Письмо Э.Н. Адунской Н.И. Ежову

 

Секретно.

В ЦК ВКП(б) – тов. ЕЖОВУ

Э.Н. Адунской, б<ывшего> чл<ена> компартии Германии с 1926 г., б<ывшего> кандидата ВКП(б) с 1930 г.

ЗАЯВЛЕНИЕ

 

В “Правде” от 12.9. опубликована статья т. А. Васнецова “Реставраторы капитализма и их защитники”.

Предложение в этой статье: “Не зря агенты фашистского Гестапо снабжали троцкистско-зиновьевских выродков паспортами, оружием, оказывали всевозможные услуги,” –   заставило меня обратиться к Вам с этим письмом.

Дальнейшее молчание я считаю позорною трусостью.

Не этому меня учила в течение 10 лет коммунистическая партия, не этому я учусь непрестанно у тов. Сталина, у тов. Димитрова и др<угих> великих вождей коммунизма.

Я жена Констандта, привлеченного по делу террористического троцкистско-зиновьевского центра.

Согласно показаниям расстрелянного негодяя Натана Лурье (Правда, 22.6.36 г.) Констандт являлся соучастником его гнусных чудовищных преступлений – покушение на жизнь тов. Ворошилова.

Я же беру на себя смелость заявить ЦК ВКП(б), высшему для меня органу, что это – гнусная клевета и ложь, которой Лурье преследовал, по-видимому, двоякую цель:

1. Клеветой на К., уже скомпрометированного [1] мною перед органами НКВД моим заявлением в апреле 1935 г. (тов. Шкирятову я об этом писала в июле 1936 г.), он пытался, по-видимому, отвлечь внимание органов НКВД от его действительных соучастников, троцкистов, которых ему еще надо было скрыть.

2. Рассчитаться с К. и со мною, которых он при жизни ненавидел и презирал, хотя бы за то, что на примере того же Эрика Констандта разбивала<сь> его гнусная клевета на социалистическое строительство в нашей стране, его звериная злоба и ненависть к социализму.

Лурье (б<ывший> муж моей родной сестры Нехи) хорошо знал всю семью Констандтов с 1926 г.

Он хорошо был осведомлен о том, что в то время, как Констандт, простой рабочий, освободившись тотчас же по приезде в СССР от своих оппозиционных настроений, в плену котор<ых> он был, находясь в рядах КПГ, став на правильный путь генеральной линии партии, выпрямился, политически вырос, буквально стал человеком, за счет государства получил высшее образование, осознал себя хозяином своей новой, великой родины, в это же время родные братья К., Карл и Курт, подобно миллионам рабочих в фашистской Германии обречены на ужасы голода, безработицы и полного вырождения. Свою ненависть и звериную злобу к нам, которую он показал в свой последний предсмертный час, он при жизни от нас, как это достойно двурушника, тщательно скрывал и прятал под маской доброжелателя в друга. Но она у него то и дело прорывалась, находя выражение либо в насмешках над К., над его энтузиазмом, с котор<ым> он работал и учился, в высокомерных, презрительных высказываниях по моему адресу, что я “больше папа, чем сам папа” и т.п. 

Надуманным и клеветническим является его заявление о якобы у нас хранящемся браунинге до марта 1936 г.

Я знаю, о каком он говорил браунинге. В 1930-31 г.г. ответственный секретарь МКПиД [2] революционных строителей тов. Егоров, с которым я вместе работала, попросил меня взять к себе домой на некоторое время лично ему принадлежащий браунинг, т.к. он опасался того, что им может злоупотребить мать его жены, заболевшая нервной болезнью.

Так он мне, по крайней мере, говорил. Я принесла браунинг домой, даже не испросив на это разрешения К. К., однако, стал хвастаться перед своими знакомыми, что это его собственный браунинг. Я его неоднократно уличала в неправде, однако, это на него не действовало, пока несколько месяцев спустя не явился настоящий владелец браунинга и не лишил К. возможности выдавать за свою собственность то, что ему не принадлежало.

К. и Лурье, по-видимому, рассказал о том, что у него есть либо был браунинг, что последний и использовал для своей гнусной и подлой клеветы.         

В настоящее время чл<ен> ВКП(б) Василий Морозов (ф<абрика>ка Гознак), проживающий в нашем доме, распространяет среди жильцов дома провокационные слухи о том, что при обыске в нашей квартире были обнаружены склады оружия и взрывчатых веществ и что я якобы тоже арестована

Из материалов процесса я по “Правде” также узнала о том, что Франц Вайц разоблачен как агент Гестапо (Гитлера), по заданию которого К. якобы совершал террористические акты.

Считаю своим долгом гражданки СССР и б<ывшего> канд<идата> ВКП(б) сделать следующее заявление, невзирая на то, что оно может иметь для меня очень тяжелые последствия.

