Совершенно секретно.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Направляю Вам протокол допроса участника организации правых ТРОФИМОВА К.В. от 15-17 января с<его> г<ода>, арестованного в Алма-Ата.
ТРОФИМОВ – бывш<ий> активный троцкист – показал, что в организацию правых он был завербован лично РЫКОВЫМ в 1932 году.
По указаниям РЫКОВА ТРОФИМОВ вел вредительскую работу в органах связи Ленинградской области и Казахстана.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР: Ежов (Н. ЕЖОВ)
17 февраля 1937 года.
№ 55874
РГАСПИ Ф, 17, Оп. 171, Д. 286, Л. 1.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
От 15-17 января 1937 года.
Вопрос: Вы обвиняетесь в том, что являлись участником контрреволюционной троцкистской организации и до дня ареста принимали активное участие в террористической и вредительской деятельности этой организации.
Признаете ли Вы себя виновным в предъявленных Вам обвинениях?
Ответ: Я признаю себя виновным в том, что на протяжении десяти примерно лет с большей или меньшей активностью (в разные периоды) вел контрреволюционную борьбу с ВКП(б) и Советским правительством.
Будучи уже в 1927 году разоблачен как троцкист и исключен из ВКП(б), я в двурушнических контрреволюционных целях заявил о своем разрыве с троцкистами и, таким образом, был восстановлен в партии. На самом деле, заявляя о своем отходе от троцкизма, я сознательно обманул партию для того, чтобы вслед за этим заявлением начать еще более активную борьбу с ВКП(б) в условиях нелегальщины.
Я готов дать подробные показания о всей моей и связанных со мной лиц контрреволюционной деятельности на протяжении всех этих десяти лет.
Вопрос: Начните Ваши показания с изложения обстоятельств Вашего вступления в троцкистскую организацию.
Ответ: В троцкистскую организацию я был вовлечен в 1926 г. в Москве во время моей учебы в Институте Народного Хозяйства им. ПЛЕХАНОВА. Вовлек меня в организацию в то время студент того же института ЕФРЕТОВ. С ЕФРЕТОВЫМ я был знаком еще ранее, так как еще до учебы в Институте я сталкивался с ним по работе как с б<ывшим> Председателем ЦК Союза работников Связи. Я в тот период был членом коллегии Наркомпочтеля. Давнишнее знакомство с ЕФРЕТОВЫМ, интересы учебы и т.д. привели меня к дружбе с ним, а так как ЕФРЕТОВ был политически грамотнее меня, то он вскоре стал для меня вожаком. Ко времени нашего сближения ЕФРЕТОВ был уже активным троцкистом и был непосредственно связан с ТРОЦКИМ, СМИРНОВЫМ И.Н. и другими.
В Институте ЕФРЕТОВЫМ проводилась большая троцкистская деятельность среди студентов, и под его повседневна влиянием я стал одним из его активных помощников. К осени 1926 года я уже являлся одним из руководителей существовавшего в Институте нелегального троцкистского кружка. В конце 1926 года ЕФРЕТОВ связал меня с районным организатором троцкистского подполья в Москве БЕЛЬБЕЕМ, а немного позже с НЕВЕЛЬСОНОМ Маном. Под руководством НЕВЕЛЬСОНА и БЕЛЬБЕЯ я проводил самостоятельную пропагандистскую и вербовочную работу в Москве. В начале 1927 года ЕФРЕТОВ и БЕЛЬБЕЙ связали меня со СМИРНОВЫМ И.Н. Под личным руководством СМИРНОВА И.Н. я проводил большую и активную троцкистскую работу в Москве в течение всего 1927 года. В этот период я широко использовался троцкистской организацией не только в качестве пропагандиста и руководителя нелегальной троцкистской группы в аппарате Наркомпочтеля (СМИРНОВ тогда был Наркомпочтелем), но и как один из организаторов троцкистской подпольной техники в Москве.
