Вечернее заседание февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. (Бухарин и Рыков)

 

Вечернее заседание. 25 февраля 1937 г.

 

Молотов (председательствующий). Товарищи, заседание пленума объявляю открытым. Слово предоставляется т. Быкину.

Быкин.

Товарищи, самые злейшие враги партии и рабочего класса – это двурушники. Рыков вчера говорил, что если бы обвинения, выдвинутые против него, были бы верны, тогда его надо было бы уничтожить. Бесспорно, теперь для каждого, для всех нас нет никакого сомнения в том, что и Рыков и Бухарин являются двурушниками, врагами рабочего класса, предателями своей родины и руководителями врагов, руководителями центра правых, что центр правых имел связь с троцкистами и зиновьевцами, что они, Бухарин и Рыков, руки приложили к убийству т. Кирова и этот вопрос совершенно несомненен, что они организовали террористические банды для того, чтобы убить членов Политбюро нашей партии, для того, чтобы убить т. Сталина.

Все это доказано и бесспорно. Доказано все это и подтверждено всеми теми, которые дали показания из их среды, их же учениками, людьми, которых они учили и готовили для борьбы против партии. Все обвинения против них подтверждены, и это надо им всем учесть, что их виновность доказана на очной ставке в присутствии членов Политбюро, в присутствии т. Сталина, что они эти обвинения не могли опровергнуть. Доказано также и бесспорно, и так они войдут в историю, что они реставраторы капитализма, что их политическая программа есть реставрация капитализма в Советском Союзе – они хотели вернуть господство капитала, господство буржуазии в Советском Союзе.

В чем же дело? Видимо, только длительные двурушнические годы, то, что эти люди привыкли годами обманывать партию, двурушничать, только это дает им возможность, что они могут в течение двух дней подряд под большим давлением Центрального Комитета партии все же говорить неправду, что они могут врать и обманывать, и держаться на тех позициях, которые они заняли с самого начала – не сказать правды. Нет ни одного человека, который бы им поверил, хотя бы одному слову. Все ведь ясно доказано в докладе т. Ежова и на основании материалов людей, которые им были преданы до конца. Только двурушничество, люди, которые привыкли годами обманывать партию, имеют возможность держаться до сих пор. Но все же Рыков, чуя, что дело неважное, что он пойман с поличным, со всех сторон на него напирают, что Котов, Куликов, Шмидт и многие другие им преданные люди настаивают на том, что он и Бухарин являлись руководителями врагов, руководителями правых террористов, поэтому он старается заметать свои преступления особым путем – он взял три хода.

Первый ход – это дезавуирование свидетелей: одного террориста, Нестерова, он делает сумасшедшим. Часть не помнит, потому что прошло 6-8 лет, и он не помнит, а мы знаем, что не только тогда, но и за последние годы они организовывали врагов-террористов против членов Центрального Комитета партии, организовывали врагов для того, чтобы убить членов Политбюро и т. Сталина. Шмидт ему, видите ли, не все говорил, не говорил он Рыкову, что он вредитель, а другие лгут – это первый ход. Второй ход – поскольку со всех сторон на него напирают, он видит, что дело не выйдет, он сказал, что виноват Томский, а частично Бухарин. Третий ход – политическую вину и моральную он на себя берет, поскольку люди на него ориентировались.

В чем же дело? Мы знаем историю партии, знаем историю последних процессов, он тоже знает, что Зиновьев и Каменев после убийства т. Кирова говорили о том, что они в убийстве т. Кирова не повинны, что они берут на себя только идейную и моральную ответственность, мы им поверили, и они вначале легко отделались, он тоже, по-видимому, старается таким образом обмануть партию, что он не организовал, но на себя берет вину моральную только потому, что его люди пошли по неправильному пути. Что это значит – это значит желание отделаться легко за злейшие преступления перед партией.

Но Центральный Комитет никоим образом не должен и не может этого допустить. И Рыков и Бухарин десятки лет боролись против Ленина, против партии, против Центрального Комитета партии, против т. Сталина, двурушнически организовались против линии Ленина для того, чтобы вернуть господство капитализма в Советском Союзе, это значит, что они, Рыков и Бухарин, работали в помощь Гитлеру, а поскольку они не хотят сами этого сказать, поэтому надо им сказать и показать как полагается то, что т. Молотов сделал в сегодняшнем своем выступлении. Он ярко показал им все воочию, что они враги. Они не могли сидеть на месте спокойно, потому что т. Молотов их разоблачил как предателей.

Бухаринский метод – метод дезавуирования и свидетелей и допросов. Припомните, Рыкова спросили, правильно ли ведет т. Ежов следствие? Он тут похвалил, сказал даже, что Ежов очень правильно ведет следствие. А Бухарин держится до сих пор на своем. Особым орудием Бухарина является голое отрицание и дезавуирование свидетелей, плюс иезуитские документы, плюс “ночные голодовки”, тот “великий пост”, который кончен по его слезливому заявлению.

Я бы хотел отметить, что уж очень много они все плачут. Вы помните, они выступали на прошлом пленуме ЦК со слезами. На этот раз Бухарин и Рыков говорили со слезами, Слепков организовывал убийство, двурушнически каялся и после плакал. Котов готовил убийство Сталина и тоже плакал. Каменев еще подчеркивал и хвастался, что он может выступать со слезой. Это же есть иезуитские слезы. (Голоса с мест. Правильно.) Эти люди, которые готовят убийства, идут против партии и советского правительства, против социализма, люди, которые идут вместе с Гитлером и Троцким, они плачут и идут на убийства. Это есть самый иезуитский метод, самый двурушнический метод. Я еще раз подчеркиваю, что только эта школа двурушничества, только она могла дать таких людей, которые могут плакать и организовывать убийства. Это есть злостные, опасные люди для партии и для рабочего класса.

И у Бухарина, и у Рыкова есть ссылка на сумасшедших. Вы помните, что Рыков говорил насчет своего ближайшего друга убийцы Нестерова, что он сумасшедший, потому что Нестеров изобличает Рыкова. А Бухарин в своем иезуитском документе, когда он хочет отразить, отбить обвинения, доказательства Цетлина, что он, Бухарин, имел блок с эсерами, он говорит, что Спиридонова сумасшедшая. Цитирую из его последнего документа: “Обращаться к М. Спиридоновой вообще мог только сумасшедший, ибо она была психически больна”. Я должен сказать, что это ложь, и Бухарин врет. С тех пор, как Спиридонова была прислана к нам в ссылку, с первого момента, это, кажется, с 1931 года (т. Ягода точно помнит), и до последних дней она все время работала и не как сумасшедшая, а как злейший политический враг, и в дальнейшем доказано будет, что она вела и ведет подпольную контрреволюционную работу вместе с Бухариным и его людьми. Она у нас была все время на службе, зарабатывала неплохо и как другие ссыльные имела возможность блокироваться с Троцким и Бухариным против нас. И главное, что характерно. Мне говорил начальник нашего Управления НКВД, что за все время ссылки до Уфы и в Уфе Спиридонова группируется вместе с другими членами ЦК эсеров, вместе едут группой. Этим мы дали им возможность, чтобы они все время работали, все время имели в действии свое бюро ЦК эсеров, блокировались и объединялись со всеми другими врагами рабочего класса для того, чтобы активно бороться против нашей партии, против Соввласти.

Там есть еще у него в документе одно место характерное. Желая вывернуться от обвинения о блоке правых с эсерами, он говорит: “Малограмотно выражаться: цекисты Гоц, Тимофеев и М. Спиридонова, ибо здесь разные партии. Вряд ли Цетлин мог это позабыть”. Вот как Бухарин теперь поучает своего гаденыша Цетлина, как же так Цетлин ссылается, что Бухарин имел связь со Спиридоновой, Гоц, Тимофеевым [1] и другими, а они в разных партиях, вряд ли Цетлин мог это позабыть. А ведь мы знаем, что и Бухарин, и Троцкий, и Зиновьев, и Каменев объединялись вместе, шли вместе с Гитлером против нашей партии, против социализма. Почему не может Гоц, Спиридонова и Тимофеев объединяться, чтобы идти против нас? Вот тут штука иезуитская. Они хотели партию обманывать еще раз, не последний раз. Вот почему не может быть речи о том, чтобы эти люди, которые бесконтрольно работали против партии много лет, чтобы им дать возможность еще продолжать эту борьбу. Прав был т. Молотов, когда сказал, что дело не только в том, что они – Бухарин и Рыков – враждебны к нам, к партии, а в том, что они не разоружились. И они дают директиву на пленуме своим людям, своим кадрам, чтобы те крепко держались, не приостановили борьбу против партии и Советской власти.

Быть может, моральная сторона этих людей не дает им возможности объединяться с эсерами, меньшевиками и др., как они говорят в своем документе? Вот я бы хотел привести такой факт. Наверное, Бухарин помнит его учеников – Каюровых – это его люди и люди Рютина, вот отец и сын, сын убил своего отца недавно, полгода тому назад. Там они вместе были в ссылке, и он убил своего отца и получил за это дело 4 года тюрьмы. Я просил наших товарищей в Уфе, чтобы выяснили, не политическое ли это дело. Вообще-то следственные материалы фиксировали, что он убил своего отца в пьяном экстазе. (Смех.) Вот я почему привожу этот факт, что эти люди, которые двурушничают столько времени, полностью политически и морально разложились, у них нет ничего человеческого, поэтому верить этим людям никак невозможно. Живут вместе отец и сын, отец, наверное, не выдержал, хотел что-то сказать в отношении двурушнической работы сына, в отношении продолжения террористической работы, он его так же, как троцкист вредитель Шестов в Кемерово убил инженера [2], тут за это на месте прикончил. И после всего этого Бухарин хочет, чтобы ему партия поверила, чтобы ЦК ему поверил.

И Рыков врет, когда, выступая здесь на пленуме, клянется и говорит, что он не виноват и тут же, припертый фактами, сам признает, но “смягчает” ряд фактов, которые он никак не может опровергнуть. Все же основное и главное в том, что он объединился с Троцким, Каменевым, Шестовым, всей этой бандой для того, чтобы организовать убийц против руководителей нашего ЦК партии, этого он не хочет сказать, но я убежден, что дальнейшие факты, которые будут вскрыты, докажут, что он является и одним из организаторов вредительства и диверсии. Об этом и говорят новые материалы – показания уполсвязи в Казахстане Трофимова. Я думаю, что нам надо посмотреть у себя на местах хорошенько, каких людей он ставил нам по своей последней работе в НКсвязи. Я думаю, что дальнейшие факты ему еще и еще докажут, что он, Рыков, Бухарин и вместе с ними Томский являются злейшими врагами нашей партии и рабочего класса и ему от этих фактов не удастся отвертеться.

Для того чтобы мы могли уничтожить то зло – двурушничество, которое им вместе с Троцким и Зиновьевым удалось внедрить в наши ряды и за которое они имеют большую заслугу перед международной контрреволюцией, перед Гитлером, для того чтобы выкорчевать двурушничество из рядов партии надо с этими людьми покончить окончательно, раз и навсегда. Надо, чтобы они получили ту же кару, которую получили их сообщники, их друзья на первом и втором процессе троцкистов и зиновьевцев, надо, чтобы правые были уничтожены так же, как троцкисты, а те, которые останутся в живых, надо их в клетке держать под замком и не посылать в ссылку (Голос с места. Правильно.), чтобы они не могли вредить, а вредителей, которые выступали, организовывали врагов против партии, которые хотят вернуть капитализм в Советский Союз, которые организовывали убийц для того, чтобы убить членов Политбюро и т. Сталина – этих людей надо уничтожить.

Молотов. Слово имеет т. Калинин.

Калинин.

Товарищи, вопрос о террористической работе Рыкова, Бухарина так полно освещен со всех сторон, что останавливаться на всех материалах, которые розданы членам ЦК, мне кажется, больше уж нет оснований. Т.т. Ворошилов, Андреев и Молотов дали такой анализ, что снова делать этот обзор – это будет повторение. Поэтому я остановлюсь только на двух конкретных фактах из деятельности Бухарина – это на письменном заявлении в ЦК. Когда его читаешь, то видишь одну двусмысленность на другой, фальшивый документ, притом еще стремится шпилить, при каждом случае оговариваясь “я этим не хочу сказать, это так не должно быть”, но созданная атмосфера и т.д. ставит его в исключительное положение. И когда прочитаешь все заявление, то оно оставляет у тебя впечатление, что человек замазал целый ряд и отдельных людей, и ведомств, и само следствие, и людей показывающих, и ЦК.

И когда Бухарину здесь крикнули во время его речи, что ведь вы же адвокатски подходите, Бухарин говорит: “Ну, что же, мое положение здесь такое, что я должен защищаться”. Я считаю, и товарищи, которые подали реплику, также, вероятно, считают, когда они говорят про адвокатский подход, это не значит, что Бухарин не должен защищаться, не в этом дело, а это значит, что Бухарин при своей защите употребляет методы адвоката, который хочет во что бы то ни стало защитить подзащитного, хотя бы его дело было совершенно безнадежным (Голоса с мест. Правильно.), который употребляет все способы, всякие методы, для которого априори подзащитный виновен или невиновен безразлично, он должен быть оправдан и поэтому он употребляет всякие искусственные способы и методы для влияния. И здесь, если бы Бухарин по-большевистски подошел бы к этому вопросу в ЦК, значит он поставил априори, что здесь есть две стороны: вот ЦК, вот Бухарин. А на самом деле, если по правде сказать, здесь все члены ЦК выступают резко и не найдется ни одного, который бы с невероятной резкостью не выступил бы против Бухарина, а каждому члену ЦК разве не хочется, чтобы Бухарин выскочил чистым из этого дела? (Голос с места. Как же он выскочит? Постышев. Поздновато немного.)

Я не об этом говорю. Это другой вопрос. Но ведь это было причиной отложения пленума на целый месяц, думали – может быть, будут какие-нибудь новые обстоятельства. Ведь для нас – большевиков, – вы сами великолепно понимаете, каждый новый враг в Советском Союзе есть минус. Чего тут говорить? Поэтому у людей, конечно, было искреннее желание, чтобы против них меньше было обвинений, но вопреки этому желанию обвинения, ну, буквально горой налезают. И тактика Бухарина – ив заявлении, и в речи, и во всем его поведении – она все время ведет линию на борьбу с ЦК – “ничего нет”. И венчает эту линию голодовка. Ну, ее осмеяли и, я считаю, поделом ее осмеяли. Но ведь мы хотим искренне проверить. Почему мы подходим осторожно, хотим проверить, почему не доверяем вам? Потому, что мы столько раз были в дураках, не хочется еще раз в дураках быть. (Смех.) (Косиор. Нам и тогда не хотелось). Вы же поймите, прочтите все документы, которые огласили т.т. Молотов, Ворошилов, Андреев, ведь сколько раз думали: ну, пройдет, ну, воспитаем, ну, как-нибудь выйдет. Но из этого ничего не получается. (Косиор. Он, оказывается, горбатый.)

Да, оказывается, горбатый. Никак, никак. И вот это желание – не остаться в дураках – требует от нас тщательной проверки. Товарищи, все-таки для коммуниста партия всего дороже, и если бы Бухарин коммунистически подошел бы здесь, на последнем пленуме, то, мне кажется, вот как бы он должен был свое заявление построить и письменное, и устное, он должен был бы сказать: “Товарищи, я в том-то и в том-то виновен”, перечислил бы все факты. “О таких-то случаях я не помню, такие-то случаи есть вранье. Помогите мне, помогите мне, Бухарину, скажите, как выкарабкаться из этого грязного болота”. Вот единственный путь для коммуниста, который хочет после этой огромной истории предательства, партийного предательства, после огромной борьбы с партией работать вместе с партией.

Теперь не время говорить о том, что мы идейно отвечаем за наших учеников. Сейчас вопрос идет о том, что они организовали террор, что они практически руководили этой борьбой. Поэтому в своих выступлениях Бухарин должен был сделать удар именно на это, а мы этого от Бухарина и Рыкова не слыхали. Вот в чем у Бухарина проявляется адвокатский подход. Вот теперь сделайте аналогию. Если Бухарин в самый трагический момент его жизни и партийной и личной посылает в ЦК такие документы, говорит такие речи, предпринимает такие политические действия, как голодовка, то какова же его тактика в разговорах со своими учениками? Мы должны, по крайней мере, удесятерить все эти методы его тактики. Так это или нет? (Косиор. Примерно.) И после этого говорить, что я не знал, куда пошли ученики, смешно. Нечего этому удивляться, это есть политический закон, другого выхода для учеников не было. Если вы сделаете аналогию всех этих вещей с последним поведением Бухарина и перенесете это его поведение на отношение к ученикам, конечно, другого выхода сделать нельзя. (Косиор. Что посеешь, то и пожнешь.)

Рыков говорит, что тот дым, который получился в результате борьбы с партией всех бухаринских сторонников, не может быть без огня. Это правильно. Может быть, огня там было больше, чем дыма. Речь Рыкова, по существу говоря, речь признания. Конечно, отдельные встречи, отдельные разговоры, можно толковать по-разному, можно их опровергать. Но когда мы производим оценку двух разговоров, мы проводим аналогию с тем, какой разговор имел место в такой-то момент. Если был доказанный разговор, предположим, с Котовым, носил такой-то характер, то и другой разговор, недоказанный, разговор с Углановым должен быть таким же, как и разговор с Котовым. Рыков опровергает связь с троцкистами, опровергает свои террористические действия. Но для меня самым убедительным опровержением этого является показание Белобородова, и не в том, что Белобородов случайно встретился с Рыковым. Ясно, случайная встреча – возможная вещь, но в том, что Бахутов сводит Рыкова с Белобородовым. Но, позвольте, товарищи, для какой цели нужно было встретиться, предназначить встречу, стремиться к встрече с Белобородовым?

