СТЕНОГРАММА

УТРЕННЕГО ЗАСЕДАНИЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ

ВЕРХСУДА СОЮЗА ССР

от 21 августа 1936 г.

 

КОМЕНДАНТ: Суд идет, прошу встать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Садитесь, пожалуйста, заседание продолжается.

Подсудимый Гольцман. Ваши показания о ваших переговорах с Троцким и дополнительных директивах вы подтверждаете? 

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, пожалуйста, когда вы впервые встретилась со Смирновым?

ГОЛЬЦМАН: Кажется, в 1931 году.

ВЫШИНСКИЙ: Вы, значит, знакомы со Смирновым с 1931 года?

ГОЛЬЦМАН: Нет. Я знаком с ним с 1918 года.

ВЫШИНСКИЙ: Я и спрашиваю вас, когда вы впервые встретились со Смирновым?

ГОЛЬЦМАН: В 1918 году.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, с 1918 года вы уже довольно хорошо знали Смирнова?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: На какой почве?

ГОЛЬЦМАН: Мы работали вместе в армии.

ВЫШИНСКИЙ: Потом?

ГОЛЬЦМАН: Работали в армии до 20 года. Потом встречались время от времени.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы примкнули к троцкистской организации? 

ГОЛЬЦМАН: Я считаю, с 1926 года.

ВЫШИНСКИЙ: И с тех пор не порывали с ним?

ГОЛЬЦМАН: После того, как я апеллировал, я порвал с троцкизмом. 

ВЫШИНСКИЙ: Формально порвали?

ГОЛЬЦМАН: Но встречался со Смирновым.

ВЫШИНСКИЙ: Только со Смирновым?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Больше ни с кем?

ГОЛЬЦМАН: Встречался со знакомыми, но не в смысле…

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю, с членами троцкистской организации, кроме Смирнова, встречались?

ГОЛЬЦМАН: Не могу сказать, может быть, и встречался, но не по троцкистской работе.

ВЫШИНСКИЙ: Как произошло получение вами поручения от Смирнова о связи с Троцким?

ГОЛЬЦМАН: В 1931 году я случайно встретил Смирнова, который сказал мне…

ВЫШИНСКИЙ: Случайно встретили?

ГОЛЬЦМАН: Он был сослан, я не знал, где он.

ВЫШИНСКИЙ: А как же вы его встретили?

ГОЛЬЦМАН: На улице.

ВЫШИНСКИЙ: Случайно встретили?

ГОЛЬЦМАН: Да. Он сказал, что работает в Саратове и что, если я хочу его видеть, то я могу это сделать, так как он часто приезжает, и мы можем встретиться у его матери.

ВЫШИНСКИЙ: Вы пожелали его увидеть?

ГОЛЬЦМАН. В 1932 году я его увидел. Пришел к нему, мы с ним поговорили, и я сказал ему, что вскоре меня хотят командировать за границу, но я отказываюсь, еду не с охотой. Он мне советовал ехать.

ВЫШИНСКИЙ: Почему он советовал вам?

ГОЛЬЦМАН: Тогда он не говорил ничего.

ВЫШИНСКИЙ: А вас не заинтересовало, почему Смирнов советует вам ехать за границу?

ГОЛЬЦМАН: Нет, потому что я ничего не знал.

ВЫШИНСКИЙ: Просто советовал так, потому что хорошо проехаться за границу?

ГОЛЬЦМАН: Ведь меня командировали.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не хотите ехать, а он вам говорит: хорошо бы поехать. Почему он настаивал?

ГОЛЬЦМАН: Он не настаивал, а советовал.

ВЫШИНСКИЙ: Вот если бы мне сегодня сказали: хорошо бы вам пойти погулять в парк культуры и отдыха, я бы поинтересовался, почему мне это советуют. Так и здесь. Вам Смирнов советовал ехать за границу. Почему?

ГОЛЬЦМАН: Я не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: И вас это не заинтересовало?

ГОЛЬЦМАН: Нет,

ВЫШИНСКИЙ: Нисколько?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Раз Смирнов так думает, пусть так думает. Вас это не касается.

ГОЛЬЦМАН: Я полагаю, что он знал о том, что я часто выезжал за границу.

ВЫШИНСКИЙ: Тем более не нужно говорить: хорошо, если бы ты поехал.

ГОЛЬЦМАН: Он тогда ничего не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: А вы его спрашивали?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Он сказал: поезжайте, и на этом дело кончилось?

ГОЛЬЦМАН: Нет, я сказал: я подумаю.

ВЫШИНСКИЙ: Вот, вот, я подумаю! Значит Смирнов вам посоветовал ехать? Вы сказали: я подумаю. Следовательно, выходит, что Смирнов сделал какое-то предложение?

ГОЛЬЦМАН: Никакого.

ВЫШИНСКИЙ: О чем же тогда вам думать?

ГОЛЬЦМАН: Поехать или не поехать.

ВЫШИНСКИЙ: А он вам предлагал?

ГОЛЬДМАН: Не предлагал, а советовал.

ВЫШИНСКИЙ: Да, советовал, а вы думали принять совет или не принять? 

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Т.е. принять предложение или не принять?

ГОЛЬЦМАН: Я говорю о совете, а не о предложении.

ВЫШИНСКИЙ: Долго вы думали?

ГОЛЬЦМАН: Нет, я тут же ему сказал, что я поеду.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, приняли совет?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Что же, он вам сказал, чтобы вы перед отъездом зашли к нему, а зачем – он вам не сказал? 

ГОЛЬЦМАН: Он не говорил мне, зачем.

ВЫШИНСКИЙ: А Вы как это поняли предложение?

ГОЛЬЦМАН: Никак.

ВЫШИНСКИЙ: Вы когда едете куда-нибудь, – вы всегда ко всем знакомым заходите?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, он вам предложил перед отъездом за границу к нему прийти, а вы как это поняли предложение – в связи с троцкистскими задачами или нет?  

ГОЛЬЦМАН: Я знал его настроения.

ВЫШИНСКИЙ: Какие его настроения?

ГОЛЬЦМАН: Оппозиционные.

ВЫШИНСКИЙ: Этого мало.

ГОЛЬЦМАН: Я знал, что он отрицательно относятся к коллективизации.

ВЫШИНСКИЙ: Не в этом дело. Вы знали, что СМИРНОВ – троцкист, когда с ним разговаривали?

ГОЛЬЦМАН: Нет, не знал. 

ВЫШИНСКИЙ: Через несколько минут вы увидите, что вы сейчас говорите то, что не соответствует действительности, и вам будет неудобно. Вы утверждаете, что не знали при встрече со СМИРНОВЫМ, что он троцкист?

ГОЛЬЦМАН: Я знал, что он оппозиционно настроен.

ВЫШИНСКИЙ: А вы знали, что он один из крупнейших организаторов троцкистской группы?

ГОЛЬЦМАН: Это я знал.

ВЫШИНСКИЙ: Как же выходит по-вашему – организатор троцкистской группы, а сам не троцкист.

ГОЛЬЦМАН: Я знал, что он отошел от троцкистской группы.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы с ним разговаривали, вы знали, что он организатор троцкистской группы?

ГОЛЬЦМАН: Я знал, что он крупный организатор троцкистской группы был в 1927 г., а в это время я думал, что он отошел.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы пришли к нему, что он вам сказал?

ГОЛЬЦМАН: Когда я пришел вторично.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы перед отъездом были и еще раз были?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Когда же вторично были?

ГОЛЬЦМАН: Я с ним впервые встретился в 31 г.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы еще с ним встретились после вашей случайной встречи на улице?

ГОЛЬЦМАН: Потом я встретился у его матери.

ВЫШИНСКИЙ: Как вы туда попали?

ГОЛЬЦМАН: Он мне дал адрес своей матери.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, было условлено.

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А у него у самого не было квартиры?

ГОЛЬЦМАН: Не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: А почему вы его не спросили, почему вы должны с ним встретиться у его матери, а не у него на квартире? 

ГОЛЬЦМАН: Потому что он тогда работал в Саратове.

ВЫШИНСКИЙ: Он жил тогда в Саратове, а почему вы знали, что в такой-то день он обязательно будет у своей матери?

ГОЛЬЦМАН: При случайной встрече на улице, я сказал ему, что я уезжаю за границу, мне дают командировку, но окончательно я еще не решил – ехать иди нет, а он мне советовал ехать.

ВЫШИНСКИЙ: Почему советовал?

ГОЛЬЦМАН: Не знаю почему.

ВЫШИНСКИЙ: Вас это не заинтересовало?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы дали ему согласие, что поедете?

ГОЛЬЦМАН: Да. Вторично уже перед отъездом.

ВЫШИНСКИЙ: Первый раз когда?

ГОЛЬЦМАН: Это уже второй раз.

ВЫШИНСКИЙ: Меня интересует, первый раз когда вы встретились?

ГОЛЬЦМАН: Я зашел к матери Смирнова, и там он был. 

ВЫШИНСКИЙ: Случайно?

ГОЛЬЦМАН: Не знаю, случайно или нет.

ВЫШИНСКИЙ: Первый раз на квартире случайно встретились. На квартире матери случайно были?

ГОЛЬЦМАН: Я не знаю, случайно.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, первый раз после того, как вы на улице встретились со Смирновым, второй раз вы встретились с ним на квартире у матери по предварительному сговору со Смирновым?

ГОЛЬЦМАН: Да, до предварительному сговору.

ВЫШИНСКИЙ: Вы со Смирновым сговорились, что встретитесь у матери?

ГОЛЬЦМАН: Он говорил, что мы встретимся, если я буду в таком-то часу у матери.

ВЫШИНСКИЙ: Он в Москве не живет и бывает в таком-то часу у матери. Значит, в Москву приезжает и не поселяется у матери, а бывает только в определенные часы. Значит, у него две квартиры. Бывает у матери только в известные часы.

ГОЛЬЦМАН: Он может жить в гостинице.

ВЫШИНСКИЙ: Правильно, почему же он нас не пригласил в гостиницу?

ГОЛЬЦМАН: Он мог жить не в одной.

ВЫШИНСКИЙ: В разных, значит. У него могло быть не одно место. Значит, вы условились со Смирновым при приезде в Москву, что, если желаете встретиться, вы можете быть на квартире у матери. Значит, в один из таких дней вы отправились к матери и застали там Смирнова?

ГОЛЬЦМАН: Застал Смирнова.

ВЫШИНСКИЙ: Он долго там был?

ГОЛЬЦМАН: Не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: По каким делам он приехал в Москву?

ГОЛЬЦМАН: Оказалось, что он уже тогда работал в Москве, я этого не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Если он работал, значит где-то жил в Москве. А встречались где?

ГОЛЬЦМАН: Я не знаю. Встречались у матери, но не знаю, где он жил.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сказали, что он работал в Москве, но вы встречались у матери?

ГОЛЬЦМАН: Я этого не знал, не знал его квартиры. 

ВЫШИНСКИЙ: Но узнали, что он жил в Москве.

ГОЛЬЦМАН: Когда с ним повидался.

ВЫШИНСКИЙ: Вам не было странно, что человек живет в Москве, а встречается на другой квартире?

ГОЛЬЦМАН: Нет, не было странно. 

ВЫШИНСКИЙ: Не потому ли он предлагал встречать<ся> у матери, не желая, чтобы вы к нему на квартиру ходили?

ГОЛЬЦМАН: Нет, не предполагал [1].

ВЫШИНСКИЙ: (Обращается к Председателю) Можно Смирнова спросить? Обвиняемый Смирнов, вы действительно встречались на квартире у матушки с Гольцманом?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А в это время жили в Москве?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У Вас была своя квартира, почему не устроили встреч<у> у себя на квартире?

СМИРНОВ: Я часто бывал у матери. У меня на квартире бывали Тер-Ваганян и другие.

ВЫШИНСКИЙ: Вы признали, что Гольцман был самим законспирированным человеком в организации. Вы помните это признание?

СМИРНОВ: Я помню показания 10 мая. Насчет точной формулировки в отношении конспирации я не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Вы его конспирировали?

СМИРНОВ:  Я сказал.

ВЫШИНСКИЙ: Я сказал или ответил? Можно в первый раз сказать, а сейчас нужно отвечать.

СМИРНОВ: Нет, я ГОЛЬЦМАНА не конспирировал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы говорили на предварительном следствии, что вы его конспирировали.

СМИРНОВ: Точной формулировки я не помню. Прошу зачитать.

ВЫШИНСКИЙ: Прежде, чем огласить, я спрошу вас: вы отрицаете, что вы, СМИРНОВ, держали ГОЛЬЦМАНА на конспиративном положении?

СМИРНОВ: Не держал. Он выполнял поручения…

ВЫШИНСКИЙ: Вы признаете, что ГОЛЬЦМАН вами был законспирирован?

СМИРНОВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Вы отрицаете ваши показания об этом?

СМИРНОВ: Я прошу огласить эти показания.

ВЫШИНСКИЙ: Оглашу я потом, а сейчас отвечайте на мой вопрос.

СМИРНОВ: Я говорил…

ВЫШИНСКИЙ: Вам известен был ГОЛЬЦМАН как скрытый троцкист?

СМИРНОВ: Я не знаю, ГОЛЬЦМАН исключался из партии или нет.

ВЫШИНСКИЙ: В томе 29 (л. д. 7) имеются показания СМИРНОВА, которые разрешите огласить. Это – тот самый протокол, где СМИРНОВ отрицает все подряд, даже отрицает то, что он вчера, наконец, признал. Это – первый протокол допроса от 20-го мая 1936 г. (каждая страница подписана СМИРНОВЫМ), где СМИРНОВ все время говорит: «я это отрицаю», «я это отрицаю», «я это отрицаю» – все время отрицает. Вы помните этот протокол?

СМИРНОВ: Помню.

ВЫШИНСКИЙ: Вам задан был на следствии вопрос: «Нами вскрыты участники вашей троцкистской организации, законспирированные в ВКП(б) троцкисты, действовавшие под Вашим руководством, осуществлявшие ваши поручения по троцкистской деятельности, как в СССР, так и за границей. Вы это признаете?»

СМИРНОВ: Я тогда…

ВЫШИНСКИЙ: Что вы скажете сейчас, после вчерашнего вашего показания? Признаете это?

СМИРНОВ: Я не понимаю, что там признавать…

ВЫШИНСКИЙ: Что вы скрывали законспирированных троцкистов, находящихся еще тогда в рядах ВКП(б), и что вы давали им поручения?

СМИРНОВ: Я давал ГОЛЬЦМАНУ поручения в 1932 г.

ВЫШИНСКИЙ: Вы давали поручения?

СМИРНОВ: Давал.

ВЫШИНСКИЙ: Был ГОЛЬЦМАН законспирирован?

СМИРНОВ: Верно, он не был обнаружен, но особой конспирации не было.

ВЫШИНСКИЙ: Я удовлетворен вашим ответом. Вам говорил следователь на предварительном следствии: «Я неоднократно предлагал вам назвать этих законспирированных троцкистов. В последний раз предлагаю назвать этих лиц». Вы ответили: «Никого из законспирированных троцкистов я не знаю. Мне известен не вскрытый до последнего времени троцкист ГОЛЬЦМАН Эдуард». Подтверждаете это?

СМИРНОВ: Подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, ГОЛЬЦМАН Эдуард есть один из законспирированных троцкистов, кроме которого вы никого не знаете. Правильно?

СМИРНОВ: Так выходит.

ВЫШИНСКИЙ: Так вот, Эдуард Соломонович ГОЛЬЦМАН, вы были законспирированным членом троцкистской организации, действовавшим под руководством СМИРНОВА? Признаете вы себя виновным в этом?

ГОЛЬЦМАН: Я не знал, что я законспирирован.

ВЫШИНСКИЙ: Подождите, объяснения потом. Я спрашиваю, Вы были законспирированным членом троцкистской организации, действовавшей под руководством Смирнова? Признаете вы себя здесь перед пролетарским судом в этом виновным или нет?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вот так и надо было с самого начала, я вас предупреждал поменьше лукавить. Вы встречались, следовательно, на квартире матери Смирнова, а не на его квартире?

ГОЛЬЦМАН: Не на его.

ВЫШИНСКИЙ: Из конспиративных соображений?’

ГОЛЬЦМАН: Я не знал, живет ли он…

ВЫШИНСКИЙ: Я вас спрашиваю, вы ходили к Смирнову на квартиру или не ходили?

ГОЛЬЦМАН:  Раз я не знал, живет ли он здесь, я не мог ходить… 

ВЫШИНСКИЙ: Ходили или не ходили?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: На квартиру матери ходили?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит знали, где живет?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, выходит, что ходили. Из каких целей, из конспиративных? 

ГОЛЬЦМАН: Я не знал…

ВЫШИНСКИЙ: Признаете вы себя виновным, что вы из конспиративных целей встречались со Смирновым как главарем троцкистской организации на квартире у его матери?

ГОЛЬЦМАН: Из всего этого вытекает, что да.

ВЫШИНСКИЙ: Да или нет?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Расскажите, какие разговоры со Смирновым вели у него на квартире?

ГОЛЬЦМАН: Первый раз?

ВЫШИНСКИЙ: Сначала первый, а потом второй раз.

ГОЛЬЦМАН: Первый раз, что пришел к нему посоветоваться, так как мне предлагают поездку за границу, я тогда колебался, ехать или не ехать. 

ВЫШИНСКИЙ: Но вы уже при встрече с ним на улице согласились ехать. 

ГОЛЬЦМАН: Это было в 1931 году, когда я его встретил на улице, тогда я еще не согласился, так как не знал об этой поездке, я ему сказал, что хочу его повидать.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы встретили его в 1931 г. на улице, был разговор о поездке за границу?

ГОЛЬЦМАН: Нет, я не мог тогда предполагать, что мне предложат поехать.

ВЫШИНСКИЙ: Так значит разговор о поездке за границу был при второй встрече, на квартире?

ГОЛЬЦМАН: Первый раз я встретил Смирнова на улице в 31 г., второй раз встретился с ним на квартире матери в 32 г., и третья встреча относится тоже к этому периоду 32 г.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, о предполагаемой командировке вы говорили при второй встрече?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Зачем вы к нему пошли разговаривать?

ГОЛЬЦМАН: Он меня просил к нему зайти перед отъездом.

ВЫШИНСКИЙ: Какой был разговор по существу у матери на квартире? 

ГОЛЬЦМАН: Тогда никаких разговоров не было…

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы сказали, что должны ехать за границу, но колеблетесь, он вам сказал – езжайте, вы что ответили?

ГОЛЬЦМАН: После некоторого раздумья я сказал – хорошо, поеду.

ВЫШИНСКИЙ: Ему важно было, вы поедете или нет?

ГОЛЬЦМАН: Как потом оказалось…

ВЫШИНСКИЙ: Не как потом, а как тогда оказалось?

ГОЛЬЦМАН: Мне тогда не было известно, важно это было ему или нет. 

ВЫШИНСКИЙ: Как же так – вам не было известно, тогда зачем вы к нему приходили разговаривать?

