СТЕНОГРАММА

СУДЕБНОГО ВЕЧЕРНЕГО ЗАСЕДАНИЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ

ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

19 августа 1936 года.

 

КОМЕНДАНТ: Суд идет, прошу встать!

УЛЬРИХ: Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Подсудимый Дрейцер!

ТЕР-ВАГАНЯН: Простите, у меня есть вопрос к Евдокимову. 

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

ТЕР-ВАГАНЯН: ЕВДОКИМОВ в своем показании на суде (так же записано и в обвинительном заключении) сказал, что на совещании в 1934 году, на котором обсуждался вопрос об убийстве КИРОВА, также присутствовал и я. Я утверждаю, что это неверно и прошу суд разрешить мне задать несколько вопросов присутствовавшим в то время на том совещании. В 1934 году с ЕВДОКИМОВЫМ я встречался всего 1 раз в марте месяце.

УЛЬРИХ: Вы просили, меня, чтобы я разрешил вам задать вопрос Евдокимову, Вы его задали ему или нет?

ТЕР-ВАГАНЯН: Я на совещании, о котором идет речь, не присутствовал и никаких сведений о нем не имел, это я могу доказать. 

УЛЬРИХ: Вы просили слово – задать вопрос Евдокимову, а сами даете объяснения.

ТЕР-ВАГАНЯН: У меня есть возражения по поводу показаний Евдокимова, и вы мне сказали, что во время его допроса я могу это выяснить. Я еще раз повторяю, что на совещании, о котором говорит Евдокимов, я не присутствовал.

УЛЬРИХ: Подсудимый Евдокимов, вы подтверждаете свое показание о том, что вы видели Тер-Ваганяна на совещании?

ЕВДОКИМОВ: Да.

УЛЬРИХ: Где это было?

ЕВДОКИМОВ: На квартире Каменева.

УЛЬРИХ: На даче иди в городе?

ЕВДОКИМОВ: В городе.

ТЕР-ВАГАНЯН: Тогда я попрошу суд допросить ряд людей, которые присутствовали на этом совещании. Я заявляю, что с Каменевым я встречался всего два раза в издательстве «Академия», после этого никогда ни разу нигде с Каменевым в 1934 году я не встречался. Прошу об этом опросить Каменева.

УЛЬРИХ: Обвиняемый Каменев, ответьте на вопрос.

КАМЕНЕВ: Да, мы встречались в издательстве «Академия», но Тер-Ваганян также был у меня на совещании.

ВЫШИНСКИЙ: Тер-Ваганян, по показаниям Каменева, вы были у него на квартире и принимали участие в совещании, где также был и Евдокимов, об этом говорит в своих показаниях Евдокимов. Обвиняемый Евдокимов, вы это подтверждаете?

ЕВДОКИМОВ: Да. 

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый Каменев, то, о чем говорил Евдокимов, а также о том, что на совещании у вас присутствовал Тер-Ваганян, – вы подтверждаете?

КАМЕНЕВ: Да.

ТЕР-ВАГАНЯН: В 1934 году я с МРАЧКОВСКИМ ни разу не встречался нигде.

УЛЬРИХ: Обвиняемый Тер-Ваганян, вы взяли слово, чтобы задать ряд вопросов, а сами даете объяснения, поэтому прошу вас говорить об этом, когда Вас будут допрашивать, а это будет, по-видимому, завтра.

ТЕР-ВАГАНЯН: С Мрачковским в течение 1934 года я ни разу не встречался – может ли он это подтвердить?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Евдокимов, Мрачковский был на совещании, о котором идет речь?

ЕВДОКИМОВ: Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Значит, вопрос излишен, и я его отвожу.

ТЕР-ВАГАНЯН: Я задам вопрос Зиновьеву. Может ли Зиновьев подтвердить, что я с ним в 1934 году встречался только один раз, и то в редакции «Большевика»?

ЗИНОВЬЕВ: В редакции «Большевика» встречался со мною, я могу подтвердить. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: А в других местах встречался?

ЗИНОВЬЕВ: Не помню.

ТЕР-ВАГАНЯН: Еще один вопрос: я с Бакаевым первый раз в жизни встречаюсь здесь, кроме тех съездов, где я встречался. Я прошу подтвердить Бакаева, встречал ли он меня на совещании хотя бы в 1934 году.

БАКАЕВ: Я сам не был на этом совещании и ничего поэтому подтвердить не могу [1].

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Садитесь. Вас еще будут допрашивать. Больше ни у кого нет вопросов к Евдокимову?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Дрейцер, вы подтверждаете все показания, которые давали в июле этого года?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Скажите о ваших отношениях в подпольной работе со Смирновым.

ДРЕЙЦЕР: Очевидно, в хронологическом порядке связь со Смирновым.

ВЫШИНСКИЙ: Мне только нужно знать, знали ли вы Смирнова по подпольной работе, знали ли вы факты возможно более точные и конкретные.

ДРЕЙЦЕР: Я прошу разрешения у суда сделать небольшое замечание, которое поможет моим показаниям, небольшое вводное замечание.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Замечание декларационное или информационное?

ДРЕЙЦЕР: Прежде, чем говорить о связи, мне хотелось бы остановиться по вопросу о некоторой стыдливости в показаниях обвиняемых. Я должен сказать, что как первый из активных троцкистов, чрезвычайно активных руководителей террористический группы ни в коем случае не потерпел, если бы знал о «персимфансе», как хотят изобразить, в нашей контрреволюционной организации. Это была контрреволюционная организация централизованная, с подобранными людьми, которые друг другу доверяли, объединенные общей целью, а здесь пытаются изобразить некоторые, как будто знали и не знали, делали и не делали. Я хочу сделать указание, что такого положения за весь период моей троцкистской активной деятельности в нашей контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации не было. Поэтому стыдливость, как будто говорил и не говорил, знал и не знал, – неверно. В особенности это касается Ивана Никитича Смирнова. И я, и другие организаторы этой группы ни в коем случае не потерпели бы неясности. Никого из нас не надо было агитировать, потому что подбор был уже в последующей организации зиновьевский, что агитировать не нужно было. Это были отъявленные зиновьевцы. В этих условиях мы не потерпели бы никакой неясности.

Здесь СМИРНОВ пытается изобразить положение, что как будто бы он был и входил не только в троцкистский центр, но и в единый блок зиновьевцев, организованный на базе террористической; он говорит, что он знал об этом. Как же можно допустить в последующем, что он, с одной стороны, не признавал террора, а с другой стороны – он сам входил в этот центр, и мало того, что сам…

ВЫШИНСКИЙ: Это ваши умозаключения, а мне нужны факты. Я вас пригласил дать ответы на мои вопросы. Будьте любезны, обвиняемый ДРЕЙЦЕР, не обвиняйте своих соучастников процесса, а дайте мне объяснения по фактической стороне. Обвинять мы их сумеем самостоятельно, без вашей помощи. Какие у вас имеются факты, говорящие о том, что вы были связаны со СМИРНОВЫМ, и что СМИРНОВ был связан с практической террористической деятельностью?

ДРЕЙЦЕР: Я скажу, вот поэтому я и просил у суда разрешения сделать это введение…

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, когда вы стали троцкистом, когда и с кем вы были связаны из троцкистов, какая была ваша роль в троцкистском подполье, как и с кем вы разрабатывали террористические планы, как и под чьим руководством вы собирались эти планы проводить в жизнь?

ДРЕЙЦЕР: Я как раз и перехожу к этой части. В троцкистской организации в качестве активного троцкиста я состою с 1927 г.

ВЫШИНСКИЙ: Состоите все время и не порывали?

ДРЕЙЦЕР: Состою все время, только в отдельные моменты бывало ослабление деятельности организации, как, например, в 1930 г., потом был новый подъем моей троцкистской работы. Основную связь, указания в своей работе я получал через МРАЧКОВСКОГО; в последующем тоже, начиная с 1930 г., я поддерживал связь с МРАЧКОВСКИМ и с И.Н. СМИРНОВЫМ.

ВЫШИНСКИЙ: В качестве кого выступал перед вами СМИРНОВ?

ДРЕЙЦЕР: В качестве троцкиста, который с двурушнической целью, как и мы все, отошел в 1929 г.

ВЫШИНСКИЙ: Кто из вас руководил: вы СМИРНОВЫМ или СМИРНОВ вами? 

ДРЕЙЦЕР: СМИРНОВ руководил.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, ваши отношения со СМИРНОВЫМ до ареста строились на почве руководства вашей деятельностью в течение с 1930 г. и до…?

ДРЕЙЦЕР: И до ареста.

ВЫШИНСКИЙ: В чем выражалась тогда руководящая роль СМИРНОВА в вашей троцкистской деятельности?

ДРЕЙЦЕР: Первое: незадолго до моей поездки по служебным делам в Германию…

ВЫШИНСКИЙ: Когда это было?

ДРЕЙЦЕР: Это было в сентябре-октябре 1931 г.

ВЫШИНСКИЙ: Куда вы ездили, в какой город?

ДРЕЙЦЕР: В Берлин. Я получил задание от СМИРНОВА связаться с СЕДОВЫМ.

ВЫШИНСКИЙ: Для каких целей?

ДРЕЙЦЕР: Для следующих целей: не говоря о том, что я должен был информировать о составе троцкистского центра, который к тому времени уже существовал, о нашей деятельности по консолидации троцкистских кадров, основная цель моего разговора с СЕДОВЫМ заключалась в том, чтобы получить от ТРОЦКОГО ответ, вернее узнать отношение ТРОЦКОГО к вопросу о блоке с зиновьевцами.

ВЫШИНСКИЙ: Через кого вы должны были связаться с СЕДОВЫМ?

ДРЕЙЦЕР: И.Н. СМИРНОВ указал мне пути, как связаться с СЕДОВЫМ в Берлине. Он мне сообщил, чтобы я связался с ГРИЛЕВИЧЕМ. 

ВЫШИНСКИЙ: Кто такой ГРИЛЕВИЧ?

ДРЕЙЦЕР: Он работал в Берлине в издательстве.

ВЫШИНСКИЙ: В каком издательстве?

ДРЕЙЦЕР: В издательстве, которое выпускало троцкистские издания за границей.

ВЫШИНСКИЙ: Название издательства?

ДРЕЙЦЕР: Название я не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Я вам напомню – может быть вы скажете – это издательство или нет: «Бюллетень оппозиции».

ДРЕЙЦЕР: Да, в том числе «Бюллетень оппозиции». 

ВЫШИНСКИЙ: «Бюллетень оппозиции» – это что за орган? 

ДРЕЙЦЕР: «Бюллетень оппозиции» – это орган Троцкого за границей. По приезде в Берлин я купил очередной номер бюллетеня. Помню, как сейчас, это был за июль-август номер. Там был адрес и номер телефона издательства. Я позвонил туда, связался с Грилевичем и условился о встрече. Отправился в издательство и там повидался с Грилевичем. Еще перед отъездом Иван Никитович Смирнов мне сообщил пароль, по которому Грилевич должен был меня принять и проверить. Этот пароль заключался в том, что я такой-то, назвать себя и сказать, что я имею хорошие вести с родины. Меня Грилевич спросил тогда, чего я желаю. Я сказал, что я хочу видеть Седова. При мне он позвонил по телефону Седову, и тот мне назначил свидание в тот же день в кафе на Лейпцигерштрассе.

ВЫШИНСКИЙ: Состоялось?

ДРЕЙЦЕР: Состоялось.

ВЫШИНСКИЙ: О чем была речь?

ДРЕЙЦЕР: В тот же день я его информировал обо всем, о составе центра, и поставил основной вопрос о блоке с Зиновьевым. По первому вопросу он одобрил.

ВЫШИНСКИЙ: По какому первому?

ДРЕЙЦЕР: В информационной части, о характере деятельности троцкистско-зиновьевской оппозиции, о консолидации кадров, т.к. в то время это был важный вопрос, потому что нужно было восстановить организацию троцкистов. А по второму вопросу он сообщил, что должен запросить мнение Троцкого. В этом же разговоре он мне сообщил и о Троцком, что он находится в Турции, что друзья предполагают организовать ему поездку в Германию под видом лекций. Одновременно сообщил, что издательство из Парижа переводится в Берлин, что он сам тоже остался в Берлине, поступил в техническую школу, в политехникум, кажется. Говорил еще относительно того, как поддерживается связь с троцкистской организацией в СССР. Вскользь упомянул об использовании некоторых иностранных делегаций, которые едут в СССР, и т.д. Вот к чему свелось это свидание в первый раз. Я ему сообщил свой адрес, и примерно через две недели мы с ним встретились опять в одном из кафе. Но он со мной тогда разговаривать не смог, извинился передо мной, что он спешил, и назначил мне свидание на завтра…

ВЫШИНСКИЙ: Дальше.

ДРЕЙЦЕР: Перед самым отъездом состоялось у меня последнее свидание с Седовым, на котором он мне сообщил, что по вопросу относительно блока Троцкий сейчас ответа не дает, что он должен этот вопрос обдумать и что в ближайшее время по этому вопросу сообщат. Вот в чем основном заключалось мое свидание с Седовым – постановка вопроса о блоке. По приезде в СССР я обо всем этом информировал Ивана Никитича Смирнова. Это было уже в конце 1931 года. Следующее мое свидание с Иваном Никитичем Смирновым состоялось в 1932 году. Это было осенью. На этом свидании он сообщил относительно того, что вопрос о блоке разрешен, что он уже состоялся и что он состоялся на базе террористических установок Троцкого.