Эта встреча не просто случайная встреча. Рыков назначил эту встречу, участвовал в устройстве этой встречи Бахутов – тоже известная персона с правой стороны. И когда мы знаем, что правые в лице Рыкова были связаны с крупнейшими вождями троцкистского центра, как об этом говорят троцкисты, то мы тогда на эту встречу должны посмотреть иначе. Кроме того, троцкисты говорят не только об этой встрече, но говорят и то, что говорили. Я лично думаю, что Белобородов здесь показывал правильно, не мог неправильно показывать, незачем ему было неправильно показывать. Если у нас есть хоть чуть-чуть политического разума, то просто для приветствия, для пустой встречи Рыков не затевал бы этой встречи с Белобородовым, с этой самой одиозной, самой непримиримой фигурой (до процесса) со стороны троцкистов. Рыков с ним встретился. Вот этот луч пламени, он сразу освещает. Он освещает, что и все те его работники, которые говорят о терроризме Рыкова, они правы. Не может от этого Рыков никуда уйти. Некуда ему идти. Не может он уйти от этого. Прямо нужно поставить вопрос – для какой цели Рыков хотел встретиться с Белобородовым, договорился об этом с Бахутовым, и Бахутов отстает с другими, которые сопровождали Рыкова, отстает от него, и он с Белобородовым двое-надвое говорят.

В свете этих двух фактов – поведения Бухарина только на пленуме и того факта, который я привел, достаточно этих двух фактов для того, чтобы сказать, что грех (а я под грехом подразумеваю не то, что он говорит, что мы политически отвечаем за своих учеников, это старая вещь, все знают об этом, это уже оскомину набило), грех у них есть и заключается он в том, что они являются участниками. Я бы лично не хотел, чтобы в рядах партии были и такие “участники”. Это позор для партии. Вы поймите это. Но как говорят – факты упрямая вещь и от таких фактов никуда не убежишь. Теперь передо мной поставят вопрос – а что делать? Я считаю, что факты сами за себя говорят, что нужно делать Центральному Комитету. (Шкирятов. Ну что?) Другого выхода нет. (Шкирятов. Уклонился от ответа. Сам поставил вопрос, а ответа на него не дал.) Нечего давать, на них должен ответ дать т. Вышинский.

Молотов. Слово имеет т. Ягода.

Ягода. [3]

Товарищи, Рыков здесь сказал, что он честно работал в Наркомате связи. Я сейчас расскажу, как он “честно” работал в этом важнейшем наркомате. Вся его деятельность полностью соответствовала их платформе контрреволюционной борьбы с советской властью. Нет ни одного наркомата в таком разваленном виде, как Наркомат связи. Только враг, только хитрый и злостный враг, каким является Рыков, мог довести связь нашей страны до такого состояния, когда она не может обеспечить ни важнейших интересов обороны и не в состоянии обслужить население в мирное время. Рыков очень хитро вел свою линию – 2 миллиона жалоб на Наркомат связи. Приблизительно 70-80 млн. человек в нашей стране соприкасаются с органами связи, с почтой, телеграфом, телефоном, – но дело было поставлено таким образом, что все эти элементы связи вызывали только раздражение населения. (Голоса с мест. Правильно.)

Каким образом создавалось такое положение? Это все как будто совершенно невинные вещи: гражданин, доверяя почте, посылает деньги своей семье, сыну и т.д., фактически он доверяет деньги государству, а их не выдают, причем кассир на почте заявляет, что денег нет, причем не удосужились проинструктировать почтовый аппарат, что он обязан вовремя получать необходимые расчетные средства в ближайшем отделении Госбанка. Таким образом, государственный аппарат не обеспечивает того доверия, которое ему оказывает население.

Рыков и Бухарин, уличенные и припертые к стене, вы злейшие враги партии, пытаетесь опорочить следствие и показания своих же единомышленников и этим самым продолжаете и здесь, на пленуме, свою борьбу с партией и советской властью. Но, делая жалкие попытки опровергнуть показания, с несомненностью доказывающие вашу вину, чем и как вы, Рыков, можете опровергнуть вашу собственную вредительскую деятельность? О ней дает показания ваш сподвижник Трофимов, работавший уполномоченным Наркомата связи в Казахстане. Вы ему еще в прошлом году устраивали юбилеи и банкеты. Но дело не только в показаниях Трофимова, дело в вашей вредительской деятельности, которая документально зафиксирована приказами, подписанными вами. Попытайтесь это опровергнуть.

Вот факты. Приказом Рыкова установлены так называемые контрольные сроки прохождения телеграмм. Это значит не что иное, как узаконение замедления передачи телеграмм, – вместо того, чтобы каждую телеграмму передавать немедленно и исчислять время передачи минутами, установлены сроки передачи от 1-го до 8-ми часов. Что это такое, как не активное вредительство? Дальше, уничтожаются приказом Рыкова надсмотрщики за телеграфными линиями. Это все равно, что уничтожить в НКПСе путевых сторожей, а в результате этого телеграфные линии превратились в безнадзорные, и тем самым им обеспечено разрушение. Если вы хотите переговорить по телефону низовой сети, которую вы хорошо знаете, то оказывается, что невозможно добиться никакого толку. Все это потому, что сети в большинстве построены на одном проводе, к которому привешено большое количество абонентов. Так строить могут только вредители. Все капитальное строительство сорвано методами такими же, как те, которые применялись вредителями в Кемерово.

Таких фактов можно привести громадное количество. Рыков в Наркомате связи работал, как враг. Он не просто, как многие думают, отсиживался в Наркомате связи, ожидая, пока организованные им люди будут делать попытки свержения советской власти. Он сам, лично, занимался вредительством и несомненно имел в связи свою организацию. Это дело следственные органы доведут до конца и расследуют и эту часть его деятельности. Я уверен, товарищи, в том, что они здесь пытаются отрицать свою безусловную вину, думая, что их маневр не разоблачат.

Тов. Молотов вскрыл и разоблачил их маневры, которые сводились к тому, чтобы дать сигнал оставшимся на воле своим соучастникам контрреволюционных дел к продолжению борьбы с партией. Вам, Бухарин, Рыков, осталось не более двух минут для того, чтобы понять, что вы разоблачены и что для вас единственным выходом является сейчас здесь, на пленуме, подробно рассказать о всей вашей преступной террористической работе против партии. Но вам это сделать невозможно потому, что вы и сейчас ведете борьбу, оставаясь врагами партии.

Молотов. Слово имеет т. Чубарь.

Чубарь.

Товарищи, Центральный Комитет нашей партии не раз делал все для того, чтобы помочь ошибающимся членам партии исправить их ошибку. Центральный Комитет сделал все для того, чтобы упорствовавших в своих ошибках правых исправить всеми имеющимися в распоряжении партии средствами. Но эта политика Центрального Комитета, эта добрая воля нашей партии, как показал опыт борьбы с троцкистами и правыми, не всегда увенчивалась успехами. В борьбе с правым уклоном партия разгромила теоретические позиции этого уклона; разгромила организацию правых уклонистов, и все же через определенный промежуток времени вожди правого уклона Рыков, Бухарин, Томский заняли позицию, которую уже не уклоном приходится характеризовать, а прямой контрреволюцией, не ошибками, а контрреволюционными преступными действиями.

То, что на данном пленуме выяснилось из доклада т. Ежова, из следственных материалов о контрреволюционной деятельности бывших правых, показывает наглядно, что теоретические позиции правых являются теми же, какие были и есть у Троцкого, у троцкистов, у считавшихся “леваками”. Программа троцкистов, все теоретические построения и программа зиновьевцев, которые вместе с Троцким шли против партии, против советской власти, теоретические и практические позиции правых – это единая контрреволюционная платформа реставрации капитализма в нашей стране. На ней сошлись враги народа, террористы, диверсанты, шпионы и пытались свалить советскую власть, свалить диктатуру пролетариата.

Когда на данном пленуме, через два с лишним месяца после предыдущего пленума ЦК ВКП(б) представилась возможность Рыкову и Бухарину по-честному, не то что по-большевистски, а по-человечески, при минимальной человеческой честности, сказать о том, что они делали, о том, как они вели свою подрывную контрреволюционную работу, то мы получили здесь совсем обратное: отрицание тех многочисленных показаний, какие мы имеем в материалах следствия. Вспомните, в своем выступлении Рыков говорит, что в разговоре с Радиным Радин его агитировал, чтобы Рыков террором занялся, а он будто бы доказывал Радину, что нужно бросить борьбу, что он не согласен с этими методами борьбы, даже наоборот. Никакого “наоборота” не получилось, потому что ни Радин не был выдан органам НКВД как террорист, не выдан никто другой из террористов, приходивших к Рыкову. Кто же поверит, что дело так обстояло, как говорит Рыков?

Вопрос о тактике правых на данном пленуме как тактике, завершающей весь их путь, заслуживает особого внимания. Я не буду освещать позорного пути правых, поскольку предыдущие товарищи – Ворошилов, Андреев и особенно т. Молотов – осветили этот путь ярким прожектором до малейших подробностей. Тактика, которую применяют на данном пленуме Бухарин и Рыков, является завершением их гнусной, предательской политики и работы за многие годы.

Когда я читал записку Бухарина по поводу предъявленных ему обвинений, у меня было чувство такой гадливости, как будто бы вот перед глазами видишь змею, гадюку, это, наверное, каждый из вас, товарищи, ощущал. С первого и до последнего слова эта записка пропитана гнусными намеками и выпадами против ЦК, пропитана противопоставлением себя как стороны, себя как обиженного, угнетенного кем-то, и он всех рассказавших о его гнусных делах назвал клеветниками, утверждая, “что будет миллион показаний, а я все-таки не признаюсь”. Но все-таки, когда не миллион, а десятки людей в разных концах Советского Союза, в разное время, а иногда и в одно и то же время, показывают одно и то же о преступной деятельности Бухарина, то тут сколько ни цепляйся за отдельные формулировки или за неточности в некоторых десятистепенных датах показаний – никто не поверит (Голоса с мест. Правильно.) Бухарину, а поверят тем людям, которые не могут лгать, не имеют никаких предпосылок для этого. Никакого интереса им для того, чтобы оклеветать самих себя, нет. Зная о расстреле врагов народа, террористов троцкистов и зиновьевцев, эти люди имеют перспективы отнюдь не блестящие для каждого из уличенных в контрреволюционной деятельности. Зачем им усугублять свое положение и наговаривать на себя? Чтобы попасть под расстрел?

Бухарин всю записку составил по-адвокатски в худшем смысле этого слова. Выступил здесь на пленуме с разъяснением понятия – адвокат, что адвокат – это защитник. Кому здесь нужно это разъяснение? Но какой Бухарин адвокат, и что он защищает, поймет каждый член партии. Защита себя, пойманного с поличным, уличенного свидетелями в контрреволюционной работе – это безнадежное дело. Все-таки Бухарин считает геройством или достойным себя писать почти на ста страницах всякие казуистические сопоставления для того, чтобы еще раз обмануть партию, чтобы выкрутиться и выйти сухим из воды. Выкрутиться не удается и не удастся.

Бухарин здесь начал с того, что “поймите мое состояние по-человечески”. Рассчитывает, что тут кто-либо способен по-обывательски подойти к его лицемерным слезам и к этим казуистическим выкрутасам двурушника. Ведь здесь обывателей нет. Здесь политические работники, большевики, прошедшие большую школу борьбы с оппозициями, с врагами партии, с врагами советской власти, получившие горький, но колоссальный опыт за последнее время, когда партией, советской властью, органами Наркомата внутренних дел вскрыта вся гнусь и пакость, вся низость бывших наших членов партии – Зиновьева, Каменева, Пятакова и других. Ведь после этого опыта рассчитывать на обывательский подход к деяниям Бухарина даже рядового члена партии, который всего этого еще, может быть, не обдумал, – это же либо наивность, либо расчет на ловкость и проворство своих рук, на фокусы, долженствующие доказать, что белое – не белое, а красное, или наоборот.

На пленуме ЦК этот номер никак не может пройти и не пройдет. По-человечески можно понять: попались, хотят выкрутиться. По-большевистски, по-партийному определяя – нужно признать, что враги не хотят разоружиться, хотят еще сделать себе миллион оговорок для того, чтобы не признаться в своих контрреволюционных деяниях и уйти с пленума “героями”, которые держали знамя борьбы против партии и советской власти высоко, чтобы призвать своих единомышленников бороться и дальше. Уговоры здесь, которые делал т. Ягода, что вот вы имеете две минуты, я думаю, обречены на неуспех. (Эйхе. Не осталось уже этих минут.) Здесь не в минутах дело, а дело в том, что вся тактика, которую усвоили Бухарин и Рыков на прошлом пленуме, продолжали два месяца, продолжали на этом пленуме, это тактика неразоружившихся врагов, о чем говорил здесь т. Молотов, вскрывший действительное состояние людей и действительное фактическое положение дела в контрреволюционном лагере правых.

Возьмите целый ряд аргументов, которые выдвигал Бухарин для защиты своих людей, и в частности оценка его отношений со своими учениками: у меня отношения с молодежью были такие – они выступали против резких характеристик, которые в резолюциях партийные организации записывали о Бухарине. Я за это с ними дружил и защищал их. Они люди молодые, потом увлеклись и вырвались из рук. Не так просто и невинно это было в действительности. Были идейно сплоченные группы, руководимые Бухариным в своей контрреволюционной борьбе.

Здесь кто-то из товарищей говорил, кажется т. Кабаков: неужели кто-либо поверит, что Бухарин порвал со своими учениками? Были бы некоторые основания поверить, если бы эти самые “молодые”, порывая с Бухариным и с центром правых, сказали: “Мы изуверились в наших вождях и создали свой собственный центр; мы продолжали дело правых Рыкова, Бухарина, Томского самостоятельно”. Но этого же ни один из них не говорит, а все в одну точку бьют: “Мы продолжали действовать и работать под непосредственным руководством, по непосредственным указаниям Бухарина, Рыкова, Томского, поддерживали связь отдельно с каждым”. Эти утверждения более убедительны, чем все ухищрения Бухарина.

У Рыкова получается так: “Клянусь, что центра не было, что с моим участием центра не было, что никаких руководящих указаний не давал”. Это очень напоминает то, что говорил Смирнов Иван Никитич на процессе: “Что вы ко мне пристаете? Я же был арестован и ни в каком центре не состоял. Назовите мне заседания центра, покажите мне протоколы центра… (Эйхе. И помещение.) адрес, где мы заседали” [4]. Это та же самая тактика, это те же самые аргументы. Если бы мы не прошли этого этапа, кое-кого, может быть, утверждения Рыкова и смутили бы. Но сегодня это не звучит убедительно, ни в коем случае.

Бухарин говорит: “Я написал свою записку и вот сейчас доказал вам несоответствие, что на такой-то странице сказано то-то, а на такой-то – то-то. Кажется, убедительно все факты изложил”. Этой убедительности грош цена, ломаный грош цена, ибо не в этой казуистике доказательства. Программа правых, изложенная в платформе Рютина, и террористические группы воспитанников школки Бухарина, являются фактами контрреволюционных деяний. С этими контрреволюционными элементами и их действиями не было со стороны Бухарина борьбы и не было отмежевания. Он говорит, что не встречался и не разговаривал, а его единомышленники и последователи утверждают, что встречались, разговаривали за эти годы и связь держали. Эти факты в показаниях многих свидетелей для нас более убедительны, чем эти экивоки Бухарина. Почему? Потому, что никакого смысла, никакого резона даже троцкистам и зиновьевцам, ни правым нет показывать ложь, клеветать на кого-либо из бывших правых вождей, никакого резона, никакой выгоды, никакого интереса нет, значит, показывают то, что было в действительности.

Разбор дела Рыкова и Бухарина на данном пленуме, освещение истории развития правого уклона и перерастания его в контрреволюционную банду вместе с троцкистами, вместе с зиновьевцами заставляет сделать вывод, что тут речь идет не об ошибках, которые можно исправить, не о случайности, а об органическом неприятии правыми советской власти, диктатуры пролетариата и социалистического строительства, неприятия социализма. На этой основе правые перешли много лет тому назад в лагерь врагов, борющихся против партии, советской власти, против диктатуры пролетариата и интересов трудящихся.

Вспомните, товарищи, тот демагогический прием, который применяли троцкисты и зиновьевцы. а сейчас применяют и правые. Видите ли, контрреволюционер Слепков хочет бороться якобы за процветание России. Троцкисты тоже спекулировали тем, что они якобы хотят облегчить положение трудящихся Советского Союза, ибо сталинская политика, политика индустриализации, она, мол, тяжело отражается на положении трудящихся. Этой демагогией они ловили простаков и хотели обмануть массы. А в то же самое время эти гады своей вредительской работой сотни миллионов рублей всаживали не туда, куда нужно, портили, ломали оборудование, подрывали мощь, подрывали благосостояние трудящихся и в городе, и в селе, безжалостно убивали рабочих в шахтах, на транспорте, на заводах. У правых та же самая программа убийств и подрыва благосостояния трудящихся. Яковлев в своих показаниях говорит, что они на предприятиях вредили; уральские правые показывают, что они срывали посевную кампанию, подрывали сельское хозяйство в колхозах и совхозах. То есть они на каждом шагу своей гнусной работой подрывали благосостояние трудящихся, подрывали для того, чтобы дискредитировать советскую власть, политику партии, чтобы подрывать доверие к советской власти и к нашей партии.

И вот Слепков и вся эта шайка, которая показывает сейчас против Рыкова, против Бухарина, показывают, что они руководствовались их непосредственными указаниями, директивами. Все эти показания заслуживают большего доверия, чем заявления Бухарина и Рыкова о том, что они к этому гнусному делу не имели никакого отношения. Пойманные с поличным, они выкручиваются, приняв тактику, очевидно, заранее обдуманную, “защищаясь – нападай”. То, что Бухарин к этому пленуму разработал план последней атаки, это же не подлежит никакому сомнению. Ведь не могло человеку, хотя и нервному, не могло не прийти в голову, что эта самая идиотская голодовка есть не демонстрация против “клеветников”, которых он перечислил в своей записке, но которым, как известно, его записка не послана. Голодовка – это есть демонстрация против ЦК, и т. Молотов целиком прав, когда говорил, что своим этим поступком Бухарин призывал к борьбе, мобилизовал силы своих сторонников, которые еще не сидят под арестом. Это же вне всякого сомнения.

Это же не озорство мальчишки, это ход, который был рассчитан на то, что под воздействием голодовки Политбюро и пленум ЦК должны будут поверить “безгрешному” человеку, переживающему как будто бы несправедливые обвинения. На самом деле это недопустимая для члена партии демонстрация против Центрального Комитета, против Политбюро, против ЦК, который решил два месяца тому назад разобрать это дело. Данные разбора этого дела на протяжении двух месяцев в следственных органах и позиция, которую заняли Рыков и Бухарин, заставляют нас прийти только к одному выводу, что эти люди давно перестали быть членами партии, давно перестали быть большевиками. (Голос с места. Правильно.) Стали врагами и поэтому уговоры их безнадежны.