ГОЛЬЦМАН: Он говорил, чтобы я зашел.

ВЫШИНСКИЙ: Так вот о чем говорили тогда вы?

ГОЛЬЦМАН: Я сказал, что поеду, что должен ехать…

ВЫШИНСКИЙ: Это я знаю, потом сказали до свидания и ушли. Расскажите, о чем говорили?

ГОЛЬЦМАН: Я точно не помню, о чем говорили.

ВЫШИНСКИЙ: О погоде говорили?

ГОЛЬЦМАН: Я не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не помните, какая погода тогда была?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Еще о чем говорили?

ГОЛЬЦМАН: В этот раз не помню.

ВЫШИНСКИЙ: А может быть все-таки припомните? 

ГОЛЬЦМАН: Может быть, говорили о настроениях.

ВЫШИНСКИЙ: О каких говорили настроениях – ваших, его? 

ГОЛЬЦМАН: Его и моих.

ВЫШИНСКИЙ: Какие же у вас были настроения? Это было весною, летом?

ГОЛЬЦМАН: Было летом.

ВЫШИНСКИЙ: Значит настроения были какие?

ГОЛЬЦМАН: Настроения были довольно оппозиционные. 

ВЫШИНСКИЙ: Оппозиционные по отношению к лету? 

ГОЛЬЦМАН: Нет, по отношению к коллективизации.

ВЫШИНСКИЙ: А по отношению к индустриализации?

ГОЛЬЦМАН: К индустриализации – нет.

ВЫШИНСКИЙ: Это вы признавали?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А коллективизацию признавали?

ГОЛЬЦМАН: Признавал, но признавал, что слишком форсированным темпом она идет.

ВЫШИНСКИЙ: А еще о чем-нибудь вы говорили? Говорили вы о чем-либо более существенном?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А вы не выясняли, {разделяет в это время Смирнов} продолжает ли Смирнов занимать троцкистские позиции?

ГОЛЬЦМАН: В отношении к коллективизации он выражал такое же мнение. 

ВЫШИНСКИЙ: Троцкистское?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Так что, по вашему мнению, он был троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: По настроению, да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы говорите, что он с троцкизмом порвал, а по настроению был троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Я тоже порвал с троцкизмом и тоже по настроению был троцкистом. (смех в зале)

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы были – два единомышленника?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, можно сказать, что, несмотря на то, что {выяснено} вы и Смирнов формально порвали с троцкизмом, вы остались троцкистами? 

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Чем кончился ваш разговор?

ГОЛЬЦМАН: Я ушел, а он остался.

ВЫШИНСКИЙ: Перед уходом он просил вас о чем-нибудь?

ГОЛЬЦМАН: Нет. Он еще раньше просил меня зайти еще раз.

ВЫШИНСКИЙ: А второй раз вы зашли к нему?

ГОЛЬЦМАН: Зашел.

ВЫШИНСКИЙ: Опять случайно?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали, что он будет на этой квартире?

ГОЛЬЦМАН: Знал.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

ГОЛЬЦМАН: Потому что он мне сказал, что он бывает там на квартире. 

ВЫШИНСКИЙ: Каждый день бывает? Или по четным или нечетным дням?

ГОЛЬЦМАН: Я знал, что там я могу его встретить. 

ВЫШИНСКИЙ: Каждый день?

ГОЛЬЦМАН: Я говорю откровенно.

ВЫШИНСКИЙ: Я тоже говорю откровенно. Короче говоря, вы зашли к нему в заранее условленный день, а не случайно?

ГОЛЬЦМАН: Не случайно.

ВЫШИНСКИЙ: Много не говорите – коротко. Значит, вы знали, что в известное время вы его там застанете?

ГОЛЬЦМАН: {Значит} Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это была смирновская троцкистская явка?

ГОЛЬЦМАН: Как теперь выясняется, да.

ВЫШИНСКИЙ: А раньше вы этого не понимали? Сколько вам лет?

ГОЛЬЦМАН: 52 года, т.е. 54.

ВЫШИНСКИЙ: Только?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Не больше? И вы не понимали, что это есть явка?

ГОЛЬЦМАН: Я не знал, что он живет в Москве.

ВЫШИНСКИЙ: Теперь вы понимаете, как обстояло дело?

ГОЛЬЦМАН: Я не знал, что он имел квартиру в Москве.

ВЫШИНСКИЙ: Он вам говорил – в известные часы приходите туда-то?

ГОЛЬЦМАН: К его матери.

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю вас серьезно и прошу вас серьезно ответить, ибо вы отвечаете перед пролетарским судом, – это была явка или не была явка? 

ГОЛЬЦМАН: Да, это была явка.

ВЫШИНСКИЙ: Так и надо было сказать. Это было в каком году?

ГОЛЬЦМАН: В 1932 г.

ВЫШИНСКИЙ: Вы формально были в партии?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У вас был партийный билет?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Одновременно вы были троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Троцкистом.

ВЫШИНСКИЙ: И?

ГОЛЬЦМАН: Контрреволюционером.

ВЫШИНСКИЙ: И двурушником?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Признаете вы это?

ГОЛЬЦМАН: Да, полностью.

ВЫШИНСКИЙ: Вы, следовательно, были членом троцкистской подпольной группы?

ГОЛЬЦМАН: Я не знал, была ли тогда группа.

ВЫШИНСКИЙ: Вы и Смирнов – что это? Это двое?

ГОЛЬЦМАН: Двое.

ВЫШИНСКИЙ: Двое – это не группа?

<…> [2]

ВЫШИНСКИЙ: А трое?

ГОЛЬЦМАН: Не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: А Мрачковского прибавить?

ГОЛЬЦМАН: Мрачковского я не знал.

ВЫШИНСКИЙ: Но Смирнова же знали? Вы думали, что вы один со Смирновым и больше никого нет? (оживление в зале).

ГОЛЬЦМАН: (Молчит)

ВЫШИНСКИЙ: А Дрейцер?

ГОЛЬЦМАН: Я не знал его.

ВЫШИНСКИЙ: Вы думали серьезно, что только вы со Смирновым двурушничаете, а больше никто?

ГОЛЬЦМАН: Может быть, было много, но я не знал.

ВЫШИНСКИЙ: А вы как думали, были еще такие, как вы со Смирновым, или все повымерли к 1931 году?

ГОЛЬЦМАН: (после молчания) Нет, я не думал, чтобы все вымерли.

ВЫШИНСКИЙ: Вы-то во всяком случае были троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И думали, и знали, что есть кроме вас еще такие другие люди?

ГОЛЬЦМАН. Да.

ВЫШИНСКИЙ: Со Смирновым вы встречались по личным делам или троцкистским?

ГОЛЬЦМАН: В этот второй раз были личные дела.

ВЫШИНСКИЙ: Это личные, по-вашему?

ГОЛЬЦМАН: Да,

ВЫШИНСКИЙ: Поехать надо за границу, приходи на явку, я расскажу, зачем поехать за границу. Прежде, чем поедешь за границу, опять приходили на явку. Это личные дела?

ГОЛЬЦМАН: Он мне ничего не сказал о поручении.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы это сделали?

ГОЛЬЦМАН: Да. {что ли}

ВЫШИНСКИЙ: Это личные дела?

ГОЛЬЦМАН: (Молчит) 

ВЫШИНСКИЙ: Или троцкистские?

ГОЛЬЦМАН: (Молчит)

ВЫШИНСКИЙ: Ну, отвечайте?

ГОЛЬЦМАН: Не знаю, как ответить на этот вопрос.

ВЫШИНСКИЙ: А вы все-таки постарайтесь. Давайте так поставим вопрос. Вы второй раз пришли на явку?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Смирнова встретили?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Что он сказал вам?

ГОЛЬЦМАН: Он сказал, что, когда был в Берлине, встретился с Седовым. Сказал мне, кто этот Седов, так как я его не знал.

ВЫШИНСКИЙ: Что же он сказал про Седова?

ГОЛЬЦМАН: Что это сын Троцкого.

ВЫШИНСКИЙ: И не только сын, но и агент?

ГОЛЬЦМАН: Этого он мне не говорил. Он мне сказал, что даст доклад. 

ВЫШИНСКИЙ: О чем? Об его личном здоровье?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Это личные дела?

ГОЛЬЦМАН: Это троцкистские дела.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы со Смирновым вели троцкистские дела или личные?

ГОЛЬЦМАН: Троцкистские.

ВЫШИНСКИЙ: На явки приходили по троцкистским делам? 

ГОЛЬЦМАН: По троцкистским.

ВЫШИНСКИЙ: Я и спрашиваю, какие вы со Смирновым имели дела, троцкистские?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вы говорите, что я не знаю, как это назвать.

ГОЛЬЦМАН: Первый и второй раз это были личные дела, а в третий раз были троцкистские.

ВЫШИНСКИЙ: Он что же, вас сагитировал?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Вы, и первый раз с ним встретившись, были таким же, как и второй раз?

ГОЛЬЦМАН: Пожалуй. 

ВЫШИНСКИЙ: А третий раз вы были троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А в первый раз?

ГОЛЬЦМАН: Формально я не был. 

ВЫШИНСКИЙ: А по существу? 

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, троцкистом были, троцкистом и остались?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вас Смирнов держал у себя для особых поручений?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Смирнов, вы держали Гольцмана для особых поручений по троцкистским делам?

СМИРНОВ: Для особых поручений я Гольцмана у себя не держал, но в 1932 году я его использовал.

ВЫШИНСКИЙ: Для особых поручений?

СМИРНОВ: Да, для передачи доклада.

ВЫШИНСКИЙ: Это то, о чем вы говорили вчера?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы это признаете?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Гольцман, и вы это признаете?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Доклад надо было доставить лично Седову?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Для его личного сведения?

ГОЛЬЦМАН: (после молчания) Для Троцкого.

ВЫШИНСКИЙ: Так и надо говорить. О чем был доклад?

ГОЛЬЦМАН: Об экономическом положении страны, о коллективизации, об индустриализации.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не читали этого доклада?

ГОЛЬЦМАН: Не читал, потому что Смирнов информировал меня о содержании доклада, хотя доклад он мне дал в открытом виде.

ВЫШИНСКИЙ: И вы не поинтересовались прочитать? Вы вообще ту литературу, которую возили туда и обратно, читали или нет?

ГОЛЬЦМАН: Мне нечего было читать в этом докладе.

ВЫШИНСКИЙ: Вы литературу перевозили туда и отсюда, Вы ее читали?

ГОЛЬЦМАН: Некоторую читал, а некоторую нет.

ВЫШИНСКИЙ: То, что у Вас было в чемодане привинчено, вы читали?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, Вы знали содержание доклада, который везли Троцкому, а с содержанием были согласны?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Приехали в Берлин?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Нашли Седова?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Как нашли, расскажите.

ГОЛЬЦМАН: СМИРНОВ дал мне телефонный адрес, по которому я должен был вызвать Седова.

ВЫШИНСКИЙ: Как Вы его вызвали?

ГОЛЬЦМАН: Я позвонил по этому телефону несколько раз, мне ответили, что его сегодня нет, позвоните завтра. Потом я с ним созвонился, и условились о встрече.

ВЫШИНСКИЙ: Что Вы ему сказали?

ГОЛЬЦМАН: Я сказал, что хочу его видеть, что я приехал из СССР.

ВЫШИНСКИЙ: И привезли привет от «ГАЛИ»?

ГОЛЬЦМАН: Нет, по телефону я об этом не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Где же вы условились встретиться?

ГОЛЬЦМАН: Условились мы с ним встретиться около Зоологического сада. 

ВЫШИНСКИЙ: Как он вас узнал, и как Вы его узнали?

ГОЛЬЦМАН: Я его спросил, как мне вас узнать, и он мне ответил, что будет держать в рунах «Берлинер-Тагеблат», я ему ответил, что этого мало, потому что эта газета распространенная, и она может быть у нескольких человек.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, у вас в этом деле был опыт?

ГОЛЬЦМАН: Я думаю, что десятилетний стаж дает кой-какой опыт.

ВЫШИНСКИЙ: Из ваших объяснений не выходит так складно, как вам это хочется. Ну, говорите дальше.

ГОЛЬЦМАН: Я ему сказал, чтобы он кроме «Берлинер-Тагеблат» имел дополнительно вторую газету «Форвертс» и что это будет отличительным признаком.

ВЫШИНСКИЙ: А Вы не усомнились в том, что и эта газета может быть у нескольких человек?

ГОЛЬЦМАН: Я не думал и не представлял себе, чтобы две газеты были у нескольких человек, причем я сказал, что буду тоже иметь два номера этих газет.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не описали своей наружности, возраста и т.д.?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Где вы условились встретиться?

ГОЛЬЦМАН; Около Зоологического сада на городской станции.

ВЫШИНСКИЙ: В метро?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Дальше.

ГОЛЬЦМАН: Я приехал туда, он подошел, ко мне и говорит: «Вы хотели со мной разговаривать».

ВЫШИНСКИЙ: А газеты где?

ГОЛЬЦМАН: Я читал, и он читал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы успели заметить, что он держал два номера этих газет?

ГОЛЬЦМАН: Да, это же видно на расстоянии 15 шагов.

ВЫШИНСКИЙ: Конечно, опытный глаз видит сразу.

ГОЛЬЦМАН: Я ему сказал – кто вы? Седов. Тогда я ему отвечаю.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сказали свою фамилию?

ГОЛЬЦМАН: Не помню, сказал ли я свою фамилию.

ВЫШИНСКИЙ: Что же вы ему сказали?

ГОЛЬЦМАН: Я сказал – я привез привет от Гали.

ВЫШИНСКИЙ: Откуда появилась Галя, это пароль?

ГОЛЬЦМАН: Да, это пароль. Разрешите говорить о шифре. 

ВЫШИНСКИЙ: Пожалуйста.

ГОЛЬЦМАН: На третий раз нашей встречи со Смирновым, он мне сказал, что так как у него нет шифра с Седовым, то он мне предлагает книжку “Тысяча и одна ночь”.

ВЫШИНСКИЙ: Тысяча и одна ночь. Интересная книжка. Для чего же он ее предложил?

ГОЛЬЦМАН: Которая должна служить шифром. Я не помню, с какой страницы и условия, как пользоваться ею, но добавил, что эту книжку можно легко найти в Берлине. Не знаю, потому ли он это говорил, что я книжки не захватил или забыл. Словом, я приехал в Берлин без книжки, но знал все условия книжки.

ВЫШИНСКИЙ: И страницы все помнили?

ГОЛЬЦМАН: Сейчас не помню, но тогда помнил. Кажется, с 25 страницы начинается. Тогда мне Седов предложил сесть в автомобиль, потому что неудобно разговаривать на улице, и в автомобиле я еще раз спросил, где он встретился со Смирновым, чтобы действительно проверить, что я имею дело с Седовым. Он ответил – в магазине КВД.

Мы поехали. Я улицы не помню. Он завез меня на одну квартиру, где никого не было. Это было на 4-м этаже, и там я передал ему этот доклад, передал шифр и сказал – по такой-то книжке. Он бегло посмотрел доклад, задал мне несколько вопросов, но тогда условились, что мы встретимся в Грюнвальде [3], в метро. Тогда он мне задавал конкретные вопросы из того доклада, который был изложен, но не были ему ясны. Я ему ответил, он меня информировал, я его информировал по разным вопросам. На этом окончилось. Тогда, потому что по командировке мне приходилось часто выезжать из Берлина, мы условились, если мне нужно будет его вызвать, то он мне дал телефон и назвал фамилию. Я ее не помню, у меня память неважная. Но это не был тот телефон, который мне дал Иван Никитич. Это был телефон какого-то врача. Он мне тоже сказал, в какие часы можно этому врачу звонить, т.е. когда врач там бывает. Дал мне какой-то номер «Бюллетеня». Я его прочитал. Предлагал мне какую-то книгу, написанную ТРОЦКИМ, но я эту книгу не принял, потому что условия мои были таковы, что я не мог сидеть и читать, бюллетень же можно было прочесть в один вечер и уничтожить. Таким образом, я с ним встречался раз шесть-семь в продолжение месяцев четырех. В ноябре я приехал в Берлин уже с намерением поехать в СССР (в Берлине мне оставалось быть недельки две-три). Тогда я позвонил опять СЕДОВУ. Надо сказать, что все время мы встречались на станции ундергрунд… (забыл название, я раньше назвал эту станцию). Он мне говорит: “Так как вы собираетесь ехать в СССР, то хорошо было бы, чтобы вы со мною поехали в Копенгаген, где находится отец».

ВЫШИНСКИЙ: То есть?

ГОЛЬЦМАН: То есть Лев Давыдович ТРОЦКИЙ.

ВЫШИНСКИЙ: Вы поехали?

ГОЛЬЦМАН: Я согласился, но только я не согласился с ним ехать вместе.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

ГОЛЬЦМАН: По конспиративным соображениям.

ВЫШИНСКИЙ: Так что вы – хороший конспиратор?

ГОЛЬЦМАН: Полагаю.

ВЫШИНСКИЙ: Вернемся еще раз к этому вопросу: скажите, вы были глубоко законспирированы в троцкистской организации?

ГОЛЬЦМАН: Я говорю, что я только поручения выполнял.

ВЫШИНСКИЙ: Еще раз спрашиваю: скажите, были ли вы глубоко законспирированным от других членов этой организации?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы несколько минут назад от этого хотели отказаться. 

ГОЛЬЦМАН: Я не хотел отказываться. Я хотел оказать, что я имел дело только с ним.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали, что вы были законспирированным членом организации и даже, как вы выражались, «глубоко законспирированным»?

ГОЛЬЦМАН: Я так не выражался.

ВЫШИНСКИЙ: Так не выражались?

ГОЛЬЦМАН: «Глубоко» – я не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Прошу предъявить обвиняемому ГОЛЬЦМАНУ протокол его допроса от 8-го мая – том 6, л.д. 28. Позвольте мне прочитать. Вам поставлен был вопрос: «Какова ваша роль в организации?» Ваш ответ: «Я связан только лично с руководителем ее (т.е. организации) *И.Н. СМИРНОВЫМ* и сугубо законспирирован от других членов организации».

ГОЛЬЦМАН: Может быть, я сказал «сугубо», но «глубоко» – я не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Я Вас предупреждал, что на суде надо говорить правду. 

ГОЛЬЦМАН: Это не такое существенное значение имеет…

ВЫШИНСКИЙ: Вы думаете?

ГОЛЬЦМАН: Я говорил, что я законспирирован, но точно слова не помню.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Предъявите обвиняемому ГОЛЬЦМАНУ протокол его показаний – т. 6, стр. 28. (ГОЛЬЦМАНУ предъявляются его показания – т. 6 стр. 28).

ГОЛЬЦМАН: Я только не помню точно слово, которое я сказал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы признаете эту подпись?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И все то, что показано?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не волнуйтесь. Вы подтверждаете, что Смирнов был руководителем троцкистской организации?

ГОЛЬЦМАН: Я его за такого знал.