Если Вайц действительно приехал в СССР по заданию Гитлера для совершения террористических актов, и это доказано какими-либо другими данными кроме провокационных заявлений Лурье, то я пользовалась услугами агента фашистского Гестапо и наравне с Констандтом должна за это нести ответственность.

Как известно, Вайц работал в качестве архитектора у Иофана, где работал и К.

Иофаном была Вайцу предоставлена квартира в нашем доме, в близком соседстве с нашей квартирой.

Вскоре после въезда в наш дом стала хозяйничать в нашем доме, в моей семье жена Вайца, Бетти Вайц, явный, неприкрытый враг СССР и фашистка.

И за это я полностью несу ответственность.         .

Наших детей 4 л<ет> и 1 г<ода> [3] я, их мать, тогда канд<идат> ВКП(б), активная общественница Электрозавода, оставляла дома фактически без присмотра. Дети завшивели, обносились, стали болеть.

Мои попытки поместить детей в детские учреждения завода успеха не имели. Отец детей стал требовать от меня либо ухода с завода и перехода на другую работу (завод отдален в двух часах езды от дома), либо совершенно работу бросить. На этой почве у нас начались конфликты и ссора. Я не вняла его справедливым требованиям, тогда он обратился за помощью к жене Вайца.

Она стала завсегдатаем в нашем доме, ухаживала за детьми, обмывала и развлекала их.

При обыске у нас найдены не склады оружия, а открытки Вайца к его жене, она ими развлекала детей, они так у них и остались.

Как советской матери мне сейчас позорно и стыдно признаваться в таких делах, но я уже понесла достаточное наказание, даже слишком сильное, не по степени преступления.

От Вайца я лично никогда выпадов по отношению к СССР не слышала, наоборот, он отзывался о руководителях нашего правительства очень положительно, его увлекала перспектива больших и интересных архитектурных работ.

С полным сознанием ответственности за свои слова я заявляю, что Вайц не хотел уезжать из СССР в фашистскую Германию, он завидовал К., называя его при мне счастливым человеком, он уехал лишь под нажимом своей жены, которая с захватом Гитлером власти окончательно обнаглела.

Когда К. узнал о том, что Вайц намерен вернуться в фашистскую Германию, он тотчас уже, задолго до фактического отъезда Вайца, порвал с последним связь и обоих выгнал из нашего дома

Могу ли я сейчас, имею ли право скрыть сейчас эти факты от нашей партии (прокуратура мне не поверит, призванная искать одно лишь отрицательное, не доверяя обвиняемым и близким людям).

Скрыть эти факты только потому, что К. подлежит сейчас военному суду за измену родины за связь с Вайцем как с агентом ГЕСТАПО по принципу – лишь бы меня не трогали.

Честно ли это, по-советски ли? Этого ли требуют от меня партия и правительство?      

Факт отъезда Вайца из СССР сразу после прихода Гитлера к власти заставляет меня думать, что Вайц тогда специальных заданий от Гитлера не имел.

Ведь трудно предположить, что Гитлер и его ГЕСТАПО потеряли интерес к СССР, к подрывной работе против него после того, как Гитлер пришел к власти.

Ведь если Вайц приехал сюда как агент Гитлера, то он со своим заданием хорошо справился – завоевал доверие наших организаций, совершенно не был в подозрении, получил деньги от правительства на поездку в Германию в отпуск, получил от организаций квартиру, мебель и т.п. Стал бы Гитлер отзывать такого агента обратно в Германию после захвата фашистами власти? Он бы заставил тогда Вайца еще прочнее у нас обосноваться, как это ни противоречило желаниям и стремлениям его жены вернуться в фашистскую Германию, скорее можно предположить другое: мерзавец Лурье, узнав о том, что Вайцы в какой-то степени связаны с Гитлером, возможно, сам, как верный холоп Троцкого и троцкистского выродка Моисея Лурье, по своей личной инициативе стал в Вайцах искать соучастников своих гнусных преступлений. Я сейчас вспоминаю случай, что Н. Лурье встречался с Вайцами помимо Констандта, что, помню, уже тогда мне показалось очень странным.

Я – не малолетний ребенок, и политически я достаточно грамотный, чтобы понимать, что значит делать сейчас подобные заявления, когда преступления К. уже преданы огласке, когда фашистская печать изливает потоки гнусной клеветы и грязи на СССР, силясь доказать пристрастность нашего суда.

Но я считаю, как меня и учила коммунистическая партия десять лет, что я не имею права что-либо от партии скрыть.

А вое эти факты при надлежащем к ним внимании помогут распутать до конца кровавый клубок чудовищных преступлений и неслыханных провокаций, на которые шли расстрелянные негодяя в своей ненависти к честным людям; распутать клубок, в котором оказался запутанным и К. таким роковым и нелепейшим образом.