То, что Рыков здесь выставил в свою защиту против обвинения его в обсуждении рютинской платформы, оно рассчитано на простаков каких-то. Не верю, чтобы Рыков не знал членов ЦК профсоюза – друзей Томского, их было не так много, не сотни их было, тех, которые платформу писали, было несколько человек. (Голос с места. И все они у Рыкова бывали. Сулимов. И чтобы при их конспирации они допустили человека неизвестного?) Ему, мол, сказали, что привез рабочий или работник с завода. (Косиор. Это как в старые царские годы: спрашивают, где взял прокламацию – нашел.) Раньше мы это говорили, что нашел на улице прокламацию, чтобы не выдавать тех, у кого получил. На кого это рассчитано теперь? Приехал с завода на дачу Томского неизвестный, прочитал платформу… (Голос с места. И уехал на завод.) Да, а Рыков высказался и все остальное забыл. Это же рассчитано на простаков, которых на пленуме ЦК нет, и никто не поверит таким заявлениям. Ясно, что Рыков скрывает участников этого собрания. Объяснения по поводу этой читки рютинской платформы не убедительны, по поводу показаний ближайших помощников – тоже, ссылке на сумасшествие Нестерова никто не поверит. Мне кажется, что все это у Рыкова является тактикой сохранения своего оружия против партии, против советской власти, против диктатуры пролетариата.

Рыков выдвинул еще один аргумент – почему на процессе не сказал Пятаков и другие о том, что они с Рыковым встречались и что Белобородов с ним встречался. Всем известно, что Пятаков и другие на процессе ничего нового дополнительно к уликам, установленным следствием, не сказали – это тактика врагов, которые рассчитывают на возможность еще сохранить не обнаруженные следствием контрреволюционные силы и напасть на партию, советскую власть.

Показания Белобородова, очная ставка со Шмидтом, все это факты, которые говорят, что разговоры о терроре были не 8 и не 10 лет тому назад, а в 1934 и в 1935 году. Ряд других показаний прямо говорит, что Рыковым в 1935 г. и даже в 1936 г. поддерживалась связь с Нестеровым и другими. Эти убийственные факты Рыков и Бухарин пытаются опровергнуть как недостаточно обоснованные и недоказанные: в этом есть попытка опорочить материалы следствия, попытка доказать кому-то, что якобы следствие и все это дело кем-то подстроены. Ведь это же худший вид нападения и на Центральный Комитет, и на советскую власть, ибо в руки своих сторонников, в руки обывательщины, в руки врагов советской власти хотят вложить оружие клеветы для дискредитации органов Наркомвнудела, для дискредитации советской власти, для дискредитации нашей партии, нашего руководства. ЦК и особенно т. Сталин многое делали для того, чтобы дать возможность Рыкову и Бухарину вылезти из этой ямы или болота, куда они попали, упорствуя на своих ошибках; помогали им обрубить концы, войти в ряды честных граждан, покончивших с своей контрреволюционной работой, которая явилась результатом продолжения их ошибок в основных вопросах политики партии и явилась результатом тех тенденций и наклонностей, которые у них были за много лет еще до Октябрьской революции, во время Октябрьской революции и сохранились в период решающих побед социализма в СССР. Эти попытки не увенчались успехом.

Расплачиваться за всю гнусную контрреволюционную работу им нужно сейчас. (Шкирятов. По заслугам.) И тут правильно говорили товарищи, что вывод может быть единственный, они не только членами партии не могут считаться, но придется в борьбе за разоружение, за обезвреживание продолжить следствие и судить их. (Голоса с мест. Правильно.) Ибо тактика, принятая Рыковым и Бухариным перед этим пленумом и продолжающаяся на этом пленуме, свидетельствует воочию о нежелании разоружиться, о нежелании выдать свои щупальцы и помочь партии и советской власти искоренить остатки контрреволюционных групп. Без искоренения этих шпионско-диверсионных щупальцев в кратчайший срок придется многое терять в нашей стране в момент военного нападения фашизма, а мы терять не хотим. То, что в лице троцкистов, зиновьевцев, правых фашизм нашел верных агентов, помощников в борьбе с СССР, требует ликвидации в кратчайший срок всех остатков двурушников. Для выявления этих корешков контрреволюционных организаций правых должны быть использованы все средства.

Молотов. Слово имеет т. Угаров.

Угаров.

Товарищи, материалы, розданные к пленуму ЦК о контрреволюционной деятельности лидеров бывшей правой оппозиции Бухарина и Рыкова, поведение их на пленуме ЦК вполне достаточны для того, чтобы судить, как далеко зашли тт. Рыков и Бухарин в своей борьбе против партии, против ЦК и как глубоко они погрязли в антисоветской контрреволюционной деятельности.

Надо сказать, что те материалы, которые приведены следственными органами, и ряд фактов о работе правых, которые только теперь стали известными, проливают свет на ряд новых моментов в деятельности бывшей правой антипартийной группировки. В самом деле, мы обычно ведем счет борьбы правых против партии с их открытых прямых выступлений, примерно начиная с 1928 года. Теперь же всем ходом следствия и всеми материалами устанавливается, что по сути дела правая антипартийная группировка стала складываться и формироваться уже на протяжении 1924-1928 гг., когда Бухарин сколотил свою школку, когда Бухарин стал формировать из этой самой школки своих людей, прямо противопоставляя их партии, ЦК, воспитывая их в противопоставлении Ленину и ленинизму, воспитывая их в том направлении, что он, Бухарин, на протяжении всей борьбы против партии и Ленина был всегда и во всем прав и что единственно чего ему не доставало, это своих людей, своих кадров для того, чтобы завоевать в партии настоящее место, которого он, Бухарин, и его школка достойны.

В этот же самый период Бухарин перед своими учениками развивает “философию”, доказывающую возможность построения нашей партии на манер английской трудовой партии, представляющей собой федерацию многих партий. Все это по сути дела означало, что уже в это время антипартийная правая группа и правые стали на путь фракционности и двурушничества, и надо сказать, что начиная с этого периода непрерывно, до настоящих дней, до момента разоблачения подрывной работы правых тактика двурушничества, обмана партии, предательства партии являлась основной линией поведения участников бывшей правой группировки и их лидеров – Рыкова и Бухарина. В самом деле, когда мы рассматриваем сейчас борьбу правых против партии, начиная с 1930 г., то мы убеждаемся, что они лишь по видимости, формально, в маневренных целях на глазах всей партии, заявили об отказе от своих взглядов, о прекращении антипартийной борьбы. На самом же деле борьба после 1930 г. продолжалась, и чем дальше эта борьба шла вперед, тем более острые формы она принимала, тем более откровенный контрреволюционный характер получали все установки правых.

Самое знаменательное из того, что установлено в настоящее время ходом следствия о деятельности правых и что, на мой взгляд, является основным, – это то, что 1932 г. был тем моментом, с которого развитие всех бывших антипартийных групп троцкистов, зиновьевцев и правых приобрело откровенные черты прямого перехода их к контрреволюционной борьбе против нашей партии, против Советского государства с использованием всего арсенала средств, какие применяет международная буржуазия в борьбе против коммунизма. И на этой почве между ними нащупываются и устанавливаются блоки и соглашения. А так как мы знаем, что международная буржуазия не останавливается в борьбе против рабочего класса ни перед чем, то мы в арсенале всех антипартийных группировок находим такие средства борьбы, как террор, шпионаж, как диверсии, вредительство, – все то, что применяет и будет применять в дальнейшей борьбе против коммунизма международная буржуазия, все это становится достоянием и тактическим оружием правых и всех других бывших антипартийных группировок в их подрывной работе против нашей партии и нашего советского государства.

На XVII партконференции Бухарин, как вы знаете, произнес горячую речь в защиту линии партии, в защиту ЦК, в защиту нашего партийного руководства и особенно подчеркивал величайшие заслуги т. Сталина в деле организации всех наших побед. Это его выступление было двурушническим, самым подлым, так как 1932 год являлся годом зарождения и распространения правых, так называемой рютинской платформы, откровенной контрреволюционной программы реставрации капитализма, платформы, заключающей в себе переход к таким средствам борьбы с партией, как террор, вредительство, использование всего отравленного оружия, которое применяет фашизм в борьбе против победно растущего коммунизма.

Теперь смотрите, как изображают дело Бухарин и Рыков на пленуме ЦК. В тот момент, когда во время суда над объединенным троцкистско-зиновьевским центром было опубликовано сообщение о том, что юридических данных, юридических оснований для привлечения Бухарина и Рыкова к суду нет, Бухарин, очевидно, подумал и рассудил: “а, значит у вас, у партии, у ЦК, очевидных улик против меня на самом деле нет” и решил “попробую-ка я еще раз вас поводить за нос”. И с этой поры он принимается за работу по сопоставлению всякого рода формальных данных – точно ли указаны день и час его встреч со своими сообщниками, в каком месте, на какой улице, у каких ворот, через какие проходы, шли ли пешком или ехали на машине – и т.д. Начинается недостойная, чисто адвокатская защита и вместо того, чтобы прийти к партии с повинной, раскрыть перед партией глубину падения, до которого дошли бывшие лидеры правой оппозиции, помочь партии распутать до конца, вскрыть до последнего корешка контрреволюционную, предательскую”, террористическую и вредительскую деятельность участников бывшей правой группировки и их связи с троцкистами и зиновьевцами, Бухарин и Рыков стали на такую позицию – “попробуем-ка на формальных основаниях отвести все тяжелые против нас улики”. Но точно установленных данных следствия не поколебать, не тем более отвести ни Бухарину, ни Рыкову не удается и не удастся.

Вот возьмем несколько фактов из тех, которые приводились на пленуме и которые есть в материалах. Первый факт – арест Е. Цетлина. Бухарин не оспаривает того, что Цетлин – это один из его ближайших помощников и учеников. Смотрите, как Цетлин разговаривает с Бухариным. Цетлин, арестованный органами НКВД за контрреволюционную деятельность, обращается к Бухарину и говорит: “Садись со мной вместе”. Почему? Оказывается, Бухарин должен арестовываться сам, чтобы подчеркнуть, что Цетлин не виноват. Вот прямое приглашение, которое поступает Бухарину от Цетлина после его ареста. Это значит, что Цетлин рассматривает Бухарина как прямого политического сообщника… (Эйхе. И организационного.) да, и организационного, который все знает, в курсе всех дел и который вместе с ним должен и ответ держать. Раз занимался контрреволюционным делом, садись вместе, держи ответ. Разве не ясно, где находится Бухарин весь этот период – с партией или в лагере врагов?

Вот второй факт – встреча с Куликовым. Ровно никакого значения не имеет – на Тверской он встретился с ним или на Никитской, в таком-то часу вечера или в другом. Но как сам Бухарин об этом рассказывает? Было дело так: Куликов на него наседает и спрашивает: “Почему борьба с партией малоактивная?” Куликов требует от Бухарина перехода к средствам более острого порядка. Мы знаем, что к этому времени (1933 г.) расчеты и ставка правых на крах индустриализации и коллективизации, на кризисы и восстания потерпели полное банкротство, и партия уже завершила победно построение фундамента социализма. Куликов настаивает на том, что надо активизировать борьбу правых против партии и советского государства, подсказывает и называет целый арсенал новых средств борьбы, в том числе террор и вредительство. Как отвечает Бухарин, кандидат в члены ЦК, на контрреволюционные предложения Куликова? Бухарин говорит: “Я его разлагал скепсисом”; причем этот “скепсис” довольно своеобразного свойства. Бухарин высказывает сомнения в наличии необходимых кадров: “Драться с партией? А что у вас есть для драки? Подумаешь, ваши кадрики”. Смысл такой: с тем, что у вас есть, настоящей драки не поведешь, и поэтому – меньше болтайте, собирайте людей, а потом ввязывайтесь в настоящую драку.

Если это дело брать политически, всерьез, то это именно так и получается. А по Бухарину выходит, что он разлагал Куликова “скепсисом”. Отсюда видно, что в этом разговоре Бухарин рассматривает себя как представителя некоего центра, который противопоставляет себя и ведет борьбу против партии. Объясняя свое поведение, Бухарин говорит: “Я не хотел от себя оттолкнуть этих людей”. Что это значит? Что это за разговоры? Куда отталкивать? (Голос с места. Значит, своя партия есть.) Значит, он рассматривал себя как представителя какого-то центра, около которого эти люди должны сколачиваться, и все это контрреволюционное дело должно вертеться. (Жданов. Не хотел отталкивать от себя к партии.) Да, это значит, что он находился в том лагере, в лагере врагов, и продолжал борьбу против партии, скрывая от партии растущие контрреволюционные настроения в среде своих людей. Больше того, всем своим поведением Бухарин подогревал и поджигал переход бывших участников правой группировки к террористическим и вредительским средствам борьбы, возглавлял и направлял это дело.

Бухарин на пленуме ЦК ВКП(б) занимает такую позицию: “А во всем ли меня уличили? Все ли данные совпадают во времени, месте, обстоятельствах и т.д.?” Предположим, что не все совпадает. Основное ясно: кадры террористов и вредителей из числа правых ориентировались на Бухарина как на своего вождя, организатора, одного из руководителей, направляющего всю работу центра. Теперь Бухарин нас хочет убедить в том, что поскольку в истории внутрипартийной борьбы руководящая тройка правого уклона никогда центром не именовалась, постольку ссылки арестованных правых на наличие центра контрреволюционной организации правых неверны, здесь тоже сказано что-то лишнее. Это все чепуха, товарищи. Эти вещи мы всерьез брать не можем потому, что вопрос не в том, как они назывались и записывали ли это в протоколы. Одно совершенно ясно, что Бухарин, Рыков, Томский, Угланов, Шмидт – все они составляли руководящую группу правых, настоящий центр, который руководил всей контрреволюционной работой правых, центр, пускай даже без такой вывески, потому, что вопросы вывески, вопрос того, кого подальше держать, кому поближе стоять, Рыкова побольше в тени держать, или Бухарина на первый план выставлять – это вопросы тактические, это вопросы, которые никакого значения при оценке того, что сейчас обсуждает пленум – не имеют.

Теперь возьмем Рыкова. Рыков с Радиным, одним из самых доверенных его людей, тоже, оказывается, разговаривал. Рыков не отличается таким скептицизмом, как Бухарин. Рыков передает следующим образом: Радин-де ему сказал, что сейчас надо приниматься за самую острую борьбу против партии и ее руководства, не останавливаясь ни перед какими средствами, а если грянет война, надо воспользоваться войной и вовсю раздуть контрреволюционную работу. Рыков будто бы при этом делает испуганные глаза и говорит: “Это же контрреволюция! Боже упаси туда ходить”, и будто бы этим сдерживает и останавливает Радина от его опасных шагов. Однако результат получается весьма неожиданным. После этого свидания с Рыковым Радин, один из его ближайших сподвижников, усиленно принимается за активную контрреволюционную работу.

В самом деле, уж очень странно все это выглядит. Как только Бухарин и Рыков “сдерживают” своих сторонников, которые обращались к ним за советом по контрреволюционным делам, как будто какой-то толчок получается, и их сторонники, которых якобы сдерживали, начинают самую бешеную, самую оголтелую контрреволюционную работу. Это значит, что разговоры бывших лидеров правых со своими людьми означали прямое подталкивание их на активную контрреволюционную борьбу против советского государства, против нашего советского народа.

Тут Бухарин склонен был апеллировать к чувству пленума, взывать к человечности, взывать к тому, что он очень издерган, что мало внимания уделяется его переживаниям. В чем же тут дело? Мы ведь хотим знать, что вряд ли кто-нибудь другой мог рассчитывать на такое внимание, на такой терпеливый подход, который проявил Центральный Комитет и к Рыкову, и к Бухарину, несмотря на обилие изобличающего их материала. Когда Бухарин говорит, что он взвинчен, что у него нервное состояние, ссылаясь на свое тяжелое самочувствие и Рыкова, то тут надо прямо сказать, что в этих их самочувствиях, в этих их переживаниях партия ни с какой стороны неповинна и никакой ответственности не несет. Они расплачиваются за свою подлую контрреволюционную работу, которая велась ими на протяжении многих лет против партии.

Бухарин спрашивает: неужели вы можете подумать, что я дошел до соглашения с фашистами, до соглашения с Гитлером? Он и здесь пытается повернуть дело так: есть ли у вас прямые доказательства соглашения с Гитлером, полагая, очевидно, что это очень убедительный довод против предъявленных ему обвинений. А мы должны прямо сказать: тот, кто стал на путь контрреволюционной борьбы с нашей партией, тот, кто поднял знамя контрреволюционной борьбы и признал террор, вредительство, шпионаж и диверсию средствами борьбы, тому останавливаться перед тем, чтобы вступить в соглашение с Гитлером, никакого резона нет. Ведь совсем не случайно то, до чего договорились и о чем пишут находящиеся в изоляторе бывшие ближайшие ученики и соратники Бухарина – А. Слепков и Кузьмин. Бухарин прямо-таки задыхается в объятиях своих учеников.

Тов. Молотов с трибуны пленума ЦК поставил вопрос Бухарину: как можно объяснить, почему эти самые люди, бывшие правые, с которыми вы вместе дрались с партией и в течение всех этих лет не порывали связи, почему они решили вдруг объявить себя террористами, участниками вредительской борьбы против партии, обвинить себя в разнузданной контрреволюционной работе против советского народа. Какой резон им на себя наговаривать? И тут Бухарин действует как политический сообщник этой арестованной банды фашистских террористов из лагеря правых. Что он говорит? Он говорит, что в отношении некоторых, очевидно, произошло недоразумение. В отношении остальных он не знает, чем объяснить дело. Что все это объективно политически значит? Это значит, что все, что установлено следствием по части их контрреволюционной террористической и всякой иной работы, все это для Рыкова и Бухарина не является убедительным доказательством. Они, Рыков и Бухарин, смотрят на это дело так, что это еще их ни в чем не убеждает. Это значит, что они и в этом случае выступают как политические сообщники этих арестованных террористов.