По заданию СМИРНОВА я производил упаковку и отправку по разным адресам троцкистской платформы и других контрреволюционных документов. По его поручению я организовал упаковку этой же платформы на квартире у некоего КИЕВЛЕНКО (или КОВАЛЕНКО) на Чистых Прудах для экспедирования ее на периферию. Лично доставил на квартиру троцкиста ИОФФЕ два тюка этой платформы и т.д.
По заданию СМИРНОВА я организовывал ряд нелегальных собраний, на которых выступали руководители троцкистской организации, в том числе и собрание в Политехникуме Связи, на котором выступал СМИРНОВ. По специальному заданию СМИРНОВА я лично обследовал кабинет ТРОЦКОГО в Главконцесскоме летом 1927 года с целью обнаружения микрофона-подслушивателя. В то же время я не порывал связи с троцкистской организацией в институте, снабжал ее контрреволюционными нелегальными материалами и документами, которые я получал от СМИРНОВА. Совместно с одним из руководителей троцкистской группы в Институте ПОДДУБНЫМ организовал размножение на пишущей машинке контрреволюционных троцкистских документов и т.п.
Осенью 1927 года, не помню, в каком месяце, в частной квартире в районе Чистых Прудов я участвовал в подпольном собрании троцкистского актива, на котором выступал ТРОЦКИЙ. На этом собрании был также ЕФРЕТОВ, МИШИН [1] и ПОДДУБНЫЙ. ТРОЦКИЙ, анализируя, накануне 15-го съезда партии, внутриполитическую обстановку, ожидая разгрома своей организации со стороны партии, – говорил о дальнейшей тактике троцкистов. Он указывал не необходимость: создания второй в стране, перехода от открытых выступлений в форме агитации к глубоко законспирированным методам работы, сохранения в рядах ВКП(б) членов троцкистской организации любыми способами и методами для дальнейшей яростной борьбы с партией.
Таким образом, еще осенью 1927 года на указанном собрании ТРОЦКИЙ дал нам прямую установку двурушническим путем и во что бы то ни стало остаться в партии. Эту тактику двурушничества, уже позднее, во время неоднократных разговоров, подтвердил мне и СМИРНОВ И.Н. После XV съезда ВКП(б) – по прямому указанию СМИРНОВА И.Н. я подал двурушническое заявление о “полном разрыве с троцкизмом”. Действуя в соответствии с инструкциями, полученными мною от СМИРНОВА, я в этом заявлении сообщал известные в парторганизации факты моих открытых троцкистских выступлений, скрыв в то же время мою активную контрреволюционную подпольную деятельность и нелегальные связи. В последующие годы (после 1928 года) я к активной организационно-практической троцкистской деятельности больше не возвращался.
Вопрос: В самом начале допроса Вы заявили, что вели активную контрреволюционную деятельность до самого дня Вашего ареста.
В связи с этим, как нужно понять Ваше заявление о том, что с 1928 года Вы к активной троцкистской деятельности не возвращались?
Ответ: Я прошу разрешить мне изложить все события так, как они были. Я твердо решил дать до конца правдивые показания о моей контрреволюционной деятельности. Я действительно проводил активную контрреволюционную работу до самого дня моего ареста, причем эту свою борьбу с ВКП(б) и правительством я проводил самыми гнусными методами – методами вредительства в народном хозяйстве. Я об этом дам подробные показания. Тем не менее, мое заявление о том, что к активной троцкистской организационно-практической деятельности после 1928 г. я не возвращался, – правдиво и соответствует действительности.
Произошло это вследствие моей тяжелой болезни в течение 3-х с лишним лет. С 1928 по 1931 г. я болел в острей форме явлениями психостении. В связи с этим меня к активной работе в контрреволюционной организации не привлекали.
В течение 1928, 1929, 1930 г.г. Вы продолжали работать на ответственной работе в Наркомпочтеле в качестве ученого секретаря планового Управления, Нач<альника> Научно-Технического Управления, Директора института Связи и членом коллегии Наркомпочтеля.
