СТЕНОГРАММА ОЧНОЙ СТАВКИ
между ШМИДТ<ОМ> В.В. и РЫКОВЫМ А.И.,
проведенной 22 февраля 1937 года.
ЕЖОВ, обращаясь к ШМИДТУ: У нас просьба к вам следующего порядка: расскажите все, что вы говорили на предварительном допросе, который еще не оформлен протоколом.
ШМИДТ: Хорошо.
ЕЖОВ: По возможности держитесь основных вопросов, связанных с вашей работой в организации правых, ваших связей с Алексеем Ивановичем, что смогло бы напомнить РЫКОВУ о его участии в организации правых.
ШМИДТ: Летом 1928 года на даче у ТОМСКОГО в Болшеве обычно собирались в выходные дни я, РЫКОВ, БУХАРИН, ТОМСКИЙ, УГЛАНОВ. Иногда присутствовал УХАНОВ, ЯГЛОМ, МЕЛЬЧАНСКИЙ, КОЗЕЛЕВ, ЛУГОВОЙ, ФИГАТНЕР. Наши встречи заключались в том, что мы слушали информацию БУХАРИНА, РЫКОВА и ТОМСКОГО о положении в партии. БУХАРИН высказывался в том смысле, что СТАЛИН захватывает власть, что РЫКОВ, ТОМСКИЙ, БУХАРИН оттираются от руководства, политика партии в отношении крестьянства – неправильна и ведет страну к гибели, что под видом нажима на кулака партия отталкивает от себя среднее крестьянство и т.д. ТОМСКИЙ высказывал свои соображения относительно того, что профсоюзы находятся под угрозой лишения их самостоятельности, центральный комитет хочет дать профсоюзам комиссаров и этим самим превратить их в технический придаток партийного аппарата.
РЫКОВ высказывался тогда относительно экономической политики, главным образом, политики индустриализации, взгляды которого противоречили линии партии. Он говорил о неправильной линии в вопросах темпов индустриализации страны, которая ведет к чрезмерным обложениям крестьян и рабочих. Это был обычный разговор при встречах у ТОМСКОГО.
РЫКОВ: Приблизительно сколько раз летом я там бывал?
ШМИДТ: Раза три-четыре, но не обязательно каждый раз там присутствовать и говорить одно и то же. Достаточно было сказать это один-два раза, так как мы – народ грамотный и да к тому же в значительной степени еще ранее были подготовлены ТОМСКИМ в борьбе против партии, ибо наша профсоюзная группа складывалась задолго до 1928 года.
Политика ТОМСКОГО в отношении руководства партии сводилась к тому, что он группировал вокруг себя людей, способных противопоставить себя партии. Следовательно, мы являлись не новичками, а людьми грамотными и вполне подготовленными для таких разговоров. Фактически это было начало контрреволюционной организации правых, которая сложилась из профсоюзных кадров, группировавшихся вокруг ТОМСКОГО, группы БУХАРИНА, группы РЫКОВА, пользовавшегося известным авторитетом среди хозяйственников. К нам присоединился также УГЛАНОВ, который изобразил дело таким образом, что к нам присоединится большинство Московской организации.
Таким образом, летом 1928 года контрреволюционные группы слились в организацию правых и впоследствии развернули открытую борьбу против партии. Это особенно сказалось во время съездов профсоюзов. Происходили не только совещания большого масштаба, но были узкие совещания, на которых обычно присутствовали РЫКОВ, БУХАРИН, ТОМСКИЙ, УГЛАНОВ и я, которые, так сказать, пытались формулировать общую платформу для борьбы против партии. Особенно резко велась борьба на съезде профсоюзов. Этой борьбой руководили на съезде профсоюзов РЫКОВ, БУХАРИН, ТОМСКИЙ, УГЛАНОВ и я. Эти лица тогда составляли основную руководящую группу в борьбе против партии. К тому времени группа ТОМСКОГО окончательно сложилась, причем мнение у правых было таково, что такая консолидация сил, как группы в профсоюзах, углановцы в Московской организации, “бухаринская школка”, затем значительное количество хозяйственников, которые шли за РЫКОВЫМ, даст нам победу.