Так выглядит дело. Если говорить о Бухарине, так Бухарин во всех этих делах, которые связаны с арестованными участниками из правого лагеря, брал линию их защиты, во всем их выгораживал. Он не только не исполнял элементарного долга члена партии, не говоря уже о члене ЦК, он не только не помогал партии разоблачать врагов, вредителей и террористов, а, как правило, брал их под защиту, против партии.

После того как было опубликовано сообщение, что юридически нет оснований для привлечения Бухарина к судебной ответственности, он начал не с того, чтобы прийти к своей партии и рассказать все, что известно о контрреволюционной деятельности бывших участников правой группировки. Он начал с клеветнического выпада против партийного руководства, против партии.

Для всех нас ясно, что Бухарин и Рыков находятся в состоянии борьбы против партии, в состоянии борьбы против Советского государства, что они находятся в лагере наших злейших врагов и с партией порвали начисто. Они являются вдохновителями контрреволюционной работы правых, их террористической и вредительской работы, которая разоблачена органами Наркомвнудела. Они ответственны за контрреволюционную деятельность правых и в отношении их мы должны поступать так, как поступает наша партия в отношении всех других врагов народа.

Молотов. Слово имеет т. Жуков.

Косиор. А что, Осинский там не записался?

Голоса с мест. Осинский будет выступать?

Косиор. Тов. Молотов, народ интересуется, Осинский будет выступать?

Молотов. Он не записался пока еще.

Постышев. Давно молчит.

Косиор. Много лет уже молчит.

Жуков.

Товарищи, после того, как мы прочитали показания арестованных в отношении работы, контрреволюционной работы Рыкова и Бухарина и их сподвижников, в особенности после того, как прошли процессы над троцкистами и зиновьевцами, в особенности последний процесс, вряд ли нужно было выступать на этом пленуме, чтобы убеждать их и доказывать им необходимость того, чтобы они выступили и признались в своих ошибках. Я говорю это еще потому, что вряд ли будет иметь значение, что они признаются через 2 минуты или через 5 месяцев. (Ягода. Никто их и не думал уговаривать, Чубарь неправильно меня понял.) Они не признаются… (Мехлис. Посадите, так признаются.) Они, эти люди, никогда не признаются, т. Мехлис. У этих людей уже в кровь въелось врать на каждом шагу. У Рыкова есть излюбленная пословица: ну что же, если я ошибался по любому вопросу еще раз признаю свои ошибки, – так квалифицирует он свои признания; нажмут на меня – я признаюсь; делал контрреволюционное дело, делаю и буду дальше делать – вот его лозунг везде и всюду на каждом шагу.

Товарищи, если прочитать показания Марецкого… (Берия. Ты расскажи лучше, как он в Наркомсвязи вредил.) Я расскажу и как он в Наркомсвязи вредил и как на Кавказе вредил. Если прочитать показания Марецкого, то тот же ясно показывает, что у Бухарина разногласия начались между 18 и 21 годом, когда был жив Ильич. Ильичу он доказывал, что Ильич неправ, с Ильичем он боролся, а после смерти Ленина он почувствовал себя совсем вождем. Что хочет, то и делает. Партия для него – чепуха. Центральный Комитет для него – чепуха, а он, Бухарин – теоретик по всем вопросам и специалист. Отсюда у него вытекала и вся установка. А все то окружение, которое было у него, все эти Слепковы, Марецкие и компания, все это окружение было с той биографией, о которой уже здесь говорили выступавшие товарищи; т. Косарев наиболее полно показал, что это были люди абсолютно чуждые для партии, а это были и есть сегодня его самые задушевные друзья.

Поэтому выступить здесь, признаться, это значит еще больше обвинить их, хотя вряд ли можно было бы предъявить им больше обвинений, чем то, в чем они сами уже признались. Возможно ли думать о том, что кто-либо из признавшихся в том, что они были террористами, вредителями, говорили неправду, клеветали на себя, они же за это от нас награду не ждут, те, которые в таких делах признавались, они же расстреляны. Так что все те, кто признается, что он террорист, вредитель, шпион, он же награду не ждет после того, что он на себя будет врать. На себя врать не будут. Он убедился в этом на опыте других.

Тов. Молотов поставил Бухарину вопрос, почему они признаются. Он, Бухарин, говорит – не знаю, может быть, признаются, а, может быть, нет. Поэтому тут трудно рассчитывать на какие-либо признания и какую-нибудь веру к ним. Тов. Молотов прав, когда заявил, что Центральный Комитет и Политбюро много сделали, оберегая их, убеждали, думая, что они выправятся, перестроятся. Но они нисколько не перестроились, все оказалось безнадежным. (Ярославский. Центральный Комитет никогда не прикрывал. Голоса с мест. Молотов этого не говорил.) Тов. Молотов говорил, что партия брала большую ответственность на себя для того, чтобы их как-то спасти и выгородить. (Голоса с мест. Это другое дело.) И я несколько раз говорил т. Молотову и многим другим, что ничего с Рыковым не выйдет, связь с ним не поднимем. Думали, что выправится человек, а у русских есть такая пословица: что горбатого могила никогда не выправит. (Смех.) (Голоса с мест. Наоборот.) Я извиняюсь: горбатого только могила исправит.

Товарищи, в отношении работы связи. Тов. Ягода выступал и говорил: смотрите, какое предательство – 2,5 часа норма установлена. Это чепуха была бы, если бы только это. К вашему сведению, из Москвы во Владивосток и из Владивостока в Москву в 1933 г. телеграммы возили тысячами по почте, которые шли по 2,5–3 месяца. Тов. Лаврентьев знает это, он испытал на собственной спине, когда он посылал доклады в Москву, то они приходили в Москву через три месяца, а иногда и вовсе не приходили. (Ягода. Я же только сотую часть сказал. Голос с места. Как сейчас дело обстоит?) Сейчас я не знаю, как дело обстоит, а в конце 1936 г. за 2-3 часа телеграмма приходила. Сейчас не знаю как. (Смех.)

Было еще хуже дело. Вот, скажем, было 15-летие Чувашии. Во время празднования 15-летия Чувашии корреспондент ТАСС дал телеграмму из Арзамаса в Москву. В этой телеграмме заседание Чувашского правительства и ЦИК приветствуют Центральный Комитет нашей партии и приветствуют т. Сталина за то, что национальная политика, проводимая т. Сталиным, дала освобождение, дала раскрепощение чувашскому народу, а телеграмма пришла наоборот: “Благодаря политике Сталина чувашский народ закабален, закрепощен”. (Голос с места. Аппарат сам от себя сочинил? Голос с места. Агенты Рыкова там сидели.) Аппарат сам от себя не передает, люди передают. Те люди, которые передавали, до сих пор не арестованы. Может быть, только за последнее время арестованы, хотя об этих людях было сообщено и устно, и письменно. (Голос с места. Кому было сообщено?) В НКВД.

Хуже вещи бывали, товарищи. Как было поставлено строительство связи? Скажем, строили в Ногинске 500-киловаттную радиостанцию, пока строили мачты, они сумели обвалиться, причем с человеческими жертвами. Решением Совнаркома, на котором председательствовал Вячеслав Михайлович, было постановлено привлечь виновных к судебной ответственности. Но до сих пор эти люди не осуждены. (Голос с места. А кто ведал строительством Наркомсвязи?) Я ведал строительством Наркомсвязи, но эта станция строилась до меня. По моему докладу стоял этот вопрос на Совнаркоме, по моему докладу было принято решение о привлечении виновных к судебной ответственности, но, однако, они до сих пор не осуждены. (Голос с места. Почему же ты не довел дело до конца, мало энергии проявил?) Возможно, что было мало энергии. В Ростове строили техникум связи. Самый этот техникум отнесли на полтора километра от города, ближе не могли найти места. До 3-го этажа дошли и стены у них обвалились. И целый ряд подобных же вещей.

По отношению подбора кадров. Работа с подбором кадров в Наркомсвязи была очень тщательно поставлена со стороны Рыкова, в особенности он брал “своих” людей. Вот этот самый Трифонов, о котором здесь говорил т. Ягода, он был особым любимцем у Рыкова. (Голос с места. Только ли Трифонов? Судя по вашему выступлению, там было много. Голос с места. А кто его к награде представлял?) Рыков представил, он приказ издал, он и банкет устраивал. (Голос с места. А знал ли Рыков, что Трифонов старый троцкист?) Он, конечно, знал, что Трифонов был старый троцкист, настолько крепко, что, когда они банкет организовали, я говорил Ягоде, что вот такая штука предполагается, надо принять меры. (Ягода. Правильно!) Но все-таки этот банкет состоялся, это чествование состоялось. (Голос с места. А ты там был?) Нет, я там не был. (Общий смех.) Вам тут смешно, а дело совсем не смешное, дело очень серьезное.

Так что в отношении контрреволюционной работы и в органах связи, и в органах промышленности, и в целом ряде других органов, видно, эти господа контрреволюционеры крепко поработали. И я должен сказать прямо, вряд ли какое-либо вредительство, бывшее до сих пор, скажем, вредительство Промпартии, принесло столько вреда, сколько принесла контрреволюционная работа, вредительская диверсионная работа этих организаций. Это и понятно, потому что если те стояли прямо против нас, то эти были в рядах нашей партии, делали вид, что они за нашу партию, а на самом деле вели контрреволюционную работу, на самом деле подготовляли террористические акты, на самом деле отравляли рабочих, занимались взрывами, диверсиями, на самом деле шпионили, связались со всей той мерзостью, которая сколачивалась вокруг них, недовольная советской властью, объединялась вокруг них. И я думаю, что для того, чтобы по-настоящему раскопать все эти контрреволюционные гнезда, нужно будет еще много поработать, в том числе и у вас, т. Берия, в Закавказье. (Берия. С вашей помощью.) Нет, не благодаря вашей помощи, а благодаря некоторому вашему противодействию. И у вас есть, т. Берия, много нехорошего. (Берия. Благодаря вашему вниманию и заботе.) Нет, товарищ Берия, напрасно. (Берия. Вы два раза туда приезжали. Вы насильно хотели навязать начальника республиканской конторы, а в чем противодействовали?) Когда вы говорите, что я два раза туда приезжал – это неверно. Ни разу не приезжал. Я был в Тифлисе в последний раз в 1924 году. (Берия. Закавказье не только Тифлисом начинается и кончается.) Я на Кавказе нигде не был. (Берия. Рыков все время настаивал снять нашего уполномоченного.) Его несколько раз снимали и другого назначали, но один другого был чище. (Смех.)

В чем эта “чистота” выражалась? Во-первых, в том, что говорил т. Ягода, что много жалоб на плохую работу связи. (Ягода. Это характеризует работу связи.) И насчет переводов денег. Какой порядок был в наркомате связи? Не только переводы доставлять, а просто деньги воровать. За 1932-33 гг. по той скверной отчетности, потому что отчетность была очень плохая, за эти два года уворовано – то, что выявлено – 106 млн. рублей. И когда я представил т. Молотову доклад в Совнарком, он отчаянно выругался, в том числе и против меня, и прав был, но мало было ругать. Только за два года, при плохой отчетности, было выявлено 106 млн. уворованных денег, в том числе в Закавказье примерно одна треть. (Смех.) (Голоса с мест. А-а, а-а.) Вот как дело было поставлено в Закавказье, там никакого порядка не было. Два края отличались: Закавказье и Дальний Восток.

Я приезжал к т. Лаврентьеву по решению ЦК на Дальний Восток в 1934 г., там буквально тихий ужас был, а не связь. Там же не только денег не выдавали, а такие вещи были: кто бы туда ни посылал посылки, их прямо тысячами воровали. А после этого мы хотим, чтобы не было жалоб. В этом и заключалась их “работа”, чтобы как можно больше вызвать раздражения у широких слоев населения. И, к сожалению, по Дальнему Востоку, несмотря на мои настоятельные требования, до сих пор Любович сидит на свободе, а его надо было бы судить, он многое сделал для того, чтобы там развалить дело, а не наладить. И только после того, как туда приехал т. Лейкин, работа там значительно выправилась. Верно ли это, т. Лаврентьев? Он это подтверждал не раз, и он это подтвердит. Так что в Наркомате связи нужно много сделать для того, чтобы выправить работу.

А с этой контрреволюционной бандой напрасно мы возимся, напрасно уговариваем их. Это безнадежно. Их ничем не уговоришь. Они сумеют не только здесь, в любом месте, где им дадут выступить, они будут сотни раз отказываться. Это у них в кровь въелось врать и надувать на каждом шагу. Они, как только могли, делали свое контрреволюционное дело. Поэтому я не знаю, нужно ли нам далее вести прения по этому вопросу. По-моему, вопрос настолько ясен после тех невероятных убийственных показаний, которые были против них… (Смех, шум.) (Берия. Тов. Жуков, а вы что, опровергаете, что у Рыкова было вредительство и он своих агентов, провокаторов посадил?) Откуда это вытекает? (Берия. Из вашего выступления получается. Голос с места. Контекст такой.) Не знаю, как можешь ты из моего выступления такой вывод сделать. (Смех.) У т. Берия почему-то особая любовь к моему выступлению. (Смех.) Он никак не может понять. По-моему, я сказал, в чем заключается вредительство. Я не мог всего перечислить, я сам не все знаю и не все мог понять. Но то, что я знаю, об этом я сказал. (Реплика с места не уловлена.) Кончаю тем, что надо этих людей судить по всем правилам нашей законности, надо этих людей стрелять так же, как стреляли тех негодяев.

Молотов. Тов. Межлаук.

Межлаук.

Товарищи, перед нами стоит вопрос, виновен ли Рыков или не виновен в том, что он, во-первых, знал о троцкистской террористской деятельности, во-вторых, знал о террористской деятельности правых, в-третьих, сам участвовал в этой террористической деятельности. Все эти обвинения предъявлены Рыкову. Он их отрицает на том основании, что мы, члены ЦК, должны ему, Рыкову, – никаких других аргументов у него в распоряжении нет, потому что против него прямо, точно, обстоятельно показывают люди, с которыми он вместе работал десяток лет, мнение которых, как мнение Радина, было для него часто важнее, чем решение ЦК ВКП(б) или мнение партии. Память стала у Рыкова очень короткой, и это неудивительно. Правильно сказал т. Ворошилов, что если стать на ту позицию, на которую встали Рыков и Бухарин, то защищаться иначе, чем просто врать, нельзя. И это они исправно делают здесь перед нами по два часа каждый.

Почему мы не можем ни при каких условиях и ни на одну минуту поверить тому, что здесь говорил Рыков? Перед нами вся история Рыкова. Тов. Молотов в своей речи подробно обрисовал историческую обстановку, в которой складывалось политическое лицо Рыкова, и выяснил этапы, через которые Рыков проходил. Только одна сторона деятельности Рыкова, мне кажется, осталась еще не полностью освещенной – это работа Рыкова как председателя Совнаркома с 1924 по 1930 год. Рыков, начиная с первых лет своей работы в Совнаркоме, использовал Совнарком как человек, чуждый партии, как человек, который тогда уже практиковал двурушничество, и, будучи членом Политбюро ЦК партии, в то же время всю свою отдельную линию проводил в Совнаркоме, используя его в процессе создания своей группы.

Как совершенно правильно говорил здесь Вячеслав Михайлович Молотов, Совнарком для Рыкова был органом, который он использовал для двух целей. Во-первых, он отбирал и собирал чуждых партии, а часто и советской власти людей, которые, оказавшись организованными предателями и вредителями, давали показания, что они считали вполне возможным выдвижение Рыкова на пост председателя их правительства, потому что его взгляды совпадали с их взглядами. Эти Громаны, Кондратьевы, Пальчинские читали свои многочасовые меньшевистские и эсеровские обзоры “конъюнктуры” и доклады на заседании Совнаркома, где Рыков формировал свои мнения, весьма отличные от взглядов партийных. Во-вторых, Рыков использовал Совнарком как трибуну, через которую он мог обращаться достаточно укрыто от партии к очень широкому кругу чуждых советской власти преданных ему людей, всякого рода вредителей… (Постышев. Правильно.) и таким образом создавать по всей стране чрезвычайно разветвленную сеть своей агентуры.

Если бы вы взяли сейчас протоколы Совнаркома рыковских времен и посмотрели на состав присутствующих, то вы увидели бы, что собиралась буквально сотня человек, из которых по крайней мере 90% не имели никакого отношения к правительству. Перед ними Рыков развивал свои знаменитые идеи. В чем они заключались? За Рыковым есть много преступлений против партии, которые он совершал на посту председателя Совнаркома, будучи членом ЦК и членом Политбюро, я скажу о двух из них. Рыков всеми силами боролся против политики индустриализации… (Постышев. Правильно.) до XIV съезда партии и после XIV съезда партии. (Голос с места. Правильно.) У всех у нас в памяти свежи более недавние события, когда Рыков вслед за немецкими шпионами твердил о невозможности построения второй угольно-металлургической базы на Урале. Вы все помните, как Рыков в издевательской, гнусной форме комментировал уже состоявшееся решение ЦК о Магнитогорском заводе на Совнаркоме. Но он начал борьбу против индустриализации гораздо раньше. Достаточно привести историю начала индустриализации, историю работы т. Дзержинского как председателя Высшего совета народного хозяйства, чтобы понять, как тогда Рыков проводил свою антииндустриализаторскую линию. Рыков вместе с Пятаковым отвечает за то, что мы преждевременно потеряли т. Дзержинского. (Голос с места. Правильно.) Он вел изо дня в день подлую, подрывную мелкую работу, которую пресекал только ЦК нашей партии, только т. Сталин, которому т. Дзержинский верил безоговорочно и безусловно и к которому он не раз обращался за помощью, доведенный до крайности издевательствами Рыкова, его системой вставлять палки в колеса в труднейшей работе по проведению индустриализации на практике.

Рыков в этом деле опирался на своих людей, прежде всего на известного буржуазного перерожденца Шейнмана, бывшего тогда председателем Госбанка, который по настоянию Рыкова был в конце 1928 г. отправлен за границу и не вернулся оттуда: рыковские люди в Берлине его предупредили, что говорят о коллективизации сельского хозяйства, введены продовольственные карточки, объявлена чистка партии, предупреждали, что его людей в банке всех выгонят из партии во главе с ним самим. Этот Шейнман так же, как бывший наркомфином Сокольников, специализировался на зажиме и подрыве тяжелой промышленности, охотно поддерживая в особенности еще существовавшую тогда частную промышленность и частную торговлю. Сокольников, Фрумкин, Эйсмонт, все эти чужие партии люди, буржуазные реставраторы, были ближайшими помощниками и сотрудниками Рыкова, в тесном блоке с Каменевым травившими т. Дзержинского как человека, которому партия поручила дело подъема тяжелой промышленности. Рыков ненавидел Дзержинского и как честного большевика так же, как он ненавидел Серго, как он ненавидит всех руководителей нашей партии.