Следствие располагает точными данными, что в эти годы Вы продолжали поддерживать организационную связь с деятелями троцкистского подполья.
Ваше заявление о том, что в течение этих лет Вы не принимали активного участия в контрреволюционной троцкистской деятельности, – не соответствует действительности.
Следствие не верит этим Вашим показаниям и предлагает Вам рассказать правду о своей контрреволюционной деятельности в эти годы.
Ответ: Я говорю правду. В течение 3-4-х лет я находился на специальном лечении, хотя и работал все это время. Врачи мне строго запретили переутомляться и особенно заниматься работой, связанной с большой тратой нервной энергии.
Однако и в эти годы я связи с троцкистской организацией не терял. Ввиду болезни меня не привлекали к активной подпольной работе, но все время дерзали в курсе деятельности троцкистов.
В течение этих трех лет я поддерживал связь с организацией через ШНЕЙДЕРА Виктора и МУСАТОВА Арсения, работавших в то время в Наркомпочтеле. Оба они являлись троцкистами, были непосредственно связаны со СМИРНОВЫМ И.Н. и вели активную контрреволюционную работу. ШНЕЙДЕР и МУСАТОВ информировали меня о расстановке троцкистских кадров в этот период, о маневренных декларациях и заявлениях троцкистов, в том числе и о двурушническом заявлении СМИРНОВА И.Н.
Пользуясь своим служебным положением, я оказывал всяческую помощь в устройстве на работу возвратившихся из ссылки троцкистов, в частности ЕФРЕТОВА.
ЕФРЕТОВА в 1930 году по возвращении его из ссылки я устроил на работу сначала в Политехникум Связи и позже в Наркомпочтель. Только в такой форме я был связан с троцкистской организацией в течение указанного периода времени.
Еще раз заявляю, что активной организационно-практической троцкистской работой я с 1928 года не занимался и до 1932 г. никакой другой контрреволюционной деятельности не проводил.
Вопрос: А с 1932 года?
Ответ: С 1932 года начался новый этап в моей контрреволюционной работе. С этого времени и до дня своего ареста я принимал активное участие в контрреволюционной вредительской деятельности, вступив в организацию правых. Начав борьбу с ВКП(б) в рядах троцкистов, я эту свою контрреволюционную работу кончил (вернее, органы НКВД моим арестом ее пресекли) уже в рядах контрреволюционной вредительской организации правых.
Вопрос: Каким образом вы вступили в организацию правых, кем вы были завербованы?
Ответ: Осенью 1932 года я был завербован в то время Наркомпочтелем РЫКОВЫМ А.И. для контрреволюционной вредительской деятельности в системе органов Наркомпочтеля.
Вопрос: Знал ли РЫКОВ ранее (до вербовки) о Вашей прежней активной троцкистской деятельности?
Ответ: Да. РЫКОВ очень хорошо знал о моей принадлежности к троцкистской организации. РЫКОВ знал о том, что я непосредственно связан со СМИРНОВЫМ И.Н. Именно на основе учета этих обстоятельств и, использовав их как повод для откровенных контрреволюционных разговоров, РЫКОВ и повел со мной переговоры об участии моем во вредительской работе в системе Наркомпочтеля.
Вопрос: Дайте подробные показания об обстоятельствах вербовки Вас РЫКОВЫМ в организацию правых?
