В ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б).

Дорогие товарищи!

Пленуму ЦК я послал “Заявление” почти на 100 страниц, из двух частей, с ответом на тучу клевет, содержащихся в показаниях. Я в течение очень короткого срока должен был проделать эту работу, и она поэтому не претендует на полноту. Но она дает отпор грязному потоку.

Я в результате всего разбит нервно окончательно. Смерть Серго, которого я горячо любил, как родного человека, подкосила последние силы. Положение, в которое поставила меня клевета, когда я не могу ни радоваться вместе с моими товарищами по партии, вместе со всей страной (Пушкинские дни), ни печалиться и скорбеть над телом Серго, есть положение невыносимое, я его больше терпеть не могу.

Я вам еще раз клянусь последним вздохом Ильича, который умер на моих руках [1], моей горячей любовью к Серго, всем святым для меня, что все эти терроры, вредительства, блоки с троцкистами и т. д. – по отношению ко мне есть подлая клевета, неслыханная.

Жить больше так я не могу. Ответ клеветникам я написал. Прийти на Пленум я физически и морально не в состоянии: у меня не ходят ноги, я не способен перенести созданной атмосферы, я не в состоянии говорить, рыдать я не хочу, впасть в истерику или обморок – тоже, когда свои будут поносить меня на основании клевет. Ответ мой должен быть прочитан, и я прошу вас его распространить. В том положении, когда я, будучи всем сердцем со всеми вами, рассматриваюсь многими уже как отщепенец и враг, мне остается только:

или быть реабилитированным или сойти со сцены.

В необычайнейшей обстановке я с завтрашнего дня буду голодать полной голодовкой [2], пока с меня не будут сняты обвинения в измене, вредительстве, терроризме. Жить с такими обвинениями я не буду. Чтобы не было даже видимости борьбы с вами, товарищи, я никому об этом не говорю на сторону; я поэтому не пишу Пленуму; я поэтому же не прибегаю к другим мерам. Эта голодовка направлена против клеветников. Если их можно передопросить под условием, что они будут беспощадно наказаны за клевету, это было бы хорошо: я-то ведь знаю, что здесь (прочитал проект резолюции по докладу т. Ежова) перегнута палка в другую сторону (по отношению ко мне). Я боролся до конца, ни от чего не уклонялся, сносил тяжкие оскорбления, добровольно не выходил из комнаты. Больше не могу. Простите и прощайте. Я горячо желаю вам побед. Я рыдаю о Серго. Я больше не могу.

Просьба моя последняя: сообщите моей жене о решении Пленума по 1-му пункту; дайте мне, если мне суждено идти до конца по скорбному пути, замереть и умереть здесь, никуда меня не перетаскивайте и запретите меня тормошить.

Прощайте.

Побеждайте.

Ваш Н. БУХАРИН.

Р. С. Я убедительно прошу ознакомить членов Пленума с моим подробным (поскольку физически было возможно написать ответ за столь короткий срок) ответом. С деловой точки зрения это лучше неизмеримо, чем реплики. Право я имею на это бесспорное. Прошу вас, товарищи, сделайте это, тем более что я вложил сюда столько последних сил.

Верно: Хряпкина

РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 291, Л. 18-19.
Опубликовано: Вопросы истории, 1992, № 2-3, с. 5-6.

[1] Слова “умер на моих руках” подчеркнуты, слева на полях написано “Вранье”.

[2] Уже начал с 12 ч. ночи. Прим<ечание> в 10 ч. у<тра> 21.II-37 г. (Примечание Н. Бухарина)