ВЫШИНСКИЙ: Итак, вы знали Смирнова как руководителя троцкистской подпольной контрреволюционной организации. Теперь, пожалуйста, продолжайте ваши объяснения.

ГОЛЬЦМАН: Я не согласился поехать вместе с Седовым… [4]

ВЫШИНСКИЙ: Из конспиративных соображений не согласились ехать вместе? Продолжайте.

ГОЛЬЦМАН: Я условился с ним, что через дня два-три я приеду в Копенгаген, остановлюсь в гостинице Бристоль, мы там встретимся, эта гостиница в 5-10 минутах ходьбы от вокзала. Я прямо с вокзала пошел в гостиницу и в фойе…

ВЫШИНСКИЙ: Вы там встретились…?

ГОЛЬЦМАН: Встретился с Седовым. Мы зашли в кафе той же гостиницы, посидели час… [5]

ВЫШИНСКИЙ: Какие разговоры были там?

ГОЛЬЦМАН: Там не было больших разговоров.

ВЫШИНСКИЙ: Но маленькие?

ГОЛЬЦМАН: Ну так, поговорили о том, что скоро поедем к Троцкому. 

ВЫШИНСКИЙ: Какие разговоры были хоть маленькие, но может быть существенные, зачем поедете к Троцкому?

ГОЛЬЦМАН: Мы условились об этом еще в Берлине.

ВЫШИНСКИЙ: Зачем поедете, в гости?

ГОЛЬЦМАН: Повидать его.

ВЫШИНСКИЙ: Вы что, старый приятель Троцкого?

ГОЛЬЦМАН: Я его знал с 1918 года.

ВЫШИНСКИЙ: И он вас знал?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были связаны очень давно?

ГОЛЬЦМАН: По работе. Меня ЦК назначил одним из первых работников Наркоминдела, затем я был связан с ним по гражданской войне в армии, а кроме того – по троцкистской организации в 1926 году.

ВЫШИНСКИЙ: Вы участвовали в демонстрации 7 {января} ноября 1927 года? 

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

ГОЛЬЦМАН: Потому что не был согласен с этим.

ВЫШИНСКИЙ: А когда вы стали согласны?

ГОЛЬЦМАН: С этим конкретным фактом я не был согласен.

ВЫШИНСКИЙ: А с троцкистской линией?

ГОЛЬЦМАН: Был согласен.

ВЫШИНСКИЙ: Вы утверждаете, что вы с 1918 г. были связаны с Троцким? 

ГОЛЬЦМАН: Знаком, но не связан.

ВЫШИНСКИЙ: Знакомы, без связи?

ГОЛЬЦМАН: Что значит связь, вы понимаете слово связь по троцкистской работе?

ВЫШИНСКИЙ: Я понимаю слово связь, связь между одним человеком и другим.

ГОЛЬЦМАН: Если это не касается троцкистской работы, я согласен. 

ВЫШИНСКИЙ: Значит Троцкий вас знал как троцкиста?

ВЫШИНСКИЙ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А вы Троцкого знали как троцкиста?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы когда стали троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: С 1926 года.

ВЫШИНСКИЙ: В 1926-27 г. вы встречались в Троцким? 

ГОЛЬЦМАН: В присутствии других лиц, а не с глазу на глаз.

ВЫШИНСКИЙ: По каким делам?

ГОЛЬЦМАН: В 1926 году я встретился с ним с глазу на глаз.

ВЫШИНСКИЙ: Настолько были с ним близко связаны?

ГОЛЬЦМАН: Да, это было в 1926 году.

ВЫШИНСКИЙ: Сколько раз встречались вы с Троцким с глазу на глаз в 1926 г.?

ГОЛЬЦМАН: Один раз.

ВЫШИНСКИЙ: По какому поводу?

ГОЛЬЦМАН: По поводу поездки за границу.

ВЫШИНСКИЙ: При вашей встрече с ним были разговоры на троцкистские темы?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, уже в 1926 г. Троцкий вас знал как троцкиста?  

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вы Троцкого знали как троцкиста?

ГОЛЬЦМАН. Да.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, у вас была троцкистская связь с ним с 1926 г.?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы за границу поехали в 1932 г.?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Я об этом и говорю. Вы из-за границы приехали в 1932 году?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вместе с поручением Смирнова? И захотели с Троцким повидаться по троцкистским делам?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Я об этом говорю. Значит, у вас была нелегальная связь с Троцким с 1926 по 1932 год?

ГОЛЬЦМАН: Если вы так считаете…

ВЫШИНСКИЙ: А вы как считаете?

ГОЛЬЦМАН: Я считаю, что с 1926 по 1932 год я ничего не делал.

ВЫШИНСКИЙ: Что вы делали, мы выясним дальше с вашей помощью. Начало вашей связи троцкистской – это 1926 год?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Троцкистской?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Подпольной…

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Контрреволюционной связи?

ГОЛЬЦМАН: Да. 

ВЫШИНСКИЙ: И {до 1932 года} в 1932 году продолжение этой связи троцкистской…

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Подпольной…       

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Контрреволюционной связи?

ГОЛЬЦМАН: Да.      

ВЫШИНСКИЙ: Я об этом и говорю. Значит, вы должны были по предложению Седова поехать в Копенгаген по личным делам или для встречи с Троцким?

ГОЛЬЦМАН: Да, для встречи. Вы говорите, что Седов мне предложил поехать. Предложить он мне не мог, он просил меня.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были инициатором организации встречи с Троцким или Седов?

ГОЛЬЦМАН: Седов.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, Седов предложил?

ГОЛЬЦМАН: Предложения в смысле подчиненности…

ВЫШИНСКИЙ: Я понимаю, что предложение всегда бывает в каком-нибудь смысле. Седов предложил вам ехать, или вы просили о поездке?

ГОЛЬЦМАН: Седов предложил поехать, чтобы повидаться с Троцким.

ВЫШИНСКИЙ: Зачем повидаться?           

ГОЛЬЦМАН: Чтобы он дал указания.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, Вам надо было повидаться с Троцким…

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: …чтобы получить …

ГОЛЬЦМАН: Да.      

ВЫШИНСКИЙ: Указания?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Директивы по поводу троцкистской работы?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЕ: Где? 

ГОЛЬЦМАН: В СССР.

ВЫШИНСКИЕ: Вы должны были поехать в Копенгаген по предложению Седова, и вы считали, что это нужно?

ГОЛЬЦМАН: Я не считал, что это нужно…

ВЫШИНСКИЕ: Не считали, что это нужно, но считали, что это не бесполезно?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ Считали, что это полезно?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСИИ.: И должны были поехать в Копенгаген для встречи с Троцким, чтобы получить директиву для работы троцкистов в СССР. Правильно это?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это можно считать точно установленным?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, ваша роль была не только курьера, но большая в троцкистской организации. Вы должны были выслушивать директивы вашего вождя и их передавать руководителям вашего троцкистского подполья?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это ответственная роль?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Очень ответственная?

ГОЛЬДМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Последнему человеку этого не поручат? Новому человеку это не поручат?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, позвольте сделать вывод, что вы в подпольной троцкистской организации играли одну из виднейших ролей.

ГОЛЬЦМАН: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Вам Троцкий известен с 1918 года?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Будучи с ним связан с 1918 года…

ГОЛЬЦМАН: С 1918 года? Нет. Знакомство – это не связь.

ВЫШИНСКИЙ: {Знакомство – это не связь?} Ваше имя для Троцкого что-нибудь говорило?

ГОЛЬЦМАН: Когда?

ВЫШИНСКИЙ: С 1926 года говорило? В 1932 году он что же, считал, что Гольцман это серьезный человек?

ГОЛЬЦМАН: Я не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы-то себя считали серьезным человеком?

ГОЛЬЦМАН: Да, я себя считал.

ВЫШИНСКИЙ: Наверно, не с серьезными людьми Троцкий не стал бы делать серьезных дел. Вы, очевидно, в глазах Троцкого заслуживали доверия?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Или не заслуживали?

ГОЛЬЦМАН: Нет, заслуживал.

ВЫШИНСКИЙ: Он относился к вам с доверием?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И поэтому Седов устроил вам личную с ним встречу, на которой вы должны были получить директиву Троцкого?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Так. Рассказывайте дальше?

ГОЛЬЦМАН: Около десяти часов утра мы приехали к Троцкому. Я опять не помню ни улицы, ни номера дома.

ВЫШИНСКИЙ: Это не важно. Встреча с Троцким состоялась?

ГОЛЬЦМАН. Да. Мне Седов по дороге говорил, что Троцкий живет в каком-то доме социал-демократов. Когда мы пришли к Троцкому, его прежде всего заинтересовало…

ВЫШИНСКИЙ: Он узнал вас?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Без труда?

ГОЛЬЦМАН: Сразу узнал.

ВЫШИНСКИЙ: И вы его узнали?

ГОЛЬЦМАН: Конечно.

ВЫШИНСКИЙ: Расскажите просто, какой разговор у вас был с Троцким?

ГОЛЬЦМАН: Я и приступаю к этому.

ВЫШИНСКИЙ: Вот приступите поскорее и осуществите.

ГОЛЬЦМАН: Прежде всего, он интересовался настроениями и отношением партийных масс к Сталину. Второе, что его интересовало, – это материальное положение рабочих в СССР. Я ему объяснил так, как я понимал.

ВЫШИНСКИЙ: А как вы понимали?

ГОЛЬЦМАН: По-троцкистски.

ВЫШИНСКИЙ: Т.е. не так, как было на самом деле?

ГОЛЬЦМАН: Я тогда думал, что так было на самом деле. На самом деле, теперь я вижу, что это не так.

ВЫШИНСКИЙ: А тогда?

ГОЛЬЦМАН. А тогда я ошибался.

ВЫШИНСКИЙ: Вы что же, думали тогда, что положение рабочих у нас плохое?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А в действительности оно было?

ГОЛЬЦМАН: Материально оно было незавидное в то время, но в смысле политическом нельзя было сравнить ни с каким.

ВЫШИНСКИЙ: А вы, тем не менее, говорили наоборот?

ГОЛЬЦМАН: Я говорил о настоящем положении, принимая во внимание, что это в СССР.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы давали отрицательную оценку с точки зрения троцкистских установок?

ГОЛЬЦМАН: Да. Когда я ему ответил, в процессе этого ответа я ему сказал, что собираюсь сегодня же уехать из Копенгагена и через несколько дней уеду в СССР. Тогда он встал в довольно возбужденном состоянии и, расхаживая по комнате, сказал мне, что он готовит письмо для Смирнова, но ввиду того, что я уезжаю в этот же день, он этого не сможет сделать.

Должен сказать, что во все время разговора с Троцким я был с ним один на один. Очень часто приходил и выходил из комнаты Седов.

Потом Троцкий говорил о том, что нужно вести борьбу с бюрократами и, в первую очередь, со Сталиным, что бюрократия Сталина без Сталина – это ничто и что вследствие этого нужно убрать Сталина [6].

ВЫШИНСКИЙ: Что значит убрать Сталина? Разъясните?

ГОЛЬЦМАН: Я скажу об этом. Дальше он говорил, что если Сталин будет убран, то тем самым возможно, что троцкисты придут к власти и руководству ВКП(б). Он сказал при этом, что единственным способом, чтобы убрать Сталина, является террор.

ВЫШИНСКИЙ: Это Троцкий прямо так и сказал?

ГОЛЬЦМАН: Да. Для этого нужно, как он сказал, подобрать кадры ответственных и способных для этого дела работников и дальше указал, чтобы это передать СМИРНОВУ, никому не говоря.

ВЫШИНСКИЙ: Только СМИРНОВУ.

ГОЛЬЦМАН: Да. В этот момент вошел СЕДОВ и начал торопить, чтобы мы закончили разговор. На этом наш разговор был окончен. Я вышел. Никого больше там не видел и в этот день я уже больше с СЕДОВЫМ не встречался, зашел в город, походил, т.к. поезда днем не было, а вечером уехал в Берлин.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, Троцкий вам прямо сказал, что основной задачей сейчас (это значит осенью 32 г.) является убийство тов. СТАЛИНА. Вы это твердо помните?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У вас это не вызвало удивление?

ГОЛЬЦМАН: Если бы не прервал наш разговор СЕДОВ, то я ему бы возразил, но я этого не мог сделать, потому что не было никакой физической возможности.

ВЫШИНСКИЙ: Ведь чтобы прервать, нужно не больше одной секунды.

ГОЛЬЦМАН: У меня не было совершенно времени на это.

ВЫШИНСКИЙ: Словом, вы не прервали? 

ГОЛЬЦМАН: Не прервал.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, в этом заключалась директива Троцкого?

ГОЛЬЦМАН: Да. Троцкий не мог изложить ее в письменном виде, а поэтому я ее принял в устной форме и передал точный смысл по приезде в Москву.

ВЫШИНСКИЙ: Это была устная директива Троцкого?

ГОЛЬЦМАН: Да. 

ВЫШИНСКИЙ: Для Вас Троцкий был достаточно авторитетен?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, эта директива для вас тоже была авторитетна?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

ГОЛЬЦМАН: Потому что я был противник террора.

ВЫШИНСКИЙ: А директиву о терроре получили?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Оригинальный противник, Вы хотя и были противником террора, но все же эту директиву поняли?

ГОЛЬЦМАН: Да

ВЫШИНСКИЙ: Запомните, что Вы эту директиву поняли. Вы поняли, что Троцкий теперь становится на путь террора?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А Троцкий для троцкистов имел какое-либо значение?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А Вы сами?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Противник террора. Вы порвали с троцкистской организацией?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте, получили директиву от Троцкого, вы как член троцкистской организации с этой директивой были не согласны, но связи с ней не порвали, – где же логика?

ГОЛЬЦМАН: Выслушайте дальше, а потом будет логика.

ВЫШИНСКИЙ: Будем слушать дальше, а пока давайте это запишем. Вы – строго законспирированным агентом Смирнова были. Смирнов вас информировал про необходимость повидаться за границей с Седовым и передать для Троцкого секретный документ, который он вам дал. Вы это выполнили. Передали этот документ и, кроме этого, как старый троцкист и лично хорошо известный Троцкому получили с ним свидание в ноябре 1932 г. в Копенгагене. Это все вы признаете?

ГОЛЬЦМАН: Признаю.

ВЫШИНСКИЙ: Что Троцкий относился к вам с доверием, считая вас серьезным человеком. Признаете это?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Что вы играли в троцкистской организация одну из важных ролей?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И что получили от Троцкого поручение передать Смирнову… что передать?

ГОЛЬЦМАН: О терроре.

ВЫШИНСКИЙ: Т.е.?

ГОЛЬЦМАН: Чтобы…

ВЫШИНСКИЙ: Чтобы Смирнов приступил к террористическому акту против т. Сталина и других?

ГОЛЬЦМАН: О других тогда не было речи.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, речь шла о т. Сталине. Это вы теперь полностью признаете и признаете, что есть вторая половина?

ГОЛЬЦМАН: Да. Когда я приехал в Берлин, я повидался о Седовым. В процессе моего пребывания за границей я с ним виделся раз десять.

ВЫШИНСКИЙ: После свидания с Троцким. И были так тесно связаны, что свиделись с ним раз восемь-десять?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А сколько раз были за границей?

ГОЛЬЦМАН: Раза четыре-пять.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, два раза в месяц?

ГОЛЬЦМАН: Если арифметически разделить, значит будет два раза в месяц. Я мог в один месяц свидеться три раза, а потом не видаться месяц.

ВЫШИНСКИЙ: Правда, а потом видаться каждый вечер. Вы близко были связаны с Седовым?

ГОЛЬДМАН: Я бы не сказал.

ВЫШИНСКИЙ: А я бы сказал. Если вы за четыре месяца 8 раз с человеком встречаетесь, то это достаточно близкое знакомство. Вы что, по личным делам встречались?

ГОЛЬЦМАН: Нет, вот именно по троцкистским.

ВЫШИНСКИЙ: Это я и говорю. Чем же была вызвана необходимость так часто встречаться с Седовым? Без вас он жить не может?

ГОЛЬЦМАН: Я должен был получать информацию.

ВЫШИНСКИЙ: И информировать?

ГОЛЬЦМАН: Но моя информация тогда никакого значения не имела.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

ГОЛЬЦМАН: Потому что я был уже оторван от СССР.

ВЫШИНСКИЙ: Тем более странно, что вы встречаетесь с Седовым. Давайте откровенно говорить. Вы были близким человеком для Троцкого и Седова и во время своего пребывания за границей вы часто там околачивались. Ценности вы как информатор не представляли и вместе с тем встречались. Вы такой любопытный человек. Зачем вам это нужно было, ясно. Вы отрицаете, что вы были одним из руководителей троцкистской организации в СССР?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Что нет?

ГОЛЬЦМАН: Я не был руководителем.

ВЫШИНСКИЙ: Одним из руководителей. Руководителем был Смирнов. Вы говорили, что играли первую из руководящих ролей.

ГОЛЬЦМАН: Мне давали специальные задания.

ВЫШИНСКИЙ: Нет, простите, вы признали, что играли одну из руководящих ролей в троцкистской организации.

ГОЛЬЦМАН: Я сказал в смысле того, что…

ВЫШИНСКИЙ: В каком смысле, мы выясним сейчас, а я спрашиваю вас – вы действительно сказали, что играли одну из руководящих ролей в троцкистской организации?

ГОЛЬЦМАН: Да, я сказал.

ВЫШИНСКИЙ: Объясните, в каком смысле вы играли одну из руководящих ролей?

ГОЛЬЦМАН: Мне СМИРНОВ поручал специальные командировки…

ВЫШИНСКИЙ: Значит, СМИРНОВ посылал вас за границу в специальные командировки? 

ГОЛЬЦМАН: Когда я ехал по служебным делам, он мне давал специальные задания.

ВЫШИНСКИЙ: Особо важные?

ГОЛЬЦМАН: Пожалуй, да.

ВЫШИНСКИЙ: Задания, которые даются не рядовым, а руководящим лицам организации?

ГОЛЬЦМАН: Я не был руководителем организации.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не руководили, но были одним из ближайших лиц к руководителям?

ГОЛЬЦМАН: Пожалуй, так.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы стояли в руководстве.

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Кто руководил?

ГОЛЬЦМАН: СМИРНОВ.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были доверенным лицом СМИРНОВА?

ГОЛЬЦМАН: Был.

ВЫШИНСКИЙ: Особо доверенным?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были близки к руководству?

ГОЛЬЦМАН: Близок.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, Вы были близки к руководству и в этом отношении вы отличались от рядовых членов чем?

ГОЛЬЦМАН: Чем…

ВЫШИНСКИЙ: Доверием…

ГОЛЬЦМАН: Да, доверием.

ВЫШИНСКИЙ: Особым доверием?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Тогда скажем: вы признаете, что были особо доверенным лицом СМИРНОВА, являвшегося руководителем троцкистской подпольной организации в СССР, и вы были также лицом – пользовавшимся или не пользовавшимся безусловным доверием ТРОЦКОГО?