Было решено дать первый бой ЦК на съезде профсоюзов и, если победа будет за профсоюзами, тогда резко поставить вопрос о руководстве в партии. Мы ставили тогда вопрос о том, что руководство партии в том составе, который есть, не годится, что это руководство приведет страну к гибели, что решающую роль в руководстве партии должны играть БУХАРИН, РЫКОВ и ТОМСКИЙ.
На съезде профсоюзов борьба велась, главным образом, под флагом большей самостоятельности профсоюзов, под видом борьбы против излишней опеки со стороны ЦК, в частности против ввода в состав Президиума ВЦСПС КАГАНОВИЧА, но на самом деле речь шла о превращении профсоюзов в нашу опору для борьбы против партии и ее политики.
В это время происходили совещания на квартире у ТОМСКОГО. Там обычно присутствовали РЫКОВ, БУХАРИН, ТОМСКИЙ и я. Перед этим было совещание узкого актива профсоюзных работников, которое происходило в Деловом Дворе, где были я, ЯГЛОМ, МЕЛЬНИЧАНСКИЙ, ТОМСКИЙ и др<угие>. Не присутствовали БУХАРИН и РЫКОВ, но все главки профсоюза были там. Я в показаниях подробно перечисляю все фамилии. Этот актив обсуждал вопрос, как быть, если ЦК будет настаивать на введении КАГАНОВИЧА в состав президиума ВЦСПС. Тогда было дано указание со стороны БУХАРИНА, РЫКОВА и ТОМСКОГО, что, если уже согласиться на ввод представителя ЦК, то требовать, чтобы ввели не КАГАНОВИЧА, а АНДРЕЕВА. Это был тактический маневр, рассчитанный на обман профсоюзных масс, на то, чтобы внушить им, что речь идет не о принципиальных расхождениях, а идут, мол, споры из-за кандидатур. Мы заранее знали, что из этого ничего не выйдет, но нам нужно было выиграть время и исподволь втянуть массы в нашу борьбу против партии.
В связи с этим было решено, что ТОМСКИЙ должен добиваться вместо КАГАНОВИЧА – АНДРЕЕВА и, если ЦК не согласится, то уйти с заседания Политбюро и на фракцию съезда не являться. Это решение наша группа тогда одобрила. Так ТОМСКИЙ и поступил.
На квартире у ТОМСКОГО все время дежурили РЫКОВ, БУХАРИН, ТОМСКИЙ. От этой группы на фракции было предложено выступить МЕЛЬНИЧАНСКОМУ, ДОГАДОВУ и УГАРОВУ. Удалось выступить только МЕЛЬНИЧАНСКОМУ и УГАРОВУ.
На фракции профсоюзов мы потерпели поражение, и это внесло в наши ряды большое смущение. Особенно болезненно реагировал БУХАРИН, который не ожидал такого разгрома на съезде профсоюзов.
После нашего поражения на съезде профсоюзов было решено, что часть профсоюзников должна немедленно законспирироваться и не выступать открыто. Сюда входили МЕЛЬНИЧАНСКИЙ, ДОГАДОВ, ЯГЛОМ, ФИГАТНЕР и СЛАВИНСКИЙ. Другие участники группы консолидировались как действующий центр для выработки программы дальнейшей активной борьбы с партией. Мы собрались после съезда профсоюзов на квартире у БУХАРИНА.
На этом собрании присутствовал я, ТОМСКИЙ, БУХАРИН, РЫКОВ, КОТОВ, УГЛАНОВ, КУЛИКОВ, ЦЕТЛИН – секретарь БУХАРИНА. Это было в конце 1928 г. или в начале 1929 года, где была выработана программа – платформа правых БУХАРИНЫМ, причем эта платформа должна была быть подписана всеми участниками, а не только РЫКОВЫМ, БУХАРИНЫМ и ТОМСКИМ.
Было решено создать, руководящий центр. В этот центр вошли я, РЫКОВ, БУХАРИН, ТОМСКИЙ, УГЛАНОВ и после принимал участие УГАРОВ. Обычно этот центр собирался на квартире РЫКОВА или БУХАРИНА. В задачу этого центра входило направление всей борьбы с партией и руководство всей организацией правых, которая не была распущена, а, наоборот, часть была законспирирована и оформилась в следующем составе: группа БУХАРИНА, группа ТОМСКОГО, группа РЫКОВА по линии хозяйственников в Москве, группа УГЛАНОВА и группа УГАРОВА в Ленинграде.
