ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
от 3-го января 1935 года.
На вопросы, поставленные мне следствием о деятельности зиновьевской контрреволюционной организации – показываю:
зиновьевская контрреволюционная организация, участником которой я являюсь, сложившаяся в период 15 съезда партии, продолжала существовать вплоть до 1934 года.
При всем разнообразии характера связи между членами организации в прошлом и в последнее время организация строилась на обособлении среды участников оппозиции 25-27 г.г. как державшихся непартийной точки зрения на свою роль в прошлом, на стремлении взаимно “сохранить” друг друга от “слишком хлестких ударов партии” по участникам оппозиции, на особом взаимном доверии и симпатии и т.п.
Это было действием, направленным к ослаблению ударов партии по ее врагам, носило характер организации, ослаблявшей единство партии, т.е. антипартийной, антисоветской, контрреволюционной.
Из членов этой организации я лично в период 1928-30 г.г. был связан с М. ЯКОВЛЕВЫМ, Вл. ЛЕВИНЫМ, РУМЯНЦЕВЫМ, МОРОЗОВЫМ, НАТАНСОН, М. ЛЕВИНЫМ, НОТМАНОМ; в Москве – с ЗИНОВЬЕВЫМ, КАМЕНЕВЫМ, ГЕРТИКОМ, ЕВДОКИМОВЫМ.
В период 1930-34 г.г. я поддерживал связь со следующими членами этой организации: 1) в Ленинграде – с ЯКОВЛЕВЫМ М., ЦВИБАКОМ, полагаю, что членом ее был НОТМАН (об остальных членах ленинградской организации покажу отдельно). 2) В Москве – с ЛЕЛЕВИЧЕМ, САФАРОВЫМ, ТАТАРОВЫМ, ЗАКС-ГЛАДНЕВЫМ. Полагаю, что членом организации был НАУМОВ.
Формы связи этого периода заключались во взаимной поддержке “людей, прошедших одинаковый путь”, особом доверии друг другу, позволявшем между собой откровеннее, чем с другими членами партии, обсуждать свои несогласия с линией партии по тем или другим вопросам. Взаимной оценке друг друга как “людей, хотя и ошибающихся, но могущих быть особо полезными для революции” и якобы часто несправедливо гонимых партией и не могущих по причине недоверия к ним говорить в партии полным голосом.
Связи осуществлялись в этот период по принципу, так сказать, “цепочки” по следующим линиям: я – М. ЯКОВЛЕВ, я – ЦВИБАК – ТАТАРОВ (последний в Москве), я – ЛЕЛЕВИЧ, я – ЛЕЛЕВИЧ – НАУМОВ, я – ЛЕЛЕВИЧ – ВУЙОВИЧ – ВОРОНСКИЙ (с последним встречался в 1931-32 г.г.), я – КАНАТЧИКОВ – М. КАРПОВ (все это в Москве), я – М. ЯКОВЛЕВ – Т. ВОЛЬПЕ.
Связи эти носили разнообразный характер, от разговоров на темы о тех или иных “недочетах” партийной политики до персональной “взаимопомощи в беде” и “особой симпатии” не только по линии “дооппозиционного знакомства” или общих интересов, но и “взаимной амнистии и общей информации.
Так создавалась замкнутая среда, укреплялись старые связи оппозиционеров, культивировалось отрицательное отношение к партруководству.
Конкретно пока для примера: разговоры между мной и ЛЕЛЕВИЧЕМ о недостаточной политической остроте современной литературы, что порождалось, де, неумением партийного руководства литературой “развязать” скованную РАППом последнего периода литературную мысль, разговор САФАРОВА со мной, когда он, осуждая линию в едином фронте французск<ой> и голланд<ской> ком<мунистической> партии, отрицательно отзывался о компартиях Запада вообще, разговор: я – ЯКОВЛЕВ – САФАРОВ о съезде писателей, когда я говорил о съезде как об общем взаимовосхвалении, а САФАРОВ скептически об общем характере современной литературы.
Разговоры в 30 г., я – ЦВИБАК – НОТМАН, о якобы разногласиях в ЦК.
Разговор с Т. ЕЛЬКОВИЧ о долгой “ссылке” ее брата ЕЛЬКОВИЧА на Урал.
“Особое” мое сочувствие ТАТАРОВУ при его исключении из партии в 1933 году.
“Сочувствие” ЯКОВЛЕВА при разборе в КК дел ЦВИБАКА, НОТМАНА и моего или при моем исключении из ВКП(б) в 1932 году.
Мои разговоры с Т. ВОЛЬПЕ, с одной стороны, и с ЛЕЛЕВИЧЕМ, с другой, о “расправе” со мной как с б<ывшим> оппозиционером, по поводу моего исключения за троцкистскую контрабанду в 1932 г. (с чем, впрочем, ВОЛЬПЕ не соглашалась).
Общее настроение обиды у КАНАТЧИКОВА на свое положение в литературе (в разговоре со мной).
Иногда это носило характер внешне “невинный”: доставка ЕВДОКИМОВУ мною книг по просьбе ЯКОВЛЕВА; расспросы мною и ЛЕЛЕВИЧЕМ ВОРОНСКОГО о его ссылке, возвращении в партию и т.п.; вечерники с участием б<ывших> оппозиционеров: НАУМОВ, ЛЕЛЕВИЧ или ДОМБСКИЙ, ЛЕЛЕВИЧ или ВОРОНСКИЙ, ВУЙОВИЧ, ЛЕЛЕВИЧ или ТАТАРОВ, КАРПОВ, КАНАТЧИКОВ по случаю моего приезда в Москву; проводы мною и ЯКОВЛЕВЫМ ВОЛЬПЕ в Донбасс – все это с разговорами литературными и “дружескими”, но все это подчеркивало особую дружбу “бывших ленинградцев” не только по линии старых знакомств и общих интересов по литературе или истории, но и совместных переживаний и оппозиции.
Все это спаивало в последнее время зиновьевцев разных оттенков и создавало чуждую партии среду, служившую конденсатором настроений, враждебных организационной и политической линии партии.
Все это, равно как и неискренность всяческих “разоружений” 1927-1928 г.г. и недостаточное разоблачение и ошельмование своего прошлого, питало в рядах б<ывших> оппозиционеров контрреволюционные идеи и настроения и приводило известные элементы оппозиции к прямым контрреволюционным действиям с расчетом на широкое сочувствие во всей бывшей оппозиционной среде и гнусному убийству С.М. КИРОВА выходцем из зиновьевской оппозиции НИКОЛАЕВЫМ.
За все последствия своей контрреволюционной деятельности все сохранившие связи зиновьевцы несут полную политическую, моральную и юридическую ответственность, я в том числе, и не на последнем месте, как практически сделавший много для “морального” и политического сближения б<ывших> оппозиционеров 1925-27 г.г., сохранивших свое антипартийное к.-р. организационное и идейное лицо до последнего времени.
Написано собственноручно – ГОРБАЧЕВ.
ДОПРОСИЛ:
НАЧ. 1 ОТД. СПО УГБ – ЛУЛОВ.
Верно: В. Стойко
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 126, Л. 228-232.
