ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
произвед<енного> РУТКОВСКИМ 25 декабря 1934 года.
Вопрос: Следствием установлено, что Вы сохранили до последних дней враждебные партии настроения. Подтверждаете ли Вы это?
Ответ: Я считал, что в основном политика партии верна, но не был согласен с оценкой XIV партийным съездом идейно-политических установок зиновьевцев в крестьянском вопросе. Я также придерживался мнения, что ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ могут и должны быть использованы более широко на работе партии.
Вопрос: Какие функции Вы выполняли в нелегальной антипартийной деятельности зиновьевской организации с XV съезда партии до последнего времени?
Ответ: В начале 1928 года я вместе с ЯРОСЛАВОМ и ГЕРТИКОМ послали из Ташкента ЗИНОВЬЕВУ письмо от имени ташкентской группы зиновьевцев. В этом письме мы отмечали значительное полевение политики Центрального Комитета партии и необходимость зиновьевской группе приблизиться к партии, но не растворяться в ней.
Там же в Ташкенте я первое время после XV съезда поддерживал связи с высланными троцкистами в целях взаимной информации, в частности, получил от них листовку, в которой излагались взгляды ЗИНОВЬЕВА на текущие моменты политики партии.
Эту листовку я передал ГЕРТИКУ, а он переслал ее в Москву ЗИНОВЬЕВУ. Связи с троцкистами я порвал окончательно в 1928 году. В начале 1930 года я привез из Ташкента от РЕЙНГОЛЬДА письмо КАМЕНЕВУ. Содержание этого письма мне неизвестно, возможно, что оно имело личный характер.
В дальнейшем я организационно ни с кем из зиновьевцев связан не был и поручений ни от кого из них не получал, но принимал участие в антипартийных разговорах с ними, и это давало право зиновьевцам считать меня своим человеком.
Из политических разговоров с ЗИНОВЬЕВЫМ помню следующие:
В один из моих приездов в Москву из Ташкента, кажется, зимой 1929 года, я разговаривал с ЗИНОВЬЕВЫМ о событиях в Афганистане. ЗИНОВЬЕВ считал, что одной из причин неудач Амманул-Хана являются неправильные советы СТАРКА, который дает их, руководствуясь неверными директивами т. СТАЛИНА. Кажется, в 1930 году при обсуждении продовольственного положения в Казахстане – ЗИНОВЬЕВ заметил: “Во что обходится стране ГОЛОЩЕКИН, который сидит секретарем по воле СТАЛИНА”.
Позже, примерно весной 1932 года при разговоре моем с ЗИНОВЬЕВЫМ о германских событиях последний считал, что революционные возможности в Германии недостаточно использовываются Коминтерном из-за боязни испортить государственные отношения между СССР и Германией вследствие неправильной политики руководства партией, вытекающей из принципиальных установок строительства социализма в одной стране. События на Сев<ерном> Кавказе в 1932 г. рассматривались ЗИНОВЬЕВЫМ как следствие прежней недостаточной борьбы партии с кулацкими настроениями, существовавшими внутри партии.
После ликвидации ТКП, возглавляемой КОНДРАТЬЕВЫМ, ЧАЯНОВЫМ [2] и др<угими>, ЗИНОВЬЕВ говорил, что он сигнализировал партии еще в 1926 году об опасности устряловщины в стране, написав на эту тему специальную статью в журнале “Большевик”.
После возвращения ЗИНОВЬЕВА из Кустаная я видел его всего лишь один раз в конце марта 1934 года. Говорил с ним мало. Он рассказывал мне о своих настроениях в связи с его выступлением, вынесенных [2] на XVII съезде партии. От этого свидания и разговора с ним у меня осталось впечатление, что ЗИНОВЬЕВ искренне примирился с партией и хочет сработаться с ней.
Критикуя политику партии и партийное руководство, ЗИНОВЬЕВ во всех разговорах со мной не противопоставлял политике партии собственную положительную платформу.
Вопрос: В протоколе от 11 декабря с<его> г<ода> Вы показали, что у БАКАЕВА и ГОРШЕНИНА сохранилось недовольство партийным руководством. Расскажите подробно, в чем оно заключалось?
Ответ: Должен оговориться, что антипартийные настроения БАКАЕВА были присущи в равной мере и мне лично. Все разговоры с ним у меня сводились к мелкой критике политики партии по текущим вопросам. Их можно квалифицировать как обывательское брюзжание и сплетни.
Другое дело – ГОРШЕНИН. Его антипартийные настроения были более глубоко оформленными, критикуя политику партии, он всегда подкреплял эту критику цифрами, доказывая, что наше строительство обходится стране страшно дорого и что партия не умеет вести рационально хозяйство страны.
Что касается наших разговоров в квартире ГОРШЕНИНА в феврале 1933 г., могу дополнительно сообщить, что антипартийная сущность их сводилась к обвинению партии в излишней жестокости по отношению к зиновьевцу ГЕРТИКУ Артему, арестованному, как нам тогда казалось, без достаточного основания, в крайне тяжелый для него момент – смерти жены. Кроме того, КОСТИНА рассказывала присутствовавшим о своем разговоре с т. ЯРОСЛАВСКИМ по поводу ее исключения из партии и об исключении из партии и аресте ГЕРТИКА. Она нам сообщила, что, по словам ЯРОСЛАВСКОГО, ГЕРТИК исключен из партии за услуги, оказанные зиновьевской фракции.
Из всего сказанного нам КОСТИНОЙ было ясно, что в разговоре с тов. ЯРОСЛАВСКИМ она отрицала существование зиновьевской фракции. Тов. ЯРОСЛАВСКИЙ не настаивал на ее существовании, но считал, что связи между б<ывшими> зиновьевцами сохранились, и предупредил, что это дело надо прекратить. –
ДОПРОСИЛ РУТКОВСКИЙ.
Верно: Чурбанова
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 121, Л. 190-193.
[1] В тексте ошибочно – “Саяновым”.
[2] Так в тексте.
