ПОКАЗАНИЯ
от 26 октября 1935 г.
ВОПРОС: Обв<иняемый> НЫРЧУК, в своих предыдущих показаниях Вы заявили о том, что на последнем этапе существования организации одним из основных методов ее политической борьбы был принят индивидуальный террор и что вопрос о терроре вырос до пределов создания так называемой боевой организации.
Расскажите все известное Вам о деятельности этой боевой организации.
ОТВЕТ: Существование и практическая деятельность боевой организации находится в непосредственной и тесной связи с повседневной деятельностью всего контрреволюционного троцкистско-националистического блока.
В одном из своих предыдущих показаний я упомянул, что оформление контрреволюционного блока троцкистских и националистических элементов относится к началу 1935 года. Это вполне соответствует действительности. Я не хочу этим сказать, что до этого времени не существовало контрреволюционного подполья, но в том его виде, как оно представлено сейчас, оно существует лишь с названного мной периода, точнее, с конца января или начала февраля 1935 г. До этого, после сокрушительного разгрома, нанесенного партией троцкистскому и националистическому лагерю в период 1933 и 34 г.г, в украинской действительности существовали отдельные разрозненные группы и единицы, не имевшие общего плана и линии борьбы.
Троцкистское подполье в этот период было представлено следующими лицами: БИЛЯРЧИК, РОЗЕН, САМОЙЛОВИЧ, ГОРЕНШТЕЙН, ФЕСЮРА [1] и МУХИН.
В свою очередь, к остаткам националистического лагеря относились ГЛУХЕНКО, КОКОШКО, ЗОЛОТАРЕВ, ШАБЛИОВСКИЙ, ЗВАДА, АНДРИЙЧУК и друг<ие>. Я говорю – и другие, так как список участников, как троцкистов, так и националистического крыла подполья, мной не исчерпан, и здесь я говорю лишь об основных его представителях.
Некоторое среднее положение среди этих двух лагерей занимал я, в равной мере могущий быть причислен как к первому, так и ко второму крылу. Будучи выходцем из националистического лагеря, я в своей практической контрреволюционной борьбе против партии часто выступал с троцкистских позиций. Это облегчало задачу, которую я поставил перед собой: задачу объединения этих двух лагерей в общей борьбе против диктатуры пролетариата, против соввласти.
В 1934 году я около полугода находился в научной командировке в Москве и возвратился в Киев лишь в последних числах названного года. В период моего отсутствия в киевском подполье произошли значительные изменения, и ряд лиц, известных мне своей активной контрреволюционном работой, были изъяты, осуждены, или заблаговременно сами скрылись с местных горизонтов.
Среди остатков царила деморализация и намечались лишь отдельные слабые попытки возобновления борьбы, но и в этом отсутствовала система и линия.
Таков был общий смысл информации, которую я получил от представителей националистического лагеря – ГЛУХЕНКО и ЗОЛОТАРЕВА, встретившись с ними после своего возвращения из Москвы.
ГЛУХЕНКО, посетив меня на квартире, говорил о своем стремлении сбежать куда-нибудь подальше от Украины, не видя перспектив в будущей борьбе. Гораздо более активен был ЗОЛОТАРЕВ, с которым у меня состоялось свидание у него в служебном кабинете в НКО. ЗОЛОТАРЕВ был чрезвычайно обрадован моим возвращением в Киев и, узнав от меня, что в период моего пребывания в Москве мне удалось восстановиться в партии, приветствовал это как правильный тактический шаг, открывающий нам перспективы к борьбе.
Тогда же, в начале 1935 года у меня состоялась встреча с МУХИНЫМ, представляющим троцкистское подполье. МУХИН был у меня дома и информировал меня об общем состоянии троцкистского лагеря, которое, по его словам, немногим отличалось от националистического подполья, но сохранило значительно больше активности. Особенно восторженно он отзывался о БИЛЯРЧИКЕ как человеке, способном к активной борьбе.
Встречи мои с ЗОЛОТАРЕВЫМ, ГЛУХЕНКО и МУХИНЫМ, особенно с двумя последними, приобрели характер системы, и через них довольно быстро установилась связь и с остальным подпольем – с одной стороны, через ГЛУХЕНКО – с националистическими, с другой стороны, через МУХИНА – с троцкистскими его элементами.
В этом постоянном общении и вырабатывалась постепенно тактика единого фронта. Мне сейчас трудно сказать, кому, собственно, из нас троих принадлежала мысль объединения, т.е. кто ее первый высказал вслух, важно то, что все мы с этой установкой были согласны и с момента наших первых встреч активно проводили ее в жизнь. Признаю, что общее руководство организацией осуществлял я, увязывавший оба ее звена. Равное мне место в организации занимал БИЛЯРЧИК; что касается прочих: ГЛУХЕНКО, МУХИНА, ЗОЛОТАРЕВА, КОКОШКО и ШАБЛИОВСКОГО, – то они представляли собой основной актив организации, на который мы непосредственно опирались и через который действовали.
Связь с остальными участниками, я имею в виду САМОЙЛОВИЧА, ЗВАДУ, РОЗЕНА, ГОРЕНШТЕЙНА, ФЕСЮРУ, и осуществлялась черев этот актив: МУХИН был связан с САМОЙЛОВИЧЕМ, КОКОШКО – с ГОРЕНШТЕЙНОМ и РОЗЕНОМ, ГЛУХЕНКО – с ФЕСЮРОЙ и ШАБЛИОВСКИЙ – с ЗВАДОЙ.