Ответ: С осени 1932 г. РЫКОВ начал заметно проявлять ко мне больше внимания и всячески покровительствовать мне по службе. РЫКОВ даже предложил мне из Ленинграда вернуться снова на работу в Москву. Такого его отношения ко мне ранее не наблюдалось. Прямому предложению мне со стороны РЫКОВА о вступлении в организацию предшествовал ряд бесед, преследовавших цель прощупывания моих политических настроений. РЫКОВ в разговорах резко отрицательно отзывался о политике ЦК ВКП(б) и лично о СТАЛИНЕ. Я помню один с ним разговор, когда он в очень едких выражениях отзывался о принятом решении о развитии кролиководства. РЫКОВ постоянно высмеивал соц<иалистическое> соревнование. Вначале в осторожной, и затем все более и более в откровенной форме, РЫКОВ доказывал мне гибельность политики ЦК ВКП(б) и СТАЛИНА в вопросах коллективизации сельского хозяйства и индустриализации. Приводя конкретные примеры, он доказывал отсутствие сколько-нибудь правильного планирования народного хоз<яйст>ва, что финансы не увязываются с материальными фондами и т.д. Особенно озлобление против ЦК ВКП(б) проявлялось у РЫКОВА, когда наши разговоры с какой-либо стороны касались вопросов внутрипартийного режима, и особенно отношения ЦК ВКП(б) к троцкистам и правым. В эти моменты РЫКОВ извергал потоки самых резких и грубых ругательств по адресу руководителей партии и в особенности СТАЛИНА.
В одну из моих встреч с РЫКОВЫМ осенью 1932 года (во время служебного приезда в Москву) РЫКОВ, с несколько неожиданной даже для наших отношений откровенностью начал со мной разговор о том, что “настоящие большевики” не должны оставаться безразличными к гибельной для страны политике СТАЛИНА. Далее РЫКОВ мне подробно развил мысль, что в этих условиях никаких особых противоречий между троцкистами и правыми нет и не должно быть, что, наоборот, правые и троцкисты должны объединяться на основе совместной борьбы с ЦК ВКП(б) и СТАЛИНЫМ. Что борьба за смену нынешнего руководства партии и советского правительства требует объединенных усилий троцкистов и правых и других политически близких им групп.
Я тогда спросил РЫКОВА, в каких формах, по его мнению, должна выразиться борьба с ЦК ВКП(б), и считает ли он возможным возобновление активной агитационно-пропагандистской работы в рабочих массах для мобилизации их на выступления против политики ЦК ВКП(б). РЫКОВ мне ответил, что организация массовых выступлений рабочих при сложившейся политической ситуации, при существующем в стране режиме репрессий – дело совершенно безнадежное. Что о работе против ЦК ВКП(б) в массах пока нечего и думать, так как в этом случае немедленно обрушатся против правых и троцкистов самые жестокие репрессии и что открытые выступления против ЦК повлекут немедленное уничтожение кадров, борющихся против линии ЦК.
Исходя из этого они – правые – считают необходимым борьбу против СТАЛИНА вести в более осторожных формах и глубоко законспирированными методами.
Прежде всего, говорил РЫКОВ, всем сторонникам борьбы с нынешним руководством ВКП(б) и советского правительства, независимо от того, являются ли они троцкистами или правыми, необходимо раз навсегда уяснить и твердо усвоить, что их полезное участие в строительстве и подъеме народного хозяйства, культуры и благосостояния страны способствует укреплению престижа и авторитета СТАЛИНА в партии и народе и этим самым бьет и ослабляет их же собственные позиции в борьбе с ЦК ВКП(б) и СТАЛИНЫМ.
Далее РЫКОВ мне разъяснял, что ввод в эксплуатацию каждого нового индустриального предприятия, каждое новое достижение в области улучшения благосостояния страны, – усиливает в партии и народе веру в правоту СТАЛИНА и этим самым значительно затрудняет и осложняет борьбу против его гибельной политики. Иначе говоря, РЫКОВ прямо указывал на необходимость организации вредительства во всех областях народного хозяйства страны.
Вопрос: Давая Вам установки на проведение контрреволюционного вредительства, знал ли ранее РЫКОВ ваше отношение к этому вопросу?
Ответ: На основе ряда предыдущих разговоров РЫКОВ знал о моем враждебном отношении к политике ЦК ВКП(б). РЫКОВ знал, что я был и остался сторонником активной борьбы с ЦК ВКП(б) за смену существующего руководства партии и советского правительства.
Указание РЫКОВА на необходимость проведения вредительства в народном хозяйстве страны – не только не встретило возражения с моей стороны, а, наоборот, я тогда же (во время указанного разговора) выразил солидарность с этими взглядами РЫКОВА.
