ЦК ВКП(б)
тов. КАГАНОВИЧУ Л.М.
тов. ЕЖОВУ
Во время очной ставки с Голубенко и Логиновым [1] я забыл поставить им вопросы, чем они могут объяснить такие факты:
Первое. 25-го ноября 1935 года и 16-17-го февраля 1935 года я был по два дня в Днепропетровске на Сталинской дороге и не только не виделся с Голубенко, но даже ему не позвонил по телефону.
Второе. Логинов [2] говорит, что я специально посадил на белгородское отделение Дзедзиевского [3] как боевика после того, как он приехал из-за границы и доложил об установках Пятакова. Приказом по Южной дороге Дзедзиевский был назначен Начальником Белгородского района 10-го декабря 1930 года и освобожден оттуда 15-го августа 1933 года ввиду назначения его начальником Харьковского вагонно-ремонтного завода. И третье. Чем может Логинов объяснить, что я 6-го февраля 1936 года был в Харькове на Южной дороге и не только с ним не встречался, но даже не позвонил ему по телефону, а между тем я пробыл в Харькове два дня.
25/IX.1936
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 239, Л. 221.
[1] В тексте ошибочно – “Логвиным”. По воспоминаниям жены Я.А. Лившица М.Н. Троицкой очная ставка происходила следующим образом: “Летом 1936 года мы поехали в отпуск. По возвращении в Москву, в один из первых дней работы в НКПС Яков, приехав домой, говорит: “Что-то случилось, Лазарь Моисеевич на меня не смотрит”. Я не придала никакого значения его словам. На другой день он мне повторил то же самое. Потом, несколько дней спустя, он рассказал, что спросил Кагановича, что же случилось, и тот ему ответил, на него есть показания бывших его друзей – Логинова и Голубенко: они еще в 1928 году вернулись в партию с целью проводить троцкистскую контрреволюционную работу. И Каганович предупредил: по всей вероятности предстоит очная ставка и дальнейшее решение ЦК по этому вопросу. Вскоре Яков узнал, очная ставка будет в ЦК, куда привезут арестованных. Был назначен день. Я вспомнила о письмах Голубенко и Логинова, полученных Яковом в 1928 году, основным мотивом которых было то, что партия права, что ошиблась оппозиция и что нужно своей работой вернуть потерянное доверие партии. Нашла их среди массы писем и вручила Якову. Он письмам значения не придавал, так как с бывшими своими товарищами по оппозиции совершенно не встречался. Надо сказать, что Яков умышленно избегал прежних своих друзей не потому, что сам что-либо знал порочащее их как членов партии, а потому что с 1934 года, и даже, может быть, раньше начала складываться атмосфера недоверия друг к другу и излишней подозрительности. Каждый знал, он ни в чем не замешан, но из всей обстановки арестов делал вывод: мол, другой мог заниматься троцкистской деятельностью. И каждый жил изолированно, уединяясь в своей квартире и в своей семье. Пришел Яков после очной ставки с Логиновым и Голубенко поздно. Он отпустил машину и шел пешком, переживая и обдумывая происшедшее. На очной ставке в ЦК присутствовал Каганович. Яков мне рассказал, что «Логинов и Голубенко, не поднимая глаз на него, просто бредили. Говорили, что в 1928 году они, то есть Голубенко, Логинов и Лившиц не раскаялись и вернулись в партию, чтобы вредить. Оценивая сложившуюся обстановку, Яков предполагал возможность ареста”. (источник)
[2] Здесь и далее в тексте ошибочно – “Логвинов”.
[3] Здесь и далее в тексте ошибочно – “Дзидзиевский”.