ВЫШИНСКИЙ: Кто сказал?

ДРЕЙЦЕР: Иван Никитич Смирнов.

ВЫШИНСКИЙ: Когда?

ДРЕЙЦЕР: Осенью 1932 года. Он сказал, что блок состоялся на этой базе.

ВЫШИНСКИЙ: А вы до этого не знали этого?

ДРЕЙЦЕР: Этот вопрос тогда был поставлен как актуальный вопрос. Еще в 1931 году был разговор со мной, Смирнов не скрывал того, что период консолидации кадров троцкистов кончился и что сейчас наступает период новых методов борьбы с партией.

ВЫШИНСКИЙ: Еще в 1931 году?

ДРЕЙЦЕР: Да, в 1931 году Смирнов сказал, что методы нашей дальнейшей борьбы будут значительно острее, чем до сих пор. Такую постановку вопроса Иван Никитич Смирнов ставил в 1931 году, не ставя конкретной задачи.

ВЫШИНСКИЙ: Какие же это острые методы борьбы?

ДРЕЙЦЕР: Ясно, террористическая деятельность. Это он ставил как дальнейшую очередную задачу.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, в 1931 году Смирнов говорил, что перед троцкистами стоит задача террористической борьбы?

ДРЕЙЦЕР: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Это он говорил как о факте, без выявления своего мнения, или это была его мысль? Это была формулировка задачи, к которой нужно перейти?

ДРЕЙЦЕР:  Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Когда Смирнов говорит, что он отрицательно относился к террору, то что это такое?

ДРЕЙЦЕР: Это ложь.

ВЫШИНСКИЙ: Смирнов, вы слышали показания Дрейцера? Он утверждает, что еще в 1931 году вы ставили как актуальный вопрос перехода к террору.

СМИРНОВ: Этой задачи я перед ним не ставил.

ВЫШИНСКИЙ: Где Смирнов это говорил?

ДРЕЙЦЕР: На квартире у Ивана Никитича Смирнова.

ВЫШИНСКИЙ: Вы бывали на квартире у Смирнова?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Смирнов, Дрейцер бывал у вас на квартире?

СМИРНОВ: Он приходил ко мне как революционер поговорить. 

ВЫШИНСКИЙ: Как троцкист. О чем вы разговаривали?

СМИРНОВ: Об общем положении.

ВЫШИНСКИЙ: Где?

СМИРНОВ: У нас в стране.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сказали, что блок организовался на основе террора, в какое время образовался блок?

СМИРНОВ: В октябре-ноябре 1931 года.

ВЫШИНСКИЙ: В это время были эти разговоры?

ДРЕЙЦЕР: В это время.

ВЫШИНСКИЙ: Смирнов, Дрейцер указывает, что в 1931 году был образован блок. В Берлине вы были в котором году? В 1931-м году?

СМИРНОВ: В 1931 году.

ВЫШИНСКИЙ: Вы с Седовым говорили? В 1931 году разговор о терроре у вас был?

СМИРНОВ: Был разговор, но я к нему отнеся отрицательно.

ВЫШИНСКИЙ: Подождите, подождите, в 1931 году разговор о терроре был?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А сейчас вы только что заявляли, что в 1931 году о терроре не разговаривали.

СМИРНОВ: Я с Дрейцером по этому поводу не говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, говорили с другими? А вот Дрейцер утверждает <…>во [2] припомните, когда это было?

ДРЕЙЦЕР: Это было в 1931 году.

ВЫШИНСКИЙ: Припомните, по какому поводу Смирнов говорил с вами о терроре?

ДРЕЙЦЕР: Разговор был перед моей поездкой в Берлин.

ВЫШИНСКИЙ: Смирнов, вы давали поручение Дрейцеру насчет Берлина?

СМИРНОВ: Никаких поручении Дрейцеру я не давал. 

ВЫШИНСКИЙ: Дрейцер, напомните об этом?

ДРЕЙЦЕР: Это было тоже на квартире у Ивана Никитича. 

ВЫШИНСКИЙ: Более подробно, в какой форме?

ДРЕЙЦЕР: Я могу повторить. Иван Никитич давал мне поручение.

СМИРНОВ: Какое? 

ДРЕЙЦЕР: Связаться с Седовым.

СМИРНОВ: Зачем?

ДРЕЙЦЕР: Для того, чтобы поставить вопрос о блоке.

ВЫШИНСКИЙ: О том, чтобы связаться с Грилевичем, вы не говорили?

СМИРНОВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А Дрейцер говорил, что говорили.

СМИРНОВ: Разрешите мне привести показания одного третьего человека, показания против Дрейцера. Мрачковский Сергей Витальевич в своих показаниях от 7 июля [i] говорит: «В последние месяцы 1932 года Смирнов поставил вопрос о необходимости объединения с Каменевым и Зиновьевым и Ломинадзе-Шацкиным». Значит, в середине 1932 года. А Дрейцер утверждает, что в 1931 году он выехал вести переговори о блоке, на год раньше.

ВЫШИНСКИЙ: Это логично. 

СМИРНОВ: Никакой логики. 

ДРЕЙЦЕР: Ведь ответа я не привез. Надо было еще ждать ответа. 

СМИРНОВ: Я этого вопроса не мог ставить, поскольку он у нас не стоял.

ВЫШИНСКИЙ: А вот Дрейцер показывает, что этот вопрос у вас стоял. 

СМИРНОВ: Я привел не только свое мнение, но мнение Мрачковского, которому вы верите.

ВЫШИНСКИЙ: Мрачковский показывает, что в 1932 году вы этот вопрос поставили, вопрос об организации блока, а Дрейцер говорит, что в 1931 году ему было поручено выяснить у Троцкого точку зрения его на организацию блока.

ДРЕЙЦЕР: Да, в самом конце 1931 года.

СМИРНОВ: Дрейцер, вы когда выехали в Берлин в 1931 году – в сентябре или октябре?

ДРЕЙЦЕР: Да.

СМИРНОВ: Я вернулся из Берлина в августе 1931 года, т.е. за четыре недели до отъезда Дрейцера. Какой смысл мне было давать Дрейцеру такие поручения? Какой смысл, когда я сам был в Берлине и мог эти вопросы ставить.

ДРЕЙЦЕР: Как раз в связи с приездом Ивана Никитича возник ряд новых допросов, он так и объяснил мне, что моя поездка должна быть использована для постановки этих вопросов.

ВЫШИНСКИЙ: Вы утверждаете, что в 1931 году у вас со Смирновым были разговоры об организации блока?

ДРЕЙЦЕР: Да, я с этим и уехал в Берлин. 

ВЫШИНСКИЙ: К Смирнову у меня нет вопросов (обращается к Дрейцеру). Из Берлина вы вернулись опять в Москву?

ДРЕЙЦЕР: Да, это был конец 1931 года. 

ВЫШИНСКИЙ: Дальше, в чем выразилась ваша активность в участии в троцкистском подполье?

ДРЕЙЦЕР: После организации блока, как я уже говорил, Смирнов информировал меня о составе центра. Я не буду напоминать состав его участников, потому что об этом говорил Евдокимов и др<угие>. Главное – это база, на которой составился этот блок – террористическая база. Передо мной Смирнов тогда поставил вопрос, как очень актуальный вопрос, о подборе кадров для террористической деятельности. Он сказал, что я должен связаться с Мрачковским для повседневной своей практической деятельности. Через неделю я увиделся с Мрачковским и с ним говорил совершенно конкретно о людях, на каких можно рассчитывать в своей террористической деятельности. Мы с ним в то время наметили ряд лиц. Мрачковский мне сообщил, что у него имеется несколько надежных людей, в том числе ЮДИН, ЯЦЕК и другие. Порядок взаимоотношения был несколько иной. Мрачковского я считал для себя как руководителя. Я еще раз напоминаю о том, что в троцкистской организации я состоял добровольно, но несмотря на это никто из нашей организации отсебятины не порол. У нас была контрреволюционная группа, которая подчинялась руководству.

Во время свидания с Мрачковским мы с ним перечислили ряд лиц. Во время этого свидания мы с ним оценили КУЗЬМИЧЕВА и ШМИДТА, это были люди, которых мы знали по военной работе. 

МРАЧКОВСКИЙ руководил нашей деятельностью, а я информировал Мрачковского о настроениях Шмидта. В конце 1934 г. наметка о людях была готова. Кроме указанных лиц нами был намечен ЭСТЕРМАН. Этого человека знал не только я, но его знал и Мрачковский.

Таким образом, при свидании с Мрачковским, после разговора со Смирновым, в том 1932 году (по существу, в конце 1932 г.) была сделана наметка о людях – исполнителях. В мою группу намечались ЭСТЕРМАН, КУЗЬМИЧЕВ, ГАЕВСКИЙ И ШМИДТ. Вот что я могу сказать о 1932 годе.

МРАЧКОВСКИЙ в связи с своим отъездом поручил мне связаться с Рейнгольдом, сказав о том, что на это есть решение троцкистского центра, что я должен буду тогда войти в Московский центр блока.

Примерно месяца через 3, меня не было в Москве, или четыре, я встретился, как только оказалось возможном, с Рейнгольдом и Пикелем. На этой встрече Рейнгольд подтвердил то, что я знал без него от Смирнова – о состоявшемся блоке, но сообщил то, что по решению Всесоюзного троцкистского центра я введен в Московский центральный блок. Тут я должен напомнить Мрачковскому, что не так обстояло дело, что как будто кто-то приехал и невзначай сказал – Дрейцеру или кому-то другому, а была четкая организация центра. В ней была троцкистская группа. Я был членом этой группы, входили туда Грюнштейн [3] и Пикель не в качестве членов центра, а в качестве отдельных поручений, так что организация была довольно стройная. И в последующем я получил задание оттуда.

ВЫШИНСКИЙ: Какие задания вы получили оттуда?

ДРЕЙЦЕР: По террористической деятельности своей.

ВЫШИНСКИЙ: Конкретно?

ДРЕЙЦЕР: Организация террористической группы – я дальше вам скажу, какая группа была, это уже 1933 год. Таким образом уже в первой половине 1933 года я вел, по существу, практическую подготовку по выполнению террористического акта. Это не значит, что в 1933 году моя деятельность увенчалась успехом. В силу того, что мне пришлось уехать в Забайкалье, наступил некоторый перерыв. Я хочу сказать, что 6000 километров, которые меня отделали от Москвы, не мешали мне заниматься контрреволюционной деятельностью, и отсутствие диванов в совнаркомовской столовой не убедительны для разговоров о контрреволюционной троцкистской деятельности. Я находится в 6000 километрах от Москвы и тогда эту деятельность довольно энергично вел.

ВЫШИНСКИЙ: Расскажите об этой энергичной деятельности. 

ДРЕЙЦЕР: Речь шла, чтобы пус<ти>ть в ход эти действия. По приезде из Забайкалья в 1934 году, после свидания с Рейнгольдом, который осуществлял связь с центром и общесоюзную, и в Москве. Я хочу сказать несколько слов, что раз не все члены центра встречаются ежедневно вместе, значит, что не действуют вместе. Я в Московском центре встречался с Рейнгольдом или Пикелем, это не мешало мне быть информированным и участвовать во всей деятельности Московского центра, в частности, в его террористический деятельности.

Весной 1934 года я встречался с Мрачковским, который еще раз мне подтвердил о необходимости форсировать организацию террористической группы, говорил потом, что ТРОЦКИЙ повторяет эти директивы и торопит с их выполнением [4]. В этом же мае 1934 г. я уже сообщил МРАЧКОВСКОМУ относительно того, что я связался с ГАЕВСКИМ (к тому времени ГАЕВСКИЙ приехал, он из изолятора был освобожден) …

ВЫШИНСКИЙ: Какие конкретно у вас были террористические поручения?

ДРЕЙЦЕР: Я имел поручения: организовать убийство СТАЛИНА и ВОРОШИЛОВА.

ВЫШИНСКИЙ: Не больше и не меньше?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: От кого вы имели такое поручение?

ДРЕЙЦЕР: От центра блока.

ВЫШИНСКИЙ: Через кого?

ДРЕЙЦЕР: И через МРАЧКОВСКОГО, и через РЕЙНГОЛЬДА.

ВЫШИНСКИЙ: От имени кого?

ДРЕЙЦЕР: От троцкистского центра, от центра блока.

ВЫШИНСКИЙ: Кто же это именно?

ДРЕЙЦЕР: От зиновьевцев туда входили: ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ, БАКАЕВ, ЕВДОКИМОВ; от троцкистов – СМИРНОВ, МРАЧКОВСКИЙ, ТЕР-ВАГАНЯН.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вам это поручение было дано?

ДРЕЙЦЕР: Оформлено как таковое это поручение было весною 1933 г.

ВЫШИНСКИЙ: От имени центра?

ДРЕЙЦЕР: Да, от имени центра.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый РЕЙНГОЛЬД, вы слышали эти показания?

РЕЙНГОЛЬД: Да, слышал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы подтверждаете их?

РЕЙНГОЛЬД: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Подтверждаете, что дали поручения ДРЕЙЦЕРУ организовать подготовку убийства СТАЛИНА?

РЕЙНГОЛЬД: В том числи и я.

ВЫШИНСКИЙ: Вместе с кем?

РЕЙНГОЛЬД: Ему давал я, было поручение от МРАЧКОВСКОГО. В это же время он участвовал с БАКАЕВЫМ и ЕВДОКИМОВЫМ на совещании в квартире ШАРОВА по подготовке первого покушения на СТАЛИНА.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый МРАЧКОВСКИЙ, вы тоже подтверждаете это? 