Второй вопрос – об отношении Рыкова к национальной политике партии. Товарищи, мы тогда находились в той стадии, когда народности отдаленных окраин Советского Союза только начинали становиться на ноги на основе национальной политики Центрального Комитета, при его постоянной помощи и поддержке. Рыков избрал Совнарком как трибуну, где он мог бы издеваться над этими решениями. Во время обсуждения бюджета Рыков, используя материалы какого-то из своих “помощников”, выступил с заявлением, что он считает совершенно недопустимым, что туркмены, узбеки, белорусы и все остальные народы “живут за счет русского мужика”. Основанием для такого, мягко говоря, антипартийного заявления послужило то, что даже эта жульнически составленная справка, не учитывавшая территориального деления союзного бюджета, показывала законный и необходимый тогда более быстрый рост бюджетов остальных национальных республик по сравнению с ростом бюджета РСФСР. При этом Рыков, разумеется, ограничился, как всегда, ядовитой “критикой”, не осмеливаясь внести в ЦК ВКП(б) свои предложения, но предназначая эту критику для воспитания своей группы на основе… (Голос с места. Великодержавности.) великодержавности, составлявшей часть рыковской политической физиономии.

Это только два примера его борьбы против политики партии в деле индустриализации и в национальном вопросе; борьбы, проводившейся за спиной Центрального Комитета партии. Спрашивается, можно ли после этого человеку, который двурушничал на самых ответственных постах, которые партия ему поручала, можно ли ему теперь доверять хоть в чем-нибудь? Этот жалкий, мелкий человек требует, чтобы мы ему на каком-то основании поверили. Он заявляет, что он никогда ничего не говорил, он всех уговаривал – Радина, чтобы тот не занимался террористическими актами, других своих сообщников, чтобы они оставались верными партии.

Кто этому поверит? Этот словоохотливый человек, который еще будучи членом Политбюро, в СНК заставлял нас по нескольку часов слушать его словоохотливые речи, которые переходили постоянно в блудословие, хочет доказать, что он, ведя контрреволюционную работу, стал молчальником. (Молотов. Все эти стенограммы сохранились до сих пор.) Если мы на деловых собраниях не ведем теперь стенограмм, то раньше не было ни одной контрреволюционной пакости, которая бы Рыковым не была для себя увековечена навсегда. Его блудословие не было случайным, оно всегда направлялось против партии.

Этот жалкий дезертир Октября имел наглость еще при жизни Ильича, в 1922 г. в Абхазии, где он был в отпуске тогда одновременно с т. Дзержинским, клеветать на ЦК нашей партии. Он заявил во время празднования годовщины Октябрьской революции перед широким кругом людей, среди которых были и преданные партии люди и ставшие предателями-троцкистами, что во время Октябрьских дней руководители нашей партии во главе с т. Лениным держали в карманах цианистый калий для того, чтобы в случае неудачи революции отравиться. Тов. Дзержинский дал суровую отповедь этой гнусной клевете труса, не постыдившегося оклеветать товарищей, среди которых его, дезертира, не было. Такой способ действия, клеветой исподтишка, типичен для Рыкова уже в 1922 году. А ведь Рыков тогда считал себя последовательным большевиком.

Он, правда, пытается доказать, что и история правых начинается с 1929 г. и кончается 1930 г., считая, очевидно, что никто ничего не помнит. Я не буду приводить других фактов блудословия и клеветы – их можно было бы привести сколько угодно. До каких границ должна была дойти эта манера Рыкова в его контрреволюционной подпольной работе! Это объясняет тот факт, что Рыкову ни разу, когда он слышал контрреволюционные речи, когда он читал рютинскую платформу, даже в голову не приходило, что об этом надо сообщить Центральному Комитету. Ему это не могло прийти в голову. Как он мог сообщить, когда он сам на всех этих беседах больше всех разговаривал, блудословил, клеветал и в этой привычной ему форме излагал установки к действиям своих сообщников-террористов.

Рыков в своей речи, повторяя надоевшую жвачку всех раскаяний контрреволюционеров, заявляет, что он-де сожалеет, что стал знаменем, под которым собираются антисоветские элементы и прочая дрянь. Да разве если бы он, этот человек, хоть раз эти антисоветские элементы, которые к нему обращались, отверг, сообщил ЦК, разоблачил, да разве кто-нибудь из них стал бы обращаться к нему? Я говорю это и мне просто неловко, потому что я вижу, что все члены пленума ЦК ВКП(б) считают эти слова Рыкова пустой трафаретной трескотней, так как Рыков и правые ушли гораздо дальше за этот период – они были не “знаменем”, а живыми организаторами террористической контрреволюции.

О Бухарине. Я буду краток, потому что все основное здесь было сказано. Прежде всего о его письме пленуму ЦК ВКП(б). Как написано это письмо, которое адресовано пленуму ЦК? Так, чтобы его могли использовать те самые подлецы из любимой Бухариным лейбористской партии, по типу которой он собирался перестроить монолитную ВКП(б). (Сталин. Это то, что в переводе называется трудовая партия.) Совершенно верно, это в переводе значит трудовая партия. Эти английские “трудовики” в своих газетах во время троцкистского процесса клеветали на СССР, на НКВД, на наш советский суд гораздо больше, чем обычная английская буржуазная пресса. Это понятно, так как в эту “трудовую партию” входят меньшевики всех мастей и троцкисты, связанные своими корнями со всей международной троцкистской, фашистской агентурой.

Вот к ним-то и апеллирует Бухарин. Его письмо, по существу, адресовано через голову пленума прямо в редакцию этих лейбористских газет в Англии, в редакцию американского левобуржуазного журнала “Нейшен”, который является троцкистским рупором. Вы не случайно пишете в начале этого письма: “Я в течение многих месяцев подвергаюсь мучительнейшей моральной пытке. Меня обвиняют в троцкистских преступлениях и т.д.” А потом, для того, чтобы можно было привести прямо фотографический снимок с вашего письма, вы пишете: “Но я заявляю, что, пройдя сквозь строй этих неслыханных мучений, самых страшных мучений…” Тут уже слова “моральных” нет.

Для чего же вы это писали? Для того, чтобы вместе со всей сворой фашистов, предателей, шпионов вы могли сказать, что вы подверглись тем самым мучениям, которые, по клеветнической теории этих буржуазных журналов, должно быть, применялись для того, чтобы получить признания троцкистов. Радек – подлец из подлецов – нашел у себя смелость, чтобы сказать, что не его мучили, а он мучил следователя, у вас, само собой разумеется, ее не оказалось. Я должен сказать, что вы мучите нас самым недопустимым подлым образом, а не вас мучают. (Голоса с мест. Правильно, правильно!) В течение многих и многих лет вы мучаете партию, и только ангельскому терпению т. Сталина вы обязаны тем, что за вашу гнусную террористическую работу мы вас политически не растерзали. Это мы сделали бы давно, два месяца тому назад, если бы не т. Сталин, если бы не преобладание у него политики, продиктованной интересами рабочего класса, над справедливым чувством негодования, не умение видеть дальше и лучше всех нас.

А чем вы оплачиваете Центральному Комитету за его долготерпение к вашим мерзостям? Вы объявляете “голодовку”. Действительно, правильно сказал Вячеслав Михайлович, что будущие поколения будут смеяться над Бухариным, голодавшим каждые сутки с 12-ти часов ночи до 10 час. утра! (Смех.) Позор. Разрешите вам напомнить, что эти троцкистские актерские фортели с разными немощами уже давно примелькались; ими занимался еще троцкист Иоффе лет 10 тому назад; Троцкий постоянно прибегает к ним и вся мировая печать всех буржуазных оттенков всегда заполнит сообщения об этом дрянном фашисте его заявлениями о болезнях сердца, печенки, селезенки, желчного пузыря и уж я не знаю, какие органы там отсутствуют. (Смех.) Так и вы теперь. Вы думаете, что это случайно? Нет, это потому, что вы такие же беспринципные, дрянные, не могущие войти никогда ни в какую большевистскую партию по-настоящему, индивидуалы, кустари-одиночки, фигляры и актеры разных величин и разных достоинств. Поэтому вы здесь пробуете перед нами играть эти роли.

Письмо Бухарина является одним из самых гнусных документов, которые приходилось читать. (Голоса с мест. Правильно.) Не стоит даже останавливаться на его внутренней аргументации.

Теперь о школе этого Бухарина. Вы, дорогой т. Бухарин, очень путаете часто, у вас, как вы говорите, провал в памяти большой. Я бы сказал, что у вас сплошной провал в вашей довольно неважной памяти. (Голоса с мест. Там, где нужно, тогда, когда это выгодно.) Здесь т. Косарев характеризовал довольно полно, из кого вы набрали участников этой школы. Тов. Косарев не сказал только другого. Мало было набрать, нужно было их воспитать. Ведь кого только мы не перевоспитывали! А как вы воспитали? Вы последовательно, с самого начала рассказывали им, как и чем нужно бороться с партией, примером учили двурушничать, внушали им идею, что вы с ними – мировые вожди, как это показывает теперь Астров. Вы с ними советовались и обсуждали мнения членов Политбюро, вы им внушали сознание, что они передовые, лучшие, что они безусловно могут завтра встать у кормила власти. Сопляков, которые не видели никогда ни партийной работы, не видели многие гражданской войны, наконец, не имели никакого жизненного опыта, вы старательно и последовательно воспитывали в убеждении, что, если завтра существующего руководства партии не станет, ваши члены руководства, вот этот Бухарин и его почтенная компания, могут руководство ЦК заменить.

У вас в памяти такие провалы есть – вы забыли, что ЦК делал все возможное, чтобы помочь вам и людям вашей школы выйти на большую дорогу. ЦК ВКП(б) организовал группу, которая работала для ЦК по ряду вопросов, куда входила и ваша школа, которой ЦК простил, надеясь на ее исправление, ряд ошибок, которые вы уже успели наделать – вроде лозунга “обогащайтесь”. В эту группу в 1926-27 г.г. входил и я, но отнюдь не в вашу школу – чему у вас было учиться уже тогда, после наделанных вами и при Ленине, и после его смерти ошибок, я не знаю. Этой группе, которая была в то время занята борьбой с троцкистами, была поручена критика контрольных цифр, составленных Смилгой, в эту группу входили далеко не только ваши люди. Вы напрасно думали, что вам на откуп дали “Правду” и “Большевик”, хотя вы и пытались их монополизировать для вашей школки. Эта группа привлекалась ЦК для разработки материалов для резолюций; так составлялись и разрабатывались резолюции к XV съезду партии. Эта группа работала над изданием направленных против троцкистов “Фактов и цифр”, которые помнят все товарищи. Это был период, когда вы временно, по заданиям партии исполняли кое-какие работы, а в то же время тайком в вашей школке работали и совещались против ЦК, там вы воспитывали по-своему, против партии, как показывает теперь Астров, ваших людей.

Понятна отсюда и следующая ваша позиция. Ваше это письмо к пленуму ЦК ВКП(б) – это клевета, настоящая густая клевета на НКВД и на ЦК ВКП(б). Когда вы на вопрос, почему же ваши соратники показывают на самих себя, отвечаете – “почему показывают на себя? Я не знаю”, и начинаете плакаться – вы кривите душой и виляете. Вы написали в письме пленуму: “Все эти показания – ложь”. Почему ложь? Что вы хотели этим сказать? Ответ может быть только один. Вы утверждаете, что показания, которые уличают вас в антисоветской террористической работе и одновременно являются признанием в тягчайших преступлениях самих людей, давших эти показания, – продиктованы органами НКВД или самостоятельно или по указаниям ЦК, чтобы вас, Бухарина, “затравить”, как вы уже давно выражались.

Еще в 1928 г., когда из вашей школки уходили честные люди – Краваль, Розенталь, – по-партийному сообщившие через т. Куйбышева ЦК ВКП(б) о вашей подлой работе в школке против партии, против ее ЦК, ваши выученики с ваших слов вопили, что т.т. Сталин, Молотов и другие члены Политбюро решили твердо “затравить” и уничтожить этого самого Бухарина; и как вы сами рассказали, ваша школка становилась на вашу “защиту” от ЦК ВКП(б) уже в 1928 году. Эта неслыханная клевета ясно проступает между всех строк вашего письма к пленуму. Поэтому-то о всех показаниях, уличающих вас в ваших преступлениях против партии, против родины так же, как говорят диверсанты, шпионы, фашисты и их друзья и агенты во всем мире, так и вы повторяете: “Это все выдумка, это все вымучено”. А для того, чтобы эту “вымученную теорию” еще красочней доказать, вы, кстати, и написали, что вы и сами прошли сквозь строй неслыханных мучений и т.д.

Вот так вы действуете. Между вами и троцкистами разницы нет. Когда оглядываешься обратно, видишь, что за весь длинный период вашей работы, когда вы были членом Политбюро, вы двурушничали, это теперь все более и более выявляется; об этом говорил здесь Вячеслав Михайлович. Потому, что уже в то время (ЦК этого не знал тогда) одно вы говорили в Политбюро, а другое вы говорили в этой вашей школке. Теперь ваши ученики показывают об этом. Вы и троцкисты в тот период возможно “своя своих не познаша”. Вы шли к одной цели буржуазной реставрации исходя из неверия в возможность построения социализма в нашей стране, хотя на словах, вы, Бухарин, твердили другое; методы у вас были разные. Одни – зиновьевские и троцкистские методы – были всем известные методы “хлопанья дверьми”, раздавания лошадей каждому колхознику и тому подобное; у вас были более надежные, кулацкие методы: кулаку помочь сразу без всяких антимоний. Дальше вы объединились полностью с ними на террористической платформе буржуазной реставрации. Между вами и троцкистами разницы не видно даже в микроскоп. На этом нет никакой надобности останавливаться потому, что это доказано вашей платформой 1928 г., вашей рютинской платформой, вашими тайными сговорами с Пятаковым, с Каменевым в 1929 году.

Наконец, что же, товарищи, какой вывод надо сделать из всего этого? Перед нами выступали адвокаты, настоящие буржуазные адвокаты, как заявил сам Бухарин. Что такое буржуазный адвокат? Это человек, который отнюдь не стремится установить правду, как они должны были бы сделать, на пленуме. Адвокат любой буржуазной страны – это есть человек, который любой ценой стремится защитить своего подзащитного; если он сумеет обелить виновного, тем лучше этот адвокат. Да вспомните из практики прошлых лет. Разве адвокаты, защищая революционеров, выступали на суде с тем, чтобы установить правду и сказать, что такой-то действительно принадлежит к преступному тайному сообществу, именуемому Российской социал-демократической партией? Странным был бы такой адвокат. Вы выступали как буржуазный адвокат.

Вы осмелились написать в письме т. Ворошилову о ЦК ВКП(б) “трусы”. Не по адресу это, вы оба трусы. (Голос с места. Жалкие трусы.) Жалкие трусы, подлые трусы. Вам не место ни в ЦК, ни в партии. Вам место только в следственных органах, где вы будете, вероятно, разговаривать иначе потому, что здесь на пленуме вам не хватает того самого простого мужества, которого хватило одному из растленных вами учеников, Зайцеву, сказавшему и за себя, и за вас: “Я гадина и прошу советскую власть уничтожить меня, как гадину”. (Голос с места. Правильно.)

Молотов. Есть предложение устроить перерыв на 10 минут.

 

перерыв

 

Молотов. Слово имеет т. Каганович.

Каганович. [5]

Товарищи, хотя после прошлого пленума ЦК партии прошло уже около двух месяцев, Бухарин и Рыков оказались бессильными привести на этом пленуме сколько-нибудь серьезные доводы в свою защиту. Опять повторялись голые отрицания, голые заявления о том, что верьте нам, или же попытки вылавливать те или иные случайные формальные противоречия для того, чтобы на этом строить свою защиту. Вместо того, чтобы прийти к пленуму, если ты думаешь, что ты прав, что ты невиновен, прийти к пленуму и выложить прежде всего факты своей положительной деятельности и факты своей положительной принципиальной политической линии, как они выглядели в жизни на протяжении всего периода борьбы. Это самый убедительный довод. Вместо этого они повторяют: я не я, и лошадь не моя. И это не случайно.

Не случайно потому, что у них ничего положительного нет, а есть только отрицательные факты их деятельности, которые целиком подтверждают показания всех их бывших единомышленников, которые все, как один, свидетельствуют, что Бухарин, Рыков и Томский, начиная с 1928 г., с момента оформления правой оппозиции, до 1936 г. представляли собой руководящий центр фактически новой нелегальной партии, партии контрреволюционной, которая блокировалась с другими контрреволюционными организациями, которая имела свою платформу и видоизменяла и приспосабливала эту платформу к различным нуждам того или иного периода.

Но прежде чем перейти к этому основному вопросу, а мне кажется, что он основной вопрос, вопрос о платформе, и вопросу о том, как они практически боролись за эту свою платформу, – я хочу остановиться на двух заявлениях, которые сделал т. Бухарин, приводя их как главные доводы своей защиты. Это противоречия в показаниях Сокольникова и противоречия в показаниях Куликова.

Тов. Бухарин говорит, что на процессе Сокольников заявил, что правые только поддерживали контакт, тогда как на очной ставке он говорит, что правые потом вступили в блок, в центр блока. Я спрашивал т. Вышинского и смотрел стенографический отчет процесса. В стенографическом отчете процесса речь идет о 1932 годе. И действительно, в протоколе очной ставки есть заявление Сокольникова о том, что в 1932 г. была попытка создания блока с вхождением правых в единый центр. Правые тогда согласились только на контакт и отказались от вхождения в этот единый центр. Но в 1935 г. он же от имени нового центра вел переговоры с Томским, и Томский, вначале сказав, что он не может сам дать ответ, потом через некоторое время от имени Рыкова и Бухарина дал согласие на вхождение в центр. Это имеется в протоколе очной ставки и в протоколах показаний Сокольникова.