В конце 1929 г., во время пленума ЦК партии, было созвано заседание центра, чтобы решить, какую занять позицию на заседании Политбюро и какие принимать меры. К этому времени выяснилось, что платформа правых была бита, и стоял вопрос о том, как быть дальше.
В ноябре 1929 года, во время пленума ЦК партии, было решено, что продолжать открытую борьбу с партией тяжело, поэтому было решено, что часть группы по тактическим соображениям, для видимости должна подать заявление об отказе от своих взглядов. В эту группу вошли УГЛАНОВ, КОТОВ и КУЛИКОВ.
РЫКОВ: Где это вы решали?
ШМИДТ: Это было у тебя на квартире. Мы решили, что они подают заявление, причем редакцией этого заявления занимались у меня на квартире.
РЫКОВ: Для нас это было неожиданно.
ШМИДТ: Хорошая неожиданность, когда было условлено, что Вы остаетесь втроем на своих позициях, а мы должны себя законспирировать, чтобы сохранить наших людей. Это заявление должен был подписать и я, но по совету ТОМСКОГО я его не подписал. Дальше центр правых временно остался в составе трех лиц – БУХАРИНА, РЫКОВА и ТОМСКОГО и продолжал свою работу.
С 1930 по 1932 год я временно с этим центром из-за болезни ТОМСКОГО порвал связь, так как главным образом я был связан с ТОМСКИМ. Мы с ним уговорились, что я законспирируюсь. ТОМСКИЙ сказал, что они сохранят между собой связь. После выздоровления ТОМСКОГО и по приезде его из-за границы я снова вошел в этот центр по предложению ТОМСКОГО в 1932 г. Когда мы убедились, что первая пятилетка успешно завершается, коллективизация сельского хозяйства идет хорошо, а мы изолированы от масс, – вражда к СТАЛИНУ в нашей среде еще более усилилась. Тут встал вопрос убрать СТАЛИНА, и мы уже перешли от общих разговоров к разговорам террористическим против СТАЛИНА.
В феврале или марте 1932 года на даче у ТОМСКОГО были я, БУХАРИН, РЫКОВ, ТОМСКИЙ и УГЛАНОВ, где стоял вопрос, что делать дальше. Говорили, что надо подытожить пройденный этап, наметить дальнейшую программную и тактическую перспективу.
Нужно было иметь платформу – программу, так как дальше существовать в таком виде нельзя было.
Нужно было уяснить себе и дать нашим единомышленникам ответ на волнующие их вопросы.
На этом совещании мы, т.е, БУХАРИН, РЫКОВ, ТОМСКИЙ, УГЛАНОВ и я, сформулировали основные положения которые должны были затем лечь в основу платформы. Среди этих вопросов был пункт о необходимости насильственного устранения руководства ВКП(б), СТАЛИНА, т.е. пункт о терроре.
РЫКОВ: Я был на этом совещании?
ШМИДТ: Да, ты был. Еще в самом начале 1932 года такие разговоры велись, где уже складывались основы будущей платформы. Стоял вопрос о терроре, об активизации борьбы и смене руководства всеми способами, вплоть до вооруженного восстания. Была намечена экономическая часть платформы согласно которой должен был быть прекращен за дешевку наш экспорт. Говорилось о сужении коллективизации, о роспуске МТС, о том чтобы часть наиболее здоровых совхозов оставить, а остальные ликвидировать, поскольку они являются нерентабельными, о кардинальном сокращений темпов индустриализации и т.д. Эти предложения были внесены для включения в платформу.
Встал вопрос как писать платформу: от имени трех членов центра? Это было бы явно опасно, рискованно. Было решено, чтобы эта платформа была издана как бы от имени небольшой группы, менее авторитетной, и в случае провала чтобы можно было сказать, что эта группа, с нами не связанная, выпустила эту платформу. На основе этих основных установок было решено через УГЛАНОВА поручить оформить эту платформу РЮТИНУ. В обсуждении этих вопросов я также принимал участие. Повторяю, что когда формулировалась платформа, то основная установка сводилась к тому, чтобы не вывозить сырья, что мы вывозим по дешевке наши продукты, что мы индустриализацию проводим не по средствам, часто кладем деньги куда не надо, что на совхозы нужно не давать много денег. Мне по этому поводу даже в свое время звонил тов. СТАЛИН, почему я не даю деньги на совхозы.