ГОЛЬЦМАН: Я этого не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: С вами о терроре он говорил?

ГОЛЬЦМАН: Говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Что же, он будет со всеми говорить о таких вещах?

ГОЛЬЦМАН: Как здесь на процессе выясняется, говорил со всеми.

ВЫШИНСКИЙ: С несколькими лицами он говорил. Он вам поручал передать СМИРНОВУ его указания о том, что надо организовать террор?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Я думаю, что это достаточно свидетельствует о его доверии к вам?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Об этом я и говорю. Теперь, как же согласовать то, что вы говорите сейчас, с тем, что вы говорили до сих пор?

ГОЛЬЦМАН: Я сказал…

ВЫШИНСКИЙ: Вы получили директиву и говорите – вы с нею не согласны…

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Не согласны, а продолжаете связь о троцкистами и с СЕДОВЫМ – представителем ТРОЦКОГО.

ГОЛЬЦМАН: (молчит)

ВЫШИНСКИЙ: После разговора с ТРОЦКИМ вы виделись с СЕДОВЫМ?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: По троцкистским делам?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы вернулись в СССР и продолжали троцкистские связи?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Знали вы в это время о том, что речь идет о подготовке террора?

ГОЛЬЦМАН: Вы мне разрешите докончить мой рассказ, тогда вам станет ясно…

ВЫШИНСКИЙ: Объяснения дадите потом, а сейчас отвечайте – мне станет ясно из ваших ответов на мои вопросы. Вам было известно, что в это время уже шла речь о переходе троцкистов к террору?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И Вы продолжали с троцкистами связь при этих условиях?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы оставались троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Как вы могли оставаться троцкистом, не будучи согласным с этим переходом на террор?

ГОЛЬЦМАН: Потому что я этой директивы СМИРНОВУ не передал.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы ее получили?

ГОЛЬЦМАН: Я ее получил, но не передал.

ВЫШИНСКИЙ: Не в этом дело. Мы знаем, что СМИРНОВ через некоторое время эту директиву получил и без вас. Я вас обличаю в том, что вы получили эту директиву. Вы знали, что у троцкистов уже установка на террор и при этих условиях продолжали оставаться троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Продолжали связь с троцкистами?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы продолжали быть членом троцкистской организации?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Признаете вы себя виновным в том, что вы были членом троцкистской организации и в то время, когда эта организация перешла на террор? 

ГОЛЬЦМАН: Я, если разрешите…

ВЫШИНСКИЙ: Да или нет?

ГОЛЬЦМАН: Тогда нет.

ВЫШИНСКИЙ: Теперь будем разговаривать. Вы кого считаете руководителем троцкистской организации за пределами СССР?

ГОЛЬЦМАН: Троцкого.

ВЫШИНСКИЙ: Троцкий стоял на каком пути?

ГОЛЬЦМАН: Террор.

ВЫШИНСКИЙ: Вам это было известно?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Поручение передать это другим вам дали?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы это поручение приняли?

ГОЛЬЦМАН: Принял.

ВЫШИНСКИЙ: И после этого разорвали с Троцким? 

ГОЛЬЦМАН: С самим Троцким?

ВЫШИНСКИЙ: С троцкизмом?

ГОЛЬЦМАН: Я больше никаких поручений не выполнял,

ВЫШИНСКИЙ: Я вас спрашиваю, вы разорвали после этого связь с троцкистами?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы связь поддерживали с троцкистами?

ГОЛЬЦМАН: Со Смирновым – да.

ВЫШИНСКИЙ: Со Смирновым как с Иваном Никитичем или как с троцкистским руководителем в СССР? Как же вы порвали с троцкизмом, если поддерживали связь со Смирновым?

ГОЛЬЦМАН: Потому что я был убежден…

ВЫШИНСКИЙ: Я не знаю, в чем вы были убеждены, я теперь спрашиваю о простой логике, вы заявляете, что порвали с троцкизмом, а сами держали связь со Смирновым как с троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: С той частью, которая касается террора, я порвал.

ВЫШИНСКИЙ: По частям не рвут. С троцкистами за границей вы порвали? 

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А со Смирновым вы порвали?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Как продолжали связь с ним, как с троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Я скажу…

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю, как с троцкистом?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Теперь можете говорить что угодно, у меня больше вопросов нет. ГОЛЬЦМАН: Разрешите рассказать дальнейшее после моего приезда в СССР. ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Расскажите о вашей работе по заданиям Троцкого.

ГОЛЬЦМАН: Я же не выполнил своего задания.

ВЫШИНСКИЙ: Это вы говорите так.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вы директиву передали или не передали?

ГОЛЬЦМАН: Что?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Когда приехали из Берлина в Москву, что вы сделали?

ГОЛЬЦМАН: Я хочу рассказать, как я еще виделся с Седовым.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Пожалуйста.

ГОЛЬЦМАН: Приехав в Берлин, после трех-четырех дней, я повидался с Седовым, и Седов опять поднял этот вопрос насчет террора. Я тут категорически с ним спорил и сказал, что этой директивы я не передам.

ВЫШИНСКИЙ: А Седов?

ГОЛЬЦМАН: Он не согласился с этим, но так как он тоже еще не имел директивного письма Троцкого, то он мне сказал устно и дал мне на клочке бумаги см. 5×5, может быть и больше, несколько вопросов.

ВЫШИНСКИЙ: Вам задавал вопрос?

ГОЛЬЦМАН: Нет. Несколько вопросов для передачи Смирнову.

ВЫШИНСКИЙ: Какие это были вопросы?

ГОЛЬЦМАН: Один вопрос был, чтобы договориться о международной конференции троцкистов, второй вопрос был, я приблизительно помню, точно теперь трудно, о состоянии троцкистской организации, третий вопрос, кажется, шифр. Я вам объясню, почему.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Для какой связи, между кем?

ГОЛЬЦМАН: Для связи между Седовым и Смирновым. Я уж говорил, что я ту книжку, которую мне передал Смирнов, я забыл. Смирнов мне сказал перед отъездом, что ее можно получить в Берлине, а в Берлине ее не оказалось, так что шифр мой никакого значения не имел, поэтому мне Седов дал другой шифр, и я привез эту бумажку. Точно так же привез комплект бюллетеней, запрятанных в чемодан.

ВЫШИНСКИЙ: Не запрятанных, а заделанных.

ГОЛЬЦМАН: Заделанных?

ВЫШИНСКИЙ: Там было другое дно?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Это было спрятано в подкладке?

ГОЛЬЦМАН: Нет…

ВЫШИНСКИЙ: На границе этого не обыскивали?

ГОЛЬЦМАН: Не обыскивали, потому что это пошло прямым сообщением до Москвы.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы все-таки сумели это провезти?

ГОЛЬЦМАН: Да [7]. Приехав в Москву, я был у Смирнова и информировал его о том, что мне было известно, за исключением свидания с Троцким.

ВЫШИНСКИЙ: Вы вообще ему не говорили, что вы были у Троцкого?

ГОЛЬЦМАН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

ГОЛЬЦМАН: Потому что я был противником террора.

ВЫШИНСКИЙ: Вы могли говорить, что были у Троцкого, не говоря о терроре.

ГОЛЬЦМАН: Если бы я сказал, что был у Троцкого, я должен был бы сказать о разговоре.

ВЫШИНСКИЙ: Почему? {Вы могли говорить о делах, о том, что было написано у СЕДОВА на бумаге.} Значит, вы предпочли Смирнова обмануть?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это называется особо доверенное лицо. (Смех в зале)

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: У вас больше вопросов к ГОЛЬЦМАНУ нет?

ВЫШИНСКИЙ: Нет, будет вопрос. Значит, вернувшись после свидания с Седовым и, главное, с Троцким из-за границы и получив установку от Троцкого об организации убийства СТАЛИНА, вы с троцкистами не порвали?

ГОЛЬЦМАН: Я с троцкистами не был связан, я был связан только со Смирновым. ВЫШИНСКИЙ: Вы на предварительном следствии (том 6, л. д. 121-122) показали: «Эту установку Троцкого я знал и тем не менее и после этого связи с троцкистами и, в частности, со Смирновым не порвал». Вы это подтверждаете?

ГОЛЬЦМАН: С поправкой.

ВЫШИНСКИЙ: Гр<аждани>н обвиняемый – да или нет?

ГОЛЬЦМАН: Я подтверждаю, что я подписал.

ВЫШИНСКИЙ: Виноват, подтверждаете или нет?

ГОЛЬЦМАН: Так, как оно написано…

ВЫШИНСКИЙ: Подтверждаете или нет то, что я прочитал?

ГОЛЬЦМАН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Больше вопросов у меня к ГОЛЬЦМАНУ нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: У подсудимых к ГОЛЬЦМАНУ вопросов нет? СМИРНОВ, у вас вопросов нет?

СМИРНОВ: Он сказал несколько неточностей, но не существенных.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Подсудимый Натан ЛУРЬЕ! Вы подтверждаете показания, которые вы дали в июле и в августе? [8] 

ВЫШИНСКИЙ: (к ЛУРЬЕ) Какое вы имеете образование?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я кончил медицинский факультет в Берлинском университете.

ВЫШИНСКИЙ: Сколько вам лет?

НАТАН ЛУРЬЕ: 35.

ВЫШИНСКИЙ: Какого вы подданства?

НАТАН ЛУРЬЕ: Теперь советского – с 1924 года.

ВЫШИНСКИЙ: А до этого года?

НАТАН ЛУРЬЕ: С 1915 до 1918 г. я жил в Советской России. В 1918 году после Брестского мира уедал с родными в Варшаву, имел польское подданство. В ноябре 1919 г. уехал в Германию и жил в Германии без подданства до 1924 года.

ВЫШИНСКИЙ: И в 1924 году, будучи в Германии, приняли советское гражданство?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Каким образом?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я подал заявление в советское полпредство в 1923 году о принятии меня в советское гражданство.

ВЫШИНСКИЙ: И с 1924 года являетесь советским гражданином? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: С какого времени вы связаны с троцкистской организацией?

НАТАН ЛУРЬЕ: С 1927 года.

ВЫШИНСКИЙ: Расскажите, как были связаны с нею. Наиболее важные и основные моменты из намой троцкистской деятельности?

НАТАН ЛУРЬЕ: Меня привел в троцкистскую организацию П… [9], который был секретарем центрального района компартии в Берлине, но тесная моя связь с троцкистами и дальнейшая работа проходила под руководством Эмеля [10] – Моисея Лурье.

ВЫШИНСКИЙ: Сделавшись троцкистом, вы прежде всего с кем сблизились?

НАТАН ЛУРЬЕ: С Моисеем Лурье.

ВЫШИНСКИЙ: Когда произошло это сближение? 

НАТАН ЛУРЬЕ: В конце лета 1927 года.

ВЫШИНСКИЙ: Когда у вас возникли террористические настроения, намерения, террористические планы?

ЛАТАН ЛУРЬЕ: Все годы, которые я провел в троцкистской организации в Германии, они сводились в конце концов, как меня воспитывала троцкистская организация, к возбуждению ненависти к Сталину и руководству ВКП(б).

В начале 1932 года Моисей Лурье мне сказал, что пора ехать в СССР и проводить там террористическую работу. Это его указание не было для меня неожиданностью. Это логично вытекало из всей предыдущей работы.

Я приехал в апреле 1932 года в СССР с заданием связаться с троцкистами, которых я знал по Германии, и вместе с ними проводить террористическую работу.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы прибыли в СССР?

НАТАН ЛУРЬЕ: 7 апреля 1932 года. Когда, я прибыл в Москву, я прежде всего связался с троцкистами, которых знал по Германии, с Константом [11] и Липшицем [12]. Констант*у* {мне} *я* рассказал об установке на террор, которую я получил от троцкистской организации через Моисея Лурье. Констант мне сказал, что для него это не новость. Они тоже имеют установку на террор и даже приступили практически к осуществлению этого. Он мне рассказал, что у них есть террористическая группа, в которую входят Констант и Липшиц, а также один немецкий инженер, архитектор Франц Вайц.

ВЫШИНСКИЙ: Кто такой Франц Вайц? [13]

НАТАН ЛУРЬЕ: Я об этом узнал от Константа и через короткое время после знакомства с самим Францем Вайцем. Франц Вайц был членом национал-социалистской партии в Германии, прибыл в СССР по поручению Ги{т}*мм*лера, который в то время был начальником штурмовых отрядов, после этого он стал начальником ГЕСТАПО.

ВЫШИНСКИЙ: Франц Вайц был его представителем?

НАТАН ЛУРЬЕ: Франц Вайц приехал в СССР по его поручению для проведения террористических актов. 

ВЫШИНСКИЙ: Откуда вы это узнали?

НАТАН ЛУРЬЕ: Сперва мне рассказал об этом Констант, а потом сам Франц Вайц.

В середине мая 1932 г. Констант привел меня к Францу Вайцу, там же находился и Липшиц. Мы вчетвером провели совещание. Я, думая, что имею дело только с троцкистами, рассказал об установке Моисея Лурье на террор. Они мне рассказали, в свою очередь, что они с этой установкой согласны и проводят ее практически. Здесь Франц Вайц дал указание, в каком направлении надо вести работу, чтобы успешно проводить террор. Эти показания есть в моем предварительном следствии.

После этого совещания мне КОНСТАНТ рассказал, что ВАЙЦ не троцкист и в троцкистской организации не состоял, а что он фашист. Это сообщение меня потрясло, но мне этот вопрос пришлось разрешить практически – продолжать работу с ВАЙЦЕМ или нет. Я пришел к заключению, что если троцкисты перешли к методам вооруженной борьбы, то это имеет свою логику, т.е. если фашист предлагает свои услуги для террора – этими услугами надо воспользоваться. Я продолжил связь с Францем Вайцем и работал под его практическим руководством.

В августе 1932 года ФРАНЦ ВАЙЦ мне сказал, что имеется возможность совершить покушение на народного комиссара обороны ВОРОШИЛОВА, об этой возможности я рассказывал на предварительном следствии.

В конце августа ФРАНЦ ВАЙЦ уехал в отпуск в Германию и на это время оставил меня руководителем группы. Мы пытались осуществить покушение на СТАЛИНА, ВОРОШИЛОВА и КАГАНОВИЧА, но нам этого сделать не удалось.

В марте 1933 г. Моисей ЛУРЬЕ приехал из Германии, и я информировал его о работе, которую я проделал, а также рассказал ему про ФРАНЦА ВАЙЦА, рассказал, почему я продолжал с ним работать, хотя знал, что он фашист. Он сказал, что этот вопрос он поставит в вышестоящей организации и даст мне ответ. До моего отъезда в Челябинск мне М. ЛУРЬЕ ответа не дал, но сказал, чтоб я продолжал эту работу.

В июле 1933 года я уехал в Челябинск на два с половиной года. Когда я находился в Челябинске, туда один раз приезжал КАГАНОВИЧ и ОРДЖОНИКИДЗЕ. У меня хотя и было намерение совершить покушение, но не было возможности их видеть, хотя они и были на заводе. [14]

В январе 1934 г. я уехал из Челябинска, получив научную командировку в Ленинград. В это же время, будучи проездом в Москве, я увидел М. ЛУРЬЕ, который мне сказал, что в ближайшее время я должен выполнить свое задание – совершить покушение на ЖДАНОВА.

ВЫШИНСКИЙ: Что же, М. ЛУРЬЕ руководил вашей работой?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да, он руководил моей работой. Совершить покушение на ЖДАНОВА мне не удалось, т.к. я слишком далеко находился от трибуны в день демонстрации 1-го мая.

ВЫШИНСКИЙ: Вы признаете, что принимали непосредственное участие в подготовке покушений? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Да

НАТАН ЛУРЬЕ: На кого именно, называйте.

НАТАН ЛУРЬЕ: На т. Сталина, т. Ворошилова, т. Кагановича и т. Жданова.

ВЫШИНСКИЙ: Были у вас, кроме М. Лурье, и другие сообщники, или действовали один?

НАТАН ЛУРЬЕ: У нас была группа.

ВЫШИНСКИЙ: Какая это была группа – большая или маленькая, не называйте имена.

НАТАН ЛУРЬЕ: В начале группа состояла из 4-х человек: с Вайцем во главе. Когда Вайц уехал, нас осталось трое [15].

ВЫШИНСКИЙ: Вы, Натан Лурье, не считаете Моисея Лурье. Дальше, где эта группа была?

НАТАН ЛУРЬЕ: В Москве.

ВЫШИНСКИЙ: А в Ленинграде как вы собирались совершить преступление?

НАТАН ЛУРЬЕ: В Ленинграде один.

ВЫШИНСКИЙ: А на т. Ворошилова и на т. Кагановича?

ПАТАН-ЛУРЬЕ: Всей группой.

ВЫШИНСКИЙ: (Обращаясь к председателю) Позвольте вопрос М. Лурье. Вы слышали показания Натана Лурье?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Совершенно верно, слышал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы их подтверждаете?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Не во всех деталях.

ВЫШИНСКИЙ: Что именно вы подтверждаете из показания Н. Лурье?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: В отношении т. Жданова подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Собирались?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: В отношении т. Жданова подтверждаю. Я получил такую директиву от Фридмана. Он забыл сказать, что я получил директиву от Герцберга об Орджоникидзе. Я уже показал предварительному следствию. Или память ему изменила, или сознательно он скрывает целую группу людей, ибо, уезжая из Берлина в апреле 1935 [16] г., я Натану Лурье никаких заданий не передавал. Нет политического смысла для меня, признав все, и не признать, что с марта 1933 года я дал ему задания, и об его деятельности с Францем Вайцем нет смысла. Я ему задания давал, но в марте 1932 года я заданий не давал. В связи с тем, что он говорит, что я давал ему задания в 1927 году, я настаиваю очень горячо.

ВЫШИНСКИЙ: Меня интересует, что под вашим руководством он подготовил террористический акт.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: В этой формулировке – нет.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали о том, что он подготовляет террористический акт?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Безусловно, да. Не с марта 1933 года, а с конца апреля. 

ВЫШИНСКИЙ: И до какого момента?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: С апреля 1933 года я Натана хорошо знал как троцкиста.

ВЫШИНСКИЙ: Не торопитесь. Я хочу вас только спросить в связи с показаниями Натана Лурье. Вы сказали, что вы не все подтверждаете, что вы подтверждаете. Первое вы подтверждаете, что были осведомлены, что Натан приехал в Москву для организация террористического акта?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Этого я не знал, но знал, что, прибыв в Москву в апреле 1933 года, он был связан с Францем Вайцем. 

ВЫШИНСКИЙ: Насчет связи с Францем Вайцем вы знали? 

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Совершенна верно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не торопитесь и слушайте, что я спрашиваю. 

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да, о Франце Вайце <я> знал.

ВЫШИНСКИЙ: От Натана Лурье узнали, кто такой Франц Вайц? 