Вопрос: Давал ли вам лично РЫКОВ конкретное задание об организации контрреволюционного вредительства в системе органов связи?
Ответ: Да, я тогда же получил от РЫКОВА указание о проведении вредительской деятельности в системе органов Наркомпочтеля по месту моей работы в Ленинграде.
Вопрос: Дайте более подробные показания об этом задании РЫКОВА?
Ответ: РЫКОВ дал мне прямые указания о том, чтобы я в практической своей деятельности в качестве начальника Ленинградского Облуправления связи делал все возможное, чтобы срывать строительство и улучшение работы связи. В основном моя контрреволюционная вредительская работа в органах связи, согласно указаниям РЫКОВА, должна была проводиться в направлении: торможения, затяжки и срыва нового капитального строительства (прикрываясь для этих целей ссылками на недостаточность фондов или финансирования и т.д.), внесения путаницы в работу по планированию и т.д.
По вопросу о полученных мною от РЫКОВА указаниях о вредительской работе и проведенной мною контрреволюционной подрывной работе в системе органов Наркомпочтеля в Ленинградской области я дам дополнительные более подробные показания.
Вопрос: Давал ли вам РЫКОВ указания о вербовке в контрреволюционную организацию новых лиц для вредительской работы?
Ответ: РЫКОВ мне говорил, что к привлечению для контр революционной вредительской деятельности новых людей нужно подходить крайне осторожно, что для осуществления его вредительских установок в Ленинградской области мне – ТРОФИМОВУ – нет нужды в том, чтобы вербовать новых лиц, так как мое служебное положение (Нач<альника> Облуправления Связи) и без того предоставляет мне широкие возможности для вредительства в работе органов связи.
Вообще же РЫКОВ не исключал отдельные вербовки вполне проверенных, политически близких нам людей из числа членов партии, исключенных из ВКП(б), и других недовольных политикой ЦК ВКП(б) элементов.
При обсуждении вопросов о методах и формах моей вредительской деятельности в органах Наркомпочтеля РЫКОВ неоднократно подчеркивал, что надо уметь для своих политических целей использовать засоренность органов связи социально-чуждым элементом, жуликами, ворами, саботажниками и т.п., – путем покрывательства их фактической подрывной деятельности (проводимой ими даже в корыстных целях), – ни в коем случае, однако, не устанавливая организационной связи с этими элементами, чтобы себя не скомпрометировать.
Вопрос: Вы выполняли эти указания РЫКОВА во время своей работы в Ленинграде, в Казахстане?
Ответ: Да, выполнял. Я совершенно сознательно, в контрреволюционных целях покровительствовала во время моей работы в Ленинграде и в Казахстане саботажникам, всяким жульническим и т.п. элементам, в большом количестве работавшим в органах связи.
Вопрос: Следствие вернутся к вопросу об использовании Вами в контрреволюционных целях всяких преступных элементов, проводивших подрывную деятельность в органах Наркомсвязи.
Пока дайте показания о вашей работе по вербовке новых лиц в контрреволюционную организацию правых.
Ответ: В. Ленинграде я в контрреволюционную организацию никого не завербовал.
Вопрос: А в Казахстане?
Ответ: В Казахстане я вначале в течение ряда месяцев не занимался контрреволюционной подрывной деятельностью, а, наоборот, добивался положительных результатов и эффекта в работе органов связи.
Вопрос: А по истечении этих первых месяцев вашей работы в Казахстане?
Ответ: Позже я возобновил свою контрреволюционную деятельность еще с большей активностью. В Казахстане до моего ареста я проводил интенсивную контрреволюционную подрывную работу и нанес этим огромный вред народному хозяйству и культурному строительству СССР.
Вопрос: Чем в таком случае объясняется этот “временный перерыв” в Вашей контрреволюционной деятельности?
Ответ: В Казахстан я переехал после убийства КИРОВА.