Так что, Алексей Иванович, я говорю так, как было, и ты не будешь отрицать.
РЫКОВ: Я был на совещании?
ШМИДТ: Да, был. Я уже тебе об этом говорил. В течение всего лета происходили отдельные совещания, приезжали СЛАВИНСКИЙ, ФИГАТНЕР, иногда РЫКОВ и БУХАРИН. Такие совещания были все время. В августе 1932 года, когда эта платформа была готова, она была привезена УГЛАНОВЫМ в Болшево, на дачу к ТОМСКОМУ. Для обсуждения готового текста платформы собрались: ТОМСКИЙ, РЫКОВ, УГЛАНОВ и я. Я на совещание несколько запоздал. Спорили только об экономической части. РЫКОВ заметил, что по тактическим соображениям следовало бы, может быть, требования экономической части несколько смягчить, ибо эти требования уж больно бьют в нос. ТОМСКИЙ указывал, что это не столь важно. Экономическую часть можно будет исправить, а о насильственном устранении СТАЛИНА там крепко и хорошо сказано. Это говорил и РЫКОВ. Он с этой частью платформы, т.е. о терроре, о насильственном устранении СТАЛИНА был особенно согласен.
РЫКОВ: Я ее назвал шляпниковско-медведевской платформой.
ШМИДТ: А ведь согласился и голосовал за нее!
РЫКОВ: Как можно было голосовать, когда она была уже выпущена. Я выругался и ушел. Как ее обсуждать, когда вы ее дали перед пьянкой, народу было набито полно. Меня несколько человек отозвали в сторону и говорят, что с завода прислали программу, и ее нужно прочесть.
ЕЖОВ ШМИДТУ: Где это происходило?
ШМИДТ: Это происходило у ТОМСКОГО на даче в Болшево. Экономическая часть прямо проповедовала упразднение и ликвидацию колхозов. Она была крайне резкая, но тогда ТОМСКИЙ сказал РЫКОВУ: “Позволь, это можно все исправить”. Но по части, касающейся террора и других пунктов, РЫКОВ полностью был согласен, и мы приняли эту платформу, которая пошла потом как рютинская платформа, и в случае провала должна была отвечать только рютинская группа. Так и вышло. Когда был арестован УГЛАНОВ с этой группой, то истинный автор не был вскрыт.
В 1932 году уже без УГЛАНОВА, а лишь в составе меня ТОМСКОГО, РЫКОВА и БУХАРИНА обсуждался вопрос о моем отъезде на периферию, но не было решено, куда я должен поехать.
После этого я с РЫКОВЫМ не встречался. Встреча с ним произошла значительно позже, в 1935 году.
Здесь я хочу вернуться немного назад. В октябре месяце 1932 года мы решили с ТОМСКИМ уехать на охоту в отпуск, не дожидаясь пленума. К нам тогда присоединился Александр Петрович СМИРНОВ, который также принимал участие в наших антипартийных разговорах о политике партии, о руководстве партии и т.д. Перед отъездом в Нальчик меня ТОМСКИЙ предупредил, чтобы я был осторожен с Александром Петровичем, так как он свои настроения уж очень открыто высказывает и, возможно, в связи с этим за ним ведется слежка. Я сказал, зачем мы тогда берем его с собой. ТОМСКИЙ ответил, что СМИРНОВ все же нам пригодится, т.к. он имеет свою группу в составе ЭЙСМОНТА и ТОЛМАЧЕВА, которая, по существу, является контрреволюционной группой и может нам оказать большие услуги.
В Нальчике подробно обсуждали вопрос о моей поездке и что я должен делать в провинции. Тогда мне ТОМСКИЙ говорил, что моя задача – группировать вокруг себя лиц, мало скомпрометированных перед партией, а также из других оппозиций, завязывать связи с людьми, вербовать также наиболее обиженных людей в партии, которые недовольны чем-либо. К этому же времени сложилось твердое мнение у нашего центра относительно того, чтобы принять участие во вредительстве, оттягивать темпы строительства и создавать недовольства в массах и т.п. Говорилось также о группе ТОЛМАЧЕВА, ЭЙСМОНТА как <об> ответвлении нашей организации.
По возвращении из Нальчика нас тогда не разоблачили до конца и на пленуме ЦК партии нам поставили только на вид за связь с контрреволюционной группой ЭЙСМОНТА и ТОЛМАЧЕВА.