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Он мне сказал, что Франц Вайц – одно доверенное лицо Гиммлера, а впоследствии ГЕСТАПО.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали, что Франц Вайц, прибывший в Москву в качестве инженера, был организатором террористической группы и вы знали, что эта группа была организована не только Францем Вайцем и собиралась совершить покушение?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Безусловно, да.

ВЫШИНСКИЙ: Знаете ли и подтверждаете ли, что Натан ЛУРЬЕ с этой группой собирался совершить покушение против товарищей СТАЛИНА, КАГАНОВИЧА, ВОРОШИЛОВА и ОРДЖОНИКИДЗЕ?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да – СТАЛИНА, КАГАНОВИЧА и ВОРОШИЛОВА. ОРДЖОНИКИДЗЕ – нет, потому что это было мое задание от ГЕРЦБЕРГА.

ВЫШИНСКИЙ: Пожалуйста, сядьте. Вопросов у меня больше нет. К Натану ЛУРЬЕ у меня также вопросов нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Скажите, обвиняемый Натан ЛУРЬЕ, каким образом вы приехали в Москву, {в котором году} в 1932 г.? В каком месяце?

НАТАН ЛУРЬЕ: 7-го апреля.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Как вы связались с ВАЙЦЕМ?

НАТАН ЛУРЬЕ: Меня познакомил УНШ… [17]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Этот УНШ… был троцкист или фашист? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Троцкист.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Знакомя вас с ВАЙЦЕМ, он знал, кого из себя представляет ВАЙЦ?

НАТАН ЛУРЬЕ: Он знал.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы говорите, вас поразило это обстоятельство? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы сразу разрешили этот вопрос или долго думали: можно ли быть одновременно троцкистом и одновременно работать в немецкой полиции?

НАТАН ЛУРЬЕ: Мне этот вопрос нелегко было разрешить, но я его так разрешил, как здесь рассказал.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Остальные члены вашей террористической группы были посвящены в это?

НАТАН ЛУРЬЕ: Они были того же мнения, что и я.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Когда вы готовили покушение на тов. ВОРОШИЛОВА, – вы длительное время занимались наблюдением за выездами тов. ВОРОШИЛОВА, за его машиной? Сколько времени вы посвятили подготовке покушения на тов. ВОРОШИЛОВА?

НАТАН ЛУРЬЕ: Мы этим занимались с сентября 1932 г. до весны 1933 г.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы неоднократно выхолили на улицу Фрунзе и на другие улицы, судя по вашим показаниям, будучи вооружены револьверами?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вся ваша тройка была вооружена?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Так что, если бы благоприятный момент представился, вы бы совершили террористический акт? Почему же это вам не удалось?

НАТАН ЛУРЬЕ: Мы видели машину ВОРОШИЛОВА, когда она проезжала по улице. Проезжала она слишком быстро. Стрелять по быстро идущей машине, [безнадежно] попасть, мы думали, не имеет смысла.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вам несколько раз удавалось видеть машину тов. ВОРОШИЛОВА?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я ее видел и второй член группы – Павел ЛИПШИЦ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы прекратили дальнейшие наблюдения за машиной т. ВОРОШИЛОВА? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: По каким соображениям?

НАТАН ЛУРЬЕ: Потому что мы убедились, что стрелять из револьвера не имеет смысла.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Стрелять в машину не имеет смысла?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: После этого вы ваше внимание переключили на что?

НАТАН ЛУРЬЕ: На приобретение взрывчатых веществ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Имея в виду совершить террористический акт какого характера?

НАТАН ЛУРЬЕ: Террористический акт – бомбой. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Где?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я не понимаю вашего вопроса.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы сказали, что переключили свое внимание на приобретение взрывчатых веществ для совершения террористического акта. Над кем?

НАТАН ЛУРЬЕ: Над ВОРОШИЛОВЫМ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: На улице или в помещении?

НАТАН ЛУРЬЕ: На улице.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: На Челябстрой вы поехали по собственной инициативе, или вас командировали?

НАТАН ЛУРЬЕ: Меня командировал Наркомздрав.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вы принимали какие-либо меры, чтобы остаться в Москве? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Лично этих мер не принимал, но мне советовал М. Лурье.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Для чего?

НАТАН ЛУРЬЕ: Чтобы я продолжал террористическую деятельность в Москве. ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: А говорил М. Лурье, как устроиться в Москве?

НАТАН ЛУРЬЕ: У меня была возможность устроиться в кремлевской больнице в Москве.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: В качестве врача?

НАТАН ЛУРЬЕ: В качестве врача-хирурга.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, у вас было знакомство в Кремлевской больнице? Фамилии можете не называть по понятным причинам, но знакомство подтверждаете? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Да [18].

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Значит, вы хотели остаться в качестве хирурга в Кремлевской больнице?

НАТАН ЛУРЬЕ: Мне это советовал М. Лурье.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вы считали этот совет целесообразным или нецелесообразным?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я не рассматривал этот совет с точки зрения целесообразности и хотел оставаться по другим мотивам.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: В Челябстрое вы чем занимались?

НАТАН ЛУРЬЕ: Врачом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: В каком порядке хотели совершить покушение на Орджоникидзе и Кагановича? Когда они приезжали на Челябстрой в 1934 г.?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я узнал о том, что они будут на заводе…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Они приезжали разновременно?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да. И я думал, что если мне удастся их встретить, то я бы попытался совершить теракт, но у меня этой возможности видеть их при посещении завода не было.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Сколько времени вы прожили на Челябстрое?

НАТАН ЛУРЬЕ: Два с половиною года.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: За это время поддерживали связь с М. Лурье?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да, когда приезжал в Москву, встречался с ним.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Разговоры на террористические темы у вас велись? НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вы видели, что М. Лурье оставался на своей прежней позиции, и он был уверен в вас, что вы тоже?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Какие указания он вам делал о производстве террора в 1934-35-36 г.?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я ему рассказал, что думаю совершить покушение на Орджоникидзе,

Кагановича, но затем, в январе месяце в 1936 г., он поручил мне стрелять в Жданова на первомайской демонстрации в Ленинграде.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вы считали М. Лурье вашим руководителем, раз принимали такие указания?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Когда вы уехали в Ленинград, вы приняли на себя проведение в жизнь указания Лурье?

НАТАН ЛУРЬЕ: Я знал, что я буду участвовать в первомайской демонстрации и, если будет возможность, я постараюсь это поручение выполнить. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вы участвовали в демонстрации?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Были вооружены?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да, револьвером.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Откуда достали оружие в этом году?

НАТАН ЛУРЬЕ: Оно оставалось на хранении у родственников. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Когда вы его взяли?

НАТАН ЛУРЬЕ: В марте 1936 г.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Какой системы револьвер?

НАТАН ЛУРЬЕ: Браунинг.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Какой, средний?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вам удалось пройти в колонне демонстрантов на Площадь Урицкого?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Почему вам не удалось попробовать произвести покушение на Жданова?

НАТАН ЛУРЬЕ: Мы далеко проходили.

[ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Как далеко?

НАТАН ЛУРЬЕ: В четвертой или пятой колонне.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Какой организации?

НАТАН ЛУРЬЕ: 1-й Мединститут.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: В той организации, где работали?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Когда были арестованы?

НАТАН ЛУРЬЕ: 20-го мая.] 

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый Н. Лурье, вы говорили, что Франц Вайц хотел совершить

покушение на Сталина во время первомайской демонстрации?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Что он вам говорил, не называя имен?

НАТАН ЛУРЬЕ: Рассказывал, что получил от одного из членов нашей террористической группы поручение, называл фамилии…

ВЫШИНСКИЙ: Фамилии не надо. Вы знали его?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да. Он говорил, что он должен был попытаться совершить покушение на Сталина в 1932 г., но это покушение не могло быть выполнено, так как он проходил далеко от трибуны [19].

ВЫШИНСКИЙ: Что еще говорил?

НАТАН ЛУРЬЕ: Что первой неудачей не надо смущаться.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, поддерживал и подстрекал? Следовательно, он был {организат} инициатором этой попытки? 

НАТАН ЛУРЬЕ: Даю

ВЫШИНСКИЙ: Кроме этого случая, вам известны случаи, когда Франц ВАЙЦ подготовлял попытки покушения?

НАТАН ЛУРЬЕ: Мысль о том, что можно совершить покушение на ВОРОШИЛОВА, исходила от него.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, попытка покушения на первомайской демонстрации на тов. СТАЛИНА шла от Франца ВАЙЦА, покушения на тов. ВОРОШИЛОВА – тоже от Франца ВАЙЦА?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, главным образом, он был инициатором этих двух покушений?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А покушения на т.т. КАГАНОВИЧА и ОРДЖОНИКИДЗЕ тоже входили в его план?

НАТАН ЛУРЬЕ: Нет. Это было после его отъезда.

ВЫШИНСКИЙ: Это было ваше решение?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: С кем предварительно вы согласовали свое решение организовать покушение на тов. ОРДЖОНИКИДЗЕ и тов. КАГАНОВИЧА?

НАТАН ЛУРЬЕ: В Челябинске?

ВЫШИНСКИЙ: Да.

НАТАН ЛУРЬЕ: Я этого не согласовывал, потому что я не знал, что они приедут в Челябинск.

ВЫШИНСКИЙ: Вы хотели использовать конъюнктуру?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А организация покушения на тов. ЖДАНОВА шла от кого?

НАТАН ЛУРЬЕ: От М. ЛУРЬЕ.

ВЫШИНСКИЙ: У меня больше вопросов нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Почему получилась у вас такая ненависть к тов. СТАЛИНУ и советской власти, что вы в течение ряда лет занимались подготовкой к покушению? С какого года вы этим занимались?

НАТАН ЛУРЬЕ: С 1928 года. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Кто вас обрабатывал?

НАТАН ЛУРЬЕ: М. ЛУРЬЕ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Сначала на территории Берлина, а потом подбадривал дальше?

НАТАН ЛУРЬЕ: Да

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: [К Лурье Натану вопросов нет? У подсудимых нет вопросов? Подсудимый Лурье Моисей.] Протокол допроса, который вы подписали от 13 числа у следователя по важнейшим делам Шейнина, вы подтверждаете?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да, полностью.

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, пожалуйста, обвиняемый Лурье, какие конкретные шаги вы сделали по террористической вашей деятельности?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Я получил задание директивного порядка, уезжая из Берлина в Москву 4 марта 1933 года. Получил я это задание от Рут Фишер и Маслова, но фактически это было задание самого Троцкого. [Почему Рут Фишер и Маслов могли мне доверить такое задание?

ВЫШИНСКИЙ: Но они вам дали такое задание?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы приняли?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И приехали?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Что вы делали в СССР в связи с полученным заданием?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: А характер задания вас не интересует?

ВЫШИНСКИЙ: Да, и характер заданий.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ:] Характер задания следующий. Троцкий считает и настаивает, и мы, т.е. Маслов и Рут Фишер, с которой я был связан с 1924 года, а по оппозиционной работе в зиновьевской фракции – с октября 1925 г., а с Масловым с 1927 года после моего возвращения из Москвы в Берлин, – мы солидарны с этой директивой Троцкого, заключающейся в следующем: необходимо ускорить организацию вооруженного восстания в Советском Союзе, организацию террористических актов над руководителями ВКП(б) и правительства и, в первую очередь, над Сталиным, 

Эту директиву я принял лично в устной форме от Рут Фишер и Маслова, как я уже сказал, 4-го марта 1933 г.

ВЫШИНСКИЙ: Я жду ваших объяснений по поводу практических шагов в этом направлении.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Прибыв в Москву 9 марта 1933 года, я передал эту устную директиву но назначению, а именно бывшему личному эмиссару Зиновьева в Берлине Герцбергу Александру Владимировичу, с которым я был связан по зиновьевской работе с ноября 1927 года до его отъезда в Москву в конце 1931 года.

Передал я эту директиву [по назначению для передачи Зиновьеву, с которым я тогда лично, как это было известно Рут Фишер и Маслову, связан не был. Не могу установить точно дня, когда это было сделано. Во всяком случае, это было] не позже второй половины апреля [месяца]. Почему с таким опозданием, примерно на месяц, я это сделал? Потому что Герцберга тогда в Москве не было, он, кажется, был в командировке.

Герцберг задание принял и [, приняв это задание,] сказал: эта директива Троцкого, Рут Фишер и Маслова совпадает целиком и полностью с уже имеющимися тождественными решениями нашего центра в стране. [Передал ли дальше] ГЕРЦБЕРГ эту директиву [– да, он] передал [ее] по назначению, [как мне это известно от самого ГЕРЦБЕРГА, с которым я часто встречался в Москве и,] как впоследствии выяснилось в разговоре, имевшем место между мною и Зиновьевым на квартире у Зиновьева в августе 1934 года. 

[ВЫШИНСКИЙ: Расскажите о ваших практических шагах в отношении организации террора.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Эту директиву я передал по назначению. В то же время, примерно в апреле месяце, у меня была встреча с Н. ЛУРЬЕ, которого я хорошо знал как троцкиста по Берлину, хотя в Берлине он под моим руководством не работал [20].]

ВЫШИНСКИЙ: Я еще раз прошу вас рассказать о практических шагах.

[МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Об осуществлении директивы? 

ВЫШИНСКИЙ: Да.]

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Мне было поручено в отношении этой директивы передать ее адресату, т.е. личному доверенному лицу Зиновьева ГЕРЦБЕРГУ, что мною и было сделано.

ВЫШИНСКИЙ: Что вы продолжали делать в Москве? Вы говорили в своих показаниях, что вы трижды встречались с Зиновьевым, я жду объяснений по поводу ваших практических мероприятий.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: ГЕРЦБЕРГОМ эта директива была принята и передана Зиновьеву. Относительно встречи с Зиновьевым, [как я уже вчера говорил,] было три таких встречи, но политического порядка – одна, а именно – в первые дни августа, вернее, числа 3 или 4. [Само собой разумеется, и это не секрет, что я не мог прийти на квартиру к Зиновьеву, не будучи раньше им приглашен. Я позвонил в редакцию «Большевик», хотел узнать о результатах его рецензии на мою книгу, и при этом разговоре Зиновьев мне сказал, чтобы я зашел к нему на квартиру, дав мне свой адрес, что и было сделано.] 

Придя на квартиру к ЗИНОВЬЕВУ, я там никого не застал, а был лишь один ЗИНОВЬЕВ. Минут десять-пятнадцать мы с ним говорили по поводу моей книги, потом разговор наш перешел на политическую тему, т.е. конкретно о подготовке террористических актов. Так как Зиновьев знал о моей прошлой позиции, поэтому он не мог относиться с недоверием ко мне.

Вот и Зиновьев бросил фразу – я вас знаю лично, правда, недавно, но мне о вашей деятельности известно как от Герцберга, так и было известно от Рут Фишер [21] [от VI расширенного пленума, и поставил откровенно вопрос, имею ли я сведения от Рут Фишер и Маслова. Язык у нас был ведомственный, и я мог говорить откровенно. Сказав, что от Рут Фишер и Маслова сведений нет, он сказал, что получил директиву от Герцберга. Я сообщил о деятельности группы Натана Лурье.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сообщили о деятельности группы Натана Лурье, но не сказали о всей группе Натана Лурье. Вы скажите, пожалуйста, были вы связаны с Натаном Лурье?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да, я был связан с Натаном Лурье, примерно с апреля месяца 1933 года до 2 января 1936 г.]

ВЫШИНСКИЙ: [<В> 1936 г. связь с Натаном Лурье была на какой почве?] Вы не родственники с ним?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Нет. Это случайность, мы однофамильцы. Связь у нас была троцкистского порядка.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали Натана Лурье как члена подпольной троцкистской организации?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Безусловно.

ВЫШИНСКИЙ: В период времени с 1933 года по Москве по 2-е января 1936 г. вы сами в этот же период времени в Москве были членом подпольной троцкистской организации? Вы знали, что в этот период времени Натан Лурье занимается подготовкой ряда террористических актов?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Совершенно верно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сами лично участвовали в этой подготовке?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Постановка вопроса такова, что я затрудняюсь дать ответ.

ВЫШИНСКИЙ: Натан Лурье говорил, что он считал вас руководителем своей террористической троцкистской деятельности.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Это частично верно.

[ВЫШИНСКИЙ: В той части, что вы были руководителем?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Нет.]

ВЫШИНСКИЙ: В какой части? Если вы не были руководителем, я вам ставлю вопрос и хотел бы получить на него ответ. Натан{а} Лурье сегодня публично обвиня{ю}ет в том, что вы являлись руководителем его троцкистской террористической деятельности. Я вас спрашиваю – признаете ли вы себя виновным в том, что были руководителем троцкистской террористической {орган} деятельности на этот период времени, которой занимался Лурье, подготовкой террористических актов. Вы отвечаете, нет. Были вы руководителем или нет?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Я лично?

ВЫШИНСКИЙ: Признаете, что были личным руководителем Натана Лурье в подготовке его ряда террористических актов? Через кого?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Мною было получено два задания. Первое задание я получил от Герцберга – использовать его пребывание на Челябинском тракторном заводе для покушения на Орджоникидзе и совершить террористический акт.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, Натан Лурье действовал но вашему поручению и с вашего ведома?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: По моей дополнительной директиве.

ВЫШИНСКИЙ: А когда вам давал директиву, вам было известно, что т. Ворошилов и Каганович приедут на Челябинскстрой?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Здесь была возможность устроить на работу Натана Лурье в Кремле. Это было связано с директивой Герцберга.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, надо иначе формулировать вопрос. Вы давали директиву об Орджоникидзе, а в Челябинске это будет или в другом месте, – это будет зависеть от обстановки?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Мы знали, что он едет на Челябинский завод в качестве врача. Герцберг настаивал, чтобы Натан Лурье остался на работе в Кремле.

ВЫШИНСКИЙ: Не на работе в Кремле, а на работе в Кремлевской поликлинике. Это маленькая разница.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да, да, в Кремлевской поликлинике в качестве врача.

… узнал о том, что… [22]

ВЫШИНСКИЙ: Вы с ним договорились, что он будет осуществлять покушение на тов. ОРДЖОНИКИДЗЕ?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А то, что он решил использовать пребывание т. ОРДЖОНИКИДЗЕ в Челябинске, – это уже была его инициатива?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Когда Натан ЛУРЬЕ сказал, что не считает удобным использовать свои родственные связи для поступления в Кремлевскую поликлинику, и что в интересах перевода в ВКП(б) нельзя отказаться от поездки в Челябинск, я сообщил об этом ГЕРЦБЕРГУ; тот сказал, что он хотел бы лично познакомиться с Натаном ЛУРЬЕ (технически это не вышло), и ГЕРЦБЕРГ сказал мне: «Передай Натану ЛУРЬЕ, что нужно использовать возможные наезды ОРДЖОНИКИДЗЕ на Челябинский тракторный завод в целях осуществления террористического акта», что мною Натану и было передано [23].

ВЫШИНСКИЙ: Вы это передали, и вы признаете себя в этом виновным? 

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да, полностью.