МРАЧКОВСКИЙ: Нет. Я считаю, что он путает. Такую директиву я дал в 1932 г., осенью, так как меня в 1933 г. не было.

ВЫШИНСКИЙ: Какую директиву вы тогда дали?

МРАЧКОВСКИЙ: Я дал директиву о террористическом акте против СТАЛИНА и ВОРОШИЛОВА.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, можно считать установленным и показаниями РЕЙНГОЛЬДА, и показаниями МРАЧКОВСКОГО, что ДРЕЙЦЕРУ от имени троцкистско-зиновьевского центра было дано осенью 1932 г. и подтверждено весною 1933 г. поручение организовать два террористических акта: один – против тов. СТАЛИНА и другой – против тов. ВОРОШИЛОВА?

ДРЕЙЦЕР: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: И вы должны были осуществить оба этих террористических акта?

ДРЕЙЦЕР: Я должен был организовать, подобрать людей.

ВЫШИНСКИЙ: Почему МРАЧКОВСКИЙ и РЕЙНГОЛЬД должны были вам это поручать, а не должны были сами это сделать?

ДРЕЙЦЕР: Ведь не одна моя группа имела задание, а в том числе поручалось и мне,

ВЫШИНСКИЙ: А одновременно и РЕЙНГОЛЬД с какой-нибудь группой подготавливал террористический акт?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый РЕЙНГОЛЬД.

РЕЙНГОЛЬД: Независимо от ДРЕЙЦЕРА я подготавливал террористов, которые должны были организовать покушение на СТАЛИНА. 

ВЫШИНСКИЙ: А вы, обвиняемый МРАЧКОВСКИЙ?

МРАЧКОВСКИЙ: Я далек от мысли отрицать, что я – организатор террористических групп. Напрасно ДРЕЙЦЕР говорит о том, что я пытаюсь от этого дола как будто бы уйти. В 1932 г. я должен был уехать на Байкало-Амурскую магистраль, поэтому я был вынужден передать тех людей, которых я подготовил, которых я организовал, – ДРЕЙЦЕРУ, с согласия СМИРНОВА.

ВЫШИНСКИЙ: Но это – люди, которые подготовлены были вами? 

МРАЧКОВСКИЙ: Да, мною.

ВЫШИНСКИЙ: И это вы сделали о ведома СМИРНОВА? 

МРАЧКОВСКИЙ: Да. 

ВЫШИНСКИЙ: И вы, ДРЕЙЦЕР, это знаете?

ДРЕЙЦЕР: Знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы знаете, что это делалось с ведома Смирнова?

ДРЕЙЦЕР: Да, потому что мне об этом в 1932 г. говорил сам Смирнов.

ВЫШИНСКИЙ: Сам говорил?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Смирнов, показаниями Мрачковского и Дрейцера вы уличаетесь в том, что вы давали указания о терроре.

СМИРНОВ: Не давал.

ВЫШИНСКИЙ: Показания Дрейцера отрицаете?

СМИРНОВ: Отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ: Показания Мрачковского отрицаете?

СМИРНОВ: Отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ: Значит Мрачковский врет?

СМИРНОВ: Врет.

ВЫШИНСКИЙ: И Дрейцер врет?

СМИРНОВ: Врет.

ВЫШИНСКИЙ: Мрачковский? Дрейцер?

МРАЧКОВСКИЙ: Смирнов врет.

ДРЕЙЦЕР: Смирнов врет.

ВЫШИНСКИЙ: Больше к Смирнову у меня вопросов нет. (к Дрейцеру) Значит, вы имели поручения организовать два теракта и вам были переданы люди Мрачковским?

ДРЕЙЦЕР: Частично.

ВЫШИНСКИЙ: Кроме этого вы подготовили для этого своих людей? 

ДРЕЙЦЕР: Я подготовил для этого своих людей с согласия и с ведома террористического центра, в частности, с ведома Сергея Витальевича Мрачковского.

ВЫШИНСКИЙ: Какие конкретно практические шаги вы сделали по организации терактов против т.т. Сталина и Ворошилова?

ДРЕЙЦЕР: Последовательно – так…

ВЫШИНСКИЙ: Кратко, пожалуйста.

ДРЕЙЦЕР: Значит, весной 1934 года я по этому вопросу сговорился как с Эстерманом, так и с Гаевским. Таким образом, уже в мае 1934 г. у меня было две террористических группы, одна Гаевского, а другая Эстермана. В состав группы Эстермана входили: Эстерман…

ВЫШИНСКИЙ: Они мне сейчас не нужны, имена тех, кто участвовал в процессе, мне не нужны.

ДРЕЙЦЕР: Уже к лету 1934 года у меня были две террористических группы – Гаевского и Эстермана.

ВЫШИНСКИЙ: И вот эти группы что же сделали?

ДРЕЙЦЕР: Естественно, что основное это надо сказать, что к вопросу подходили очень осторожно, вдумчиво, боясь какого-либо провала, но уже в 1934 году к моему приезду, примерно это было в октябре 1934 г., по вопросу об организации покушения на Сталина было выяснено. Была квартира на Можайском шоссе, где наблюдали.

ВЫШИНСКИЙ: Вы занимались пока что наблюдением и выбором удачного момента.

ДРЕЙЦЕР: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: И дальнейшие мероприятия были пресечены вашим арестом?

ДРЕЙЦЕР: Нет, арест последовал больше чем через год, а в 1935 году эта деятельность продолжалась и по совершенно не зависящим от нас обстоятельствам покушения не произошло. В 1935 году мне удалось связаться по вопросу об организации покушения на Ворошилова и в январе-феврале я связался с Кузьмичевым. Это был не новый человек, его не надо было агитировать. Эта кандидатура раньше обсуждалась. Мы знали с Сергей Витальевичем Кузьмичева, но по объективным причинам не могли с ним связаться, его не было. А в 1935 году он приехал с Дальнего Востока на работу сюда. Таким образом, появился Кузьмичев, которого агитировать не надо было, он принял полностью новую троцкистскую установку о терроре и вызвался совершить теракт против Ворошилова. В мае я связался со Шмидтом в Киеве.

ВЫШИНСКИЙ: В мае 1935 года? 

ДРЕЙЦЕР: Да, в мае 1935 года. Я говорю кратко, т.к. вы меня предупредили, и не останавливаюсь на деталях. Шмидта тоже агитировать не надо было, нужно было просто сговориться и передать установку [5]. Я информировал о решениях центра, об установках Троцкого и таким образом уже к лету 1935 года я был связан с Кузьмичевым и с Шмидтом, которому было поручено произвести покушение на Ворошилова, и с Гаевским и Эстерманом, которые подготовляли покушение на Сталина.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, в течение ряда лет вы принимали участие в подготовке терактов и в приискании удобных условий, чтобы эти теракты были совершены?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И если это вам не удалось, то не по вашей вине? 

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не рассказали о том, как вы получили письмо от Троцкого, кому вы передали письмо от Троцкого.

ДРЕЙЦЕР: Вы хотели знать о террористической деятельности. Поэтому я с последовательностью и говорил. Кому я передал письмо? {Письмо я переслал} 

ВЫШИНСКИЙ: Что это за письмо? Как вы его получили? Какое было его содержание?

ДРЕЙЦЕР: В октябре 1934 года приехала сюда моя сестра из Польши. Я родом из Польши. Она привезла мне журнал, немецкий журнал невинного свойства, кинематографический, сообщив о том, что ей в Варшаве вручили его для передачи мне. Должен вернуться несколько назад. Когда я был в Берлине, я Седову сообщил адрес сестры и сказал, что, хотя путь длинный, но что использовать этот адрес надо и что сестра постарается мне переслать. Это и было использовано Седовым, вернее, его агентурой. Мало того, он мне сообщил относительно того порядка, который будет в переписке со мной, если она будет. По существу, это было дополнительное русло связи. Он сказал, что писать будет тайнописью и что следует просто теплом проявлять. Когда я получил журнал, я его страницу за страницей над свечкой осторожно проявил, и на одной из последних страниц в промежутке между объявлениями оказалось письмо. Я его проявил, это был небольшой <прямоугольник>, примерно в 10 на 12 см., в котором было записано то, что было зачитано в обвинительном заключении.

ВЫШИНСКИЙ: Это вы подтверждаете?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это вы рассказали Мрачковскому?

ДРЕЙЦЕР: Нет, это я ему переслал через Эстермана.

ВЫШИНСКИЙ: Он получил это?

ДРЕЙЦЕР: Получил.

ВЫШИНСКИЙ: Мрачковский, вы подтверждаете это дело с письмом?

МРАЧКОВСКИЙ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: В этом у вас расхождений нет?

МРАЧКОВСКИЙ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Письма у вас не было? У вас была только копия?

МРАЧКОВСКИЙ: Нет, само письмо – проявленное.

ВЫШИНСКИЙ: Самый оригинал?

МРАЧКОВСКИЙ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Что вы с ним сделали? 

МРАЧКОВСКИЙ: Я его сжег.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

МРАЧКОВСКИЙ: Потому что хранить такой документ в то время, когда шли аресты, было нельзя.

ВЫШИНСКИЙ: Было немножко неудобно.

МРАЧКОВСКИЙ: И надобности в этом не было.

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, обвиняемый Дрейцер, когда у вас была связь с Троцким и была ли она у вас?

ДРЕЙЦЕР: Я рассказал о связи. С 1930 по 1936 г., так что ли?

ВЫШИНСКИЙ: Меня интересует 1926-1927 г. Вы были с ним тогда связаны?

ДРЕЙЦЕР: Да, в 1927 году 7 ноября, как я уже показывал, ездил с ним. Я был в его охране, хорошо его знал. В 1937 году моя троцкистская деятельность заключалась как раз в осуществлении связи с Троцким, с Алма-Атой.

ВЫШИНСКИЙ: Таким образом, можно сказать, что вы были близкий человек к Троцкому?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Настолько близкий, что вам была доверена его личная охрана?

ДРЕЙЦЕР: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Когда он был в ссылке в Алма-Ата, вы поддерживали с ним связь?

ДРЕЙЦЕР: Да. Я связывал его с московским центром.

ВЫШИНСКИЙ: С кем персонально?

ДРЕЙЦЕР: С Эльциным [6].

ВЫШИНСКИЙ: А ваша близость к Троцкому была известна подсудимым, участникам этого процесса?

ДРЕЙЦЕР: Может быть не всем, но большинству, во всяком случае, известна.

ВЫШИНСКИЙ: Мрачковский, вам известна была эта роль Дрейцера в троцкистском подполье?

МРАЧКОВСКИЙ: Да, я знал Дрейцера как начальника охраны Троцкого, с одной стороны, и, когда я был в ссылке, то Дрейцер налаживал и наладил связь с Алма-Атой. Этой же связью пользовался я, будучи в ссылке в Воронеже.

ВЫШИНСКИЙ: Тер-Ваганян, вам известна была роль Дрейцера как <начальника> личной охраны Троцкого?

ТЕР-ВАГАНЯН: Фамилию Дрейцер я впервые услышал от Ломинадзе в середине 1932 года. Ломинадзе запросил о троцкистской деятельности Охотникова, с которым хочет его связать Солнцева. Я сказал, что этого троцкиста не знаю и он {меня просил навести справку у Ивана Ни}может навести справку у Ивана Никитича Смирнова, что он и сделал. Иван Никитич мне потом разъяснил это дело и рассказал, что Дрейцер и Охотников ведут очень открытый образ жизни, что у них часто бывают чекисты и было бы очень опасно, чтобы Ломинадзе стал бы ходить к ним. Я это передал Ломинадзе.

ВЫШИНСКИЙ: Когда это было?

ТЕР-ВАГАНЯН. Это было летом 1932 года.

ВЫШИНСКИЙ: Вам известен Дрейцер как человек, который в троцкистской организации достаточно много лет участвовал?

ТЕР-ВАГАНЯН. Я узнал о фамилии Дрейцера и Охотникова, как я уже сказал в этой связи.

ВЫШИНСКИЙ: Вы узнали, что это не последний человек, или что это рядовой человек?

ТЕР-ВАГАНЯН: Именно так, как мне сказал Смирнов. В 1932 году я слышал от Сергея Витальевича Мрачковского отзыв о нем и об Охотникове как о боевых ребятах.

ВЫШИНСКИЙ: Вот это меня интересует. СМИРНОВ, вы подтверждаете эту характеристику Дрейцера и Мрачковского как боевых ребят?

СМИРНОВ: Я Дрейцера знаю как человека, имевшего отношение к военной группе оппозиции в 1926-1927 году.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали его в течение многих лет?

СМИРНОВ: 3 года. Но так как я к военной группе сам прямого отношения не имел, то…

ВЫШИНСКИЙ: Подождите, вы знали, что Дрейцер был начальником личной охраны Троцкого?

СМИРНОВ: В 1927 году, после того как Троцкий из Кремля переселился на другую квартиру, я там встречал человека 4-5 военных людей, в том числе и Дрейцера. Я не могу припомнить, кто еще там был из военных ребят, и кто был начальником, и был ли вообще начальник, я не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Нам важно установить, действительно ли в эти годы Дрейцер был близок к Троцкому?

СМИРНОВ: Я не знал об его близости.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы утверждаете, что на квартире Троцкого встречали Дрейцера?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А у Троцкого на квартире бывали всякие люди или более или менее отобранная публика?

СМИРНОВ: В те годы к Троцкому ходило много народа, но Дрейцера и других военных работников я видел чаще всего.

