СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. ЕЖОВУ.
Направляю заявление на Ваше имя заключенного МАЛЬГИНА И.А. со справкой по его делу.
НАЧ. СЕКР.-ПОЛИТ. ОТДЕЛА ГУГБ: Г. Молчанов (Г. МОЛЧАНОВ)
23 сент<ября> 1935 г.
№ 91996
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 255, Л. 152.
В центральную комиссию партийного контроля, тов. Ежову.
от быв. чл. ВКП(б)
Иннокентия Аполлоновича Мальгина
партибил<ет> № 00485324
личное дело № 174307
Особое совещание при НКВД постановило заключить меня в исправ<ительно>-труд<овой> лагерь сроком на 5 лет за двурушничество и к.-р. троцкистскую деятельность.
Суть дела в следующем.
24-го апреля 1934 г. ко мне на квартиру пришел Бергер, бывший работник Коминтерна, и в разговоре со мной поставил вопрос о перерождении сов<етской> власти. Так как я с Бергером познакомился недавно и так как действительные мотивы исключения его из партии мне были неизвестны, у меня возникло подозрение, что Бергер исключен из партии за связь с к.-р. троцкистской организацией и что сама беседа велась с целью приобрести себе нового сторонника. Я не хотел брать на себя ответственность за к.-р. деятельность Бергера и не хотел принимать участия в к.-р. организации, поэтому я порвал связь с Бергером, а о самом факте разговоров с ним и о своих подозрениях сообщил в НКВД – 28 мая.
10 октября меня вызвали в НКВД и предложили восстановить связь с Бергером, подробнее выяснить его взгляды и связи.
Так как я взялся за это дело неохотно и с промедлением (около месяца) и так как несмотря на принятые потом мероприятия (все были согласованы с НКВД) мне довольно долго не удавалось восстановить связь с Бергером, у работников НКВД, очевидно, возникло подозрение, что я сам замешан в к.-р. троцкистской деятельности вместе с Бергером и поэтому боюсь ее разоблачения. Эти подозрения еще более усилились после того как мне предложили новую работу, на что я прямо заявил, что перед подачей заявления у меня была беседа с Второвым, в которой я высказывал намерение ограничить связь с НКВД только разоблачением деятельности Бергера. После такого заявления я был тут же арестован, а потом сослан в лагерь на 5 лет за к.-р. троцкистскую деятельность.
Я целиком признаю, что мое заявление носило антипартийный характер, точно так же признаю небольшевистским свое поведение за период выполнения сделанного мне поручения. Однако небольшевистский образ действий ни в какой мере не был вызван сочувствием к.-р. троцкистской деятельности или участием в ней. Главная причина моего небольшевистского поведения заключалась в следующем. Мне было известно, что выполнением одного эпизодического задания нельзя ограничить свою связь с НКВД, что вслед за выполнением одного задания последуют новые поручения, след<овательно>, на длительный период времени придется сделаться секретным сотрудником НКВД. Разумеется, у меня не возникло бы ни малейшей тени колебания в том случае, если бы мне пришлось взяться за работу по разоблачению деятельности открытых классовых врагов – белогвардейско-меньшевистских или к.-р. троцкистских организаций. Но так как у меня никогда не было связи с людьми этого типа, я не мог рассчитывать на использование себя в этой области. Наиболее вероятной оставалась работа по выявлению колеблющихся элементов в партии. Но как раз в этой области я не хотел вести работы. В миллионной партии, состоящей из людей различных социальных прослоек, не может не быть колеблющихся элементов, особенно в такой период времени, когда партия проводила гигантскую работу по социалистической реконструкции всего народного хозяйства; работу, связанную с преодолением больших трудностей. Резкий отпор, партийные взыскания с последующими оргвыводами как реакция на всякое выражение колебаний, мне казалось, загоняют сомнения вглубь, заставляют скрывать их, но мало способствуют действительному их изживанию. Партийные организации, мне казалось, уделяют недостаточно внимания этой предварительной работе воспитательного характера и слишком переоценивают партийные репрессии и оргвыводы.
Это либеральное отношение к колеблющимся элементам в партии было проявлением своей собственной недостаточной устойчивости и тех опасений, которые возникали у меня в связи с трудностями выполнения первой пятилетки. Основной вопрос, который больше всего вызывал у меня беспокойство, – это вопрос об отставании легкой и с<ельско>х<озяйственной> продукции от быстро растущих потребностей широких масс. В этом пункте, мне казалось, капиталистические государства могли значительно уязвить нас в случае империалистического нападения на нас. Наибольшая тревога по этому вопросу у меня была в 1932-33 г. Лишь после решений 17-ой партконференции об установках на II пятилетку и ряда мероприятий ЦК ВКП(б) по линии с<ельского> х<озяйст>ва (политотделы, изменение хлебозаготовительной политики, директивы о перегибах в области животноводства и др.) этот вопрос потерял для меня всякую остроту. Колебания, связанные с трудностями выполнения первой пятилетки, привели к отходу от позиций большевистской непримиримости по отношению ко всякому, даже самому маленькому шатанию и отступлению от генеральной линии партии, а отход с большевистских позиций в этом вопросе привел к небольшевистскому образу действий в деле Бергера.
