Т. Сталину
Направляю полученное на мое имя письмо от находящегося в ссылке Харитонова.
Ежов
1/IV-35 г.
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 255, Л. 236. Автограф.
Копия.
Сургут, 12.III.35 г.
Лично т. Ежову Н.И.
Дорогой Ник<олай> Иван<ович>.
Когда меня на границе в Негорелом арестовали, я был абсолютно спокоен, так как не чувствовал за собой никакой вины и думал, что это в результате недоразумения, которое очень быстро будет установлено. Меня, как ты знаешь, продержали 40 суток в одиночном и очень строгом заключении. Следствие велось с большой энергией и с достаточным пристрастием, которое вполне понятно в таком исключительном деле. Меня допрашивали много раз, иногда по много часов. Следователь имел возможность сверить мои показания не только с данными обо мне, которые были у органов НКВД до моего ареста, но и с показаниями десятка, если не больше, других арестованных. И в результате всего этого следствие не могло не убедиться в том, что я порвал с Зиновьевым, его группой и его контрревол<юционными> делами много лет назад. Я утверждал на следствии и утверждаю сейчас, что порвал я с ним не меньше, чем 4 года тому назад, примерно ко времени 16-го съезда партии. Следователь по моему делу, Коркин, в споре со мной о сроках заявлял, что я порвал лишь 3 года или около 3-х лет тому назад. Если допустить, что по вопросу о сроке прав т. Коркин, а не я, то и тогда оказывается, что я все же порвал с к.-р. зиновьевщиной много лет тому назад. Порвал я не по шкурным соображениям, не из-за трусости, а потому что на фактах жизни, в процессе практической работы я убедился в том, что вся линия зиновьевской оппозиции начиная с 14-го съезда (и еще до съезда) была антиленинская. Я порвал окончательно с зиновьевщиной, потому что убедился, что линия ЦК партии под руководством т. СТАЛИНА, линия т. СТАЛИНА – есть развернутое победоносное продолжение линии ЛЕНИНА. И с того момента, как я в этом окончательно убедился – я отношу это примерно к началу или середине 1930-го года, – я стал снова безоговорочно предан руководству партии и лично т. СТАЛИНУ с такой же беззаветностью, как в свое время был предан лично тов. ЛЕНИНУ.
Спрашивается, почему же я должен быть теперь в положении исключенного из партии, да еще административно ссыльного в Нарымскую или околонарымскую ссылку?
Где здесь революционная целесообразность? Я не отрицаю, и не отрицал на следствии, что после моего восстановления в партии через 1/2 года после 15-го съезда я примерно на протяжении 1½-2 лет поддерживал связь с Зиновьевым. Знал о его двурушничестве того времени, не боролся с ним, не разоблачав его. И в этом моя величайшая ошибка, вина перед партией. Произошло это отчасти потому, что в то время я сам еще не освободился целиком от прежних своих оппозиционных антипартийных установок. Если бы меня тогда за это наказали – мне было бы понятно, как понятно и оправдано в моих глазах исключение меня из партии на 15 съезде. То, что меня после этого ни в 1929 году, ни в 1930 году не трогали, я объяснял только тем, что ЦК партии и органам охраны было хорошо известно, что я с каждым днем отхожу все дальше от своих прежних антипартийных установок и становлюсь крепко обеими ногами на правильный партийный путь. Я прекрасно понимаю, что после исключительно гнусного и белогвардейски-провокаторского убийства т. Кирова, совершенного перерожденцем Зиновьевцем, партия должна была проверить всех или почти всех бывших в зиновьевской оппозиции. Я был когда-то активным участником этой антипарт<ийной> оппозиции. Поэтому я не мог и не могу возражать против того, что и меня проверили по-настоящему. Но мне очень трудно понять, почему за старые грехи, исключенные последующей многолетней, преданной и беззаветной работой, меня поставили теперь в такое тяжелое положение:
1. Исключили из партии и сослали в адм<инистративную> ссылку;
2. Исключили из партии мою жену, старую большев<ичку> с 1905 г., всю жизнь отдавшую делу раб<очего> класса, рев<олюции> Ленина-Сталина. Причем исключили ее за связь… со мной.
3. Жену и мальчика 15 лет выслали из Москвы.
Дор<огой> Н.И., я не жалуюсь, но пойми мое тяжелое положение. Если бы я в душе был настроен оппозиционно к линии партии или к руководству, мне было бы легче все перенести. Я воображал бы, что страдаю за “правое” дело. Но ведь ничего подобного нет. В моих взглядах, в моем отношении к линии партии, к ее руководству и лично к т. СТАЛИНУ, который стал поистине любимейшим вождем для десятков миллионов грудящихся нашего союза и других стран мира, – нет ни капли сомнения и колебания, нет ни грани отступления в сторону. И эти мои настроения не со вчерашнего дня, а укрепились в моем мозгу примерно 4 года тому назад, и вдруг мне говорит: вон из партии, и пожалуйте в Сургут в адм<инисртативную> ссылку…
Дор<огой> Н.И., повторяю, я не жалуюсь, я только прошу дать мне товарищеский совет: что мне делать? Обратиться с официальным заявлением в комиссию Парт<ийного> контроля? Но что я в нем могу сказать больше того, что сказал на следствии, что написал в письме к тов. СТАЛИНУ и в письме к т. КАГАНОВИЧУ? Каяться, но в чём, раз я давно раскаялся в старых ошибках и грехах и обо всем рассказал, а новых у меня нет, да никто меня ни в чем новом и не обвиняет.
Свою преданность партии я доказал в течение последних лет не словами, а делами. Свидетельством служит хотя бы спец<иальный> приказ по НКВТ о моей работе в Лондоне. Есть и другие.
Настоящим письмом я прошу тебя, Н.И.:
1) Дать мне совет что делать. Обратится ли сейчас с офиц<иальной> просьбой о пересмотре моего заявления и куда. К моменту получения этого письма будет 3 месяца со дня моего ареста. Из них я пробыл 40 дней в одиночке, остальное время в этапе и ссылке. Нельзя ли считать это достаточным наказанием за старые грехи.
2) отменить репрессию в отношении жены и мальчика и разрешить им вернуться в Москву, чтобы мальчик мог вернуться в школу. Он переживает большую трагедию.
Я надеюсь, что письмо не оставишь без ответа.
С тов<арищеским> приветом
М.Харитонов.
Мой адрес: Сургут Омской области,
М.М. Харитонову.
Письмо было написано, когда я узнал из газет, которые приходят сюда с большим опозданием, что ты избран председателем Ком<иссии> парт<ийного> контр<оля> при ЦК. Поздравляю с этим почетным и ответственным назначением.
Если нужно, чтобы я офиц<иально> обратился в ком<иссию> П<артийного> Контроля, и время для этого настало, прошу настоящее письмо мое рассматривать как офиц<иальное> заявление.
М.Х.
Прошу учесть, что через месяц начинается здесь распутица. Наш край тогда на 4-5-6 недель отрезан от союза. Действует только телеграф.
М.Х.
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 255, Л. 228-231.