ВЫШИНСКИЙ: Можно таким образом сделать вывод, что Дрейцер был более тесно связан с Троцким, чем кто-нибудь иной из военных работников?

СМИРНОВ: Да, пожалуй.

ВЫШИНСКИЙ: Вы Дрейцера знали с 1926-27 г.?

СМИРНОВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, характеристика Тер-Ваганяна, что Дрейцер и Мрачковский – боевые ребята – правильная характеристика?

СМИРНОВ: Мрачковский – человек боевой.

ВЫШИНСКИЙ: А Дрейцер?

СМИРНОВ: А Дрейцера я не знаю.

ТЕР-ВАГАНЯН: Об этом мне сказал Мрачковский.

ВЫШИНСКИЙ: Мрачковский, это было так?

МРАЧКОВСКИЙ: Да, было.

ВЫШИНСКИЙ: Вы его считали боевым человеком?

МРАЧКОВСКИЙ: Да, я его считал, что он боевой человек.

ВЫШИНСКИЙ: И решительный человек?

МРАЧКОВСКИЙ: Да, боевой и решительный.

ВЫШИНСКИЙ: Вообще вы подбирали боевых людей?

МРАЧКОВСКИЙ: Боевых.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, ваша характеристика соответствовала действительности?

МРАЧКОВСКИЙ: Да, соответствовала действительности.

ВЫШИНСКИЙ: У меня больше вопросов к Мрачковскому нет.

УЛЬРИХ: Обвиняемый Мрачковский, садитесь.

ВЫШИНСКИЙ: Разрешите мне задать вопрос Дрейцеру.

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый Дрейцер, когда Вы прекратили непосредственную связь с Троцким?

ДРЕЙЦЕР: С его отъездом за границу.

ВЫШИНСКИЙ: А когда вы были за границей, вы встречались с ним?

ДРЕЙПЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, можно считать, что этой связи не прекращали?

ДРЕЙЦЕР: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Можно считать, что до последнего времени вы эту связь поддерживали?

ДРЕЙЦЕР: В 1931 году я был связан с Троцким, а в 1932 году я привез устную директиву от Троцкого, которую получил через ПУТНА [7], которую я передал Мрачковскому. ПУТНА был использован как источник связи, а отсюда выходит, что и в 1932 году я был в курсе деятельности всей организации, возглавляемой Троцким. 

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, можно сказать, что в течение ряда лет вы поддерживали связь с Троцким?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У меня вопросов больше нет.

УЛЬРИХ: Подсудимые, у вас вопросы есть?

БАКАЕВ: Разрешите мне.

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

БАКАЕВ: ДРЕЙЦЕР сказал, что он и я участвовали в каких-то двух центрах.

ДРЕЙЦЕР: Вы просто ошиблись, я об этом не говорил.

БАКАЕВ: Что вы знаете о моей террористической деятельности?

ВЫШИНСКИЙ: А Вы что, отрицаете свою террористическую деятельность? 

БАКАЕВ: Нет. Дрейцер назвал два особые центра, в состав которых, якобы, входил он и я.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы свою террористическую деятельность не отрицаете? 

БАКАЕВ: Нет.

УЛЬРИХ: Подсудимый Бакаев, по-видимому, Вы не расслышали то, о чем говорил Дрейцер. Он говорил об одном центре.

ВЫШИНСКИЙ: Дрейцер говорил о том, что в Московском центре участвовали РЕЙНГОЛЬД, ПИКЕЛЬ и ДРЕЙЦЕР, и РЕЙНГОЛЬД это подтвердил. Можно, об этом спросить ПИКЕЛЯ. Обвиняемый ПИКЕЛЬ, вы это подтверждаете?

ПИКЕЛЬ: Да, подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Была создана центральная Московская террористическая группа, в которой вы участвовали. (Обращается к Дрейцеру) Не могли бы вы уточнить, когда именно осенью 1932 года вы получили директиву о Сталине и Ворошилове?

ДРЕЙЦЕР: Это было, очевидно, порядка ноября, как будто в ноябре 1932 года [8].

ПИКЕЛЬ: Это было вам передано от центральной группы.

ДРЕЙЦЕР: Да, уже тогда, а потом вы тоже об этом говорили. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Больше вопросов нет. (Обращается к Дрейцеру) У меня только вопрос насчет схемы. Кроме объединенного центра, в который входили Каменев, Мрачковский, Рейнгольд, имелся еще Московский объединенный центр для г. Москвы. В этот центр кто входил?

ДРЕЙЦЕР: В этот центр входил я, Пикель, Рейнгольд, Бакаев, Грюнштейн.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Наравне с этим центром был организован террор<истический> центр, который преследовал только террористические цели, ибо в этот террористический центр, как называют некоторые, входили кто?

ДРЕЙЦЕР: Я, Бакаев, Пикель, Грюнштейн. Во главе этого центра стоял Бакаев.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Бакаев, вы подтверждаете это? 

БАКАЕВ: Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Существовал в Москве центр, который занимался только террористической деятельностью?

БАКАЕВ: Мне было поручено Зиновьевым и Троцким организовать убийство Сталина. Я знал круг людей, на которых можно было рассчитывать в выполнении этой задачи, но никакого террористического центра я не знал. Мне было поручено это персонально.

ВЫШИНСКИЙ: А вы с Рейнгольдом встречались?

БАКАЕВ: Я встречался в 1932-1933 г.г.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали, что Рейнгольд участвует в боевой группе?

БАКАЕВ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы знаете, что один называет группой, а другой центром.

ДРЕЙЦЕР: Документов и партийных документов не было.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: То, что вы перечислили фамилии, представляют группу лиц, которые занимались одной и той же работой – подготовкой террористических актов.

ВЫШИНСКИЙ: Вы, Бакаев, не отрицаете, что была связь с Рейнгольдом и Гольцманом как членами террористической группы, которая занималась террористическими актами?

БАКАЕВ: Я не знаю о подготовке террористических актов, не касающихся подготовки террористических актов вообще, кроме Сталина.

ВЫШИНСКИЙ: И Кирова.

БАКАЕВ: К этой группе не имел отношения.

ВЫШИНСКИЙ: Мы говорим о Рейнгольде, Гольцмане, Пикеле. Вы знали, что они члены одной группы и готовили террористический акт?

БАКАЕВ: Террористический акт против Сталина.

ВЫШИНСКИЙ: Они знали, что вы готовились к этому акту, значит, вы знали друг друга как участников подготовки террористических актов.

ДРЕЙЦЕР: Я знал о том, что существует центр, что во главе этого террористического центра – БАКАЕВ, что он координирует деятельность отдельных групп, в том числе и мою деятельность. Совершенно неважно, что я не встречался с БАКАЕВЫМ, в этом не было нужды.

БАКАЕВ: Разрешите вопрос ДРЕЙЦЕРУ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

БАКАЕВ: ДРЕЙЦЕР говорит, что БАКАЕВ должен был координировать работу отдельных групп. У него была своя группа. Так вот скажите: в чем выражаясь эта координация деятельности его группы? Было ли в самом деле какое-нибудь руководство или ты это схематически представляешь? 

ДРЕЙЦЕР: Вопрос террористической деятельности, очевидно, не совсем простой вопрос, когда каждый может пороть отсебятину. Каждый шаг – и лица, и исполнители – все это согласовывалось в центре, иначе и быть не могло. Я через РЕЙНГОЛЬДА координировал свою деятельность.

БАКАЕВ: Через РЕЙНГОЛЬДА? Я же старший был.

ДРЕЙЦЕР: Но через РЕЙНГОЛЬДА я вас информировал. Физически я с вами не был связан, хотя бы из простых конспиративных соображений.

ВЫШИНСКИЙ: А вам известно, обвиняемый ДРЕЙЦЕР, что БАКАЕВ – член объединенного центра?

ДРЕЙЦЕР: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый БАКАЕВ, вы были членом центра?

БАКАЕВ: Я пользовался огромным доверием.

ВЫШИНСКИЙ: Я вас спрашиваю: вы были членом центра? Отвечайте на вопрос.

БАКАЕВ: (после некоторого молчания) Ни на одном заседании… Как считать… фактически я был членом этого центра.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были одним из юридических членов этого центра. Об этом показывают ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ. И вы же организовали убийство КИРОВА.

БАКАЕВ: Принимал участие в убийстве КИРОВА, участие в организации убийства СТАЛИНА.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, здесь СМИРНОВ после последнего показания ДРЕЙЦЕРА относительно террористических установок, идущих от СМИРНОВА, пытается поставить вопрос о том, что он, СМИРНОВ, никаких в этом отношении шагов не предпринимал, никогда с ДРЕЙЦЕРОМ о терроре не говорил, потому что вообще был против террора настроен. Я хотел бы в связи с этим задать один-два вопроса обвиняемому ЗИНОВЬЕВУ.

Обвиняемый ЗИНОВЬЕВ, летом 1933 г. (я подчеркиваю: летом 1933 г.) у вас уже была договорённость о необходимости организовать террористические акты, или шла только речь об этих террористических актах?

ЗИНОВЬЕВ: Насколько я себе представляю, дело было так: у троцкистов это было уже созревшее решение, опиравшееся на совершенно точную и довольно давнюю директиву ТРОЦКОГО, и были приняты с их стороны целый ряд шагов. 

ВЫШИНСКИЙ: Троцкистская часть вашего блока – как себя вела по отношению к террору?

ЗИНОВЬЕВ: В своих переговорах о создании объединенного центра этот вопрос сыграл решающую роль. Так называемая зиновьевская часть этого блока была к этому времени вполне созревшей для таких решений и настроений и энергичных требований со стороны троцкистский части.

ВЫШИНСКИЙ: Кого именно?

ЗИНОВЬЕВ: Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, были настоятельные требования со стороны Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна о чем?

ЗИНОВЬЕВ: О том, чтобы новый блок, который возводился, взял как основную линию борьбы – террор.

ВЫШИНСКИЙ: В этом отношении Смирнов проявлял какую-нибудь активность или нет?

ЗИНОВЬЕВ: Смирнов, по-моему, больше, чем кто-либо, проявлял активность и рассматривался нами как бесспорный глава троцкистской части блока, как человек, наиболее осведомленный о настроениях Троцкого и целиком их разделяющий.

ВЫШИНСКИЙ: Могу ли я создать себе представление, что Смирнов был одним из наиболее активных людей, которые форсировали уже после 1932 года переход к террору против Сталина и других товарищей?

ЗИНОВЬЕВ – В 1932 году безусловно да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы это совершенно твердо здесь заявляете?

ЗИНОВЬЕВ: Совершенно твердо.

ВЫШИНСКИЙ: И вы лично от Смирнова слышали ряд предложений?

ЗИНОВЬЕВ: Я лично вел с ним переговоры два-три раза.

ВЫШИНСКИЙ: И во время этих переговоров Смирнов всегда проводил напористость, нажим на теракты?

ЗИНОВЬЕВ: Как я уже говорил, горячо и убедительно настаивал, хотя убеждать нас было не надо, мы были убеждены.

ВЫШИНСКИЙ: Вы это подтверждаете?

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Дрейцер это тоже подтверждает?

ДРЕЙЦЕР: Но я практические указания имел от Смирнова.

ВЫШИНСКИЙ: Я прошу суд обратить внимание на то, что показаниями Зиновьева, Рейнгольда и Дрейцера устанавливается, что после 1932 года шла практическая подготовка к терактам, причем Дрейцер это осуществлял под непосредственным указанием Смирнова, а Смирнов настаивал перед Зиновьевым о переходе на террористическую деятельность, я прошу на это обратить внимание как на вывод из того следствия, которое мы здесь провели. Больше вопросов не имею.

СМИРНОВ: Разрешите Дрейцеру вопрос?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

СМИРНОВ: Мрачковский и Рейнгольд связаны были?

ДРЕЙЦЕР: Я об этом говорил, что перед своим отъездом я связался по вопросам террористической деятельности с Мрачковским, который поручил мне связаться с Рейнгольдом.

СМИРНОВ: Это было когда?

ДРЕЙЦЕР: Это было весной 1933 года.

СМИРНОВ: Значит не в 1932 году, а когда я был уже арестован?

ДРЕЙЦЕР: Когда я связался с Рейнгольдом, вы уже были арестованы.

ВЫШИНСКИЙ: А поручение связаться и заняться террористическими актами?

ДРЕЙЦЕР: Я имел через Мрачковского.

ВЫШИНСКИЙ: То есть когда Смирнов был на свободе?

ДРЕЙЦЕР: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Вопросов больше нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (к Дрейцеру) Вопросов больше нет, садитесь. Подсудимый Рейнгольд, ваши показания на предварительном следствии подтверждаете?

РЕЙНГОЛЬД: Да, подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Расскажите вашу личную роль в этой организации, пожалуйста, кратко.

РЕЙНГОЛЬД: Я был связан организационно и лично с основными руководителями – главарями троцкистско-зиновьевской организации, с Зиновьевым, Каменевым, Сокольниковым, Бакаевым, Евдокимовым и с остальными участниками. С некоторыми из них я был связан еще задолго до троцкистско-зиновьевской оппозиции, до 1926 года, в частности, с Каменевым я был связан с 1923-1924 годов, с Зиновьевым с 1925 года, с Скольниковым с 1920-1919 года.

Что касается троцкистской части блока и организации, то Дрейцер был мой личный друг, с которым я был тесно связан на протяжении всей троцкистско-зиновьевской оппозиции. Мрачковский был со мной связан, я хорошо его знал как работника, который работал у меня в течение двух лет, под моим руководством, я был директором одного из трестов. Ивана Никитича Смирнова я достаточно хорошо знаю по совнаркомовской и троцкистской работе, и он меня также знает достаточно хорошо.