Я знаю К. в течение десяти лет. Знаю и изучила его лучше, чем кто-либо, и беру на себя смелость вторично заявить, что К. безусловно пал жертвой особенно отвратительной и особенно опасной в данном случае разновидности бюрократизма – лжебдительности, опасной потому, что речь идет об измене родине, о контрреволюции, где понятна и необходима сугубая осторожность нашей прокуратуры, нашего суда.

Характерно то, что следователь К. тов. Хорошилкин до показаний Лурье не считал Констандта участником гнусных преступлений шайки расстрелянных негодяев. 

27 июля он мне официально от имени НКВД по личной инициативе заявил, что у Констандта ничего серьезного нет, и чтобы в случае затруднений на работе (я работала на Гознаке), чтобы тотчас же обратился к нему [4]. Либо он поверил в искренность и правдивость показаний Лурье, либо он не считает возможным сейчас ставить вопрос так, как он его ставил 27 июля. Секретарь парткома нашей ф<абри>ки тов. Рабинович, информированный об аресте мужа, вызвав меня в партком 20 августа впервые после моего исключения из канд<идатов> ВКП(б), спросил, почему я не подаю апелляций о моем восстановлении в партии, советовал обязательно подать апелляцию, обещал помощь парткома.

23-го авг<уста> тот же тов. Рабинович (22 авг<уста> опубликованы показ<ания> Лурье) обвинил меня в двурушничестве и обмане партии, т.к. я, мол, не могла не знать о контрреволюционных делах своего мужа. Более того, я должна сознаться, что, прочтя в “Правде” показания Лурье, я сразу также поверила, что он говорил правду, и я стала считать К. преступником я негодяем.

Но сопоставляя десятки жизненных фактов, вспомнив многочисленные случаи взаимоотношений К. с Лурье, с Вайцем, я стала приходить к выводу, что если К. привлекается к ответственности за связь с Вайцем, то я отвечаю не меньше его, т.к. тех чудовищных преступлений, в которых он обвиняется, он не совершал.

 

Эсфирь Адунская.

 

14.9.36 г.        

 

Если возникает вопрос о моем аресте, прошу перед прокуратурой поддержать мою следующую просьбу:

не забирать меня из дома, таким образом расставаться с детьми мне будет очень тяжело. 

По первому вызову следственных органов я сама немедленно явлюсь.

Заботу о детях прошу общественность взять на себя.

С нами вместе живет мой родной брат, мистер Адамс с женой и с сыном [5]. Я была инициатором его приезда в СССР из Америки, где ему угрожал ужас безработицы.

Настойчиво я добивалась разрешения для него на въезд в пределы СССР как близкому и нужному СССР человеку.

Он, правда, неплохой производственник, ударник, пытался даже уже быть принятым в ряды сочувствующих, но, как оказалось, в быту дома, во взаимоотношениях с нами с Констандтом, со мной с нашими детьми, – к его и моей матери в нем еще очень живуч волчий закон капитализма: “перед сильным пресмыкайся, слабого бей”. Такому человеку я доверить воспитание своих детей не могу.

 

Эсфирь Адунская.

 

14.9.36 г.        

 

 

РГАСПИ. Ф. 671, Оп. 1, Д. 257, Л. 1-7.


[1] Так в тексте. По-видимому, следует читать – “скомпрометированной”.

[2] Международный комитет (интерком) пропаганды и действия.

[3] Искра и Рудик Константы.

[4] В протоколе допроса Э.К. Константа от 21 июля 1936 г. следователи УНКВД по МО Радзивиловский, Арнольдов и Хорошилкин зафиксировали признание Константа в соучастии в “троцкистской террористической группе, ставившей своей задачей совершение террористических актов над руководителями ВКП(б) и в первую очередь над Сталиным”. Здесь же Э. Констант показывает, что со слов Ф. Вайца (который якобы и завербовал его в “террористическую группу”) ему известно, что Вайц “являлся членом национал-социалистической партии Германии и прибыл в СССР со специальными директивами организовать в Москве террористические покушения над руководителями ВКП(б) и советского правительства”. Констант добавляет, что “в начале апреля 1932 г. Франц Вайц дал мне “Парабеллум” с боевыми патронами и Липшицу [второй член “террористической группы”] дал “Браунинг” с достаточным запасом патронов”.

[5] Вероятно, это Джозеф Адамс (американские Адунские изменили свою фамилию на американский манер). На сайте geni.com имеется групповая фотография, на которой в числе прочих запечатлен Джозеф, с подписью “Кисловодск 1935”. По данным того же сайта, жену Джозефа (Иосифа) звали Соня Адамс (в девичестве Виленская), а сына – Роберт Шепард Адамс.