На суде не было надобности допрашивать о 1935 годе Сокольникова, потому что Сокольников об участии Бухарина и Рыкова судил по заявлению Томского, тогда как на суде были и Пятаков и Радек, которые непосредственно были связаны с Бухариным. Естественно, что т. Вышинский спрашивал уже о 1935 годе Радека, а не Сокольникова. Так что, как видите, здесь никакого противоречия не имеется. Протокол допроса Сокольникова до процесса говорит то же самое, что Сокольников подтвердил на допросе, то, что он показал на очной ставке.

Противоречия у Куликова. Бухарин утверждает, что в показаниях Куликов указывает, что он имел намерение совершить террористический акт на Сталина, а будто бы на очной ставке говорит о террористическом акте на Кагановича. Это неверно. Есть документ об очной ставке. На очной ставке Куликов показывает: “Через пару дней я вновь пошел к Угланову… (Читает.)… возле сада”. Между прочим, эта привычка встречаться на улицах она по ряду протоколов проходит у т. Бухарина… (Голоса с мест. Правильно.) и с Астровым, и с другими. “Я рассказывал Николаю Ивановичу о своих… (Читает.) Николай Иванович осыпал меня упреками, он упрекал меня, что медлим… а есть у вас твердые кадры?” Потом, на очной ставке, Николай Иванович подтвердил то, что он спрашивал Куликова относительно кадров… (Читает.) “Его надо убрать”. “Так это было, Николай Иванович?” – спрашивает он, обращаясь в упор к Николаю Ивановичу. И Николай Иванович, который обычно на очных ставках, как здесь правильно говорил т. Сталин, очень резко отзывался на показания троцкистов, ругал их, здесь не отрицает в то время, когда Куликов прямо обращается к нему. Не отрицает Бухарин, а отвечает: “Я обо всем скажу”. Разве это не есть подтверждение показаний Куликова? (Голоса с мест. Конечно.)

Я спросил Куликова – ты был у меня в 1932 г. и каялся тогда, значит ты тогда уже двурушничал? “Да, двурушничал, также двурушничал даже и по отношению к тебе” – говорит Куликов. Ворошилов в это время спрашивает у него – а за что вы хотели убить Кагановича? Куликов: “Так же, как и Сталина для того, чтобы обезглавить руководство”. Что же остается? Как видите, и в протоколе, и на очной ставке подтверждается то же самое. Никаких противоречий в показаниях Куликова нет, как говорит Бухарин, что в протоколе он хотел совершить террористический над Сталиным, а на очной ставке только над Кагановичем. Я мог бы прочитать еще несколько мест, где Куликов неоднократно подтверждает свои беседы с Бухариным. Бухарин и сам пытается признать некоторые из них как свою ошибку. Вот что он говорит … (Читает.) … “и верю в то, что он сейчас говорит”. (Микоян. Это говорит Бухарин?) Да, после очной ставки. “Но я категорически протестую”… (Читает.)

Между прочим, что касается “помышлений” и прочего, я хочу вам напомнить, что еще на первом процессе по поводу убийства т. Кирова Каменев говорил то же самое. Это его точное выражение: “Ни помышлением, ни действием, ничем я сам неприкосновенен к этому делу”. Вот и Бухарин также говорит: “Ни помышлением, ни действием я не виновен”. И дальше: “Я могу только попытаться объяснить, каким образом могло сложиться такое мнение, каким образом Куликов мог подумать о такой вещи”.

Микоян спрашивает: “Ты отрицаешь свидание у Александровского сада?” – “Я объясняю это таким образом… (Читает.) и не ощущал этого”. Значит, с одной стороны, Бухарин, когда его здесь спрашивали: “Вы знали о том, что в 32 году какие-то острые настроения были у углановской группы”, он ответил: “Да, я знал, но под этими острыми настроениями я понимал развертывание движения”. “Вы не понимали под острыми настроениями террор?” – “Нет, террора не понимал”. Значит, с одной стороны, в 1932 г. он идет к Угланову, заявляя, что не надо принимать острых действий, заявляет, что под острыми действиями он имел в виду вообще развертывание движения, а с другой стороны, когда он приперт Куликовым на очной ставке, он прямым образом говорит: “Я могу только попытаться объяснить” и объясняет тем, что они раздвоенно работали, что мы директив не давали, а в углановской группе могли быть террористические настроения. Тов. Сталин бросил реплику: “Ловко сделано”, и действительно ловко сделано. Мы, дескать, центр, в стороне, а когда попались, то мы не виноваты, а виноват стрелочник. Ну, это не совсем стрелочник, но, во всяком случае, те, которые должны были действовать.

Ворошилов спрашивает: “Как могли появиться такие настроения у Куликова, которые ты признаешь?” Бухарин вместо ответа по существу: “Я даю абсолютно честное слово, что мне и в голову не приходила идея относительно террора”. Разве это серьезный ответ на вопрос? “Я действительно встретил Куликова в 1932 г. в переулке, где жил Угланов… Он взял меня под руку… (Читает.) и действительно это история… я даже плакал”. (Голоса с мест. Почему плакал?) Какая история, неизвестно, почему плакал, неизвестно. “Я развел руками и говорю: что делать? Он говорит, ничего, нужно действовать”. Это Куликов ему говорит. Я читал, спрашивал, где же у вас крепкие люди. Мы никогда не произносили слова “террор”. (Голоса с мест. А убить, убрать.) Да, да. Так вот о крепких людях я читал, говорил. Значит, первое – встретились в 1932 г., Куликов требует действия, он переживает эту историю, плачет, а потом спрашивает, где же твердые люди. (Лозовский. Плачет потому, что нет твердых людей.) Не в этом дело, т. Лозовский. Иудушки часто могут и плакать. (Голос с места. Это у Щедрина хорошо.) Неизвестно, что он тут переживает, переживает ли он, смакует ли он результаты действия, переживает ли то, что тут трудно решиться на что-нибудь, потому что это опасно, во всяком случае, Куликов требует от него действия. На одной странице он признает, что у углановской группы были намерения более острые, они были раздвоены. Куликов требует действия, он спрашивает, где у вас твердые люди. (Бухарин. Вы перепутали.) Он сознательно запутывает узелки, чтобы мы не разобрались, но для нас ясно, что Куликов требовал действия, террора, а он благословил.

Дальше Ежов спрашивает Бухарина: “В 1932 г. ты счел возможным вести с Куликовым разговор…” (Читает.) Бухарин отвечает: “Я тогда еще вел борьбу с партией”. Я читаю это по стенограмме, это было в 1932 году. Так вот, он говорит, что в 1932 г. он вел борьбу с партией. С одной стороны, человек заявляет… (Бухарин. Вы читаете по неправленой стенограмме. Нужно же стенограмму выправить, тогда ею пользоваться.) Мы могли бы даже цитировать и на память, потому что такие очные ставки редко бывают. И мы пошли на эту очную ставку не для того, чтобы лицезреть вас, а для того, чтобы убедиться. Вы не думайте, что у членов Политбюро нет другого дела, как ходить на очные ставки. Так вот он говорит: “Я тогда еще вел борьбу с партией”. Его спрашивает Орджоникидзе: “Это было в 1932 году. Некоторые вещи ты здорово помнишь”… (Читает.) Бухарин и тут увиливает… (Приводит цитату.) Ясно, что он на вас нажимал, а вы дали ему согласие. Вот то, что Куликов на очной ставке показал и что я кратко цитирую.

Из этого вы видите, товарищи, что заявление Бухарина, поиски им каких-то противоречий здесь рассыпаются, как карточный домик, от его заявления ничего не остается. И вот получается, вместо того, чтобы здесь, на пленуме, Бухарину отвечать по существу относительно разговора в 1932 г., вместо того, чтобы здесь, на пленуме, ясно и связно рассказать, что ты говорил в 1932 г. Угланову, о чем шла беседа, что ты говорил Куликову, о чем шла беседа, какую борьбу с партией ты вел в 1932 г., – все эти очень серьезные вопросы Бухарин обходит, ни на один не дает ответа. Он вместо этого пытается выхватывать одно мнимое противоречие и преподнести его здесь, как довод в свою защиту, думая, что это представляет что-нибудь серьезное.

И так они поступают со всеми показаниями. Ведь, собственно говоря, Бухарин и Рыков в своих записках и в своих речах не дали ответа по существу, какое у них было направление, какая у них была линия в 1932, 1933 и последующие годы, они ни слова не сказали о том, что они думали о партийной политике, как они спорили и боролись с теми, кто эту партийную политику и практику оспаривал. Они ничего также не сказали о том, как под их крылышком вырастали все эти птенцы-преступники, которые хотели нанести удар в спину партии, в спину рабочего класса. По существу, они ни о чем из всего этого ничего не говорили. Они заняли одну позицию – позицию опорочивания всех показаний. Все показания неправильны: Бухарин отрицает показания Астрова, показания Слепкова, Айхенвальда, показания Зайцева, Угланова, Куликова, – всех его учеников и всей так называемой московской группы. Вы заметьте, что ни один из этих учеников не остался в рядах партии. Это также не случайно. (Микоян. Такой учитель.) Именно такой учитель. (Голос с места. Каков поп, таков приход.)

И вот Рыков отрицает показания всей своей группы. Я еще коснусь самой главной группы Рыкова – Смирнов, Эйсмонт, Толмачев. Он отрицает показания Нестерова, заявляет, что он сумасшедший, отрицает показания Радина, отрицает показания Артеменко, которая была ему верна – это мы знаем, он отрицает, наконец, показания Шмидта. Ну, знаете, вы можете сказать, что Астров, Слепков и другие молодые, хотя они уж не такие молодые… (Голоса с мест. По 40 лет им.) ну, допустим, я потом об этом скажу, но отрицать показания Шмидта, Угланова… Вы что же, хотите перед пленумом изобразить Шмидта и Угланова такими, знаете, проходимцами, которые даже будучи пойманными и давая показания будут лгать на вас и на себя. Они мерзавцы и не нам их под защиту брать. Мерзавцы, подлецы, люди, которые состоя в ЦК, боролись против ЦК, люди, которые, состоя в партии, боролись против партии, но все-таки этих людей мы знаем, они ведь были близкими вам людьми. Люди все серьезные. Шмидт ведь все-таки бывший заместитель председателя Совета Народных Комиссаров, бывший народный комиссар, член вашего центра Угланов все-таки столп ваш, ведь вы когда зачинали правую оппозицию, у вас расчет был на то. что Московская организация за вами. Вы, конечно, ошиблись. (Постышев. Да, да, так же, как Зиновьев в ленинградцах.) За вами была небольшая группка оторвавшихся от партийной массы, но ведь вы на это рассчитывали, и сейчас они нагло все отрицают.

На первый взгляд это выглядит довольно просто, ну, люди защищаются, Бухарин и Рыков апеллируют к нашему человеческому пониманию – поймите вы по-человечески, в каком мы положении и прочее и прочее, но на самом деле, товарищи, это есть, – и я здесь хочу на этом именно остановиться, – это есть новый маневр врага… (Голоса с мест. Правильно.) Попытка опорочить все показания, попытка опорочить показания десятков людей, которые в разных местах, по-разному допрашиваемые, показывают одно и то же. В основном, конечно, у них могут быть отдельные недомолвки, отдельные противоречия, но основное направление состоит в том, что все показывают, что центр занял террористическую позицию, что центр в 1932 г. руководил составлением рютинской платформы. Это все показывают, что центр заключил вначале соглашение о контакте и взаимной информации с троцкистами и зиновьевцами, а потом вступил в блок, что центр воспитывал своих людей на двурушничестве, – это же сплошь все показывают.

Я должен сказать, что вот Астров на нас всех – членов Политбюро – произвел очень сильное впечатление. Это очень способный, очень разумный человек, уж про него никак не скажешь, что он, как Рыков заявил про Нестерова, что он сумасшедший. Это человек, который, по нашему мнению, искренний, который почувствовал всю ту пропасть, в которую они скатились, и в его показаниях и при очной ставке чувствовалось его негодование, его возмущение Бухариным, который их воспитал, который их толкнул в эту пропасть и который сам старается их же теперь опорочить, заявляя, что “вы врете и клевещете на нас”, обзывая их клеветниками. Ведь не кто иной, как Астров, показал, что еще в 1929 г., – ведь вы прочтите и вы увидите здесь самого Бухарина. Вот он показывает. “Весной 1929 г. Слепков рассказал мне, что в этот день утром, когда он мне рассказывал, к нему прибежал Бухарин, при этом он прибавил: ты знаешь Бухарина, когда ему что-нибудь загорится, когда возникнет новая идея, ему не терпится поделиться этой идеей. Я спросил, в чем дело… (Читает.) Теперь я вижу, что эта мысль упорно преследует Бухарина”.

Это было в 1929 г., а в 1931 и 1932 г. Бухарин уже прямым образом дает директивы Астрову и другим. Надо, говорит, убрать Сталина, надо убить Сталина. (Бухарин. Абсолютная ложь, стопроцентная клевета.) Мы это слышали уже не раз. (Бухарин. И я еще буду повторять, еще.) Пожалуйста, на то и пленум, чтобы слушать и вас и нас. Мы должны разобраться по существу дела. Одним голым опровержением вы не убедите никого. Надо убедить фактами. Мы убеждаем фактами, а у вас фактов никаких нет. (Голос с места. Кроме клеветы.) В 1930 г. было совещание у Слепкова на даче в Покровском-Стрешневе, где был Бухарин и где Бухарин учил своих людей, как двурушничать, давал перспективы. Он говорил: “Весна 1930 г., в которую будет проводиться третья по счету хлебозаготовительная кампания, будет для сталинского партийного руководства самой грозной”. Он говорил, что до сих пор хлеб брали у крестьян, а теперь эти крестьяне организованы в колхозы.

Видите, типичная эсеровская постановка вопроса об использовании колхозов против советской власти. Можно возмущаться сколько угодно, выступать и говорить, что вы не хотели заключать блок с эсерами, но идеологически, по платформе вы были с ними воедино. “Задача организации правых сплотить свои кадры и подготовиться к тому моменту, когда придется… (Читает.) С другой стороны, он говорил, что облегчал информации доступ к руководящим постам”. Вот вам – облегчало информацию пребывание в Центральном Комитете. Астров говорит, что это облегчало информацию, и эту тактику двурушничества продолжали те, будучи в партии, а Бухарин и Рыков, будучи в Центральном Комитете, приходя на Политбюро ЦК. Откуда Каменев и Зиновьев знали новости партийной жизни? Вы, сидя на Политбюро как кандидаты в члены ЦК были информаторами Зиновьева и Каменева, информаторами троцкистов. (Постышев. Предателями.) Астров далее показывает, что он имел встречу с Бухариным в 1932 г. после ареста Слепкова. “Я рассказал Бухарину все, что мне было известно об обстоятельствах ареста… (Читает.) я принял это как директиву центра организации”.

Таким образом, вы видите, что в 1929 г. говорится якобы завуалированно, а на деле тоже директива прямая. А в 1931-32 гг. несомненно уже дается прямая директива. Я уже не говорю о дальнейших показаниях, о 1933 годе, о Радеке, о Пятакове, о Сосновском. Они их отрицают. Но мы же должны брать вещи политически. А если политически, то какая разница, если вы у себя в правой организации взяли курс на террор, на восстание, почему вам в самом деле не увеличить свои силы, чтобы увеличить свои шансы. Почему вам, в самом деле, не сблокироваться с ними, почему вам здесь не пойти одной шеренгой? Логика здесь полная и абсолютная. И показания тут имеют под собой серьезную почву. Возьмите показания Шмидта, очную ставку. Это наиболее серьезно. Все они очень серьезны, все показания серьезные. Это не одно показание случайное, одно случайное показание, которое говорит о человеке. Партия должна разбирать любое показание, хотя бы одно показание. А здесь мы имеем дело с десятками, а в особенности показания Шмидта.

Шмидт показал, что террористические настроения начались еще в 1930 году.

Уже не только Нестеров, не только Радин, не только Артеменко, которая, между прочим, показывает, эта Артеменко, черт бы ее драл, что она и некоторые с ней организовали тут наблюдение за правительственными машинами. Так что это не простая, знаете ли, болтовня правых, показания Артеменко, Нестерова, Радина, болтовня о терроре. Нет, здесь была организация. Но вот Шмидт, куда вы уйдете от показаний Шмидта, Угланова, Куликова? Куда вы уйдете? Куда вы можете уйти от этих показаний, где люди прямо в глаза Рыкову говорят: да, ты дал нам такую-то директиву. Вы центр, Бухарин, Рыков и Томский, имели террористическую установку. И Рыков, вы думаете, в очной ставке Рыков мог чем-нибудь парировать? Читайте очную ставку. Единственный вопрос, который он задает: я был на этом совещании? Ему Шмидт отвечает: да, ты был на этом совещании. В другой раз, когда Шмидт показывает об обсуждении рютинской платформы, он спрашивает: “Я был на этом совещании?” – Шмидт отвечает: “Да, ты был”. Он как будто отрицает, но когда Шмидт начинает излагать, так он вскакивает и говорит: “Я ведь ее…” (Сталин. Кого?) рютинскую платформу “обозвал медведевской платформой”. Значит, с одной стороны, задает вопрос как будто он не был на этом совещании, а с другой стороны, признает, что эту платформу он обсуждал, участвовал в обсуждении.

Вам некуда уйти от этих показаний. Это ваши дела, это ваши люди, вы их воспитали, вы их подготовили, вы их направляли, вы их политически воспитывали, а теперь вы хотите отделаться разговорами о том, что, видите ли, обижены. Цетлин обижен, самый близкий человек Бухарина. Бухарин говорит, что Нестеров сумасшедший, Шмидта уже неизвестно как можно определить. Все показания вы отрицаете.