Будучи тесно связан с Зиновьевым, Каменевым, Сокольниковым, я был в курсе всех переговоров о троцкистско-зиновьевском блоке, которые велись зиновьевской частью будущей общей троцкистско-зиновьевской организации и троцкистской частью в лице Смирнова и Тер-Ваганяна.

Не стоит повторять то, что выяснено в процессе следствия. Можно только подтвердить, что состав объединенного центра троцкистско-зиновьевской организации был следующий: Зиновьев, Каменев, Бакаев, Евдокимов, Смирнов И.Н., Мрачковский, Тер-Ваганян и Сокольников. Переговоры велись, как уже здесь говорилось, троцкистами, также с леваками Ломинадзе, Шацкиным, Стэном, велись переговоры с Сокольниковым. В то же время параллельно велись переговоры несколько иного порядка с правыми – Рыковым… (еще две фамилии) [9].

Я должен сказать, что было бы неправильно утверждать, как здесь говорил Зиновьев в одной из своих реплик, что наполовину зиновьевцы созрели для блока, а троцкисты на все сто. В результате создался этот блок. Я помню встречу с Зиновьевым в 1931 году, в Ильинском, когда Зиновьев, подводя итоги тому, к чему пришли зиновьевцы после своей капитуляции в 1932 году, он прямо говорил, что все-таки надо пожалеть, что с Троцким разошлись, надо было продолжать борьбу со ставкой на то, что в результате хозяйственного кризиса дело провалится и руководство партии вынуждено будет привлечь Каменева и Зиновьева к власти и что эти ожидания не оправдались. {Он был в это время очень} Он говорил это в очень озлобленной форме, он говорил о готтентотском социализме, который проводится партией и правительством, в очень озлобленном духе нападал на Сталина и на руководство и в то же время был вынужден признать что, несмотря на то, что осуществляется готтентотский социализм, все же о крахе говорить нельзя, что если Каменев в 1929-1930 году ставил ставку на хлебные трудности, на то, что голод вынудит Центральный Комитет, Сталина изменить политику (он имел в виду хлебные затруднения, которые тогда испытывала страна и которые преодолевались в ходе строительства), что эта ставка тоже бита, ставка на то, что коллективизация приведет к крупным политическим недовольствам, и это вынудит ЦК привлечь Зиновьева, Каменева и других – это тоже бито. В результате, он приходил к выводу, а тогда он еще говорил полным голосом, к выводу, который лежал на языке и который он вынашивал, и он, и Каменев, с которым у меня также были встречи, к выводу о том, что собственно говоря, политическая ориентация на крах, на кризис бита и что надо искать других путей, другого выхода.

Это и подготовило блок троцкистов и зиновьевцев. Вот почему, этот блок в 1932 году с такой сомнительной быстротой и легкостью был совершен.

О террористической основе блока здесь говорилось уже достаточно. Я мог бы к этому прибавить несколько высказываний Зиновьева и Каменева, мог бы проиллюстрировать, как понимали Зиновьев и Каменев.

ВЫШИНСКИЙ: Как увязывалась эта установка с марксизмом у Зиновьева и Каменева?

РЕЙНГОЛЬД: Я об этом и хочу сказать. Когда Зиновьев в результате тех переговоров, которые велись с троцкистской частью блока, в 1932 году в присутствии ряда членов центра говорил о том, что блок неизбежен, он обосновывал эту террористическую основу блока соображением не о том, что этот блок выдвинет какую-то политическую программу, которую можно противопоставить партии. Никакой политической программы у него за душой не было, как не было этой политической программы ни у кого из нас. Стыдливо ссылались на старую платформу, но на самом деле ее никто в грош не ставил, потому что было ясно, что эта платформа разгромлена, уничтожена, что это проплеванная платформа.

Зиновьев тогда прямо говорил: главное, основное и то новое, что отличает этот новый троцкистско-зиновьевский блок от старого, и заключается в единодушном признании необходимости террористической борьбы против руководства партии и правительства, в признании необходимости создания боевой террористической организации для этой борьбы. И Зиновьев прибавлял, что то соображение, которое обычно выдвигается, что якобы терроризм не совместим с марксизмом, несовместим с большевизмом, в данном случае несерьезно и его надо отбросить. Его надо отбросить потому, что в тех конкретных условиях, в которых осуществляется диктатура, когда все нити диктатуры, как он выражался, концентрированы в одном лице, в лице Сталина, нет другого пути, как пробраться к руководству, только убив Сталина, Он прямо формулировал задачу уничтожения Сталина, рассчитывая на то, что члены Политбюро, оставшись без Сталина, за которым идут массы, останутся без вождя и без масс, вот была установка Зиновьева.

Каменев развивал примерно эти же идеи. Он говорил о том, что за это время зиновьевцы использовали три пути, три ставки, которые оказались биты. Сначала попытки пробиться массовыми действиями к руководству, в порядке завоевания масс. Эти попытки были разбиты. Вторая попытка – это верхушечная комбинация. Эта попытка тоже была разбита и опрокинута. Наконец, была ставка на хозяйственные трудности, на кризис, на крах, на катастрофу. И эта последняя ставка тоже оказалась битой, Теперь ничего другого не остается, прибавлял Каменев, как принять ту позицию, которую предлагают троцкисты, к которой пришли зиновьевцы, т.е. принять неизбежность террористических действий против Сталина прежде всего и против его ближайших помощников – Кирова, Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе, Постышева, Косиора и других.

Вот та философия и те задачи, которые развивал Зиновьев.

В результате создания этого контрреволюционного террористического блока был принят ряд организационных решений. Суть этих организационных решений сводилась к тому, чтобы создать организацию из наиболее отобранных решительных людей, которая могла бы эту задачу довести до конца, ибо каждый из нас понимал, что стоящие перед нами задачи являются нелегкими.

Прежде, чем перейти к изложению террористической деятельности организации, я хочу сказать несколько слов о ведшихся параллельных разговорах с руководителями правых – БУХАРИНЫМ, ТОМСКИМ и СОКОЛЬНИКОВЫМ.

УЛЬРИХ: Вы только покороче.

РЕЙНГОЛЬД: Я буду говорить короче. Бухарин и Томский прямо заявили, что они не сделают той ошибки, которую сделали Зиновьев, Каменев и Троцкий, т.е. что они не дадут выгнать себя из ЦК потому, что они считают эту позицию важной для себя и будут ее использовать до конца. Этим самым Бухарин и Томский показали, что они, находясь внутри ЦК, намерены продолжать борьбу против партии.

ВЫШИНСКИЙ: Когда это было?

РЕЙНГОЛЬД: Это было зимой в 1928-29 г. Эти разговоры в дальнейшем позволили Зиновьеву и Каменеву поддерживать контакт с правыми, и мне известно, что в 1931 году Зиновьев встречался с Томским в Сочи, о чем мне лично говорил Зиновьев. Зиновьев всегда нащупывал возможности согласия с Томским. Томский довольно в озлобленном тоне говорил о том, что они не разделяют той политики, которую проводит ЦК, и Зиновьев об этом разговоре мне прямо сказал, что он нашел общеполитический язык с Томским в оценке политики нашей страны.

ВЫШИНСКИЙ: Это было в 1931 году? 

РЕЙНГОЛЬД: Да, это было в 1931 году. Эти разговоры продолжались и в 1932 году, их вел Каменев с Томским и Рыковым. Подобные же разговори продолжались и через ШАЦКИНА [10], поддерживавшего связь о УГЛАНОВЫМ. Эта связь также поддерживалась с Бухариным через КАРЕВА – активного зиновьевца, который был тесно связан с двумя террористическими группами Слепкова и Эйсмонта.

ВЫШИНСКИЙ: В каком году?

РЕЙНГОЛЬД: Эта группа действовала в конце 1932 года, в самом конце она была вскрыта органами НКВД, но до того, как эта группа была вскрыта, связь между группой террористической и Эйсмонтом и Слепковым, и троцкистско-зиновьевской организацией, связь поддерживалась через Каменева. Мне известно от Каменева, что эта террористическая группа действовала по прямым директивам Рыкова, Бухарина и Томского. В 1932 году Томский и Рыков были осведомлены и поощряли деятельность этой группы.

ВЫШИНСКИЙ: Кто такой Богдан?

РЕЙНГОЛЬД: Богдан – близкий человек Зиновьева, заведовал секретариатом Зиновьева и был самым доверенным у него. Богдан был полностью информирован и знал все, что происходит в центре Зиновьева и все, что делает Зиновьев. Богдан знал как особенно доверенное лицо Зиновьева все, что происходит в центре. По предложению Зиновьева Богдан был прямо введен в состав террористического центра Москвы, и на него было возложено специальное задание, которое заключалось в том, что он, знающий расположение приемной Сталина, должен был проникнуть туда. Это было поручено Богдану с ведома руководящей группы.

ВЫШИНСКИЙ: Богдан покончил самоубийством, какие причины? 

РЕЙНГОЛЬД: Богдан выполнял задания, которые были на него возложены. Примерно с средины 1933 года он, выполняя задание, в ЦК побывал много раз, но говорил, что ведет эту работу, но тяготится всей тяжестью ответственности, которую поставил перед ним центр, и что он чувствует, что не хватит сил, чтобы довести дело до конца. Он говорил, что Бакаев, Евдокимов говорили о нем, ободряли его, но у него главный разлад (самоубийство было результатом этого разлада), что он оказался недостаточно сильным и крепким до конца в отношении того, что на него возложили, и нашел выход в том, что покончил <с> собой [11].

ВЫШИНСКИЙ: Вы подошли к 1932 году.

РЕЙНГОЛЬД: Осенью 1932 года и был создан Московский террористический центр. Я должен внести некоторое уточнение. То, что говорилось здесь в показаниях подсудимого Дрейцера, а также в показаниях подсудимого Бакаева, ядро Московского террористического центра, насколько мне известно, а я этот вопрос, мне кажется, достаточно ясно представлял, судя по тому, что я был участником многочисленных собраний центров, ядро состояло из Бакаева, наиболее решительного, пользовавшегося доверием Зиновьева и Троцкого, на которого, как он сам признал, было возложено выполнение террористического акта против СТАЛИНА и одновременно организация и проверка подготовленности террористической организации в Ленинграде. Затем в этот террористический центр входили: БОГДАН, я, ДРЕЙЦЕР, БУЛАХ, ПИКЕЛЬ, ФУРТИЧЕВ, с которым был БАКАЕВ связан, который связывал его с группой в Нижнем Новгороде, затем ГРЮНШТЕЙН. Кроме того, был создан ряд групп. Мне известны шесть таких групп. Одна из них возглавлялась мною, другая ДРЕЙЦЕРОМ, третья – ПИКЕЛЕМ, четвертая – БУЛАТОВЫМ, пятая – БЫКОМ, шестая – ФАЙВИЛОВИЧЕМ.

ВЫШИНСКИЙ: Вы все группы знали?

РЕЙНГОЛЬД: Я перечислил только те, которые я знал. Были еще другие группы, которые мне менее знакомы, в частности, группа ГОРШЕНИНА и ряд других. Задача этих групп заключалась в том, чтобы отобрать внутри каждой группы наиболее решительных людей, боевых террористов, которые должны были быть пересланы в распоряжение террористического центра.

ВЫШИНСКИЙ: То есть кого именно?

РЕЙНГОЛЬД: То есть персонально в распоряжение БАКАЕВА, через тех людей, которые поддерживали  связи с этими группами, в том числе через меня, с тем, чтобы силами этих людей организовать наблюдение за руководителями партии и правительства и силами этих людей совершить террористические акты против руководителей партии и правительства. Я могу назвать несколько таких людей. К группе боевиков-террористов относятся: СЕРЕГИН, РАДИН, ФАЙВИЛОВИЧ, ГАЕВСКИЙ, ЭСТЕРМАН, КАЦМАН [12] и ряд других. С лета 1933 г. начинается полоса активного наблюдения, за СТАЛИНЫМ в первую очередь. Перерыв, который был между осенью 1932 г. и летом 1933 г., не был случайным: он был связан с рютинским провалом ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА. И я должен сообщить суду о том, что в начале 1933 г. на квартире у БОГДАНА с участием ЕВДОКИМОВА, БАКАЕВА, ПИКЕЛЯ и меня было совещание, на котором ЕВДОКИМОВ от имени объединенного центра передал директиву: свернуть террористическую работу до тех пор, пока КАМЕНЕВ и ЗИНОВЬЕВ не вернутся из ссылки, до тех пор пока они не покаются, не будут восстановлены в партии, не будут облечены некоторым доверием.

ВЫШИНСКИЙ: Это говорил ЕВДОКИМОВ?

РЕЙНГОЛЬД: Об этом говорил ЕВДОКИМОВ.

ВЫШИНСКИЙ: ЕВДОКИМОВ знал, что они должны покаяться?