РЫКОВ: Предупреждение сделали мне, а связаны были вы.
ШМИДТ: Ты об этом тоже знал через ТОМСКОГО.
РЫКОВ: Ничего я не знал.
ШМИДТ: Не может быть такого положения, что ТОМСКИЙ знал, а тебе было неизвестно. Я должен сказать, что иной раз у них были особые совещания в присутствии ТОМСКОГО, РЫКОВА и БУХАРИНА, так что все подробности я не знаю. Может, РЫКОВ скажет о том совещании, которое было в конце 1929 г. или в начале 1930 г. Я сейчас расскажу об этом совещании. ТОМСКИЙ обратился ко мне, чтобы я дал свою дачу под конспиративнее совещание. Я спросил его – кто там будет. ТОМСКИЙ ответил, что, если ты боишься, я найду себе другое место, предупредив, что это будет сугубо секретное совещание. Меня на это совещание не пригласили, и я узнал об этом совещании позднее от самого ТОМСКОГО, который сообщил мне, что на этом совещании присутствовали БУХАРИН, РЫКОВ, КАМЕНЕВ и ТОМСКИЙ.
РЫКОВ: Я не был.
ШМИДТ: Вы не можете отрицать, потому что мне ТОМСКИЙ точно сказал, он мне всегда говорил правду. Был ты, ТОМСКИЙ, БУХАРИН. Это происходило у меня на даче. Когда я спросил ТОМСКОГО, кто там был, то он мне сказал, что среди них был КАМЕНЕВ. Я ему сказал, как вы не боитесь приглашать на заседание КАМЕНЕВА, он может вас выдать. ТОМСКИЙ мне сказал, что КАМЕНЕВУ поставили серьезные условия, и он не выдаст.
РЫКОВ: Почему же КАМЕНЕВ молчал до сих пор об этом?
ШМИДТ: Это уж я не знаю. Почему ты молчишь до сих пор? Тем более что к тому времени вопрос о блоке правых с КАМЕНЕВЫМ и ЗИНОВЬЕВЫМ, по существу, был решен. Алексей Иванович, разве ты не помнишь, что у тебя на квартире ТОМСКИЙ рассказал, что ходили к КАМЕНЕВУ, и намечается сговор, это было еще в 1928 году. Правда, он нам тогда обширно не сказал, но было известно, что такой разговор был. Следовательно, совещание с КАМЕНЕВЫМ у меня на даче играло совершенно другую, более серьезную роль. Из слов ТОМСКОГО я понял, что вопрос шел там и о терроре.
РЫКОВ: Откуда ты узнал это дело?
ШМИДТ: Я узнал от ТОМСКОГО.
ЕЖОВ: Еще какие встречи у тебя были с РЫКОВЫМ?
ШМИДТ: Я уехал на Дальний Восток. Встретился я с РЫКОВЫМ только в 1935 г. У меня там была подготовлена группа, которую я должен был окончательно оформить. Я тогда зашел к Алексею Ивановичу в его кабинет в Наркомат связи, рассказал ему, что делается на Дальнем Востоке, и спросил его как идут дела по его линии. Он сказал, что дела обстоят плохо, что надо строить большую радиостанцию, и я ему сказал, что радиостанции надо строить военной силой. Тогда был у меня разговор с РЫКОВЫМ насчет убийства КИРОВА. Алексей Иванович сказал, что, наверно, и меня “скоро упекут”.
В этот приезд я установил связь и с ТОМСКИМ через его секретаря ВОЙНОВА и получил от него записку, что положение остается старым, работу надо продолжать, блок с троцкистами налажен.
ЕЖОВ: У РЫКОВА имеются вопросы к ШМИДТУ?
РЫКОВ: Ты был у меня в 1936 году?
ШМИДТ: В 1936 г. я не был у тебя, ты уезжал на Дальний Восток.
РЫКОВ: Или это было в 1935 году?
ШМИДТ: Да, это было в 1935 году.
РЫКОВ: Что вы, с ТОМСКИМ не виделись?