Между прочим насчет этих обиженных тут необходимо сказать, вот записка т. Бухарина к т. Серго. Он тут самую гнусную циническую черту свою показал и спекулирует именем Серго. Вся партия еще оплакивает Серго. Серго хоронили, весь народ переживает траур, а он в это время видит корыстный путь, сразу ставит на службу свою подлую провокаторскую агентуру. Он ссылается на имя Серго – имя умершего нашего товарища. Не случайно, он этим хочет как бы показать свою близость к товарищу Серго. Все мы знаем, можем посмотреть десятки стенограмм, с какой остротой Серго разбивал. Я вчера только читал стенограмму – дело Эйсмонта и Смирнова – и из этой стенограммы видно, как Серго выступал тогда против вас, он тогда говорил, что дело Эйсмонта и Смирнова – это дело очень серьезное, очень важное дело – террор. Имейте в виду, мы вас не пощадим. И вы сейчас спекулируете именем Серго. Хотя бы вы постыдились здесь своего цинизма. И вот он пишет т. Серго записку: “Дорогой Серго, разреши мне смыться на несколько дней”… (Читает.) (Сталин. Когда это было?) Это должно быть было в 1932 году. Тут нет даты. (Голос с места. Позже.) В 1933 г., в конце 1933 года. (Бухарин. Цетлин был арестован в конце 1933 года.) Летом это было дело. Видите ли, как Бухарин защищал Цетлина.

По какому же поводу Цетлин обижается? Цетлина в этом деле вы же защищали. (Бухарин. Цетлин меня упрекал, что я не защищал его.) Вы с Цетлиным жили вместе, ели вместе, спали вместе, преданнейший ваш друг, преданнейший человек безусловно. Какие основания есть у Цетлина обижаться? Цетлина после этого освободили. Значит, Цетлин мог рассчитывать на то, что ваша помощь и ваше ходатайство помогли его освободить. Какие же есть основания у Цетлина быть обиженным на вас? Зачем вы объявляете его обиженным, для того чтобы опорочить его показания? (Бухарин. Потому что я это могу вам доказать, как дважды два четыре.)

Есть другой факт. Вот группа арестованных, работников Академии наук. Между прочим, на этой работе Академии наук Бухарин мог бы себя показать как человек, который там действительно поднимал беспартийных ученых за партию. Он себя не показал. (Бухарин. А Павлов?) Павлов? Мы можем разобрать, что там с Павловым было, не в этом дело. Так вот, там арестовали целую группу людей, оказавшихся злостными зиновьевцами, террористами, группу людей, которая оказалась той самой группой, которая объединялась и Бухариным, и Зиновьевым. Они лично крайне сочувствовали Бухарину, любили его, всячески его поддерживали, всячески восхваляли и одновременно состояли в зиновьевско-троцкистской организации. Бухарин эту группу людей защищал всячески, когда они были на свободе, он их собрал в этом институте, в академии, он их воспитывал, когда эта школка была разгромлена. (Сталин. И Марецкий был.) И Марецкий был в роли заместителя. Эту школу № 2 он легальным образом воспитывал, Бухарин ее поддерживал, сюда входили: Седых, Кошелев, Бусыгин, Васильев, Бибиков, Тымянский [6].

Бухарин прислал письмо к Кржижановскому – вице-президенту Академии наук, Горбунову академику. Разрешите это письмо зачитать. (Голоса с мест. Просим. Каганович зачитывает письмо.) Как видите, этот термин, “трусливый”, он употребляет направо и налево. Если нужно будет, то из Академии наук смогут рассказать об этом конфликте. Мне же важен этот прецедент с точки зрения такой: вот Бусыгин, которого Бухарин защищал, говорил ряду товарищей, что он хороший человек, замечательный товарищ и вот этот Бусыгин показывает, что Бухарин с ним вел антисоветские разговоры, что Бухарин был в курсе их настроений террористических. (Бухарин. Ничего подобного не было.) Карев – это заядлый троцкист. Ведь вы же знали об этом, в вашем присутствии Карев показывает, что вели разговоры относительно неправильной политики партии, ругали ЦК, дискредитировали всеми способами руководство партии, а вы где были? Чем вы объясняете показания этих людей, ваших бывших учеников?

Вот показания человека, который был у нас в редакции, академик Лукницкий. (Бухарин. В какой редакции? Микоян. Вы знаете, в какой редакции.) Это в “Известиях”. (Бухарин. Он никогда не был в “Известиях”, он со мной в Академии наук был. Голос с места. Он сам знает, где он был, пускай расскажет.) Вот Лукницкий показывает, что “с Бухариным у меня происходила беседа в феврале или апреле 36 г. в его служебном кабинете в Москве, на Пушкинской площади в редакции “Известий”, в этой беседе Бухарин резко критиковал партийное руководство и в особенности т. Сталина”. (Бухарин. Господи, боже мой. Он принес свою книжку, больше ничего не было. Молотов. Вы потом расскажете об этом.) Это же ведь люди, не связанные с вашей школкой, совершенно с другой стороны, они это все показывают. Вы же ведь сами на очной ставке показали, что с Сосновским вели разговоры о трудностях обстановки, о том, что вас клюют, о том, что вас травят. (Бухарин. “Травят” я не говорил, а что клюют – говорил.) Клюют или травят это одно и то же. С разных сторон люди, у которых с вами отношения были отличные, замечательные, показывают, что с одним вы говорили с жалобами на политику ЦК, с другими говорили и давали прямые директивы о терроре, а вы теперь приходите и хотите изобразить дело так, что все на вас клевещут. Этим вы хотите нас убедить?

Товарищи, я считаю, что эти заявления, выступления Рыкова и Бухарина, которые здесь упорно доказывают, что на них все клевещут, что они чисты… (Шкирятов. Они самые клеветники из всех.) что это есть новая тактика. Имейте в виду, что и Пятаков, и Каменев, и Зиновьев, и Лившиц и все другие, которых мы судили, они фактически показывали то, что было уже провалено. (Шкирятов. То, что было уже раскрыто.) Раскрывали то, что уже нельзя было отстоять, они унесли с собой в их паршивую могилу очень многие секреты. (Голоса с мест. Правильно, верно.) Ведь не случайно, сейчас, после того как мы их расстреляли, обнаруживается, что Каменев унес с собой в могилу свои тайны шпионажа, свои тайны переговоров с иностранными державами, свои связи с разведчиками. Зиновьев то же самое. Пятаков унес с собой в могилу много тайн и людей. Лившиц – этот мерзавец, о котором я буду докладывать особо – он унес с собой, не раскрыл еще очень многое на транспорте, и поэтому, после того как мы их расстреляли, устраиваются диверсии и крушения на транспорте, но у них была тактика такая – показывать то, что уже было раскрыто. Теперь видно, что эти показания их не спасали и не спасли. Мы их расстреляли.

Теперь Бухарин и Рыков прибегают к другой тактике, враждебной тактике: отрицают сплошь все, подрывают показания и в то время, когда английский юрист выступает в печати, либеральный юрист, и доказывает, что показания вполне достаточны для обвинения, в то время, когда часть буржуазной прессы и особенно фашисты изощряются в том, чтобы показать и доказать, что вот эти показания подстраиваются и прочее, прочее, Бухарин выступает здесь и заявляет: “Они чуют носом, что на меня показывать, они дают соответствующие ответы на соответствующие вопросы”. Целый ряд экивоков, целый ряд намеков и заявлений показывают нам, что мы здесь имеем дело с кампанией опорочивания показаний, которые опровергнуть нельзя фактами, ибо факты против них, и поэтому они переходят на тактику врагов и в этом вопросе.

Каковы же факты? Факты: организация, одна террористическая организация, раскрытая в 1930 г., террористическая организация Смирнова сормовского, углановская организация, она была раскрыта. Им был дан первый сигнал: “Бросьте это дело”. Другие террористические организации, раскрытые в 1932 г., две террористических организации – Слепкова, с одной стороны, Смирнова и Эйсмонта, с другой стороны. Их предупреждают, Политбюро обсуждает вопросы, есть ведь стенограммы. Эти предупреждения не берут свое. Террористическая организация Эйсмонта–Смирнова, она была первой серьезной террористической организацией. Ведь эта террористическая организация имела свою серьезную группу в Азово-Черноморском крае и не случайно, что Белобородов показывает сейчас, что при встрече с Рыковым Рыков ему указал как место совершения покушения – Сочи. План Белобородова совпадает с планом Эйсмонта, Толмачева, Смирнова, Мирошниченко. Мирошниченко тогда показывает, что “наш курс, наш план донецкий состоял в том, чтобы держать курс на восстание. Но, так как неизвестно, выйдет это или не выйдет, мы сосредоточились целиком на совершении террористических актов”.

Это факты, которых никто опровергнуть не может и которые не помогли тому, чтобы они одумались и бросили свою работу. Факт, что была конференция слепковцев-бухаринцев? Факт. Может ли Бухарин опровергнуть этот факт? Он его не опровергает, он только говорит, что он там не был, но о его пребывании можно будет сказать. Это факт. Факт, что было совещание у Томского на даче – под пьяную ли лавочку или не под пьяную лавочку, но было совещание, где обсуждалась рютинская платформа, то, что здесь Рыков признал? Безусловно, факт. Как же вы можете против этих фактов идти?

Я считаю, что центральный вопрос, который дает нам ключ к пониманию всей тактики правых и который дает нам ключ к пониманию единого блока, это вопрос о рютинской платформе. Шмидт показывает, что в апреле месяце было собрание. Мы нуждались, говорит, в платформе. Надо было подвести итог. На этом собрании в апреле месяце присутствовали Бухарин, Рыков, Томский. И там же было решено составить платформу, там были выработаны тезисы и директивы к составлению платформы. В августе месяце у Томского на даче собираются и обсуждают эту платформу. В октябре пленум ЦК партии обсуждает вопрос о рютинской платформе. Рыков и на пленуме ЦК, и после пленума ЦК, и когда мы его допрашивали на очной ставке, и на прошлом пленуме, ни разу не сказал о том, что он участвовал в зачитке хотя бы даже этой платформы. Никому не сказал, а случайно высказал это на очной ставке в споре со Шмидтом.

Бухарин заявляет, что если будет доказано, что он писал эту платформу, по стилю и проч., что тогда это все. Но мы ведь не дети, товарищи. Мы понимаем, что дело не в техническом написании платформы. Я бы мог привести десятки примеров из другой области, не имеющих отношения к данному вопросу, когда мы сидим иногда и пишем, а т. Сталин нам диктует. Его руки нет, но он нам указывает, как писать резолюции, докладные записки, всякого рода документы и проч. Я извиняюсь за этот пример и за это сравнение, но это тоже чисто формальное сравнение. Так вот, дело в том, что Бухарин, Рыков и Томский дали директиву, дали тезисы к составлению этой платформы. (Бухарин. Я никаких тезисов не давал.) А платформа вышла уже потом, написанная рукой Рютина, Слепкова или кого-либо другого, это безразлично. Ведь в конце концов дело не в технике, а в существе. Разве по существу рютинская платформа в чем-либо разнится с вашей позицией в 1930, 1931, 1932 г.г., разве она расходится с вашей позицией? (Бухарин. Абсолютно расходится.) Нет, не расходится.

Если вы, товарищи, вспомните позиции правых, начиная с 1928 г., если вы платформу правых, написанную Бухариным, внимательно прочтете, то вы убедитесь в том, что в основном рютинская платформа целиком совпадает с позицией правых. Припомните так называемую деградацию сельского хозяйства. Припомните раскачку с крестьянством. Припомните лозунг свободной торговли. Припомните лозунг преимущественной поддержки индивидуального хозяйства. Припомните лозунг отмены всех ограничений кулаку. Припомните лозунг отмены индивидуального обложения кулака. (Постышев. Военно-феодальная эксплуатация.) Вспомните заявление о военно-феодальной эксплуатации крестьянства, и вы увидите, что, если привести сейчас рютинскую платформу, она целиком исходит из тех же положений. Та же деградация сельского хозяйства, упадок, который рисуется им. Здесь даже сказано – ограбление крестьянства, более мягко сказано, чем слова о военно-феодальной эксплуатации крестьянства. Видимо, не хотели выдать тут Бухарина цитатой о военно-феодальной эксплуатации крестьянства и сказали более мягко “ограбление”.

Требование преимущественной поддержки индивидуального хозяйства, требование роспуска насильственно созданных колхозов, да разве этого мы не слышим в вашей платформе, в платформе трех? Что вы говорили в ней? “Мы не против колхозов, – вы тогда стыдливо говорили, – но надо распустить лишние совхозы и во всяком случае не допускать насильственной коллективизации или, по крайней мере, отменить все меры, которые ведут к насильственной коллективизации”. Вспомните вы все это, вспомните ваше требование об отмене чрезвычайных мер по отношению к кулаку, а ведь как тогда стоял вопрос – либо мы одолеем кулака и получим хлеб для рабочих, либо кулак одолеет нас. Вы хотите представить свою платформу эпизодом. Рютинская платформа есть именно то, что вытекало из всех ваших требований. Конечно, новое в рютинской платформе есть. Это то, что вытекало из всей вашей практики 1932 года.

Вы, Бухарин и Рыков, приложили свою руку и в своих переговорах с Каменевым, вы с Каменевым вели переговоры о блоке. Рютинская платформа позже, в 1932 г. это оформила, что необходимо объединение всех сил, что дело не в разногласиях Троцкого и Бухарина, а дело в борьбе со Сталиным. Возьмите сейчас и прочитайте ту листовку, которую вы распространяли. Прочитайте ее сейчас и вы увидите, что характеристика, данная вами в беседе с Каменевым, партийного режима, состояния партии, состояния Советского государства, она целиком вложена в рютинскую платформу, слово в слово повторяя ее. Не вы ли на заседании Политбюро по поводу обсуждения заявления Пятакова говорили, что у нас в партии тюрьма, каземат. Разве это не те слова, которые написаны в рютинской платформе?

Я утверждаю, что Бухарин, если он не увильнет от ответа, не уйдет от того, что идейно, теоретически, политически, по существу лозунгов, по своей программе платформа рютинская целиком исходит из ваших позиций, начиная с 1928 г. с некоторым нарастанием и видоизменением по мере нарастания борьбы вашей с партией. Почему вы об этом ни слова не говорили? Что вы думаете, мы дети? Мы собрались тут, чтобы обсуждать, кто где встретился, на какой улице, через какие ворота прошел, на какой машине? Нас интересует политика. Почему вы не касаетесь этих вопросов по существу? Потому, что вы не можете опровергнуть того, что это – ваша платформа, вы ее создали, вы организовали террор, вы с Каменевым предложили Зиновьеву тот блок, который у вас получился с 1928 г. вплоть до 1936 г., блок безусловно фашистского порядка. Потому, что если вы характеризуете партию как тюрьму, как каземат, если вы характеризуете государство как военно-феодальную эксплуатацию крестьянства, то любой сделает из этого соответствующий вывод.

Вы хотите изобразить это как наивную эпизодическую ошибку – “я ошибся случайно, два года боролся с партией против троцкизма, а потом случайно отошел”. Но нет, здесь вам не отойти. Это не было эпизодом. Скорее эпизодом была пара лет, когда вы боролись против троцкизма вместе с партией. И если эту пару лет выбросить, то посмотрите, что у вас останется? Ваша борьба с партией и по вопросу национальной политики, и по вопросу о профсоюзах, по вопросу о государстве, по вопросу о пораженчестве, по вопросу о программе партии, по вопросу о капитализме и империализме, затем перескочите несколько лет, которые вы боролись с Троцким, то окажется, что эта пара лет борьбы с Троцким – только эпизод. (Постышев. Причем они сожалеют об этом эпизоде.) Конечно, сожалеют.

То, что они боролись против Троцкого и шли вместе с партией, это было эпизодом, с ошибками, с такими лозунгами, как “обогащайтесь”, который ЦК осуждал, и прочее. И там они виляли, но все-таки боролись вместе с партией, и шли вместе с партией в борьбе против троцкистов. А после этого началась опять антиленинская политика и борьба с ленинско-сталинским комитетом нашей партии. (Голоса с мест. Правильно.) Чтобы не быть голословным, позвольте привести здесь некоторые факты. Ведь, товарищи, нас крайне интересует вопрос. Есть показания и кроме показаний есть еще объективные факты. Ведь нельзя, Бухарин все-таки считает себя марксистом, он же должен понимать, есть же какие-то объективные показатели, и вот обратимся к этим объективным показателям, к этим объективным фактам.

Как боролись Бухарин и Рыков за партию после того, как сделали заявление, после того как признали свои ошибки? Какие у них действия были, какие факты были, чтобы опровергнуть показания? Я утверждаю, что у них таких фактов нет, а у нас есть факты, объективные факты, чтобы доказать, что все показания верны. Вот эти факты. Прежде всего, факты организационного характера. 1931 год, я уже не беру 1929 год, он с Каменевым вел переговоры. 1931 год – Каменев ведет разговоры с Рыковым: надо собраться всем, обсудить положение. Рыков об этом ни слова партии, и только спустя 6 лет Рыков сказал об этом, бросил нам кость – вот видите, я откровенен, мог бы не сказать, но сказал. 1932 год, Томский встречается с Зиновьевым с распростертыми объятиями в Наркомпросе. Зиновьев ведет переговоры в своем кабинете в Наркомпросе о том, что в стране тяжелое положение, надо переговорить и т.д. 1932 год, конференция слепковцев.

Чтобы покончить с этим, разрешите мне маленькое отступление. Бухарин заявляет: “Я не был на конференции слепковцев, но был при рютинской платформе”. Я хочу некоторые факты привести, чтобы показать, что это тактика. В 1928 г., когда обсуждалось в Коминтерне дело Тельмана, где он был запутан, он уехал. Нет Бухарина. 1930 год, XVI съезд партии, где подводились итоги борьбы. Бухарина нет. (Постышев. Да, да.) Вы что же думаете, мы забыли, что вы не были на XVI съезде партии, а вы и лидер, вы лидер безусловно, как же вы оставили Томского отделываться шуточками, прибауточками, оставили Рыкова, который при случае может слово и проглотить, а сами удрали в Крым, жили во время XVI съезда в Крыму. В 1932 г. – конференция слепковцев, Бухарин ее подготовил. (Бухарин. Откуда вы это знаете?) По показаниям. А самого Бухарина нет. Случайно ли это, что Бухарина не оказалось в это время? Рассказывайте кому угодно, а мы все-таки кое-какой опыт имеем и понимаем, что это значит, а теперь вы хотите прицепиться к обмолвке Зайцева. Главный довод. Зайцев сказал: Бухарин руководил нашей конференцией, но не помню, был ли он на этой конференции или не был. Рютинская платформа. Обсуждение рютинской платформы на пленуме ЦК. Где Бухарин? Бухарина нет, он где-то был. (Постышев. По горам лазил.) Да, да.