РЕЙНГОЛЬД: Знал. Он знал, что это лежит в природе зиновьевской организации, которая имела в прошлом и до этого немалый опыт такого рода покаяний. После того, как ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ вернулись из минусинской ссылки, состоялся ряд встреч на квартире у КАМЕНЕВА, <совещание> на квартире у Зиновьева членов руководящего объединенного центра, на котором подводился известный итог этого вынужденного перерыва и намечались перспективы дальнейшей террористической деятельности. Вот на этом совещании и Каменев, и Зиновьев развернули основную дальнейшую линию поведения всей организации в вопросе террористической борьбы и выдвинули в это время генеральную тактическую линию, о которой я сообщал: это то, чтобы непременно соединить в своей работе методы легальные с методами нелегальной законспирированной работы. Существо этой линии состояло в том, что мало убить Сталина. Одно убийство Сталина еще не разрешает вопроса о том, чтобы Каменев и Зиновьев назавтра после убийства Сталина уже придут к власти. В том положении, в каком были Каменев и Зиновьев в то время, когда недоверие к ним возросло со стороны ЦК в десять раз, когда пропасть, вырытая рютинским делом между нами и ЦК, не засыпана, такой теракт не принес бы никакой пользы делу Каменева-Зиновьева – плану захвата власти.

Вот почему Зиновьев и Каменев настаивали на том, чтобы всячески использовать все легальные возможности для того чтобы вползти на брюхе в партию [13] (это любимое выражение Зиновьева), завоевать доверие партии, в частности, Сталина и, после того, как это доверие будет восстановлено, должна была вестись параллельно глубоко законспирированная террористическая работа, которая должна была остаться неизвестной партии. В сочетании этих двух методов и заключался тот способ, который мог бы привести Зиновьева и Каменева к власти. Они были бы прощены при Сталине, восстановлены в партии при Сталине, к ним вернулось бы доверие ЦК при Сталине, и естественно, что Политбюро, имея Каменева и Зиновьева, прощенных Сталиным до теракта, естественно должно было привлечь их к власти. Я говорю, естественно, но Зиновьев и Каменев не считали, что это обязательно естественно, в запасе был и другой вариант, этот вариант был связан с расчетом на Красную армию.

Я потом более подробно скажу о работе троцкистско-зиновьевской организации в Красной армии. Но тут я хочу сказать следующее: используя то обстоятельство, что ряд крупных троцкистов и зиновьевцев, не порывавших связи с организацией, а наоборот, принимавших активное участие, по роду своей работы занимали в армии видные посты, это был Прилуцкий, Путна, Шмидт, Кузьмичев, Гродзенский [14] и ряд других, фамилии которых я не знаю. Предполагалось, что в том случае, если после выполнения успешного теракта Политбюро не поспешило бы пригласить Зиновьева, Каменева к руководству, то, опираясь на этих людей и на сосредоточение необходимых воинских сил в Москве, <можно было> прямо поднять военный мятеж и, опираясь на этот военный мятеж, понудить Политбюро признать руководство Каменева и Зиновьева. Вот какой был второй запасный вариант.

ВЫШИНСКИЙ: Этот вариант был разработан Каменевым?

РЕЙНГОЛЬД: Каменевым и Зиновьевым. 

ВЫШИНСКИЙ: При вашем участии?

РЕЙНГОЛЬД: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были одним из авторов?

РЕЙНГОЛЬД: Я – один из авторов и разделяю полную ответственность за этот вариант, естественный и противоестественный, за весь тот маккиавелистический план, который был выработан руководством центра. 

Вот почему я несколько подробнее остановился на факте – для того, чтобы ответить на вопрос: блок сложился на террористической основе осенью 1932 года, осенью 1932 года члены блока считали необходимым организовать теракты, а самые теракты произошли… (ВЫШИНСКИЙ: Не акты, а один акт) один акт произошел только в 1934 году, и были попытки совершения терактов неудачные. Такой промежуток громадный в два года может показаться необъяснимым, но если учесть, что дело было не только в совершении терактов, а это было связано с целой системой двурушнической работы, которая должна была привести Зиновьева и Каменева в партию и дать им в партии соответствующие места, если соединить эти оба момента, тогда это станет понятным и объяснимым.

ВЫШИНСКИЙ: Я вас так понимаю, что и Каменев, и Зиновьев как руководители этого центра, они шли по двум линиям: с одной стороны они старались всячески доказать свою лояльность, преданность партии, с другой стороны, они именно готовили террористические акты против руководителей партии. Так?

РЕЙНГОЛЬД: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это ваше умозаключение или это так было в действительности?

РЕЙНГОЛЬД: Я это передаю не как мое умозаключение, а как один из участников плана, совместно с Каменевым, Зиновьевым и Евдокимовым составленного, того плана, который мы разработали на квартире Зиновьева и Каменева.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте спросить Зиновьева и Каменева. Обвиняемый Зиновьев, это показание Рейнгольда вас уличает в тяжелом преступлении. Вы признаете себя виновным?

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Действительно в ваш план входило, с одной стороны, проявлять внешнюю во всей полноте лояльность и даже преданность партии и в то же время подготовлять террористические акты против руководства партии и правительства?

ЗИНОВЬЕВ: Я буду в свое время давать объяснения, из которых будет видно, что то, что говорит Рейнгольд, по-моему, не совпадает с действительностью, но что в данном месте он прав.

ВЫШИНСКИЙ: Так и было?

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемому Каменеву я задаю те же вопросы. 

КАМЕНЕВ: На оба вопроса отвечаю положительно. 

ВЫШИНСКИИ: Вы подтверждаете, что это так и было, что этот план разработан вами совместно с Рейнгольдом?

КАМЕНЕВ: У меня поправка. Мы не нуждались в помощи Рейнгольда для того, чтобы разработать этот план.

ВЫШИНСКИЙ: Я только напомню КАМЕНЕВУ, что он это сказал только с помощью Рейнгольда, на предварительном следствии вы этого не говорили, покамест вы не были уличены другим.

КАМЕНЕВ: Это ошибка, я говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Повторите, что вы говорили по этому поводу.

КАМЕНЕВ: Я говорил в первом же моем заявлении, показании 23-24 числа, или быть может я ошибаюсь и показания давал 28-29 числа, что наш план был рассчитан на то, чтобы, завоевав двурушнической политикой доверие партии в период руководства Сталина, затем, после осуществления предпринятых нами терактов, пользуясь этим завоеванным доверием, прийти к власти.

Я развил дальше в этом же показании, до очных ставок, два варианта. Первый вариант тот, на который я сейчас указал и который должен был иметь своим последствием внесение замешательства и ослабления в ряды правительства, которое, как мы рассчитывали, призвало бы в такой момент нас, именно постольку, поскольку предварительная двурушническая политика при руководстве Сталина завоевала бы нам доверие партии. И второй вариант, когда Политбюро или правительство страны не прямо вступило бы на этот путь переговоров с нами и когда потребовалось бы дополнительное давление для того, чтобы это сделать. Я указал также на то, что это самое двурушничество и было орудием осуществления нами прихода к власти в момент террористической катастрофы. Это было все до очной ставки с РЕЙНГОЛЬДОМ.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы совершенно добровольно и без того, чтобы быть поставленным перед теми или другими уликами, сочли необходимым поведать следствию о своей преступной деятельности независимо от показаний Рейнгольда?

КАМЕНЕВ: Это вопрос другой. Вы мне сказали, что я сделал это под давлением очной ставки с Рейнгольдом. Я это отрицаю. Теперь вы спрашиваете, сделал ли я это под давлением каких-либо улик и обстоятельств? Да, основным обстоятельством было то, что я нахожусь в тюрьме.

ВЫШИНСКИЙ: Т.е., иначе говоря, вы должны были стать на путь признания, будучи поставленным перед стеною улик?

КАМЕНЕВ: Вы хотите сказать, что я не явился сам до ареста и не изложил этого?

ВЫШИНСКИЙ: Правильно.

КАМЕНЕВ: Это мое преступление я признал.

ВЫШИНСКИЙ: Т.е., иначе говоря, вы разработали без помощи Рейнгольда этот план адского выступления, и о нем стало известно властям не добровольно от вас, а потому что вы оказались поставленным перед необходимостью, будучи уличенным, признать все это?

КАМЕНЕВ: Потому что, арестованный и обвиненный в этом преступлении, я его признал.

ВЫШИНСКИЙ: Почему вы признали его?

КАМЕНЕВ: Почему признал? Я скажу это после моего допроса суду. 

ВЫШИНСКИЙ: Вы и сейчас говорите суду.

КАМЕНЕВ: Вы задаете мне вопрос не фактического характера…

ВЫШИНСКИЙ: Я задаю вам вопрос, который стоит в прямой связи с необходимостью установить ту или другую фактическую сторону дела. В высшей степени важно установить, признали ли вы нужным рассказать о выработке вашего плана Рейнгольду, а материалы дела показывают, что Рейнгольд вас уличил во многих деталях и фактах, которые вы не признали. Я хочу поставить один вопрос: вы были уличены или же в раскаянии рассказали?

КАМЕНЕВ: Я уже ответил совершенно конкретно. Я говорил о конкретном вопросе, о сочетании двурушничества с террором. Тот же вопрос, который вы поставили Зиновьеву, вы поставили и мне. Я на это ответил, что мы для выработки этого плана не нуждались в Рейнгольде. Тогда вы сказали: однако, вы признали себя виновными тогда, когда вас Рейнгольд уличил. Я на это ответствовал тем, что указал на два моих показания, данных до очной ставки с Рейнгольдом.

ВЫШИНСКИЙ: Вы с Рейнгольдом об этом плане говорили?

КАМЕНЕВ: Лично?

ВЫШИНСКИЙ: Может быть, через кого-нибудь. 

КАМЕНЕВ: Это был план нашего центра.

ВЫШИНСКИЙ: Вот Рейнгольд рассказывает о том, что о выработке этого плана совместно с Зиновьевым вы и его поставили в известность, об этом плане. Я и спрашиваю, Рейнгольду вы сообщили об этом плане?

КАМЕНЕВ: Мы сообщили не Рейнгольду лично, а всему тому активу, если можно так выразиться, который должен был быть в курсе решений и политики центра, в том числе и Рейнгольду, конечно.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, что показывает Рейнгольд, что он знал об этом плане от вас, это соответствует действительности?

КАМЕНЕВ: Абсолютно.

ВЫШИНСКИЙ: Вот я над этим и бьюсь. Подтверждаете ли вы заявление Рейнгольда о том, что ему стало об этом плане известно от вас? 

КАМЕНЕВ: Конечно.

ВЫШИНСКИЙ: Потому что ваше заявление о том, что мы не нуждались в помощи Рейнгольда, можно было понять так, что вы с Рейнгольдом не разговаривали и по этому поводу.

КАМЕНЕВ: Никак нет. Он заявил, что он принимал участие в выработке плана, но мы в его помощи не нуждались. Само собой разумеется, что мы его, конечно, ознакомили.

ВЫШИНСКИЙ: Для выработки плана у вас с Зиновьевым было достаточно сил, и в этом смысле политическая помощь Рейнгольда вам была не нужна. Но вы Рейнгольду об этом сообщили.

КАМЕНЕВ: Я уже сказал, что всем руководящим кадрам, в том числе Рейнгольду, который был одним из самим активных наших работников, этот план был сообщен и неоднократно разъяснен.

ВЫШИНСКИЙ: Вы, следовательно, подтверждаете, что такой действительно чудовищный план у Вас существовал.

КАМЕНЕВ: Да, этот чудовищный план существовал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы разработали этот чудовищный план и сейчас это подтверждаете.

КАМЕНЕВ: Да, подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, РЕЙНГОЛЬД дал правильные показания суду? РЕЙНГОЛЬД, вы это подтверждаете?

РЕЙНГОЛЬД: Да, я готов с этим согласиться.

ВЫШИНСКИЙ: Можно считать установленным, что был выработан чудовищный план двойного чудовищного преступления, о котором рассказали Каменев, Зиновьев, а потом рассказали и Вы.

РЕЙНГОЛЬД: Да, можно считать.

ВЫШИНСКИЙ: Какое вы принимали в этом участие, вернее какие были ваши отношения к выработке этого плана – были ли вы механическим передатчиком этого плана другим лицам, или же вы к этому относились сознательно?

РЕЙНГОЛЬД: По чистой совести говоря, я не думаю, чтобы Каменев и Зиновьев рассматривали меня как механического передатчика, и я могу это подтвердить теми заданиями, которые поручались мне со стороны Каменева и Зиновьева, например, такой ответственный вопрос, как создание за границей специального фонда финансирования контрреволюционной организации, когда велись со мной разговоры относительно запаса валюты на случай высылки Каменева и Зиновьева за границу [15].

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте спросить Каменева относительно фонда. 

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый Каменев, был такой разговор?

КАМЕНЕВ: Это было в 1929 году, когда я и Зиновьев предполагали, что мы можем быть высланы за границу, как и Троцкий, а поэтому считали необходимым создать за границей некоторый фонд для поддержки и продолжения той работы, которую мы вели здесь.

ВЫШИНСКИЙ: Из каких средств вы думали создать этот фонд?

КАМЕНЕВ: У нас были намечены средства.

ВЫШИНСКИЙ: Вы обратились за помощью к РЕЙНГОЛЬДУ?

КАМЕНЕВ: Не за помощью, так как это слово опорочено, а просто с поручением к РЕЙНГОЛЬДУ и <АРКУСУ> [16] о создании этого фонда. РЕЙНГОЛЬД и <АРКУС> были выделены для этой работы, потому что во всей предварительной подготовке и проводимой работе они были финработниками, руководимыми СОКОЛЬНИКОВЫМ.

ВЫШИНСКИЙ: Этот фонд вы предполагали организовать за счет государства? 

КАМЕНЕВ: Во всяком случае, не из наличных средств РЕЙНГОЛЬДА. 

ВЫШИНСКИЙ: Вернее говоря, вы хотели обокрасть государство?