РЫКОВ всячески форсировал мое назначение в Казахстан на должность Уполнаркомсвязи, будучи очень обеспокоенным за мою участь в случае моего оставления на работе в Ленинграде. Он мне говорил, что меня могут убрать из Ленинграда в порядке мероприятий по очистке города от неблагонадежных лиц.
Такой отъезд из Ленинграда безусловно отразился бы на отношении ко мне партийной организации в любом другом крае.
Несмотря, однако, на мой благополучный отъезд из Ленинграда и назначение в Казахстан в порядке обычной переброски (по мотивам делового характера) – я здесь, в Алма-Ата, встретил со стороны руководства партийной организации, и в особенности со стороны секретаря Крайкома МИРЗОЯНА, весьма настороженное отношение и явное недоверие.
Вот почему я в первый период (5-6 месяцев) своей работы в Казахстане не проявлял контрреволюционной активности, а, наоборот, старался всячески заслужить к себе доверие местной парторганизации.
Однако через некоторое время под влиянием РЫКОВА, в особенности после личной с ним встречи в марте м<еся>це 1936 года, я снова возобновил свою контрреволюционную деятельность и уже до самого своего ареста проводил активную подрывную деятельность в работе органов связи КССР.
Вопрос: По вопросу о вашей вредительской деятельности в Казахстане вы будете специально допрошены.
Дайте показания о проведенной вами работе по вербовое в контрреволюционную организацию новых лиц за время вашей работы в Казахстане?
Ответ: В Казахстане я в разное время вовлек в контрреволюционную организацию правых для вредительской деятельности в системе органов связи: РОЗЕНБЕРГА, ЛУГОВСКОГО, МУСАТОВА и БУРАСА.
РОЗЕНБЕРГ – нач<альник> планового отдела, был исключен с последнего курса Ленинградского института связи, был также исключен из комсомола за троцкистские проявления.
БУРАС – нач<альник> сектора радиофикации, по складу характера авантюрист и морально разложившийся человек.
ЛУГОВСКОЙ – экономист радиоотдела, окончил Ленинградский институт связи, где я заведовал кафедрой и читал лекции по связи. ЛУГОВСКОЙ до приезда в Казахстан работал со мной в Ленинграде. ЛУГОВСКОЙ еще до вовлечения мною его в контрреволюционную организацию был законченный контрреволюционер, способный на активные действия против ВКП(б) и советской власти. Высылка его из Ленинграда еще больше его озлобила.
МУСАТОВ Василий – главный инженер телеграфа (фактически директор телеграфа). МУСАТОВ также был выслан из Ленинграда. МУСАТОВ – троцкист, будучи студентом, в Ленинграде, выступал против ЦК ВКП(б) с троцкистских позиций. С МУСАТОВЫМ Василием меня еще связывала давнишняя дружба с его братом, известным троцкистом – Арсением Васильевичем МУСАТОВЫМ. Это все завербованные мною в контрреволюционную организацию правых лица.
Я имел в виду после соответствующей обработки завербовать еще ряд других лиц (из числа работников аппарата Наркомпочтеля), предпринимал в этом отношении практические шаги, однако до конца вербовочную работу в отношении этих лиц не довел.
По этому вопросу я дам дополнительные показания при следующем допросе.
Протокол допроса записан с моих слов верно и мною прочитан.
Допрос прерывается.
ДОПРОСИЛИ:
ЗАМ. НАРКОМВНУДЕЛ КССР –
СТ. МАЙОР ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ: (АНДРЕЕВ)
ПОМ. НАЧ. 4 ОТДЕЛА УГБ НКВД –
СТ. ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ: (САЖИН)
ВЕРНО:
СТАРШИЙ ИНСПЕКТОР 8 ОТДЕЛА ГУГБ –
ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ: Голанский (ГОЛАНСКИЙ)
РГАСПИ Ф, 17, Оп. 171, Д. 286, Л. 2-17.
[1] Возможно, речь идет о Л.С. Мамишвили-Мишкевиче.