Я безусловно признаю, что мое поведение заслуживает наказания.
Однако я считаю слишком суровым то наказание, которое применили ко мне партия и НКВД, точно так же считаю неправильным обвинение в двурушничестве и к.-р. троцкистской деятельности.
Так как первоначальные предположения об участии Бергера в к.-р. троцкистской организации не подтвердились во время следствия, должны были отпасть всякие подозрения о моем участии в к.-р. троцкисткой деятельности вместе с Бергером. Те положения, которые выдвигал Бергер у меня на квартире в апреле 1934 г., не могут служить обвинительным материалом против меня, так как я возражал ему во время беседы, порвал с ним связь и сообщил в НКВД о своих подозрениях. Никаких других материалов моей троцкисткой деятельности не было и не могло быть приведено на следствии, так как троцкистом я никогда не был и, след<овательно>, не мог вести к.-р. троцкистской деятельности.
Несмотря на полное отсутствие материалов следствие, однако, не сняло обвинения в к.-р. троцкистской деятельности, а особое совещание на основании этого обвинения вынесло свое решение. Мне совершенно непонятно такое решение, точно так же непонятным остался ряд моментов в процессе следствия. Например, на следствии я упоминал о своих колебаниях в 1932-33 г. и предлагал следователю письменно изложить все эти моменты. Следователь отклонил это предложение. Однако после очной ставки с Бергером, после ознакомления Бергера с протоколом моих показаний, из которого ясно видно, что я подал на него заявление и в дальнейшем восстановил связь с ним по поручению НКВД, следователь добивался показаний у Бергера относительно моих антипартийных настроений. Я сомневаюсь, можно ли полагаться на беспристрастность показаний после такой своеобразной психологической подготовки свидетеля. Ставил ли себе задачей следователь разобраться в вопросе по существу или ему обязательно нежен был обвинительный материал, хотя бы он был и недоброкачественным. Второй момент: следователь поставил мне следующий вопрос: почему я пытался скрыть от НКВД высказывания Бергера о разногласиях внутри ЦК ВКП(б)? Я тогда же ему ответил, что он не имеет никаких оснований для такой постановки вопроса. В самом деле: 12 января у меня была встреча с Бергером по поручению НКВД. 15 января у меня была назначена встреча с работниками НКВД для информации об этой беседе. Но 15/I вечером ко мне приехал брат, поэтому я просил по телефону разрешения у работников НКВД перенести эту встречу на следующий день; по телефону же я сказал, что встреча с Бергером была, которая не дала, однако, каких-либо важных результатов. Разумеется, по телефону я не мог передавать результатов разговора – независимо от того, считал ли я их важными или не важными. На следующий день при встрече с работниками НКВД я на бумаге изложил полностью содержание своих разговоров с Бергером, в том числе высказывание Бергера относительно разногласий в ЦК ВКП(б). Правда, мой следователь не присутствовал при этой встрече, поэтому возможно, что он поставил этот вопрос вследствие недостаточного знакомства с предметом, однако с таким же основанием можно сделать и другое предположение, что следователь сознательно ставил этот вопрос для того, чтобы иметь хотя бы и сомнительный обвинительный материал.
Третий момент: мне ставилось в вину, что перед подачей заявления я имел беседу с троцкистом Второвым. После моего ареста Второв был исключен из партии за то, что он принял на работу троцкиста Мальгина. Через 2½ месяца после моего ареста Второв не был еще арестован, след<овательно>, в распоряжении следствия не было никаких данных троцкистской деятельности Второва. Для каких же целей пишется в протокол моя беседа с троцкистом Второвым, если еще не установлено, что Второв троцкист? Для того, чтобы создать впечатление о моей троцкистской деятельности или тут были другие цели?
Четвертый момент. В разговоре со мной следователь выдвинул против меня обвинение в том, что я в 1927 году был троцкистом, но скрывал свои троцкистские взгляды. В 1927 г. в период борьбы партии с троцкистско-зиновьевским блоком у меня были колебания, которые были изжиты мною к сентябрю 1927 г. В сентябре я подал заявление в бюро ячейки ВКП(б) Института красной профессуры и в редакцию “Правды”, в котором уже тогда указал на контрреволюционный характер троцкистско-зиновьевского блока. В период своих колебаний я не голосовал за предложения оппозиции (воздерживался), не принимал никакого участия в ее фракционной работе в Рогожско-Симоновском районе. Я проводил точку зрения партии по всем спорным вопросам с оппозицией, и в характеристике Райкома ВКП(б) о моей работе указано, что я проводил генеральную линию партии. Разумеется, эта характеристика дана райкомом после многократной проверки моей работы. (Характеристика напечатана в моем академическом деле за I курс подготовит<ельного> отдел<ения> ИКП – можно запросить в институте подготовки кадров ИКП, где хранится мое академическое дело.