КАМЕНЕВ: РЕЙНГОЛЬДУ было поручено с помощью других работников из этих средств создать за границей денежный фонд в целях поддержки нашей организации.

ВЫШИНСКИЙ: Но это соответствует моей квалификации. Вы не возражаете?

КАМЕНЕВ: Зачем же мне присоединяться к вашей квалификации, когда у меня есть своя – моя квалификация политическая, а ваша – уголовная (смех в зале).

ВЫШИНСКИЙ: Вы правы. Какая была еще деятельность Каменева и Зиновьева кроме покушения на государственные средства?

РЕЙНГОЛЬД: Хотя Каменев взял на себя роль моего добровольного помощника, но трактовка меня как технического исполнителя неправильна. Я не только имел поручения, но знал для чего это делается. Эта мотивировка для возможности Каменева и Зиновьева очутиться за границей мне была известна. Я мог бы сослаться на другие примеры политического сотрудничества с Каменевым, хотя у меня не было знаний в отношении сельскохозяйственной платформы, это в мою специальность не входило, но я сотрудничал не только по линии исполнения, но и по политической.

ВЫШИНСКИЙ: Это правильно. Вы его привлекли для составления того, что входит в сельскохозяйственную платформу?

КАМЕНЕВ: Напрасно Рейнгольд обиделся, он был не простым техническим работником, и недаром он сидит вместе с нами на этом процессе. Я указал только на то, что при выработке плана прихода нас к власти он не принимал участия.

РЕЙНГОЛЬД: Моя реплика и то, что говорил Каменев (обида), ничего общего с обидой не имеет. Если меня изображают как лицо техническое, то целый ряд вопросов политических, о которых я показываю следствию, могут быть восприняты судом с известным сомнением, как человека не во всех делах достаточно компетентного, и поэтому слова Каменева имеют значение как для человека, имевшего знания в финансовых делах. Я хочу сказать, что я принимал участие в делах политических не как рупор, а как активный участник этого участка, как человек, который имеет достаточно данных, чтобы говорить с Каменевым и Зиновьевым общим языком.

ВЫШИНСКИЙ: [Последний вопрос. Вы должны теперь, обвиняемый РЕЙНГОЛЬД, рассказать о том, что в ваши планы входило сокрытие следов преступления. Как ставился в вашей организации вопрос о сокрытии следов преступления?

РЕЙНГОЛЬД: ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ и {все мы, активные} *другие* участники {контрреволюционной троцкистской организации} *террористического центра*, допуска{ли}*я*, что в ГПУ имеются нити того государственного заговора{, который нами подготавливался. Вот почему в этот самый план – в план прихода} *в случае прихода* к власти{, как составной элемент, входила задача} *троцкистско-зиновьевский центр имел в виду* уничтожить {все те элементы этого дела, которые как-нибудь могут провалить} *всех тех работников, кто мог бы* политически {и} скомпрометировать ЗИНОВЬЕВА, КАМЕНЕВА и других лидеров блока и обнаружить их причастность к террористическому акту против вождей партии и правительства.] Предполагалось и ЗИНОВЬЕВЫМ, и КАМЕНЕВЫМ (об этом они делились со мною), что БАКАЕВ должен будет назавтра после переворота, после захвата власти, стать во главе ГПУ в качестве председателя ГПУ. Опираясь на аппарат ГПУ, он должен был помочь [(как это не будет звучать, может быть и чудовищно, и странно, и необычно, – я не знаю таких прецедентов, может быть главари организации в своем политическом багаже имеют такие прецеденты)] скрыть следы, должен был уничтожить, убить не только тех сотрудников и работников НКВД-ГПУ, которые могли бы иметь кое-какие нити заговора, но и всех {тех} непосредственных исполнителей террористических актов против СТАЛИНА и {других лиц,} его ближайших помощников. Своих активистов, своих террористов-боевиков, которые были замешаны в этом деле, должна была уничтожить троцкистско-зиновьевская организация руками БАКАЕВА [17]. {А дальше после этого предполагалось, что} первым шагом после прихода к власти КАМЕНЕВА и ЗИНОВЬЕВА будет приближение ТРОЦКОГО, что считалось само собою разумеющимся. В качестве второго шага намечалось: опираясь на ТРОЦКОГО, снять и убрать с постов партийных и советских – людей, наиболее близких к СТАЛИНУ и наиболее ему преданных, и таким образом полностью захватить в свои руки впасть в стране, поставить своих руководителей и овладеть всеми рычагами власти. Вот этот план во всех его частях.

ВЫШИНСКИЙ: Откуда Вам известно об этой последней части этого плана?

РЕЙНГОЛЬД: Последняя часть этого плана вынашивалась и КАМЕНЕВЫМ, и ЗИНОВЬЕВЫМ, и они делились со мною этим планом.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый БАКАЕВ, вы намечались в случае успеха вашего плана председателем ГПУ?

БАКАЕВ: ЗИНОВЬЕВ как-то высказывал такое пожелание: или председателем ОГПУ, или председателем ЦК ВКП(б).

ВЫШИНСКИЙ: Когда это ЗИНОВЬЕВ высказывая такое предположение? 

БАКАЕВ: (молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Я не прошу указать точно место и день. В каком году? 

БАКАЕВ: Это было летом 1932 г [18].

ВЫШИНСКИЙ: А о себе он говорил – кем он будет в случае успеха плана?

БАКАЕВ: Тут были ЕВДОКИМОВ, я, КУКЛИН и КАМЕНЕВ.

ВЫШИНСКИЙ: И все портфели распределили, или остались незанятые?

БАКАЕВ: Евдокимов спросил: «А вы что будете делать?»

ВЫШИНСКИЙ: Кого?

БАКАЕВ: Зиновьева.

ВЫШИНСКИЙ: Что же Зиновьев пожелал?

БАКАЕВ: А Зиновьев говорит, я бы работал в Коминтерне, потом добавляет дальше, а Лев Борисович, это он про Каменева говорил, стоял бы во главе правительства, Совнаркома.

ВЫШИНСКИЙ: А Евдокимов?

БАКАЕВ: А я? – Евдокимов спрашивает (смех в зале). А Григорий Евсеевич говорит, наверное, были бы секретарем ЦК.

РЕЙНГОЛЬД: У меня небольшая поправка есть.

БАКАЕВ: Дальше Куклин…

ВЫШИНСКИЙ: Ну, Куклин уже умер. (к Рейнгольду) Какая поправка?

РЕЙНГОЛЬД: Бакаев, в общем, прав, такой разговор был. Я знал об этом от Каменева и Зиновьева. Назавтра, после захвата власти, Каменев должен был стать во главе правительства, Зиновьев во главе партии, Евдокимов – секретарь ЦК, Бакаев – во главе ОГПУ. Насчет Троцкого вопрос оставался открытым. Тут был ряд трудностей, которые Каменев и Зиновьев заранее предвидели и не брались разрешать. Этот разговор носил как бы характер прикидки, так как делили шкуру медведя, который был далеко не убит [19].

ВЫШИНСКИЙ: Вот в этом разговоре относительно уничтожения следов преступления так откровенно и говорилось, что перебить работников НКВД, а потом и террористов?

РЕЙНГОЛЬД: Тех, кто был непосредственно связан был с этим [20].

ВЫШИНСКИЙ: Кто говорил об этом?

РЕЙНГОЛЬД: Это говорили Каменев и Зиновьев.

ВЫШИНСКИЙ: Зиновьева позвольте спросить по этому поводу.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый Зиновьев, что вы скажете?

ЗИНОВЬЕВ: Подтвердить эту нелепую версию о том, что я сообщил Рейнгольду, что его после успеха убьют, я не могу и отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ: Но вами какие-нибудь прорабатывались меры к уничтожению следов этого преступления, об этом думалось, говорилось?

ЗИНОВЬЕВ: Уже из того, что в ходе следствия было выяснено о комбинации между двурушничеством и терроризмом, из одного этого вытекает, что конечно.

ВЫШИНСКИЙ: Нет, но говорилось ли о том, что в случае успеха Бакаева назначить председателем ОГПУ?

ЗИНОВЬЕВ: Из показаний, которые я дал на предварительном следствии и которые наверное известны гражданину прокурору, я подтвердил, что в ходе наших действий разбирался вопрос о распределении ролей в случае победы, и в этом случае пост председателя ОГПУ намечался Бакаеву. Всякий понимает, насколько это влиятельный пост, и что человек, который заполучил бы этот пост, мог бы очень много помочь к сокрытию преступлений.

ВЫШИНСКИЙ: Бакаев должен был, будучи председателем ОГПУ, замести следы преступления?

ЗИНОВЬЕВ: Между прочим и это.

ВЫШИНСКИЙ: Как же это он заметал бы? Ведь преступления делали вы, а не председатель ОГПУ?

ЗИНОВЬЕВ: Мы об этом конкретно не говорили.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не говорили конкретно, а я хочу конкретно говорить. Вы же понимаете, Зиновьев, председатель ОГПУ, он держит в своих руках нити государственного управления и политической борьбы со всякого рода политическими контрреволюционными настроениями, направлениями и т.д. Когда вы сажаете, победивши, по собственным словам, начальником ОГПУ Бакаева, чтобы он между прочим принял меры для уничтожения совершенных вами преступлений, как, вы полагаете, мог он это сделать? Как это можно сделать? Очевидно, нужно как-то проявить себя по отношению к участникам этих преступлений.

ЗИНОВЬЕВ: Разумеется, только злоупотреблениями и преступлениями.

ВЫШИНСКИЙ: Что он должен был делать?

ЗИНОВЬЕВ: Я на это не могу дать ответ.

ВЫШИНСКИЙ: Вот Рейнгольд дает ответ.

ЗИНОВЬЕВ: Это сводится к тому, что я должен был сообщить, что его или ближайших товарищей я должен буду убить.

РЕЙНГОЛЬД: Пусть судит суд, чьи объяснения носят более нелепый характер. То, за что ухватился Зиновьев, что он должен был сообщить об этом тому же лицу, которое он собирался убить, не выдерживает никакой критики. Зиновьев отлично знает, что никто мне не давал поручения стрелять в Сталина, что я выступал как организатор, подобрал таких людей как Радин, Файвилович.

ВЫШИНСКИЙ: Как Котолынов, Румянцев.

РЕЙНГОЛЬД: Или даже как Богдан, который известен Зиновьеву. Почему не мог Зиновьев об этом со мной говорить? Я никакой нелепости в своем показании не вижу и его полностью подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Бакаев, в вашей группе или той группе, в которую входили Рейнгольд, Пикель, Дрейцер, Богдан участвовал?

БАКАЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У Богдана какие-либо поручения были?

БАКАЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: От кого?

БАКАЕВ: От Зиновьева. По поручению Зиновьева Богдан должен был стрелять в Сталина, в Секретариате ЦК.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый Зиновьев, вы слышали показания Бакаева?

ЗИНОВЬЕВ: Единственно, что я могу подтвердить, это то, что я советовал Бакаеву привлечь Богдана, которого я считал подходящим человеком.

ВЫШИНСКИЙ: Для какой деятельности? Террористической деятельности?

ЗИНОВЬЕВ: Которую выработал зиновьевско-троцкистский центр.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, правильно показание, что вы, Зиновьев, привлекли через Бакаева Богдана для убийства тов. Сталина?

ЗИНОВЬЕВ: Правильно то, что я рекомендовал Бакаеву привлечь Богдана для покушений, в том числе и на тов. Сталина.

БАКАЕВ: Разрешите я скажу подробно. После того, как мне было поручено организовать убийство Сталина, Зиновьев предложил мне на следующий день зайти к нему после работы. Я зашел и встретил у него Рейнгольда и Богдана. Зиновьев, здороваясь, сказал мне: «Вот боевик для вашей группы, затем Рейнгольд рекомендует еще Файвиловича, я тоже его знаю с хорошей стороны», – говорит Зиновьев. ВЫШИНСКИЙ: Что это значит: «с хорошей стороны»?

БАКАЕВ: Абсолютно надежный человек.

ВЫШИНСКИЙ: Для выполнения террористических актов?

БАКАЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это для Зиновьева значит – знать с хорошей стороны?

БАКАЕВ: Зиновьев спросил, возражаю ли я против вовлечения в боевую группу Файвиловича. Я говорю, если рекомендует Рейнгольд, который лучше знает Файвиловича, и вы, у меня возражений нет. Зиновьев тогда закончил: таким образом боевая группа сконструирована. Я, говорит, предлагаю распределить между вами обязанности следующим образом.

ВЫШИНСКИЙ: Это Зиновьев сказал?

БАКАЕВ. Да. Богдан должен стрелять в Сталина, а вы: я – БАКАЕВ, Рейнгольд и Файвилович должны обследовать маршрут поездок Сталина за город. И тут же, в этот же раз Зиновьев несколько раз повторил, чтобы он, не теряя времени, шел в Секретариат центрального Комитета и стрелял там в Сталина.

ВЫШИНСКИЙ: Это было в присутствии Рейнгольда?

БАКАЕВ: Это было в присутствии Рейнгольда, Бакаева и Зиновьева.

ВЫШИНСКИЙ: Рейнгольд подтверждает это?

РЕЙНГОЛЬД: Да, подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно об Богдане говорили, как об исполнителе террористического акта против т. Сталина? 

<БАКАЕВ:> Богдан пользовался особым доверием Зиновьева и ему было поручено участие в террористическом акте против т. Сталина. Зиновьев решил привлечь его…

РЕЙНГОЛЬД: Это не есть комиссия, куда нужно привлечь. Тут дается прямое боевое поручение.

