СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
Тов. СТАЛИНУ. –
Направляю Вам заявление арестованного участника троцкистско-зиновьевской террористической организации – ПРИМАКОВА В.М. –
НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР: Ежов (ЕЖОВ)
17 октября 1936 г.
№ 58182
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 245, Л. 39.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
Тов. СТАЛИНУ, И.В.
От арестованного Виталия ПРИМАКОВА,
бывшего Зам<естителя> Команд<ующего> войск ЛВО.
Начался уже третий месяц со времени моего ареста в изоляторе НКВД. На следствии мне предъявлено обвинение как троцкисту и члену военного центра контрреволюционной троцкистской организации, подготовлявшей террористические акты. Во время следствия мне предъявлен ряд показаний контрреволюционеров-троцкистов, называющих меня троцкистом и членом их организации.
Я не троцкист и я не знал о существовании военной контрреволюционной организации троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 году, я не до конца порвал личные связи с троцкистами – бывшими моими товарищами по гражданской войне – и при встречах с ними (с КУЗЬМИЧЕВЫМ, ДРЕЙЦЕРОМ, ШМИДТОМ, ЗЮКОМ) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о т.т. БУДЕННОМ и ВОРОШИЛОВЕ. Эти враждебные высказывания являлись троцкистской клеветой на т. ВОРОШИЛОВА, были у меня троцкистской отрыжкой и давали этой троцкистской группе повод и основание считать меня их единомышленником.
Мое враждебное отношение к БУДЕННОМУ и ВОРОШИЛОВУ сложилось на почве нездорового соревнования между конной армией и Червонным казачеством.
Постепенно острота этого отношения уменьшилась, а с 1931 года, когда тов. ВОРОШИЛОВ побывал у меня на Урале в XIII стр<елковом> корпусе, и когда я ближе лично изучил тов. ВОРОШИЛОВА (раньше я очень мало знал его лично), мое отношение к тов. ВОРОШИЛОВУ стало изменяться в хорошую сторону.
Дальнейшая моя служба на Сев<ерном> Кавказе, а затем в Москве (работа по реформе методов обучения в военных академиях) и в ЛВО дала еще мне возможность лично близко видеть работу тов. ВОРОШИЛОВА, понять огромную величину этой работы и научила видеть в тов. ВОРОШИЛОВЕ настоящего вождя Красной армии. Но до 1932 года я часто враждебно о нем высказывался, и это было троцкистской клеветой и преступлением с моей стороны, за это я должен быть наказан.
Личные отношения с бывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались, и со многими я совершенно перестал встречаться.
Причиной этому было мое желание совсем выйти из атмосферы троцкистских знакомств, чтобы общая обстановка не тащила назад, к троцкистским разговорам.
Заявление об отходе от троцкизма я написал в 1928 году, в Кабуле, в полной изоляции от троцкистов – написал честно, без двурушничества, без обмана. Когда осенью 1930 года вернулся я из Японии и виделся с ПЯТАКОВЫМ, меня поразила одна фраза в нашем разговоре; говоря о линии партии, ПЯТАКОВ сказал: “Делается то, что надо, но мы, вероятно, сделали бы это лучше”. Я ответил на это: “Как можно делить на “мы” и “не мы”, раз делается то, что надо?” Мне были совершенно чужды личные соображения, весь вопрос был в принципиальной линии, и когда я увидел, что у ПЯТАКОВА это не так, я был у него после этого только один раз в 1931 году – рассказал о Магнетострое и о впечатлениях тов. ВОРОШИЛОВА, которого я сопровождал по Уралу. Раньше я часто бывал у ПЯТАКОВА, с этого времени перестал бывать – не было доверия к его честности, особенно к честности его жены ДИТЯТЕВОЙ.
Точно так же и отношения с военными – бывшими троцкистами – у меня оборвались: с МРАЧКОВСКИМ я не встречался с 1927 года, с ДРЕЙЦЕРОМ – с 1930 года, с ЗЮКОМ, ШМИДТОМ и КУЗЬМИЧЕВЫМ – за последние шесть лет мы встречались три-четыре раза, хотя раньше встречались очень часто. После возвращения из Японии всю мою личную жизнь я старался построить так, чтобы троцкистские мои ошибки не мешали мне по-настоящему работать и не тянули назад.
После возвращения из Японии я очень активно работал в партии и в армии. Сама эта работа воспитывала – особенно такая, как борьба с кулацким саботажем осенью 1932 г. на Сев<ерном> Кавказе под руководством Л.М. КАГАНОВИЧА, как поездка в Германию в 1933 г. во время гитлеровского переворота, как работа в Ленинграде и ленинградской организации в 1935 и 1936 г. Выше всего я ценил доверие, которое мне стала оказывать партия, и я очень глубоко чувствовал Ваше личное ко мне доверие и всем сердцем Вам предан. Мне сейчас 39 лет, я в начале расцвета духовных сил; работа в Ленинграде, где я готовил армию для борьбы в Прибалтике и занимался противовоздушной обороной Ленинграда, дала мне возможность начать развертывание этих сил и приложить их в работе. Эта работа в полной степени меня удовлетворяла: мне дана была армия из сильной конницы и сильнейших мотомеханизированных войск. Очень тяжело быть оторванным от всякой работы и быть обвиненным в контрреволюционном троцкизме и в террористической деятельности: я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец, и я буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой доказать это. Ваше личное доверие ко мне я всегда ценил глубочайшим образом и, никогда не обманывая, прошу и теперь поверить моему слову, что я не троцкист.
16.Х-36 г.
ВЕРНО: Панкр…
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 245, Л. 40-43.
