ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
от 22 декабря 1934 года.
ВОПРОС: С кем из участников зиновьевско-троцкистского блока Вы поддерживали связь?
ОТВЕТ: Я поддерживаю связь с б<ывшими> участниками зиновьевско-троцкистского блока – ЕВДОКИМОВЫМ, ГОРШЕНИНЫМ, КОЖУРО[1], ШАРОВЫМ, ГЕРТИКОМ, ОЛЬХОВСКИМ и ЗАЛУЦКИМ Петром, последний бывал у меня и поддерживал связь только с моей семьей. С ЗИНОВЬЕВЫМ я встречалась до его исключения из партии в 1932 г. Изредка я встречалась с ЕЛЬКОВИЧЕМ, ГЕССЕНОМ, БОЧАРОВЫМ, встречала также у ГОРШЕНИНА – ДМИТРИЕВА Николая.
ВОПРОС: Расскажите, что Вам известно о собраниях в Москве бывш<их> участников зиновьевско-троцкистского блока и характер этих собраний?
ОТВЕТ: При встречах на квартире ГЕРТИКА Артема до смерти его жены в 1932 г., на квартире у ГОРШЕНИНА и у меня присутствовали в разное время перечисленные мною лица. В разговорах при встречах затрагивались в беседах и политические вопросы.
ВОПРОС: Какие вопросы обсуждались Вами при встречах?
ОТВЕТ: После 15-го партийного съезда, признав вредность фракционном борьбы в условиях диктатуры пролетариата, большинство участников зиновьевско-троцкистского блока, не отказавшись от своих взглядов, вошло в партию. Многие из участников зиновьевско-троцкистского блока – я, БАКАЕВ, ОЛЬХОВСКИЙ, БОЧАРОВ, РУДЫЙ, ГОРОХОВ, – считали, что разногласил по основным вопросам сгладились, т.к. основные решения съезда мы считали правильными.
Не согласны мы были с критикой оппозиции в решениях 15-го съезда партии. После восстановления в партии 1928-1930 г. мы критиковали многие решения партии по вопросам хозяйственной политики и политики в деревне. При этом мы выражали озлобленность по отношению к т. СТАЛИНУ. В 1928 или 1929 году по возвращении ЗИНОВЬЕВА из Калуги я приезжала из Вятки в Москву и заходила к ЗИНОВЬЕВУ. Во время разговора был затронут вопрос об отношении партии к участникам зиновьевско-троцкистского блока. ЗИНОВЬЕВ мне сказал, что сейчас о руководящей партийной работе говорить не приходится, что надо врастать в партию, что некоторые товарищи не понимают, что это процесс длительный, что в партии неминуема борьба с правыми и тогда мы окажемся полезными. Летом 1931 года во время моего посещения ЗИНОВЬЕВА на даче в Ильинском он затронул вопрос о положении дел в деревне. ЗИНОВЬЕВ говорил о том, что в деревне проводится насильственная коллективизация, что в перегибах виновны не только места, но и руководство партии, что перегибы не могли пройти мимо центра, что руководство партии не ориентирует партию о положении. Здесь же ЗИНОВЬЕВ сделал вывод, что насильственная коллективизация приводит к разорению деревни.
По вопросу руководства Коминтерна братскими компартиями ЗИНОВЬЕВ сказал, что при нарастании революционного движения движение не получает помощи и руководства. Отсюда ЗИНОВЬЕВ делал вывод о слабости работы и руководства Коминтерна. Мне известно, что в 1932 г. к ЗИНОВЬЕВУ приезжал САФАРОВ “излить душу”, о чем САФАРОВ говорил с ЗИНОВЬЕВЫМ, мне неизвестно. В 1930 г. ЗИНОВЬЕВ вел переговоры с правыми, об этом знали – я, ЕВДОКИМОВ, БАКАЕВ, знали ли остальные участники зиновьевско-троцкистского блока – я не знаю. В конце 1932 г., когда ЗИНОВЬЕВА исключили из партии в связи с рютинским делом, я знала, что мне придется выступать на собрании ячейки; для меня было непонятно, – почему ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ отнесены к рютинской группе, в то время как УГЛАНОВ, СТЭН и др<угие> были выделены в особую группу с правом апелляции через год. Я сказала БАКАЕВУ, что думаю на собрании ячейки сказать о моем несогласии с решением пленума ЦК об исключении из партии ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА без права апелляции. БАКАЕВ меня пытался отговорить от этого выступления и когда он не сумел меня убедить, он настоял на том, чтобы по этому вопросу переговорить о ЕВДОКИМОВЫМ, КУКЛИНЫМ, ШАРОВЫМ и ГОРШЕНИНЫМ. В этот же день мы собрались у меня на квартире и после обмена мнений все присутствовавшие пытались меня уговорить не выступать, т.к. мое выступление будет ребяческим и бесполезным, а последствия для меня будут очень тяжелыми.
Встреча по вопросу моего выступления на ячейке носила характер собрания. Осенью 1933 г. на квартире у ГОРШЕНИНА встретились я, БАКАЕВ, КОЖУРО и ЕВДОКИМОВ. В процессе разговора был затронут вопрос о хлебофуражном балансе. ГОРШЕНИН и ЕВДОКИМОВ нам рассказали, что положение с хлебными ресурсами страны тяжелое, что трудно будет выправить положение, что на Украине имели место большие перегибы при проведении хлебозаготовок. Говорили также о том, что если будет война, то при неокрепших настроениях в деревне возможны осложнения в стране, я и КОЖУРО возражали всем присутствовавшим, т.к. считали, что трудности ими преувеличиваются. Здесь же был затронут вопрос о решении ЦК и СНК о хлебопоставках, и мы пришли к заключению, что решение было вынесено с запозданием, что, если бы решение было принято весной, – оно бы стимулировало более устойчивым настроениям в деревне. С момента восстановления в партии до последнего времени я – КОСТИНА, ЕВДОКИМОВ, БАКАЕВ, ГОРШЕНИН, ШАРОВ, КУКЛИН и ГЕРТИК Артем считали, что нас партия изолирует, не доверяет нам, что наше положение в партии тяжелое. Особенно мы при встречах говорили, что в московской организации наиболее тяжелое положение, потому что КАГАНОВИЧ относится с большей враждебностью ко всем б<ывшим> оппозиционерам, чем в других организациях.
Записано с моих слов правильно, мне прочитано –
ДОПРОСИЛ: НАЧ. 1 ОТД. СПО ГУГБ – ПЕТРОВСКИЙ.
ВЕРНО:
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 121, Л. 149-152.
[1] В тексте ошибочно – “Кажуро”.