Вопрос о моем отношении к троцкистско-зиновьевскому блоку подробно разбирался в 1929 г. на чистке партии в ячейке экономич<еского> отделения ИКП. На собрании присутствовали мои товарищи, знавшие меня по ИКП в течение 3-х лет, в том числе и бывшие оппозиционеры, которые вели активную борьбу против партии и великолепно знали всю подпольную работу оппозиции. На этом собрании было твердо установлено, что я не примыкал к оппозиции и не вел оппозиционной работы.
Следствие легко могло достать все эти материалы, однако это, по-видимому, не было сделано. В<о> всяком случае, у меня есть серьезные основания полагать, что особое совещание было иначе информировано о моей позиции в 1927 г.
Следствие совершенно обошло всю мою последующую работу в ячейке ВКП(б) в Институте красной профессуры, где я работал сначала в качестве слушателя, а по окончании его в качестве преподавателя, руководителя экономической кафедры и зав<едующего> учебной частью ИКП кадров за период с 1927 по 1935 г. За весь этот период в своей повседневной работе я неизменно разоблачал контрреволюционный характер теории и политики троцкистско-зиновьевской группы и неустанно проводил генеральную линию партии. В ИКП знали о моих прошлых колебаниях и, следовательно, особенно внимательно следили за моей работой, однако мне ни разу не было сделано замечания о наличии у меня каких-либо рецидивов троцкизма. Точно такую же работу я проводил в других вузах и районах Москвы с теми же результатами. За весь период пребывания в партии (с 1919 по 1935 г.) я ни разу не исключался и не имел ни одного партийного взыскания. Я готов в любое время и в любых условиях проводить генеральную линию партии и вести борьбу до конца с контрреволюционным троцкизмом и зиновьевщиной.
Я считаю, что обвинение в троцкизме вынесено против меня неправильно, поэтому прошу пересмотреть вопрос о моем наказании и партийном положении.
И. Мальгин
17 августа 1935 г.
РГАСПИ Ф 671, Оп. 1, Д. 255, Л. 153-161. Автограф.
СПРАВКА
МАЛЬГИН Иннокентий Аполлонович, 1900 г.р., чл. ВКП(б) с 1919 г., в 1927 г. за связь с троцкистами имел выговор, исключен 26/III-35 г. как троцкист-двурушник. До исключения из ВКП(б) являлся преподавателем политэкономии в ин<ститу>те по подготовке кадров красной профессуры.
Был связан и неоднократно встречался в течение 1933-34 годов с исключенным из ВКП(б) БЕРГЕРОМ И.М., который в беседах с МАЛЬГИНЫМ высказывал к.-р. троцкистские суждения и распространял клеветнические слухи о руководстве ВКП(б).
О к.-р. высказываниях БЕРГЕРА – МАЛЬГИН заявил в б. ОГПУ только 28/IV-34 г., скрыв в своем заявлении ряд главнейших моментов и фактов. Перед подачей заявления в ОГПУ он советовался с троцкистом ВТОРОВЫМ.
Вызванный в НКВД в связи с подачей им заявления о БЕРГЕРЕ, МАЛЬГИН всячески уклонялся от полного разоблачения БЕРГЕРА и дал показания только после его, МАЛЬГИНА, ареста.
МАЛЬГИН показал:
“В одной из встреч в августе 1933 г. БЕРГЕР проинформирован меня о том, что в компартии Германии, после прихода Гитлера к власти, наблюдается идейный разброд, сопровождающийся образованием различных группировок.
БЕРГЕР говорил мне о вновь выдвинутой теории Троцкого, где он ставит вопрос о невозможности стачечного движения в период экономического кризиса.
БЕРГЕР сказал, что ему известен один быв<ший> крупный военный работник, который якобы подал заявление в ЦК ВКП(б) о том, что на случай интервенции он будет занимать пораженческую линию”.
“В апреле м<еся>це 1934 г. БЕРГЕР в разговоре со мной поставил вопрос о возможности перерождения соввласти и привел ряд аргументов о сопоставлении положения рабочего класса и правящей верхушки.
О внутреннем положении СССР БЕРГЕР говорил мне, что руководство ВКП(б) непосредственно опирается и выражает интересы служащих, заявив при этом об имевшихся якобы “прениях в ЦК ВКП(б)”.
Интересовался ходом проработки быв<ших> троцкистов. Информировал меня об арестах МАДЬЯРА и САФАРОВА и сказал, что МАДЬЯР и САФАРОВ непосредственного участия в работе “Московского зиновьевского центра” не принимали, а только финансировали его из своих литературных заработков. При этом БЕРГЕР рассказал мне о формах и методах работы “Ленинградского центра” по организации намечаемых терактов на руководство ВКП(б)”.
Постановлением Особого Совещания при НКВД от 2/IV-35 г. МАЛЬГИН заключен в ИТЛ на 5 лет.
ПОМ НАЧ 12 ОТД СПО ГУГБ: П. Любимов (ЛЮБИМОВ)
23 сентября 1935 г.
РГАСПИ Ф 671, Оп. 1, Д. 255, Л. 162-163.