ВЫШИНСКИЙ: В каких его предприятиях по совершению террористических актов вы участвовали еще?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Я участвовал в его предприятии по покушению на ЖДАНОВА.

ВЫШИНСКИЙ: Именно?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Натан ЛУРЬЕ в конце декабря 1935 г., вернувшись из Челябинска, позвонил мне по телефону. Мы встретились. Он сказал, что он направляется в Ленинград в научную командировку, и спросил, как обстоит работа. Я ему сказал, что придется иметь еще одну дополнительную встречу. Я должен это передать соответствующим товарищам. Я передал это соответствующему товарищу 28 декабря; 29 декабря он мне передал директиву для Натана ЛУРЬЕ стараться организовать террористический акт против ЖДАНОВА, дополнив, что ему, Натану ЛУРЬЕ, будет еще дополнительно дана явка к террористической группе ЗАЙДЕЛЯ. Эту директиву я передал Натану ЛУРЬЕ 2 января в кафе “Спорт” в Москве.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, и в этом отношении Вы приняли участие в подготовке покушения на тов. ЖДАНОВА?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Что Вы еще можете добавить к этим показаниям?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Я могу внести некоторые дополнения к сообщению Натана ЛУРЬЕ и дополнение о моем важном разговоре о группе ВАЙЦА с ЗИНОВЬЕВЫМ. Натан ЛУРЬЕ сообщил мне конкретно о работе организованной ВАЙЦЕМ группы и их группы. Заметив мою растерянность по поводу такого союзника, он меня спросил, как я отношусь к этому делу. Я ответил, что личное отношение роли не играет, что я немедленно это передам по назначению, сказав ему, что, если ты не получаешь отрицательного ответа, стало быть, ты работаешь уже с ведома центра.

ВЫШИНСКИЙ: Вы имели в виду персонально кого?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Я имел связь с особо доверенным ЗИНОВЬЕВА – ГЕРЦБЕРГОМ Александром Васильевичем. Таким образом, Натан ЛУРЬЕ не получил от меня отрицательного ответа. Группа Натана ЛУРЬЕ, организованная фашистом Франц<ем> ВАЙЦЕМ, со времени разговора его со мною в апреле 1933 г. работала с ведома и безусловно с согласия центра и лично ЗИНОВЬЕВА. [24] 

ВЫШИНСКИЙ: Это согласие вы получили при тех встречах, о которых рассказывали?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Это было закончено задним числом. Герцберг легализовался гораздо раньше. В обвинительном заключении даты встреч Натана Лурье и Зиновьева не указаны. С Зиновьевым была встреча через год, а с Герцбергом я встречался каждые две недели и каждый месяц. Теракт на Ворошилова Натан Лурье подготовлял не с моего ведома, а наоборот вел еще работу до моего приезда, до марта 1933 года.

ВЫШИНСКИЙ: Откуда вы это знаете?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: С его точной информации о работе его группы и конкретной деятельности этой группы.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы признаете, что вы были в течение длительного ряда лет членом троцкистской подпольной организации?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да, полностью.

ВЫШИНСКИЙ: Что эта организация преследовала террористические цели?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Полностью, я привез директивы.

ВЫШИНСКИЙ: Что вы привезли директивы от Троцкого черев посредство Рут Фишер и Маслова и передали их Зиновьеву?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вам известно, что директивы были переданы?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Совершенно точно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были связаны с группой Натана Лурье и одновременно с фашистским агентом Францем Вайцем?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вместе с Натаном Лурье вы подготовляли ряд покушений и дали установку на подготовку покушения против Сталина?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Я не принимал участия в подготовке, но передал директиву о покушении.

ВЫШИНСКИЙ: Дали задание подготовить покушение на Орджоникидзе и Жданова, причем не только задание, но дали и связи?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Я сказал Натану Лурье, что он еще получит связь. 

ВЫШИНСКИЙ: Обещав ему?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Обещал ему, что он еще получит явку.

ВЫШИНСКИЙ – Вы это сделали?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Нет, потому что я не получил от того человека, с которым был связан, не получил адреса.

ВЫШИНСКИЙ: И, наконец, что вы были осведомлены о том, что группа Натана Лурье подготовляла теракт против Ворошилова, это признаете?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Совершенно точно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы склоняли Натана Лурье к тому, чтобы он проник в Кремлевскую больницу с теми же террористическими целями?

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Совершенно верно.

ВЫШИНСКИЙ: Больше вопросов не имею.

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: Разрешите мне…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У меня вопросов больше нет. Садитесь, пожалуйста. 

ВЫШИНСКИЙ: Подсудимый Тер-Ваганян, на основании двухдневного судебного следствия какие можно подвести итоги вашего участия в террористической деятельности троцкистского центра и в террористической группе? Первое – признаете вы себя одним из организаторов троцкистско-зиновьевского центра?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы признаете, что этот центр организовался на основе директивы Троцкого о терроре?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Своевременно переданной вам как одному из организаторов?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы признаете, что вы лично также занимались подготовкой некоторых терактов?

ТЕР-ВАГАНЯН: Подготовкой терактов я не занимался, однако участие в работе центра я принимал.

ВЫШИНСКИЙ: Участие в террористической работе?

ТЕР-ВАГАНЯН: Вся работа была террористическая.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сказали, таким образом, на допросе от 14 августа, т. 38 л.д. 62: «Из лиц, вошедших в объединенный троцкистско-зиновьевский центр, о чем я подробно говорил в своих показаниях от 16 июля с<его> г<ода>, практически сколачиванием и подготовкой террористической групп руководили Смирнов Иван Никитич, Мрачковский, Зиновьев и Каменев». Вы это подтверждаете?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И добавляете: «Лично я работал по заданию Смирнова и Каменева». Вы это подтверждаете?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вот в этой связи не надлежит ли понимать, что вы работали по сколачиванию террористической группы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Я об этом расскажу. 

ВЫШИНСКИЙ: Вы это подтверждаете?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Пожалуйста, рассказывайте. 

ТЕР-ВАГАНЯН: Я должен начать с подтверждения показания Сафоновой, что еще раньше, чем Смирнов*у* привез*ли* директиву, здесь *мною* была организована местная террористическая организация, возглавленная Смирновым, идейно близко стоявшая к террору, в этом смысле недостаточно ясно выраженная, но уже достаточно ясно к этому дозревавшая.

ВЫШИНСКИЙ: Можно сказать, что здесь уже зрели террористические настроения и намерения?

ТЕР-ВАГАНЯН: Намерений еще не было, но настроения были. 

ВЫШИНСКИЙ: Настроения подготовляли намерения?

ТЕР-ВАГАНЯН: Это естественно. Такого рода террористические настроения были. Летом 1931 года я был в Тифлисе, это было в августе 1931 года. В Тифлисе я случайно встретил Зайделя, которого я не видел четыре года.

ВЫШИНСКИЙ: Кто такой Зайдель?

ТЕР-ВАГАНЯН: Это мой сотрудник по журналу «Под знаменем марксизма» и «Воинствующий материализм», красный профессор, историк.

ВЫШИНСКИЙ: Так называемый «красный профессор»?

ТЕР-ВАГАНЯН: Он и «красный» так называемый, и «профессор» так называемый. Зайделя я знал по его литературной работе у меня. Если можно было бы на суде выразиться резко, я бы так сказал…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Резко, но парламентарно.

ТЕР-ВАГАНЯН: Но так как суд весьма парламентарное учреждение, я позволю себе выразиться мягко – это человек с некоторой тупостью.

ВЫШИНСКИЙ: Какую роль он играл в вашем журнале?

ТЕР-ВАГАНЯН: Он писал историю второго интернационала – французских…

ВЫШИНСКИЙ: Словом, он играл ответственную роль.

ТЕР-ВАГАНЯН: Нет, он поместил всего две статьи. Одну статью в журнале «Под знаменем марксизма» за три года моего редактирования этого журнала и другую статью в «Воинствующем материализме» за два года моего редактирования. В 1927 году он был троцкистом. Партийная организация привлекла его к ответственности. Он обнаружил достаточную ловкость, вовсе не свойственную его умственным способностям, обманул партийную организацию, остался жив и здоров, с партийной книжкой в кармане. Партийная организация нашла только одно средство наказания, послала его в Ленинград на научную работу на место заместителя <директора> Ленинградского отделения Коммунистической академии. Это последнее, что я о нем знаю. Четыре года я его не видал. В Тифлисе я занимался переговорами относительно издания Энциклопедии на трех иностранных языках. В это время я его встретил. Он проезжал из Кисловодска в Тифлис, куда-то уезжал. Мы с ним разговорились…

ВЫШИНСКИЙ: Это было в какому году?

ТЕР-ВАГАНЯН: Август месяц 1931 года. Мы с ним говорили о самых разнообразных вещах. Если бы я был немного более догадлив, чем я вообще в данном случае обнаружил себя, то я должен был, конечно, учесть молниеносность соображений Зайделя и должен был вести разговор весьма и весьма изысканно. Однако, я вел с ним откровенный разговор. Этот разговор касался нескольких вопросов. Мы говорили с ним о дискуссии по «Народной воле», которая разгорелось в связи с 50-тилетием «Народной воли». Как вам известно, эта дискуссия как раз касалась вопроса о терроре. В этой дискуссии позиции были такие: некоторые товарищи занимали такого рода позицию, что были две группы «Народной воли»: «Черный передел», которая была против террора, – это меньшевистская, а «Народная поля», которая была за террор, – это большевистская организация. Они представляли дело так, что мы унаследовали от «Народной воли» боевую сторону ее деятельности.

Нужно ли все это рассказывать?

ВЫШИНСКИЙ: Это, мне кажется, не имеет прямого ответа на вопрос, если вы не скажите дальше, как вы смотрели на возможность применения террора?

ТЕР-ВАГАНЯН: На этот счет имеются показания Зайделя [25]. Если не нужно, я могу не говорить.

ВЫШИНСКИЙ: Меня интересует ваша позиция.

ТЕР-ВАГАНЯН: В то время по вопросу о терроре у меня позиция еще не складывалась. Поэтому в этом споре этот вопрос не играл роли. Террористические настроения и мнения могли сложится и сложились на основе оценок внутреннего положения Советского Союза, тех самых троцкистских оценок, которые я ему сообщил.

ВЫШИНСКИЙ: Во время этой беседы с Зайделем вы говорили что-то про Смирнова?

ТЕР-ВАГАНЯН: Зайдель в то время был сам вооружен чрезвычайно резким и решительным настроением, весьма агрессивный по природе своей…

ВЫШИНСКИЙ: Т.е. террористическим?

ВЫШИНСКИЙ: Мне он этого не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Что значит агрессивный?

ТЕР-ВАГАНЯН: Агрессивным я считаю такое настроение, когда человек, еще не определивший себя окончательно как террорист, однако выражается достаточно резко.

ВЫШИНСКИЙ: В террористическом смысле?

ТЕР-ВАГАНЯН: Настолько резко, что из этого можно сделать вывод о терроре. Иными словами, еще не дозревший до терроризма террорист. (Оживление в зале).

ТЕР-ВАГАНЯН: Вы говорили Зайделю, что Смирнов дозрел до этого состояния террориста?

ТЕР-ВАГАНЯН: Он спрашивал относительно настроения московских кругов. Я сказал ему тогда же, что подобные же настроения, как у него, без пяти минут террористические….

ВЫШИНСКИЙ: Без пяти минут террористические?

ТЕР-ВАГАНЯН: Потому что настоящие террористические настроения оформились по приезде Смирнова, по привозе директивы.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы разговаривали с Зайделем в 1931 году, вы говорили о том, что Смирнов настаивает на насильственных методах борьбы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да, я это говорил и именно в таком виде.

ВЫШИНСКИЙ: Это надо понимать как террористические методы, потому что имелось в виду насилие <не> массовое, а индивидуальное?

ТЕР-ВАГАНЯН: Это верно, что всякое насилие есть насилие. Но дело заключается в том, что, когда говорили о насильственных методах в 1931 году, не думали, вернее, не додумывали, что это означает террор, додумали мы это только тогда, когда соответствующим образом директивно это было оформлено.

ВЫШИНСКИЙ: Хорошо. Мне важно установить только одно обстоятельство, которое в разной мере касается вас, как и Смирнова, что в 1931 году у Смирнова были настроения за насильственные методы борьбы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да, как и у всех окружающих Смирнова. 

ВЫШИНСКИЙ: В том числе и у вас?

ТЕР-ВАГАНЯН: У меня, у Сафоновой, у Мрачковского. Это было общее настроение, и я должен сказать, что, по-моему, было бы довольно странно, если <бы> кто-нибудь оспаривал это. СМИРНОВ оспаривал здесь эту историю, он оспаривал ее вплоть до 1932 года включительно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы подтверждаете, что 1931 год характеризуется как в отношении вас, так и в отношении СМИРНОВА с точки зрения того, что у Вас у обоих были настроения о принятии насильственных методов борьбы.

ТЕР-ВАГАНЯН: Да. Как это воспринял ЗАЙДЕЛЬ – я себе не представляю.

ВЫШИНСКИЙ: Меня это сейчас не интересует. Продолжайте дальше.

ТЕР-ВАГАНЯН: Таково было у меня настроение, когда я вернулся из Закавказья в Москву.

ВЫШИНСКИЙ: Дальше.

ТЕР-ВАГАНЯН: В Москве я не застал СМИРНОВА, он уже был в Саратове. Не застал я и Мрачковского, который был в Казахстане. В Москве была только одна САФОНОВА, с которой я вел разговоры и которая информировала меня относительно поездки Смирнова за границу и относительно свидания его с Л. СЕДОВЫМ, причем должен сказать, что никакого разговора о том, что эта директива есть личное мнение СЕДОВА, не было. Если бы САФОНОВА сказала мне, что это есть личное мнение Седова, то я бы вместе о ней посмеялись бы над этим, как над анекдотом. Когда вернулся СМИРНОВ, здесь Сафонова права, когда говорила об этом в своем выступлении вчера, он повторил мне и Сафоновой свой рассказ.

ВЫШИНСКИЙ: Не стоит повторять того, что было вчера. 

ТЕР-ВАГАНЯН: Я это говорю потому, что мне хочется сказать вам, что это не измышление Сафоновой, а что это было передано Смирновым.

ВЫШИНСКИЙ: Дальше.

ТЕР-ВАГАНЯН: Троцкистский центр официально организовался осенью 1931 года, до этого троцкистского центра, по существу, не было, а был один И.Н. Смирнов, как Вандомская колонна, и изображал центр всего троцкистского движения. 

ВЫШИНСКИЙ: А он это отрицает.

ТЕР-ВАГАНЯН: Это он из скромности.

ВЫШИНСКИЙ: А может быть из трусости?

ТЕР-ВАГАНЯН: Не знаю, он вообще человек не трусливый.

ВЫШИНСКИЙ: Он человек мужественный?

ТЕР-ВАГАНЯН: Смирнов – человек мужественный и решительный. Я не думаю, что он это делает из-за каких-либо соображений, но, по-видимому, у него одно соображение – он боится сказать перед судом всю правду, потому что вслед за этим ему пришлось бы назвать целый ряд людей, которые имели касательство к этому делу.

ВЫШИНСКИЙ: А он их назвать не хочет.

ТЕР-ВАГАНЯН: По-видимому. Я думало, что если все наши преступления обнаружены, то нужно уже все до конца рассказать, вскрыть, нельзя же чтобы где-нибудь оставалась подобная же гниль, а вот это-то почему-то смущает Смирнова.

Я это с некоторым основанием говорю. Если понадобится, я это основание скажу, но боюсь, что это основание не из последних.

ВЫШИНСКИЙ: А какие же у вас основания?

ТЕР-ВАГАНЯН: Мне кажется, что Смирнов очень боится сказать, что он был в 1932 году, уже какой там 1932 год, начиная с 1928 года, систематически поддерживал связь с грузинскими <национал->уклонистами и что в 1932 году после приезда из-за границы он имел свидание с грузинскими <национал->уклонистами. Он спрашивал меня о них, об их характеристике, а у меня было мнение о них скверное, как о социал-демократах. Я думаю, что это он отрицать не сумеет, и что грузинские уклонисты весьма и весьма резко даже без всякой нежности террористически были настроены еще начиная с 1928 года. Это, по-моему, известно всякому, кто знает, что такое грузинские уклонисты. Это известно т.т. Орджоникидзе и Сталину, и известно всем.

ВЫШИНСКИЙ: Когда он был в Грузии и был связан с грузинскими уклонистами?

ТЕР-ВАГАНЯН: В 1929 году, когда я был в Сухуме, он заявил, что по возвращении из Батума (он был в Батуме [26]) имел беседу с грузинскими уклонистами.

ВЫШИНСКИЙ: (Обращаясь к Председателю) Можно спросить Смирнова? Смирнов, вы подтверждаете часть наказания Тер-Ваганяна о грузинских уклонистах? Вы скажите, подтверждаете или не подтверждаете?

СМИРНОВ: Я в Тифлисе имел свидание с <Окуджавой>.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не хуже меня и не хуже Тер-Ваганяна знаете, кто такие грузинские уклонисты. Вы подтверждаете, что были связаны с грузинскими уклонистами?

СМИРНОВ: В 1929 году я встречался с Штыкгольдом.

ВЫШИНСКИЙ: Группа Штыкгольда к какому откосится времени? 

ТЕР-ВАГАНЯН: Это относится к эпохе двурушничества. 

ВЫШИНСКИЙ: Это вся эпоха двурушничества.

ТЕР-ВАГАНЯН: Это относится к периоду <с> 1929 по 1935 г.

ВЫШИНСКИЙ: По 1935-й. Меня интересует, значит, была такая труппа Штыкгольда тоже террористическая?

ТЕР-ВАГАНЯН: Она не была террористической, т.е. она могла быть террористической. Сейчас я про одного троцкиста…

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю, группа Штыкгольда террористическая?

ТЕР-ВАГАНЯН: В Нижнем Новгороде была террористической [27].

ВЫШИНСКИЙ: Я имею в виду не Нижний Новгород, а имею в виду группу Штыкгольда. Смирнов был связан с какой группой – с Московской? Это была террористическая группа?

ТЕР-ВАГАНЯН: Штыкгольда я не видел, начиная с… 

ВЫШИНСКИЙ: Я имею перед собою документ, я спрашиваю, Штыкгольда группа была террористической?

ТЕР-ВАГАНЯН: Как все террористические группы.

ВЫШИНСКИЙ: Простите мне, была она террористической или нет?

ТЕР-ВАГАНЯН: Как все была террористической.

ВЫШИНСКИЙ: Мне важно знать, Смирнов был связан с этой группой Штыкгольда?

ТЕР-ВАГАНЯН: Совершенно ясно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы утверждаете. Теперь продолжайте относительно того, что вы хотите сказать и о террористической деятельно<сти>… [28]

ТЕР-ВАГАНЯН: Тогда придется рассказать о всей деятельности Смирнова, так как вся его деятельность была террористической.

<…> [29]

… связь СМИРНОВА с группой.