1936 год – процесс зиновьевцев-троцкистов. Редактор “Известий”, центрального органа правительства, где он был в это время? Случайно ли он оказался вне Москвы, где-то на Памире? То ли его влекут туда боги шиитов, но во всяком случае подальше от Москвы, чтобы не вызвали, а если вызовут, то можно сказать, что летел на аэроплане, аэроплан сломался, на поезде ехал – на крушение можно сослаться. Вот видите, не был при обсуждении рютинской платформы. Он, такой бедный человек, приехал с Памира и вынужден был воспользоваться информацией Рыкова об обсуждении рютинской платформы на пленуме Центрального Комитета. После этого он пишет свою записку. Это тактика, товарищи. Это есть трусливая, хитрая тактика. Это тактика разведчика, это тактика борьбы с целью замести следы.

1932 год. Собрание на даче у Томского, где читается платформа. Вы заметьте, как Рыков здесь выступал, пытается выдать себя за наивного человека. Посмотрите, как он изображает эту встречу: был-де на даче по пьяной лавочке, меня отозвали в другую комнату. А в показаниях проговорился, что читали эту самую платформу. Здесь же он заявляет: мне сказали, что нужно прочитать документ заводской. Нашли чудаков, которые поверят таким басням. Сказали, что листовку на заводе нашли, нужно ее прочитать. Совершенно ясно, что вы у Томского на даче эту платформу читали. Пленум был в октябре, собрание на даче у Томского было в августе. Вы эту рютинскую платформу читали до пленума ЦК, вы ее не только читали, вы ее редактировали, давали указания. В показаниях Шмидта говорится: “Рыков заявил, что уж больно открытые реставрационные места имеются, Томский сказал – это можно будет потом сгладить, но зато вторая часть очень хороша, крепкая, террористическая”. Им нужна была такая платформа, которая могла бы объединить все силы против партии, против советского государства. А Бухарин – один из главных лидеров – при этом отсутствовал. Дескать, лидера пускай не

будет, пускай он в это время находится на Памире, а мы кое-какое участие можем принять, Рютина мы в случае чего можем провалить, да он нас и не выдаст.

1932 год. Дело Эйсмонта, Толмачева и других. Дело, к которому Томский и Рыков имели прямое отношение. И заметьте, после дела Рютина и Смирнова и при обсуждении рютинской платформы Томского и Бухарина не было. Томский и Шмидт уехали в Нальчик на охоту, Бухарина тоже не было. Одного Рыкова оставили – пускай Рыков заметает следы и с возмущением говорит о том, что платформа безобразная, платформа белогвардейская, пускай один за всех нас врет. 1932 год. Каменев и Зиновьев – завсегдатаи у Томского, встречаются с ним очень часто. Это видно из показаний.

1934 год. Встреча Томского – Зиновьева на даче у Томского. Совет Томского с Рыковым – идти или не идти. Об этом я говорил на прошлом пленуме ЦК и характеризовал его, как совет двух руководителей одной организации. Это несомненно так и было. Вы легко можете себе представить, о чем говорил Томский с Зиновьевым на даче. Рыков может изображать собрание у Томского на даче как какую-то совершенно невинную обывательскую встречу, никого он этим не обманет. Но, между прочим, он сам же издевался при обсуждении дела Эйсмонта–Смирнова, когда те пытались изобразить свои разговоры как невинные и обывательские, он сам над этим издевался и говорил: уж, конечно, если два члена партии собираются, то собираются не для того, чтобы вести обывательские разговоры, а ведут политические разговоры. А сейчас нам Рыков заявляет, что там шли обывательские разговоры. Мы себе представляем, что Зиновьев с Томским там-то как раз и уточнили вашу тактику практическую на основе рютинской платформы.

1935 год. Рыков поддерживает связь с Томским, он у него был на квартире, был на даче. В 1936 г. Томский с Рыковым собираются и Томский рассказывает Рыкову о том, что его вызывали в ЦК, что положение такое-то и такое-то, что нужно соответствующие меры принять. Уж, конечно, советовались, безусловно. И это называется “лояльность”!

Как они работали? Как работал Томский во Всехимпроме мы знаем, как работал Томский в ОГИЗе, мы теперь знаем – это клоака, как Рыков работал в Наркомсвязи – об этом здесь докладывали и в этом мы еще разберемся, как Бухарин работал и чем Бухарин себя показал? (Голос с места. Двурушником.) Бухарин кроме этих действий имел ряд выступлений, начиная со своей работы в Наркомтяжпроме, где он так или иначе всегда стремился кое-что внести. Там была полемика, – я не буду здесь подробно говорить, – о понимании реконструкции, где он характеризовал реконструкцию нашего хозяйства, ни слова не говоря о классах, о кулаке, о политике, а характеризовал реконструкцию только с точки зрения техники – новый техник, инженер нашелся, – он от политики настолько ушел, что говорил только с точки зрения техники, не хотел политики касаться.

На XVII всесоюзной конференции, где он выступал, единственный недостаток, который он нашел в нашей жизни, – это плохая работа лабораторий. Вы помните речь, которую он произнес, двурушническую, единственный недостаток – это лаборатории. А сейчас перед нами раскрывается, что еще в 1932 г. он боролся с партией, что у него были разногласия о стимулах в сельском хозяйстве. Мы – марксисты, мы в экономике понимаем, что значит: стимул? Разве все ваши споры не были спорами вокруг вопроса о стимуле? Либо стимул капиталистический, либо социалистический. Вы боролись за стимул свободы торговли и возможности развития кулацкого хозяйства. Это была исходная точка вашей борьбы против коллективизации, против социалистической индустриализации, вы боролись за свой стимул. И вот в этом маленьком вопросе о стимуле он имел разногласия в 1931-1932 годах. А на всесоюзной конференции, возьмите вы его речь в 1932 г., вы увидите, что на этой конференции он выступал двурушнически: “Я, – говорит, – за партию, единственный минус я нашел – это лаборатории”. А сам одновременно в своей террористической лаборатории начинял бомбы для того, чтобы совершать террористические акты против руководителей партии. (Голоса с мест. Правильно.)

Наконец, возьмите вы его статьи. Здесь уже т. Молотов приводил характеристику одной статьи, я бы мог сказать, что вот он выступал со статьей 7 ноября 1935 г., в которой он подводил итоги, – “Революционный год и наши враги”. В этой статье много путаницы, много ошибок и по вопросу о характеристике середняка, – середняк, говорит, перестает быть силой колебания. Это тогда, когда колхозы у нас уже развились вовсю. Он не говорит, что машиностроение – сердце нашего хозяйства, черная металлургия – по-своему все. Он не говорит, что тяжелая индустрия – фундамент нашего хозяйства, он говорит: мы создали тяжелый фундамент. У него была статья по поводу выборов, за которую мы его в Оргбюро ЦК достаточно основательно разбирали, где он заявляет, что VII съезд Советов будет первым съездом, когда коллективизация уже побеждает или победила, тогда как на VI съезде Советов мы эти итоги подводили, когда уже коллективизация наша стояла на твердых ногах. У него было много путаницы в отношении понимания нашего государства. Наконец, возьмите номер “Известий” от 7 ноября 1935 года. Я уже сказал, по поводу этого номера т. Сталин написал специальную записку, где очень подробно разбирал недостатки и грубые ошибки.

Я должен сказать, что здесь напечатана статья Николая Морозова, ни к селу, ни к городу с точки зрения праздника, но сейчас она в другом свете стоит. “Николай Морозов у Маркса”, где он изображает, что Маркс одобрял деятельность народовольцев, в том числе и террористическую [7]. И через две строчки он же рассказывает, как они подготовляли террористический акт 1881 года. [8] К чему это в номере 7 ноября приводить статью Николая Морозова? Я, говорит, хотел популяризировать старых народовольцев. Нет, извините, это сигнал террористам, троцкистам и зиновьевцам. Это не случайно.

Возьмите дальше все эти карикатуры. Посмотрите, интереснейшая вещь, я должен сказать, я только сегодня это рассмотрел, может быть, в новом свете. Здесь идет статья Бухарина “Некоторые итоги революционного года и наши враги” и идет такая иллюстрация, – не знаю как газетчики это называют: вавилонская башня гигантская великого фламандского художника Брейгеля [9], громадная недостроенная пирамида, не понимающие друг друга и враждующие друг с другом народы, легендарный символ восстания, анархии и внутренней вражды. [10] (Голос с места. Вот сволочь.) Это итоги, видите ли, революционного года и наши враги. И здесь рисуется вавилонская башня и дается такая надпись. Но что это за надпись, разве это не ясно? Сама статья состоит сплошь из цитат из фашистских газет с некоторыми там оговорками.

Вообще Бухарин с некоторого времени стал любителем цитировать фашистские газеты. (Сталин. Пропаганда.) Цитирует фашистские газеты и опровергает их очень слабо. И между прочим, в статьях, о которых т. Молотов сегодня говорил, которые он пытался написать по поводу зиновьевско-троцкистского процесса, в этих статьях он такую галиматью писал тоже о фашистах, что ни к селу, ни к городу, не могли мы это напечатать. (Бухарин. Это вы мне сказали, чтобы о нюренбергском съезде печатать.) Работа института, – я не хотел всю эту массу тащить, – Академии наук СССР “Памяти В. И. Ленина” – огромной толщины сборник, сборник к десятилетию со дня смерти. В этом сборнике было предисловие. Это предисловие не пущено, его запретил отдел печати ЦК, сделали другое. Но вот это предисловие под непосредственной редакцией Бухарина. (Бухарин. Это не я писал.) Кто написал, это не удалось установить, но это под непосредственной редакцией Бухарина, он гордился этим сборником, разослал всем нам, гордился как своим детищем.

Вот что тут написано в этом предисловии: “В нашу эпоху буржуазной реакции, господства фашизма, расизма и мистики, учение Ленина и т.д.”. Позвольте, нашу эпоху характеризовать эпохой буржуазной реакции, господства фашизма, расизма и мистики, – а эпоха социалистической революции, эпоха победы пролетарской диктатуры на одной шестой части земного шара? Разве можно характеризовать нашу эпоху как эпоху буржуазной реакции, господства фашизма и т.д.? Случайно ли это написано в научном труде? Случайна ли эта оговорка? Не есть ли здесь протаскивание основного тезиса Радека – Бухарина, который Радек развернул на процессе, что фашизм побеждает? (Бухарин. Лазарь Моисеевич, это не я писал даже. Что вы, в самом деле?) Вы гордились этим как своим сочинением. Это есть безусловно отражение того, что Бухарин так же, как и Радек, понимал нашу эпоху как эпоху господства фашизма. И следовательно, фашизм господствует, фашизм наступает, отошла в историю эпоха социалистической пролетарской революции, этой эпохи уже нет, есть эпоха господства фашизма, а поэтому надо этому фашизму подчиниться, надо пойти с ним на соглашение. (Бухарин. Да что вы, ей-богу, говорите!) Нет, не “да что вы”, а надо искать корни идеологии, если вы опровергаете голым обобщением.

Товарищи, я думаю, что Бухарин, Рыков и Томский по всей своей идеологии, по всем своим установкам, начиная с 1928 г., неизбежно докатились до того, чем они являются сейчас. Такова логика вещей, такова логика исторических событий. Если ты настаиваешь на своих ошибках, если ты мобилизуешь силы, какие силы пойдут с тобой? Силы фашизма, силы врага, силы терроризма и ты их должен возглавить, хочешь ты этого или не хочешь. (Голос с места. Правильно.) Бухарину дает интересную характеристику Кузьмин, его последователь, который заявляет в показаниях: да, я, говорит, ваш враг, здесь т. Молотов это уже цитировал. После Кузьмин говорит о Бухарине: “Я дал ему следующую характеристику. Точно так же он не знал… (Читает.) …не то власть брать, не то ехать на охоту”. (Смех.) Вот это есть точная его характеристика. Это его ученик, но тем не менее это характерно, когда человек не знает, не то брать власть, не то ехать на охоту. Она отнюдь не уменьшает того вреда, который приносит этот человек.

Он был левым и правым. Где они были, когда право-левацкий блок Сырцова – Ломинадзе выявился? Ведь Сырцов был ему близким человеком, где они были? Они не боролись, они ему сочувствовали. Это была, как выражаются, дочерняя организация. Бухарин сочувствует и левым, и правым, лишь бы боролись против партии, против ЦК, против т. Сталина. Что Бухарин говорил, видно из очной ставки. Тов. Сталин спрашивает Бухарина: “Ты при Ленине в период Брестского мира держал курс на обострение или на примирение?” Бухарин отвечает, что я был тогда за примирение. Бухарин говорил, что я считал, что партия погибнет при ленинской тактике, и я очень остро себя вел. Как он остро себя вел, вы знаете о руководстве левыми эсерами, об аресте Ленина. (Бухарин. От меня же знают.) Это факт, который не раз приводился в документах. (Бухарин. А вы говорите, наоборот.) Хорошо, знают от вас, что вы хотели арестовать Ленина вместе с левыми эсерами и создать новое правительство под руководством Пятакова. (Бухарин. Неправда, неправда.) Вы сами это рассказывали. (Голос с места. Он сам напечатал это.) Можно привести в конце концов его стенограмму и его собственные записи. Мы знаем, что Бухарин боролся остро.

Он одновременно циник. Этот циник может пойти на все, и он пошел на все. Он мне сам рассказывал в 1927 г., не помню по какому случаю, когда я ему говорил о Богданове, что Богданова Ленин высадил из ЦК. Он говорил: “А знаете, вы наивный человек. Богданов был очень способным, интересным, талантливым человеком, но Ленин не любил, не терпел талантливых людей и его вышиб”. Он может это отрицать, что это не говорил, он это сказал. Я это тут рассказал как образец цинизма по отношению к Ленину, к которому мы относимся свято. И этот цинизм Бухарин проводил и по отношению к Центральному Комитету, и по отношению к т. Сталину вплоть до того, что натравливал этих мерзавцев для того, чтобы идти против партии, для того чтобы подготавливать восстание, идти на террор, против партии.

Хорошо, что все это оказалось мыльным пузырем. Хорошо, что все они оказались жалкими пешками, что сами они оказались в контрреволюционном лагере, возглавляли контрреволюционных элементов. Хорошо, что партия победила, хорошо, что партия имеет такое руководство, хорошо, что они выступают перед нами в роли жалких отщепенцев – хорошо это. Но тем не менее мы слишком долго проявляли великодушие победителей. (Голоса с мест. Правильно, правильно!) Нельзя все же. Хорошо, можно и нужно проявлять великодушие, тем более что дело идет не столько о великодушии, сколько идет о политическом подходе. В данном случае я должен сказать, что у ЦК и у т. Сталина было проявлено большое великодушие и к Рыкову, и к Бухарину, и к другим. Мы, близкие работники, несколько раз говорили, но т. Сталин нам всегда говорил, что мы слишком ретиво подходим к вопросу, что надо попробовать этих людей сохранить в партии.

Сегодня в 1936 г. мы имеем открытие таких мерзких дел, которых мы себе не представляли. До 1936 г. мы себе не представляли, до чего могут скатиться и Зиновьев, и Каменев, которых мы несколько раз исключали из партии, до чего может скатиться Пятаков, Лившиц и другие. До чего они могут скатиться, в 1936 г. мы видим это в другом свете. Вот почему сегодня, по-моему, дальше продолжать это великодушие нельзя. Надо очистить нашу партию от этих людей, надо вести и дальше следствие для того, чтобы этих людей, которые хотя и не имеют за собой силы, но которые могут быть врагами, мы должны покончить с ними для того, чтобы обезвредить себя от этих людей. (Аплодисменты.)

Молотов. Товарищи, есть предложение перенести обсуждение на завтра в 12 часов дня. Нет возражений?

Голоса с мест. Нет.

 

 

Опубликовано: Вопросы Истории, 1992, № 10, стр. 3-36.


[1] В тексте ошибочно – “Тихомировым”.

[2] Речь идет об инкриминировавшемся А.А. Шестову (одному из подсудимых на процессе “антисоветского троцкистского центра” в январе 1937 г.) убийству инженера Н.П. Бояршинова. В “Правде” за 28 января 1937 г. была опубликована заметка “Как был убит инженер Бояршинов”, в которой говорилось следующее: “13 апреля 1934 года инженер Бояршинов ехал на лошади с вокзала. Сзади на него налетела грузовая машина, он был раздавлен насмерть. Это гнусное убийство в то время было квалифицировано как простая уличная катастрофа. … Недаром грузовая машина, нагнавшая Бояршинова, принадлежала Шахтстрою, управляющим которого был Шестов, заведующим гаражом — террорист Арнольд. Это они – Шестов, Арнольд посадили шофером кулака Казанцева и поручили ему совершить кровавое злодеяние”.

[3] Публикуется по тексту стенограммы, которая была исправлена, перепечатана и подписана Г. Ягодой.

[4] Возможно, речь идет об этом фрагменте стенограммы допроса И. Смирнова на процессе “троцкистско-зиновьевского террористического центра” 20 августа 1936 г.: “Вышинский: Когда же вы вышли из центра? Смирнов: Я и не собирался выходить, не из чего было. Вышинский: Центр существовал? Смирнов: Какой там центр… <…> Вышинский: Как же вы, Смирнов, позволяете себе утверждать, что центра не было? Смирнов: А было ли хотя <бы> один раз заседание центра?”

[5] Выступление публикуется по тексту неправленой стенограммы.

[6] В тексте ошибочно – “Тинянский”.

[7] “Разговор шел, главным образом, о наших народовольческих делах. Маркс чрезвычайно интересовался ими и говорил, что наша борьба с самодержавием представляется ему, как и всем европейцам, чем-то совершенно сказочным, возможным только в фантастических романах”.

[8] “Возвратившись в Женеву, я нашел там письмо Перовской, что ряд готовящихся событий требует моего быстрого возвращения. Я собрал вещи и поехал, но 28 февраля, при переходе границы, был арестован под именем студента Женевского университета Локиера и перевезен в Варшавскую Цитадель, где узнал о событиях 1 марта посредством стука в стену от сидевшего рядом товарища Тадеуша Балицкого”.

[9] В тексте ошибочно – “Брейкгейма”

[10] На самом деле подпись под иллюстрацией гласила: “Легендарный символ бессилия, анархии и внутренней вражды”.