одинаковой мере самым резким и решительным образом осуждаю, отвергаю и проклинаю как свое антипартийное контрреволюционное прошлое, так и своих бывших вождей и руководителей, за которыми я шел: – ЗИНОВЬЕВА, КАМЕНЕВА, ЕВДОКИМОВА, КУКЛИНА и других. На суде ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ и другие из тайников своего грязного исподнего белья вытаскивали все новые и новые факты своей контрреволюционной работы, которую они скрывали даже от единомышленников, один другого грязнее и гнуснее, все вместе взятые, образующие буквально клоаку политической беспринципности и гнуси.
Я это говорю не в целях ослабления своей вины: моя вина так же велика, как и всех остальных, и раз я был активным членом организации, я несу полную политическую ответственность за все, что делалось, и вынесенный судом приговор является безусловно правильным. Я был тесно и систематически связан с руководящими членами центра. Я вел контрреволюционную работу, я информировал членов центра о всем том, что знал о состоянии страны, по материалам, которые имел в Прокуратуре. Мне партия доверила ответственную политическую работу, я обманул доверие партии в интересах контрреволюционной организации, и никакого смягчения моей роли быть не может. Я привожу это только для того, чтобы характеризовать всю бездну падения, в которую мы скатились.
Я не согласен с утверждением БАКАЕВА, что “крепло контрреволюционное зиновьевское подполье”. Оно не крепло, а разлагалось, заживо гнило и политически издыхало. Не было и нет в Советском Союзе причин, в силу которых контрреволюционное подполье могло крепнуть. Именно потому, что оно разлагалось и заживо гнило, подонки организации пошли по пути, к которому прибегает оголтелый и издыхающий классовый враг, по пути, которому, несомненно, бешено рукоплещет вся фашистская сволочь, все заядлые враги рабочего класса.
Быстрота этого разложения и догнивания была обратно пропорциональна росту силы партии, мощи Советского Союза. И сейчас, когда сила и единство партии, мощь Советского Союза поднялись на небывалую высоту, подонки зиновьевской организации выпустили яд последнего издыхания, а вся зиновьевская организация окончательно и навсегда крахнула, захлебнувшись ядом собственных испражнений. И не случайно, что это произошло сразу после исторических решений Ноябрьского пленума ЦК, наглядно показавших, каких результатов добилась партия под твоим руководством в деле построения социализма.
Моя личная вина усугубляется еще и тем, что последние годы, видя и ощущая победы партии, понимая, что Сталинский путь оказался единственно верным и правильным, я не нашел в себе сил порвать с организацией, продолжая в ней состоять и вести контрреволюционную работу. Логика борьбы, личные связи заставили меня с неудержимой силой продолжать катиться по пути контрреволюции и двурушничества.
Контрреволюционная работа зиновьевской организации слишком дорого обошлась партии и стране.
Для меня ясно, что эти два месяца тяжело и болезненно воспринимала вся партия, тяжело и болезненно воспринимал и ты, ее великий вождь. Это непосредственно вытекает из всей твоей борьбы с оппозицией, в которой ты всячески старался раньше убедить, разъяснить, доказать, а не отсекать и уничтожать, так как хотел оставить в партии всех, способных исправиться, способных вести борьбу за социализм.
Сообщение о том, кто убил – застало меня в Харовском районе, где я проводил районный съезд Советов. И как это ни было мне тяжело, я за два дня до своего ареста в заключительном слове, закрывая съезд, осветил контрреволюционный путь зиновьевской организации и заявил, что непосредственно ответственными за гнуснейшее преступление являются – ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ, ЕВДОКИМОВ, КУКЛИН и другие. И по моему предложению [1] съезд отправил об этом телеграммы тебе и секретарю Крайкома – В. ИВАНОВУ. Но у меня не хватило сил тогда, как и при моем аресте, т.т. АКУЛОВУ, ЕЖОВУ и ВЫШИНСКОМУ сразу сказать, что раз я был активным членом организации, то в равной мере должен отвечать и я.
Сейчас меня больше всего страшит то, что я выброшен за борт жизни, что я лишен возможности на деле, на работе доказать, что хоть в миллионной доле я могу загладить свои преступления перед партией, что мне предстоит общение только с заклятыми врагами рабочего класса.
С 19 лет я начал работать в ленинградской организации, ею был воспитан и прошел за ее руководителями вначале по революционному, а потом по контрреволюционному пути. До 1935 г. я никогда не обращался к тебе, никогда не рассказывал ЦК о своем пути.
Я хочу жить и работать, во мне еще есть достаточно сил для работы, я молю тебя помочь мне, окончательно вырвавшись из плена контрреволюционного болота, на деле, на работе хоть сколько-нибудь загладить принесенный мною вред, я молю дать мне возможность жить и умереть не среди врагов рабочего класса, а в борьбе за партию, за рабочий класс, за великого и мудрого вождя – т. СТАЛИНА.
18/1-1935 г.
ВЕРНО: нрзб
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 136, Л. 56-60.
[1] В тексте ошибочно – “предположению”.