ТЕР-ВАГАНЯН: C группой ШТЫКГОЛЬДА я должен связать один вопрос, так как он касается обстановки, которая стесняет СМИРНОВА. ШТЫКГОЛЬДА познакомил со мною в 1929 г. СМИРНОВ и попросил, чтобы я ШТЫКГОЛЬДА принимал, когда он будет приезжать. Он не хочет, чтобы ШТЫКГОЛЬД еще с кем-нибудь виделся. Такая конспирация, такая локализация ШТЫКГОЛЬДА имела смысл только один: ШТЫКГОЛЬД имеет какие-то особые связи, которые нужно беречь. Из дальнейшего общения со ШТЫКГОЛЬДОМ мне стало ясно, что ШТЫКГОЛЬД имеет вокруг себя нескольких человек – тех, кого называют законспирированными членами партии.

ВЫШИНСКИЙ: Вроде ГОЛЬЦМАНА?

ТЕР-ВАГАНЯН: Не могу сказать – вроде ГОЛЬЦМАНА, потому что ГОЛЬЦМАН ‒ старик, ШТЫКГОЛЬД – молодой [30]. Вероятно, это были молодые люди и вероятно не без женского общества.

ВЫШИНСКИЙ: Почему Вы приводите такую деталь? Это – особенность СМИРНОВА?

ТЕР-ВАГАНЯН: Нет, не особенность СМИРНОВА, а особенность ШТЫКГОЛЬДА.

ВЫШИНСКИЙ: А почему СМИРНОВ вас предупреждал об этом – о том, что вы должны ШТЫКГОЛЬДА принимать?

ТЕР-ВАГАНЯН: Он не хотел, чтобы ШТЫКГОЛЬД с кем-нибудь общался, он считал необходимым, чтобы ШТЫКГОЛЬД общался только со мною, или, в крайнем случае, со СМИРНОВЫМ, что и было соблюдено: ШТЫКГОЛЬД по приезде из Нижнего Новгорода обычно заглядывал ко мне, а иногда и к СМИРНОВУ.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте задать вопрос обвиняемому СМИРНОВУ. Вы подтверждаете правильность показаний ТЕР-ВАГАНЯНА о том, что вы познакомили его со ШТЫКГОЛЬДОМ?

СМИРНОВ: Я со ШТЫКГОЛЬДОМ знаком с 1926 г….

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый СМИРНОВ, вы давали указания ТЕР-ВАГАНЯНУ относительно организационной связи с ШТЫКГОЛЬДОМ? Вы это подтверждаете?

СМИРНОВ: Я отрицаю, что я давал ему такие указания.

ВЫШИНСКИЙ: Вы говорили ТЕР-ВАГАНЯНУ о том, что, когда будет приезжать ШТЫКГОЛЬД, ТЕР-ВАГАНЯН должен его принимать?

СМИРНОВ: Нет, я этого не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый ТЕР-ВАГАНЯН, не вспомните ли, когда СМИРНОВ вам это говорил?

ТЕР-ВАГАНЯН: СМИРНОВ пришел ко мне домой со ШТЫКГОЛЬДОМ, познакомил нас.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый СМИРНОВ, вы были на квартире у ТЕР-ВАГАНЯНА имеете со ШТЫКГОЛЬДОМ?

СМИРНОВ: Нет, не был.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый ТЕР-ВАГАНЯН, повторите, как вы познакомились со ШТЫКГОЛЬДОМ?

ТЕР-ВАГАНЯН: Раньше я ШТЫКГОЛЬДА совершенно не знал, я познакомился с ним только через Ивана Никитича СМИРНОВА.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый СМИРНОВ, вы со ШТЫКГОЛЬДОМ были знакомы?

СМИРНОВ: Был, с 1926 г. С того времени, как он вернулся из ссылки, и я вернулся из ссылки, мы с ним встречались раза три.

ВЫШИНСКИЙ: Знакомство у вас продолжалось?

СМИРНОВ: Знакомство продолжалось.

ВЫШИНСКИЙ: Организационная связь была?

СМИРНОВ: Организационной связи не было.

ВЫШИНСКИЙ: Он был против террора или за?

СМИРНОВ: Таких разговоров у нас не было.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вам ШТЫКГОЛЬД как террорист неизвестен? А ТЕР-ВАГАНЯНУ это известно.

СМИРНОВ: Мне это неизвестно.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый СМИРНОВ, вы отрицаете, что вы познакомили ТЕР-ВАГАНЯНА со ШТЫКГОЛЬДОМ и дали указания относительно дальнейшей связи?

СМИРНОВ: Не помню.

ВЫШИНСКИЙ: По-вашему, существует разница между заявлением «не помню» и «отрицаю»?

СМИРНОВ: Я с ШТЫКГОЛЬДОМ никогда разговоров не только о терроре, но вообще о подпольной деятельности после его возвращения из ссылки не вел…

ВЫШИНСКИЙ: А раньше вели?

СМИРНОВ: Следовательно, я не мог давать ему поручений организационного порядка и связывать его с ТЕР-ВАГАНЯНОМ.

ВЫШИНСКИЙ: Это «следовательно» вытекает из вашего первого утверждения, а что же, Ваганян говорит неправду по поводу того, что вы были с Штыкгольдом у него на квартире? 

СМИРНОВ: Я не был у на квартире у Ваганяна со Штыкгольдом.

ВЫШИНСКИЙ: Не были или не помните?

СМИРНОВ: Не был.

ВЫШИНСКИЙ: Ваганян, напомните ему пожалуйста.

ТЕР-ВАГАНЯН: Это было в первом доме советов в моем номере зимой 1929 года, как тебе известно, я из первого дома переселился в 1930 году.

СМИРНОВ: Мы жили с Ваганяном в одном и том же доме, в первом доме советов, и у Ваганяна всегда была толчея в квартире, также как и у меня, вечно приезжал народ из ссылки, возможно или я, или Ваганян зашел ко мне со Штыкгольдом, такой случай быть мог.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы допускаете, что могли зайти?

СМИРНОВ: В 1929 году допускаю.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, в 1929 году вы, Тер-Ваганян и Штыкгольд встречались?

СМИРНОВ: Возможно.

ТЕР-ВАГАНЯН: Это было зимой 1929-30 года.

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Так что же вы отрицали пять минут тому назад?

СМИРНОВ: Позвольте, я отвечу.

ВЫШИНСКИЙ: Подождите, я знаю, что вы на все можете ответить. Вы только что говорили, что никогда с Тер-Ваганяном и Штыкгольдом не встречались, это правда или неправда?

СМИРНОВ: Я говорил про 1929 год…

ВЫШИНСКИЙ: Вы здесь заявили, что никогда с Ваганяном и Штыкгольдом не встречались, а теперь оказались уличенными.

СМИРНОВ: Я сказал, что <когда> в 1929 году все возвращались из ссылки и встречались, то такая встреча могла произойти.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, могла?

СМИРНОВ: Могла.

ВЫШИНСКИЙ: А пять минут тому назад что говорили? Давайте продолжим с Тер-Ваганяном.

ТЕР-ВАГАНЯН: Вернемся к уклонистам. Всякий, кто знает Троцкого, троцкистов, историю этой контрреволюционной организации, тот превосходно знает, что Иван Никитич Смирнов, приехав в Берлин, на своем свидании с эмиссаром Троцкого никак не мог обойти разговор о таком большом и самом важном вопросе для Троцкого, <как об> отряде троцкистов. Это для меня совершенно ясно. В 1932 г. мне сказал почти дословно Иван Никитич слова, которые мне показались, что Иван Никитич виделся с кем-нибудь из уклонистов и что говорил с ними относительно директив, полученных им от Троцкого.

ВЫШИНСКИЙ: В 1932 году?

ТЕР-ВАГАНЯН: В 1932 году. Встретив меня, Иван Никитич сказал мне, ты знаешь, что уклонисты остаются все теми же непримиримыми, как были, ты все продолжаешь так же относится к уклонистам, как раньше, я говорю – да, а он говорит, они остаются на своих позициях. Я сказал – тем хуже. Он говорит – это все армяне так настроены против грузин. Я сказал, что я не в качестве армянина говорю, а в качестве человека, которого они винят в национал-шовинизме, а которых я виню в национал-демократизме. Если угодно, то в этом вопросе я целиком схожусь с грузином Орджоникидзе, так что тут национальное ни при чем. На этом у нас разговор закончился. Он не хотел сказать, с кем он встретился, но я уверен, что это было. Я не понимаю щепетильности Ивана Никитича Смирнова в отношении уклонистов. Если охарактеризовать их точно, то это та же самая фашистская банда, как и вся троцкистская организация. Я лично ему удивляюсь. Он заявил, что разошелся с Троцким и окончательно порвал с ним, так почему ему беречь это чудовище в кавказских лесах, если в русских его держать нельзя. Мне не понятна эта щепетильность. У Ивана Никитича вся конструкция пронизана всякого рода моральными… (слово не слышно), что играет у него огромную роль.

Каким образом организовался троцкистский центр? Организовался он следующим образом. Поздно осенью ко мне позвонил Иван Никитич Смирнов и сказал: я хочу зайти к тебе с Мрачковским. Я сказал, что буду дома. Зашли Иван Никитич Смирнов, Мрачковский и Шура Сафонова. Говорили о многом. Смирнов говорил о Саратовском крае, Мрачковский рассказывал о Казахстане, о состоянии там овцеводства, которое пострадало от политики… (фамилия) [31]. После этого разговора Иван Никитич сказал мне следующее: «Слушай, Тер, было бы очень хорошо, если бы по мере того, как мы съезжаемся (он и Мрачковский), мы бы собирались в таком составе и взаимно информировали бы друг друга». Я согласился. С этого времени начинаются регулярные совещания этих четырех человек. Таких совещаний я на очной ставке с Мрачковским в 1935 году восстановил 5, и содержание их тоже более или менее точно восстановил. С 1931 года осенью начинается моя очень тесная связь и дружба с Ломинадзе. С Ломинадзе я связан давно. Был знаком с ним тоже давно. Однако после право-левацкого блока и провала его некоторое время Ломинадзе был чрезвычайно подавлен и ни на какие разговоры не шел. Осенью 1931 года он несколько отошел, и у нас начались с ним постоянные встречи и дружба. Зимой 1931-32 года мы с ним имели весьма лояльный научный разговор. Так что этот разговор не был политически сколько-нибудь заостренный. Но уже весною 1932 года (я подхожу к вопросу об организации блока) Ломинадзе стал очень нервничать, был очень нервно настроен. Он встретился с Сафаровым в мае, который ему предложил широкий план консолидации всех антипартийных групп для того, чтобы подать заявление в ЦК с изложением тех рецептов и методов лечения, которые он, Сафаров, мог бы предложить ЦК. Ломинадзе не склонен был соглашаться, говорил со мной на эту тему, обсудили мы и решили, что, если такая консолидация была бы возможна, это дало бы Центральному Комитету, в первую голову, основание утверждать, что это не политика, а сплошная окрошка, беспринципный блок. А так как Ломинадзе страшно боялся слова «беспринципный» после того, как его беспринципность в право-левацком блоке была так резко отхлестана, – то он прекратил разговоры на эту тему и через некоторое время выдвинул свою собственную концепцию о необходимости координации мероприятий только левых, в кавычках, групп, о необходимости совещания левых групп по вопросу о том, имеются ли у них какие-нибудь общие точки зрения, – точки   соприкосновения в вопросах политики.

Причем он мне предложил, что от своего имени, от имени своей группы, он бы хотел, чтобы и смирновская группа выдвинула трех человек, и он трех человек, которые могли бы между собой говорить совершенно откровенно. Одновременно он сказал, что будет говорить на эту же тему с зиновьевцами и попытается по такому же принципу построить связь.

Он назвал от своей группы Ломинадзе, Шацкина и Резникова [32], с которыми можно откровенно говорить, и предложил назвать таких же людей от смирновской группы.

Я сказал ему, что на эту тему посовещаюсь со Смирновым, но, с моей точки зрения, такими людьми могли бы быть: Смирнов, Мрачковский и Ваганян.

В июне месяце и состоялось, кажется, третье по счету совещание троцкистского центра, на котором я рассказал обо всем этом. Смирнов одобрил это дело, одобрил людей, которых я назвал, и сказал, что удобнее всего вести разговоры с зиновьевцами. В определении того, с кем нужно вести разговоры, он даже не сомневался, как Ломинадзе. Он сам назначил людей, с которыми можно было вести откровенные разговоры. И установил при этом, что так как он обедает в столовой Совнаркома, ему удобнее встречаться там с Зиновьевым и Каменевым.        

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, он тоже сослался на столовую как на место свиданий? Смирнов пытался здесь заявить, что указание Зиновьева на встречи в столовой просто нелепо. Оказывается, он и вам говорил, что рассчитывает встречаться с Зиновьевым и Каменевым в столовой. 

ТЕР-ВАГАНЯН: Это было его аргументом, так как встречаться с ними там было ему удобнее.

ВЫШИНСКИЙ: Можно вопрос к Смирнову? Обвиняемый Смирнов, вы это подтверждаете?

СМИРНОВ: Отрицаю. Считаю, что в столовой вести разговоры о терроре не совсем удобно.

ВЫШИНСКИЙ: А как ВАГАНЯН говорит? 

СМИРНОВ: Он наверно забыл столовую, давно в ней не обедал?

ВЫШИНСКИЙ: А вы?

СМИРНОВ: А я обедал вплоть до своего ареста.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы еще раз отрицаете показание ВАГАНЯНА по этому вопросу?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Ну, хорошо.

ТЕР-ВАГАНЯН: Так как Мрачковский – хороший друг Евдокимова, то Смирнов предложил ему взять на себя переговоры с Евдокимовым, на что Мрачковский охотно согласился, а мне было предложено продолжить разговор с Ломинадзе и его группой, так как ни с одним из этих людей ни И.Н. Смирнов, ни Мрачковский связаны не были. 

ВЫШИНСКИЙ: Когда это было?

ТЕР-ВАГАНЯН: После приезда СМИРНОВА из Берлина.

ВЫШИНСКИЙ: В этот период была ясна установка на террор?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да, ясна, потому что директива была уже привезена. Необходимо сказать еще, что я лично к этому времени не знал, что практически эти мероприятия проводятся.

ВЫШИНСКИЙ: Уже в это время в июле месяце 32 г. было точно известию что террор есть основа для организации?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Как же это связывается с тем, что Смирнов вышел из блока, как узнал о терроре?

ТЕР-ВАГАНЯН: Не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Разрешите спросить Смирнова.

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый СМИРНОВ, Вы поручали ТЕР-ВАГАНЯНУ вести

переговоры с Ломинадзе?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А Мрачковскому давали поручения в связи с этим?

СМИРНОВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Говорили об объединении групп?

СМИРНОВ: Не могли говорить, т.к. при этом разговоре присутствовал САФАРОВ.

ВЫШИНСКИЙ: Тер-Ваганяну поручали говорить о Ломинадзе?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это было тогда, когда Вам была ясна установка на террор?

СМИРНОВ: Я получил установку на террор осенью.

ВЫШИНСКИЙ: Это было после того, как Вы говорили о Седовым о терроре?

СМИРНОВ:   Да.

ВЫШИНСКИЙ: В это время вы хотели организовать блок из зиновьевцев не на основе террора?

СМИРНОВ: Да, не на основе террора.

ВЫШИНСКИЙ: А организовали его на какой основе?

СМИРНОВ: Осенью 32 г. он организовался не на основе террора, а в ноябре, когда мне ГАВЕН передал директиву Троцкого, эта директива была воспринята, и уже блок был организован на основе террора.

ВЫШИНСКИЙ: Эта директива была воспринята блоком, который Вы организовали еще до этой директивы?

СМИРНОВ: Он организовался в ноябре месяце.

ВЫШИНСКИЙ: При Вашем участии?

СМИРНОВ: Нет, это было без моего участия.

ВЫШИНСКИЙ: Вы организовывали блок или нет?

СМИРНОВ: Я поручил Тер-Ваганяну вести переговоры с Ломинадзе.

ВЫШИНСКИЙ: Для чего?

СМИРНОВ: Для объединения.

ВЫШИНСКИЙ: Объединение состоялось?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: С леваками?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы вошли в этот блок?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: В ноябре?

СМИРНОВ: Да.         

ВЫШИНСКИЙ: Тогда действовала директива о терроре?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вопросов больше нет.

ТЕР-ВАГАНЯН: Можно продолжать?

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

ТЕР-ВАГАНЯН: Тогда этот вопрос немедленно встал перед Ломинадзе – он говорил об условиях, которые нужно было заключить с зиновьевцами, причем Ломинадзе не согласился с мнением Смирнова о том, что можно самим назначать людей. Я был достаточно близок с ЛОМИНАДЗЕ, но не могу сказать, встречался ли Ломинадзе с КАМЕНЕВЫМ и ЗИНОВЬЕВЫМ. Причем у меня шел разговор с Ломинадзе. Самое главное, что меня смущало, что особенно заявил об определенном пункте расхождения между нами и троцкистами.

ВЫШИНСКИЙ: Ломинадзе меня не интересует. Вы расскажите лучше о себе.

ТЕР-ВАГАНЯН: Что, что?

ВЫШИНСКИЙ: О себе расскажите.

ТЕР-ВАГАНЯН: Я о себе и расскажу. В июле месяце, когда Каменева назначили в «Академию», я стал бывать у него часто в «Академии» по своим литературным делам. В кабинете нам не удавалось сносно говорить, а перекидывались словами. В конце августа, если не в первых числах сентября, Каменев предложил мне зайти к нему домой, чтобы оформить договор, потому что он уезжает в Гагры, и часть работы он перевел домой и заканчивал ее дома, чтобы поехать в Гагры, Я пришел к нему, дал договор, и в течение 10-15 минут закончили, а потом начался разговор. То олимпийское пренебрежение, с каким Каменев говорил здесь о тройке троцкистов, – оно неверно по отношению к двум и совершенно верно по отношению ко мне. К Мрачковскому и Смирнову Каменев относился с глубоким почтением, ко мне – с весьма легким и довольно неприкрытым…

ВЫШИНСКИЙ: Пренебрежением.

ТЕР-ВАГАНЯН: Трудно сказать «с пренебрежением», а с легким отношением. Это был наш “Терчик”, как он называл меня. 

ВЫШИНСКИЙ: Несерьезно относился.