ШМИДТ: Я могу тебе рассказать секрет, почему не виделся. После того, как меня чуть не разоблачили по линии “Трансугля”, я тогда остался работать во Владивостоке и работал по советской линии начальником крайкомотдела и должен был в 1932 году ехать в Москву с контрольными цифрами. Во время чистки в Хабаровске на меня сильно насели о работе “Трансугля”. Я старался доказать свою лояльность партии. Стоял вопрос о моей связи с ТОМСКИМ, БУХАРИНЫМ, РЫКОВЫМ, о моем исключении из партии. Я тогда каялся и заявил, что порываю всякие отношения с ТОМСКИМ. Когда я приехал сюда в 1934 году после угрозы об исключении меня из партии, я не встречался с ТОМСКИМ. Я тогда заявил СЛАВИНСКОМУ, чтобы он передал ТОМСКОМУ, что я по таким-то соображениям встречаться с ним не могу, тогда, в 1934 году был недолго в Москве, дней 20.
РЫКОВ: Почему я об этом не знал?
ШМИДТ: А что, я обязан обо всем тебе говорить, я не должен обо всем рассказывать, ты же мне не все рассказал. Я был у тебя в 1935 году, спрашивал, как обстоят дела в нашей организации, и ты послал меня к ТОМСКОМУ. По этим соображениям, о которых я говорил, я в 1934-35 г.г. с ТОМСКИМ не виделся, а только связывался через оказии. Я об этом в протоколе все скажу.
ЕЖОВ: Еще у тебя есть вопросы, Алексей Иванович?
РЫКОВ: Нет.
ЕЖОВ РЫКОВУ: Откуда вы узнали о рютинской платформе?
РЫКОВ: Я узнал о ней на квартире у ТОМСКОГО.
ШМИДТ: Ты путаешь два момента.
РЫКОВ: Я знаю два момента, что мы ее частично прочитали. Я эту платформу выругал. Я узнал о ней из ЦК, а потом действительно ее видел в Болшево, говорили, что как будто рабочий с какого-то завода ее принес.
ШМИДТ: Вы не только знали, но и обсуждали, составляли тезисы платформы.
РЫКОВ: Может быть, вы ее обсуждали, но я не знал и не обсуждал.
ШМИДТ: Ты же ее с нами вместе и обсуждал и заметил, что экономическую часть надо будет несколько завуалировать…
РЫКОВ: Я выругал ее как медведевскую платформу.
ШМИДТ: Неправда, предварительно ее мы обсуждали.
РЫКОВ: Нет, не обсуждал.
ШМИДТ: Ты лучше скажи чистую правду и не скрывай.
РЫКОВ: Я говорю чистую правду.
ШМИДТ: Выходит, что ты зритель, а я должен за это отвечать. Мне дается прямое указание от центра.
РЫКОВ: Кто дает?
ШМИДТ: ТОМСКИЙ.
РЫКОВ: А мне что за дело до этого?
ШМИДТ: Ведь вас с ТОМСКИМ нельзя было водой разлить. Вся эта контрреволюционная работа, которую я вел, о которой ты мне говорил, которую мне ТОМСКИЙ передавал, ведь это же было решение нашего центра. Сам бы я не пошел на это дело. Я очутился сейчас в таком положении, что каждый мне может сказать, что ты враг, ты подлец, что я сознательно развалил работу “Трансугля”. Ты вместе с ТОМСКИМ и БУХАРИНЫМ заставлял это нас делать.
РЫКОВ: Нет, никаких указаний я не давал и ничего не заставлял.
ШМИДТ: Ты сделал из нас врагов народа. Ты что, думаешь, что ты вроде святого? Ты был и председателем Совнаркома, и членом нашего центра, ты знаешь, в чем дело, с твоего ведома и твоего согласия все делалось, ты так же ответственен, как и я.
РЫКОВ: Не говорил я ничего, не путайте меня.
ШМИДТ: Ты тогда возглавлял борьбу в Политбюро, ты руководил нами и заставлял нас бороться против народа и переходить в лагерь капиталистов, в лагерь врагов рабочего класса, а теперь ты хочешь отвертеться от этой ответственности. Не выйдет, Алексей Иванович. Давай уж вместе отвечать.
РЫКОВ: Я не виноват.
ШМИДТ: Ты должен нести ответственность в такой же мере, как и все мы, а я вот честно заявляю о своих преступлениях.
ЕЖОВ: Больше вопросов у вас нет, на этом прекратим очную ставку.
Ежов
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 292, Л. 150-165.