Это не исключало и нашей непосредственной связи с рядовым составом. Так, например, лично я встречался уже в период 1935 года с САМОЙЛОВИЧЕМ и ЗВАДОЙ. САМОЙЛОВИЧ неоднократно заходил ко мне домой, и мы с ним вели беседы, касающиеся деятельности организации. В последний раз он был у меня на квартире в сентябре текущего года. Со ЗВАДОЙ, насколько мне помнится, я виделся в июне или июле текущего года. Встреча эта состоялась на Лютеранской ул. (между Левашевской и Банковой) и была случайной, но ЗВАДУ я знаю лично с 1931-32 г. Он относится к остаткам старого националистического лагеря, в прошлом он активный укапист и в эту встречу подтвердил мне свое участие в новом контрреволюционном формировании.
В свою очередь, БИЛЯРЧИК по линии организации и, главным образом, по линии боевой организации был непосредственно связан с РОЗЕНОМ и ГОРЕНШТЕЙНОМ.
Такова была общая структура и система связи организации, т.е. всего троцкистско-националистического блока.
Боевая организация, о которой идет сейчас речь, является неотъемлемой частью этого блока. Блок в целом стоит на террористических позициях, но боевая его часть консолидирует в себе наиболее активные террористические ее элементы, ведущие непосредственную практическую работу по подготовке террора.
Мысль о создании такой, глубоко законспирированной внутри самого блока боевой организации принадлежит БИЛЯРЧИКУ.
Конкретный разговор по этому поводу состоялся у нас в последних числах августа текущего года во время встречи на партийном собрании партколлектива ресторанного треста. Собрание это происходило в вечернее время в одном из помещений треста по Прорезной № 17.
Разговор у нас начался в кулуарах собрания и был закончен уже на улице после собрания, когда мы прогуливались по Прорезной улице.
Идея создания боевой организации заключалась в том, что такая организация, представляя собой хорошо законспирированный замкнутый круг лиц, на случай провала в результате боевого выступления предохраняла от провала весь блок, как это имело место в практике ранее разгромленных массовых организаций.
Тут же БИЛЯРЧИК назвал мне ряд лиц, которые, по его мнению, должны были войти в эту боевую организацию. Это были ГЛУХЕНКО, ЗВАДА, РОЗЕН, ГОРЕНШТЕЙН и ФЕСЮРА. Свое суждение об этих лицах БИЛЯРЧИК высказал на основании личных с ними разговоров по этому поводу.
Согласившись с общей установкой о целесообразности создания боевой организации, я не высказал никаких возражений и по части ее состава, зная этих людей, особенно ГЛУХЕНКО и ЗВАДУ как людей, вполне подходящих к намеченной цели.
ВОПРОС: Каковы были планы деятельности боевой террористической организации?
ОТВЕТ: Террор как выражение крайней озлобленности, как крайняя мера борьбы имел своей целью нанести удар основной верхушке политического руководства Украины, руководства, которое возглавляло поход украинских большевиков против нас – остатков троцкистского и националистического подполья.
По планам боевой организации, этот удар в первую очередь должен был быть направлен против т.т. П.П. ПОСТЫШЕВА, С.В. КОССИОРА и В.А. БАЛИЦКОГО.
Обсуждение этого плана у меня с БИЛЯРЧИКОМ состоялось незадолго до моего ареста во время одной из очередных встреч в сентябре текущего года. Встретившись, как всегда, на партийном собрании (такая система встреч не вызывала никаких подозрений), мы после собрания направлялись вместе по направлению к Дому Красной армии.
Дойдя вверх по Александровской ул<ице> до Мариинского сквера, мы долго прогуливались против дома, где живет П.П. ПОСТЫШЕВ. Помню, я даже заметил, что дежурный милиционер обратил на нас внимание и предложил БИЛЯРЧИКУ уйти подальше, чтобы не привлекать ненужного внимания.
Обсуждаемый нами план действий боевой организации состоял в том, чтобы организовать покушение на указанных лиц в предоктябрьские дни. Как основные исполнители выделялись ГЛУХЕНКО и ЗВАДА; остальные участники боевой организации включались в действие по мере необходимости. Покушение должно было состояться на ушице вблизи здания ЦК во время проезда на машине в ЦК или из ЦК намеченного лица.
БИЛЯРЧИК информировал меня о том, что кое-какие предварительные мероприятия уже проведены. Так, например, участниками боевой организации начато наблюдение за правительственными машинами, изучается их маршрут, определяется время приезда в ЦК, намеченных к террору лиц. В этом отношении как хороший наблюдательный пункт использовывается квартира БИЛЯРЧИКА, находящаяся по одной улице с ЦК.
ВОПРОС: Каким оружием должна была пользоваться боевая организация при совершении теракта?
ОТВЕТ: Этот вопрос не представлял никакой сложности и не требовал отдельного обсуждения, т.к. все участники боевой организации – бывшие или действительные члены партии, имеющие в большинстве оружие, которое и могло быть в любой момент использовано.
Показания записаны верно, мной прочитаны.
ДОПРОСИЛ:
ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ СПО (ГРУШЕВСКИЙ)
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 248, Л. 32-39.
[1] Здесь и далее в тексте ошибочно – “Фисюра”.