ТЕР-ВАГАНЯН: Не то, что несерьезно, он относился серьезно. Когда Ломинадзе подтвердил, что это не Тер-Ваганян один, а связан с Мрачковским и Смирновым, то Каменев стал называть не “Терчиком”, а стал говорить о Тер-Ваганяне. (В зале смех) Он говорил о Тер-Ваганяне как об импрессионисте и выразил Ломинадзе такого рода вопрос, что он может быть в оппозиции, а завтра стать трубадуром у Сталина. Потому что таков был тон наших отношений. Из этого разговора нашего с Каменевым откровенного разговора не вышло. Но даже не откровенный разговор был совершенно откровенный и недвусмысленный. Если тезисы этого разговора повторить, то они сводились к следующему: что затруднения, в которых мы находимся, – это кадры, что Комитет центральный ленинский немыслим без правых. Он прямо называл Рыкова, Томского и Бухарина. Когда я сказал, что это принципиальная программа, что правые имеют одну программу, левые другую, мы же утверждаем правую и левую, он сказал: совершенно безразлично, все равно придется уступить мужикам, через год или два придется вернуться к политике Сталина по вопросам колхозного строительства. В этом стиле, в самой средине разговора я спросил – хорошо, Лев Борисович, где же кадры, у правых нет, у леваков нет, у троцкистов нет, если кадров нет, откуда же ленинский комитет. Он сказал ‒ было бы руководство, а кадры сами найдутся. 

Мне кажется, это был совершенно открытый разговор; мне кажется, в нем совершенно недвусмысленно была выражена точка зрения КАМЕНЕВА, совпадающая, как я тогда понял, с точкой зрения троцкистов. КАМЕНЕВ прав, конечно, что я, придя к нему на разговор, предварительно об этом поставил в известность СМИРНОВА за несколько дней до этого разговора, потому что СМИРНОВ потом уехал. Но КАМЕНЕВ неправ, когда он говорит, что мы с ним разговор вели как представитель центра с представителем центра. Нет, КАМЕНЕВ был очень осторожен, и именно поэтому я вынужден был ему сказать: «Лев Борисович, имейте в виду, что я говорю лично от себя». И он, в свою очередь, сказал: «Ради бога, ТЕР, думай так же и ты обо мне».

ВЫШИНСКИЙ: Взаимная страховка?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да, взаимная страховка и взаимное недоверие – до того момента, пока арбитр не подтвердил солидность фирмы…

КАМЕНЕВ уехал в Гагры, ЛОМИНАДЗЕ был уже в Гаграх вместе с ШАЦКИНЫМ. По совершенно случайному поводу я не приехал в Гагры; ЛОМИНАДЗЕ достал мне железнодорожный билет, но я тогда страшно нуждался, не мог подниматься с семьей и поэтому не приехал в Гагры. В Гаграх был разговор между КАМЕНЕВЫМ и ЛОМИНАДЗЕ. До этого ЗИНОВЬЕВ вел разговор со СМИРНОВЫМ. До этого, как уже известно суду, зиновьевцы приняли свое решение, так что переговоры ЛОМИНАДЗЕ, которые были в Гаграх, завершали этот процесс, и блок был организован. Центр блока, мне кажется, в обвинительном заключении указан неполно: там недостает представителей леваков – ЛОМИНАДЗЕ и ШАЦКИНА.

ВЫШИНСКИЙ: Мне интересно ваше практическое участие в террористической деятельности.

ТЕР-ВАГАНЯН: Я уже рассказал мои разговоры с ЗАЙДЕЛЕМ. В дальнейшем троцкистская часть этого блока организовала свою работу таким образом, что почти вся организационная работа, в том числе и вся работа, связанная с этими проблемами, велась двумя человеками: СМИРНОВЫМ и МРАЧКОВСКИМ. Лично я в эти дела не был посвящен; не был посвящен не потому, что мне не доверяли, не потому, что они опасались моего несогласия, а потому, что я никаких связей с троцкистскими кадрами не имел, людей я не знал, никого рекомендовать не мог, помощником в этом деле был бы плохим. А как вам известно, в таких делах всякое сообщение делается людям, от которых можно что-нибудь получить, а сообщить им только ради того, чтобы информировать, – в таких делах не принято. Таким образом, непосредственное мое участие в этом деле заключалось в этих моих разговорах, о которых я рассказал, в решениях центра, и, следовательно, вся ответственность, которая падает на членов центра, падает и на меня.

ВЫШИНСКИЙ: Когда говорите о том, что аналогичную работу вы вели под руководством Смирнова и Каменева по сколачиванию террористических групп, вы давали какие-нибудь поручения организовать террористические группы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Я поручений не давал, но я говорил с Зайделем, когда речь шла о смирновском руководстве, и говорил с Фридляндом, когда речь шла о каменевском руководстве. Это относится к 1934 г.

ВЫШИНСКИЙ: В 1934 году вы давали поручение Фридлянду организовать террористическую группу?

ТЕР-ВАГАНЯН: Это не было поручение.

ВЫШИНСКИЙ: У вас был разговор?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да, был.

ВЫШИНСКИЙ: Когда?

ТЕР-ВАГАНЯН: В апреле, в начале мая 1934 года.

ВЫШИНСКИЙ: О чем говорили с Фридляндом?

ТЕР-ВАГАНЯН: Я сейчас к этому перейду. Когда я вернулся из ссылки, я был у Каменева по литературным делам, но Каменеву очень нетрудно было убедиться в одном, что, вернувшись в партию, я скрыл от партии как о существовании блока, так и о существовании установок у этого блока. {Он проверил} Эта проверка была им произведена очень ловко, очень умно и очень коротко. Когда я ему рассказал, как я провел это{т вопрос} время в Семипалатинске, и сказал, что вернулся и был у Молчанова [33] и получил паспорт, он внезапно спросил меня, был ли разговор о нас, о Каменеве и Зиновьеве. Я сказал, что никто <ни> у меня, ни, насколько мне известно, у Преображенского о них ничего не спрашивал. Каменеву было ясно, что мы ничего о своих связях не говорили. Однако тут же разговор принял такой характер, что нельзя было ничего сказать. Так как мне казалось, что произнесенная Каменевым речь была чрезвычайно искренней, я решил ему сказать {об этом} о том, что мне очень понравилась его речь на XVII-м съезде партии своей искренностью, на что Каменев мне ответил: что там моя речь, вот речь Зиновьева, так она была со слезой. Этот разговор не позволил мне с ним о чем-нибудь говорить, и вообще это был единственный разговор один на один, потому что следующий разговор был в присутствии его секретаря и одного его помощника Тихонова, при таких обстоятельствах было бы трудно о чем-либо говорить, поэтому говорили о литературе. Тем временем я получил от ЦК разрешение работать у него, и Каменев меня поздравлял, а затем он у меня спросил, знаю ли я Фридлянда. Я сказал, что лично знаю. Каменев сказал, что он хотел бы привлечь его к работе, но ему кажется, что у него какой-то холодок. Я так понял Каменева, что он очень хотел бы, чтобы я этот холодок у Фридлянда каким-нибудь образом рассеял. Причем я сказал, что я Фридлянда знаю с 1924 года и по троцкистской части с 1929 года. Что я бомбардировал Фридлянда из ссылки письмами, но одновременно я сказал, что Фридлянд – это человек, как большая солонка полон всякими разговорами общественной мысли, партийной мысли, исторической мысли, он дружил с Каменевым, Радеком, Бухариным, Стэном, был правой рукой Покровского, словом это был человек, для которого дружить со всеми представляло принцип, такое предупреждение я тоже сделал Каменеву, сказав ему, какого рода был этот человек, сказал ему, что это удобный человек для того, чтобы с ним можно было вести разговоры, потому что он все знает, обо всех знает, всю подноготную знает.

Из этого он должен был понять, что ФРИДЛЯНД не из тех людей, с которыми можно иметь очень интимные разговоры. Я через некоторое время встретил ФРИДЛЯНДА. Я рассказал ему кое-что и спросил его: «Какие у тебя отношения с КАМЕНЕВЫМ?» Он мне рассказал, что КАМЕНЕВ с ним ведет политические разговоры, что Каменев ему сказал, что СТЭН его погубил, иначе он не был бы привлечен к ответственности в 1932 г., а СТЭН говорил, что КАМЕНЕВ его погубил [34]. Я сказал, что если в ЦК предъявили протокол допроса СТЭНА, то понятно, что говорил СТЭН. Однако кто кого погубил, судить трудно. ФРИДЛЯНД, говоря о СТЭНЕ и ЛОМИНАДЗЕ, добивался характеристик этих групп. Еще в 1932 г. я говорил ему в легкой форме о состоявшемся блоке и сказал, что, в сущности говоря, он живет непонятными категориями, что о каких группах сейчас может идти разговор, когда эти люди объединились уже в 1932 г. и объединились на платформе насильственной борьбы с партией. Он меня спросил, как следует понять слова «насильственная борьба с партией». Я сказав ему: ты же не ребенок, насильственные формы борьбы – это террористические формы борьбы, это ясно. На этом разговор мы прервали. Это был единственный наш разговор.

Однако, я должен сказать, что я вовсе не преуменьшаю значение этого разговора с ФРИДЛЯНДОМ, потому что ко мне ФРИДЛЯНД относился чрезвычайно уважительно, считая меня человеком определенных мнений, и мои разговоры он, конечно, воспринимал как мои мнения, как мои собственные желания, как мои определенные, высказанные ему, точки зрения. Это был единственный разговор, который я имел с ФРИДЛЯНДОМ на эту тему.

Я с ним встречался в течение 1934 года несколько раз по вопросу о книжке моей, которую он редактировал – «Жизнь замечательных людей». Разговоры эти были только литературного характера.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, весь ваш разговор с Фридляндом был только о том, что необходимо перейти к террористическим формам…

ТЕР-ВАГАНЯН: Не «необходимо», но что нет уже больше этих групп, которые его тревожат, с которыми нужно установить какие-то отношения, что эти группы объединились и…

ВЫШИНСКИЙ: Больше ничего?

ТЕР-ВАГАНЯН: {Вы, понятно, не совсем ясно понимаете разговор мой с ФРИДЛЯНДОМ} Ничего.

ВЫШИНСКИЙ: Не был ли это разговор о том, что нужно организовать террористическую группу?

ТЕР-ВАГАНЯН: С Фридляндом на эту тему! Помилуйте!

ВЫШИНСКИЙ: Можно ли сказать, что вы дали поручение Фридлянду организовать террористическую группу?

ТЕР-ВАГАНЯН: Я не знаю – вы знаете Фридлянда или не знаете? (звонок Председателя). Я выступаю не как следует. Но это только фасон-де-парле.

ВЫШИНСКИЙ: Который не может дать результатов.

ТЕР-ВАГАНЯН: Учтите то обстоятельство…

ВЫШИНСКИЙ: Я понимаю, что можно рассуждать очень пространно и при наличии известной доли остроумия не без интереса это слушать. Но я вам говорю в связи с показаниями, которые вы дали 14 августа, в день окончания следствия, где вы на вопрос, дали ли вы Фридлянду прямую директиву об организации террористической группы, и на вопрос, признаете ли вы это, ответили: «Признаю».

ТЕР-ВАГАНЯН. Я это вам рассказал.

ВЫШИНСКИЙ: Я вас спрашиваю: вы давали Фридлянду прямую директиву об организации террористической группы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Нет, такой прямой директивы я ему не давал.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте предъявить вам протокол, т.38, л.д. 63. 

ТЕР-ВАГАНЯН: Незачем, потому что я помню, что я протокол подписал. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Здесь оговорка сделана вашей рукой.

ВЫШИНСКИЙ: Покажите ему протокол. У нас идет формально следствие. Тер-Ваганян говорит, что суд – парламентарное учреждение и т.д. Прочитайте, пожалуйста, что там сказано.

ТЕР-ВАГАНЯН: Здесь спрашивается: «Показаниями Фридлянда установлено, что <вы> не ограничились информацией о троцкистско-зиновьевском блоке и переходе к формам активной борьбы с руководством ВКП(б) путем террора, но давали Фридлянду прямую директиву об организации террора. Признаете ли вы это?»

А вот ответ: «Эта директива преследовала цель, кроме задачи, поставленной перед Фридляндом, упрочение его организационных связей с Каменевым». 

Я эти свои показания подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, можно так сказать, что вы дали Фридлянду прямую директиву об организации террористической группы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Это я подтверждаю. Но вы хотите, чтобы я рассказал вам, как я тогда понимал эту проблему?

ВЫШИНСКИЙ: Я понимаю. Проблема такая: прямая директива организовать террористическую группу, которая могла бы кого-нибудь из нужных вам людей убить.

ТЕР-ВАГАНЯН: Нет, этого не было.

ВЫШИНСКИЙ: А для чего тогда организовывать террористическую группу?

ТЕР-ВАГАНЯН: Я это дело признал, иначе и быть не могло… 

ВЫШИНСКИЙ: Что вы философствуете? Надо говорить коротко и ясно, отвечая за свои слова и свои действия. Я вас спрашиваю, вы прямую директиву Фридлянду давали?

ТЕР-ВАГАНЯН: Я признаю, что в протоколе от 14 числа все записано правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, так было?

ТЕР-ВАГАНЯН: Разговор я вам изложил.

ВЫШИНСКИЙ: Вы изложили теперь не так, как изложили 14-го августа, как подписали этот протокол и удостоверили своей подписью.

ТЕР-ВАГАНЯН: Нет, гражданин прокурор, если вы прочтете мои показания о самой сути разговора, вы увидите, что разговор передан точно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы действительно хотели упрочить организационные связи Фридлянда с Каменевым и в этих целях говорили с Фридляндом о терроре?

ТЕР-ВАГАНЯН: Говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Говорили, что нужно организовать террористические группы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Нет, этого я не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: А тут ведь написано: дали прямую директиву об организации террористической группы.

ТЕР-ВАГАНЯН: Я это понимал, когда показывал, и сейчас понимаю так, что разговор с Фридляндом воспроизвел совершенно точно, и он был понят Фридляндом как мое мнение и желание.

ВЫШИНСКИЙ: Тогда, скажем так, что ваш разговор с Фридляндом о терроре Фридлянд не мог понять иначе, как прямую директиву об организации террористических групп?

ТЕР-ВАГАНЯН: Не то что не мог, а он так и понял. Фридлянд понял, как он об этом показал.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, ваш разговор о терроре носил характер прямой директивы?

ТЕР-ВАГАНЯН: Был воспринят как прямая директива.

ВЫШИНСКИЙ: Почему вы думаете, что он был так воспринят? 

ТЕР-ВАГАНЯН: Это установлено на очной ставке.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, разговор был принят как прямая директива, и вы против этого не возражали?

ТЕР-ВАГАНЯН: Как можно возражать против этого? Он подтверждает, что такой разговор был, заявляет об этом в моем присутствии, и я говорю, что хоть это гадость, но все же ты ее сделал. (Оживление в зале)

ВЫШИНСКИЙ: Вы признаете себя виновным в том, что вы не только были членом центра, который преследовал террористические цели и организацию террористических актов, но вы сами давали Фридлянду указание об организации террористических актов?

ВЫШИНСКИЙ: Если весь наш разговор приводит к этому выводу, то я это признаю.

ВЫШИНСКИЙ: Иначе он не может привести ни к чему другому.

ТЕР-ВАГАНЯН: (Молчит)

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, вы М. ЛУРЬЕ знали? 

ТЕР-ВАГАНЯН: Я его встречал в Институте Маркса и Энгельса в 29 г. или в 30 году – точно сейчас не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Вы его знали как историка?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы его знали как троцкиста?

ТЕР-ВАГАНЯН:  Как с троцкистом я с ним не встречался.

ВЫШИНСКИЙ: Но знали, что он троцкист.

ТЕР-ВАГАНЯН: Я припоминаю, что встречал его в Институте Маркса и Энгельса.

ВЫШИНСКИЙ: Я еще раз спрашиваю, вы его знали как троцкиста? 

ТЕР-ВАГАНЯН: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Спросим ЛУРЬЕ Моисея. 

МОИСЕЙ ЛУРЬЕ: ТЕР-ВАГАНЯН в этой части говорит правильно. К этому я хочу добавить, что я знаю о том, что ФРИДЛЯНД в ноябре 35 года дал директиву ЗАЙДЕЛЮ организовать убийство ЖДАНОВА на основе директивы ВАЙЦА [35], и эту директиву я дал Н. ЛУРЬЕ в январе 36 г. – она тоже исходила от ФРИДЛЯНДА.

ВЫШИНСКИЙ: (обращаясь к Тер-Ваганяну) Вы это подтверждаете? 

ТЕР-ВАГАНЯН; Единственный разговор, который я имел с ФРИДЛЯНДОМ, – я вам о нем доложил, после этого с ФРИДЛЯНДОМ я на эту тему не разговаривал.

ВЫШИНСКИЙ: Протокол от 14 августа и разговор о терроре с ФРИДЛЯНДОМ вы подтверждаете?

ТЕР-ВАГАНЯН: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У меня вопросов больше нет.

УЛЬРИХ: У подсудимых есть вопросы?

СМИРНОВ: Разрешите мне?

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

СМИРНОВ: Ввиду того, что здесь Тер-Ваганян сказал, что я будто бы скрыл от Верхсуда какие-то троцкистские банды, я сообщаю Верхсуду, что впервые с грузинскими уклонистами я встретился в 1927 г. на квартире у одного из уклонистов – это были Николай и Михаил Ржевские. После этого я еще раз виделся с Михаилом Ржевским, и на этом наша связь окончилась. О закавказских делах я получал информацию только от Тер-Ваганяна. 

МРАЧКОВСКИЙ: Разрешите мне? 

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

МРАЧКОВСКИЙ: Здесь появилась фамилия ШТЫКГОЛЬДА. ШТЫКГОЛЬДА я потерял с 29 г. ШТЫКГОЛЬД – близкий человек Троцкого – он работал в секретариате у него, и мы его хорошо знали со СМИРНОВЫМ.

Теперь для меня становится ясно, что Смирнов прятал от меня часть людей, точно так же, как он прятал людей от Тер-Ваганяна. Когда мы вели разговоры персонально о людях, Смирнов умолчал об этой фамилии ШТЫКГОЛЬДА. Если бы такая фамилия была упомянута, я бы тогда счел своим долгом вовлечь этого человека в свою группу и поручить ему основное задание. И дальше уже на предварительном следствии выяснился для меня целый ряд совершенно новых вопросов, о которых я как член центра не знал. Вот, например, такой факт: один обработанный мною человек, как Яцек, оказывается, что Смирнов готовил его побег за границу, не ставя меня об этом в известность [36]. Затем, как вы знаете, при конспиративной работе, а мы не по два дня были в партии со Смирновым и знаем, что такое конспирация, и когда мы вступили на путь особенно такой острой борьбы, как террор, то для меня и Тер-Ваганяна было ясно, что при аресте связи, которые имеются, шифр, тем паче пароль должны кому-нибудь передаваться другому, особенно благонадежному человеку, чтобы сохранить связь с Троцким, с одной стороны, сохранить пароль, со второй стороны, и сохранить шифр, с третьей стороны. Если Смирнов говорит, что он не пытается скрыть ничего от Верховного суда, я не спрашивал у Смирнова, хранил ли он шифр и у кого, но мне было ясно, что Смирнов имеет человека, которому он при аресте может передать шифр. Мне он не передавал ни пароля, ни шифра.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вам дали слово для заявления. Сейчас будет перерыв, после перерыва вы закончите.

Объявляется перерыв до 6 часов вечера.

 

 

РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 383, Л. 3-113 машинопись.

---