ВЫШИНСКИЙ: Вы присутствовали, когда давалось это поручение?

РЕЙНГОЛЬД: Да, это было в присутствии Бакаева.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый Зиновьев, не припомните ли теперь?

ЗИНОВЬЕВ: Я не имею никаких оснований и желания во что бы то ни было ослабить свою ответственность за все эти чудовищные преступления. Это видно из показаний и дополнительных показаний, какие я дал. Поскольку я должен сказать здесь совершенно точно, я заявляю, что я не припоминаю даже этого самого совещания. Но что действительно было – это то, что я рекомендовал Богдана. Это, разумеется, в смысле ответственности то же самое, что здесь говорится. Да, я имел особое доверие к этому человеку.

ВЫШИНСКИЙ: Он был вашим личным секретарем?

ЗИНОВЬЕВ: Богдан был несколько лет моим личным секретарем. 

ВЫШИНСКИЙ: И вы ему абсолютно доверяли?

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: И указали Бакаеву как на надежного человека для террора?

ЗИНОВЬЕВ: Бакаев его знал так же близко, как и я, и я указал ему на него как на человека, очень пригодного для этих действий, не вникая во все технические подробности дела.

ВЫШИНСКИЙ: Я не думаю, конечно, что вы входили в эти технические подробности.

Можно считать установленным, что, во-первых, вы хорошо знали как особо близкое лицо Богдана, во-вторых, вы ему во всем доверяли, в-третьих, вы его считали особо надежным человеком, в-четвертых, вы считали его подходящим человеком для террористической деятельности. Вы указали на него Бакаеву как на исполнителя террористического акта против т. Сталина?

ЗИНОВЬЕВ: Как на возможного исполнителя террористического акта вообще, потому что Бакаев имел большие полномочия и сам мог использовать его по своему усмотрению.

ВЫШИНСКИЙ: Но в том числе вы имели ввиду и террористический акт против т. Сталина?

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы все это подтверждаете?

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Весь вопрос сводится только к одному: лично вы давали Богдану такое поручение или вы поручили это Бакаеву? Только в этом расхождение. Вы говорите, что вы лично не давали, а Рейнгольд и Бакаев утверждают, что вы дали это поручение лично. По существу, конечно, разницы в этом нет.

ЗИНОВЬЕВ: Моя ответственность этим не снимается.

ВЫШИНСКИЙ: А еще кого-нибудь вы рекомендовали Бакаеву как подходящего человека, чтобы стрелять в вождей партии и правительства?

ЗИНОВЬЕВ: Да, говорилось о Пикеле, Рейнгольде.

ВЫШИНСКИЙ: Вы указали Бакаеву на Пикеля и Рейнгольда как на боевых ребят, подходящих для этого дела?

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Больше вопросов у меня нет.

 

Перерыв на 20 минут.

 

КОМЕНДАНТ: Суд идет, прошу встать.

УЛЬРИХ: Садитесь, пожалуйста. (обращаясь к Вышинскому) У вас есть вопрос к РЕЙНГОЛЬДУ?

ВЫШИНСКИЙ: Нет.

УЛЬРИХ: У подсудимых есть вопросы к РЕЙНГОЛЬДУ? 

РЕЙНГОЛЬД: У меня есть заявление суду. 

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

РЕЙНГОЛЬД: Я понимаю, что копаться в нашем контрреволюционном болоте обязанность очень тяжелая, но чтобы не получить упрека от суда в том, что я что-нибудь скрыл, поэтому я хочу просить суд разрешить мне осветить еще несколько вопросов, а именно подробнее рассказать о двух покушениях, готовившихся на СТАЛИНА, о связи троцкистско-зиновьевской организации за границей, о работе так называемого запасного центра, и более подробно о краже государственных средств.

УЛЬРИХ: Сначала остановитесь на освещении первого вопроса, т.е. кто и когда готовил покушение на тов. СТАЛИНА. Тов. Прокурор, что Вы скажете по этому вопросу?

ВЫШИНСКИЙ: Если РЕЙНГОЛЬД имеет сообщить что-нибудь по этому вопросу, то я хотел бы выслушать.

УЛЬРИХ: Обвиняемый РЕЙНГОЛЬД, объясните, кто и когда готовил покушение на товарища СТАЛИНА?

РЕЙНГОЛЬД: Первое покушение на СТАЛИНА было подготовлено в середине лета 1934 года. Предварительная подготовка к этому покушению была произведена на квартире у ШАРОВА с участием БАКАЕВА, меня и ЕВДОКИМОВА. Во время этой подготовки было суммировано наблюдение и было установлено, что местом покушения должно быть Можайское шоссе. В результате наблюдений, производимых людьми, которые участвовали в этом деле, как то СЕРЕГИНЫМ и из группы ДРЕЙЦЕРА Хрусталевым, были установлены наиболее вероятные дни и часы проезда машины СТАЛИНА. На квартире ШАРОВА с участием ЕВДОКИМОВА, БАКАЕВА и меня был составлен перечень примерных кандидатур, которые должны были участвовать в этом деле. В качестве непосредственных исполнителей, т.е. тех, которые должны были стрелять в Сталина, были названы СЕРЕГИН [21], РАДИН и ФАЙВИЛОВИЧ [22], и некоторые другие. Было установлено, что из этого основного списка БАКАЕВ отберет непосредственного исполнителя и организует выполнение покушения на СТАЛИНА. Мне известно, что после того, как это покушение окончилось неудачно, потому что боевики-террористы, которые были поставлены на участке Дорогомиловского шоссе, где была трамвайная остановка и машина Сталина должна была замедлить ход, боевики-террористы боялись и ушли, не выполнив покушения. Затем мы собрались на квартире у Шарова, где мы встретились с Бакаевым. Было предположено остановить машину выстрелом одним и еще одним выстрелом покончить со Сталиным. За Сталиным было наблюдение не только по Можайскому шоссе, мне известно от Богдана и Горшенина [23], что в Кремле была группа, которая была связана с троцкистско-зиновьевской организацией, которая следила за Сталиным. Эта группа, очень тщательно законспирированная, вела свои нити, как мне говорили Богдан и Горшенин [24], к Каменеву. Жена брата Каменева – Розенфельд работала в Кремле и поддерживала сношение с группой террористов, фамилии которых мне неизвестны [25].

ВЫШИНСКИЙ: Откуда вам это известно?

РЕЙНГОЛЬД: Это мне известно от Горшенина [26].

ВЫШИНСКИЙ: Я хотел бы, чтобы Рейнгольд сказал о тех случаях подготовки, в которых он или кто-либо из присутствующих подсудимых здесь на суде принимали участие. В первом случае вы участвовали непосредственно, кто еще имел отношение?

РЕЙНГОЛЬД: Бакаев, Евдокимов, Шаров, группа Дрейцера, Хрусталев, боевики-террористы.

ВЫШИНСКИЙ: Непосредственно на место покушения кто выезжал? 

РЕЙНГОЛЬД: Непосредственно выезжал Бакаев с группой террористов, мне известна фамилия Серегина и Радина.

ВЫШИНСКИЙ: От кого вам это известно?

РЕЙНГОЛЬД: От Бакаева непосредственно [27].

ВЫШИНСКИЙ: Значит, организатором покушения был Бакаев. Не целесообразно ли в суде учинить допрос Бакаеву, когда подготовлялось второе покушение? Эти два удара, которые были решены объединенным центром одновременно, – удар против Кирова в Ленинграде и в Москве против Сталина, кому-нибудь поручалось покушение на Сталина?

РЕЙНГОЛЬД: Бакаеву и группе, которая вокруг него была.

ВЫШИНСКИЙ: А в Ленинграде?

РЕЙНГОЛЬД: Бакаев должен быть проверить группы в Ленинграде. 

ВЫШИНСКИЙ: Вы непосредственно участие в этом принимали?

РЕЙНГОЛЬД: В Ленинграде нет, в Москве да.

ВЫШИНСКИЙ: В чем выражалось ваше участие?

РЕЙНГОЛЬД: Я договорился с Вигелянским [28] и Кривошеиным, и там должны были в качестве террористов-боевиков произвести непосредственно террористический акт против СТАЛИНА.

ВЫШИНСКИЙ: Это все, что Вам известно?

РЕЙНГОЛЬД: Да, все, что мне известно.

ВЫШИНСКИЙ: И что касается вашего лично участия в этом государственном преступлении?

РЕЙНГОЛЬД: Да.

ВЫШИНСКИЙ:  Я полагаю, что проверка показаний РЕЙНГОЛЬДА будет произведена тогда, когда мы будем допрашивать БАКАЕВА. Поэтому позвольте мне перейти к другому вопросу, который затронул РЕЙНГОЛЬД.

Вы сказали, обвиняемый РЕЙНГОЛЬД, о запасном центре. Я так понимаю, у Вас был план на случай успеха и был план на случай неудачи. Вот скажите: на случай неудачи какой был план?

РЕЙНГОЛЬД: И ЗИНОВЬЕВ, и КАМЕНЕВ считались с тем, что задуманный удар может привести к разгрому организации. На этот случай неудачи была намечена группа людей, в прошлом активных людей троцкистско-зиновьевской организации, которая должна была выполнить функцию объединенного центра, которая должна была продолжить террористическую работу, начатую объединенным центром. В эту группу намечены были следующие лица (об этом мне известно от КАМЕНЕВА): СОКОЛЬНИКОВ, РАДЕК, СЕРЕБРЯКОВ и ПЯТАКОВ [29]. Мотивы, почему именно эти лица должны были войти в запасный центр и продолжать террористическую деятельность, заключались в том, что все эти лица отличались одной общей чертой: они все были либо вовсе не скомпрометированы в последние годы, некоторые из них, как ПЯТАКОВ и СОКОЛЬНИКОВ, входили в состав ЦК, некоторые из них, как РАДЕК, держали себя таким образом, что вожди троцкистско-зиновьевской организации говорили о РАДЕКЕ, например, как об образцовом, как о примернейшем двурушнике, двурушничество которого просто изумительно, настолько он держал себя лояльно и преданно в отношении Центрального Комитета и СТАЛИНА. И, наконец, такой человек, как СЕРЕБРЯКОВ – глубоко законспирированный, внешне аполитичный, который, казалось, порвал все свои связи с троцкистско-зиновьевской организацией, а на самом деле по-прежнему остался троцкистом, тесно связанным с троцкистской организацией. Поскольку это так, постольку на этих людей и пал выбор, и в этом направлении с этими людьми и велись переговоры.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сказали после перерыва в своем заявлении о том, что желали бы дополнить свои показания – относительно кражи государственных средств.

РЕЙНГОЛЬД: Летом 1933 г. встал вопрос (его подымали БАКАЕВ и др.) о том, что организации нужны деньги: нужно закупать оружие, кое-где доставать это оружие путем взяток, надо было платить деньги людям, которые были специально связаны с террористической работой и находились иногда без службы. Нужны были деньги. И вот по заданию КАМЕНЕВА и ЗИНОВЬЕВА *мне было поручено* связаться с АРКУСОМ <и> изыскать необходимые средства.

Я связался с Аркусом, заместителем председателя госбанка, и наметил ту комбинацию, которая должна была дать возможность получить государственные средства для финансирования террористической деятельности. В этой комбинации должны были участвовать Евдокимов и Федоров в качестве руководителей хозяйственных организаций, связанных, с госбанком и финансировавшихся госбанком. Причем я получил согласие Аркуса, Евдокимова и Федорова на то, чтобы проделать эту операцию. Она заключалась в том, чтобы Федорову и Евдокимову получить 30 тысяч рублей. Эти 30 тысяч рублей были получены и переданы организации. Операция была проведена, об этом я показывал на предварительном следствии, как она была проведена. Деньги были получены Евдокимовым и Федоровым и переданы в 1934 году организации в лице Гертика. Вот что мне известно о незаконном использовании средств государства для террористических целей организации.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы кончили, вопросов больше нет?

ВЫШИНСКИЙ: Вопросов нет, у меня будет заявление.

РЕЙНГОЛЬД: Я кончил только по этому вопросу. Есть еще вопрос о связи с заграничной троцкистской организацией.

ВЫШИНСКИЙ: Это важный вопрос. Расскажите в основном без подробностей.

РЕЙНГОЛЬД: Начиная с 1930 года, Зиновьев, через Ромма, Мадьяра, Вуйовича и ряд других, в этом же плане использовался Пикель, поддерживал связь с заграничной троцкистской организацией. Я имею в виду группу Савен, Дрио, Грензберга [30] в Германии (?), все они вели ожесточенную борьбу против руководства Коминтерна и секций Коминтерна. Через этих лиц, которых я указал, также через некоторых других, которые мне неизвестны, но о существовании которых я знаю через Ромма, Зиновьев поддерживал с ними тесную организационную связь, поднимая их к борьбе против руководства Коминтерна и против руководства германской и французской секций Коминтерна. Причем директивы и лозунги, которые давал Зиновьев, заключались в том, чтобы всемерно дискредитировать нынешнее руководство Коминтерна, возложить на это руководство целый ряд поражений, который потерпел рабочий класс в тех или иных странах, приписать все это неправильной и вредной для рабочего класса политике Коминтерна и на этой основе поднять массы братских компартий против руководства Коминтерна. Таким образом здесь был перекинут мост и через Троцкого с тем, чтобы создать за границей блок, аналогичный троцкистско-зиновьевскому блоку, который был организован внутри СССР. Вот что мне известно по вопросу о связи с заграничной троцкистской организацией.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вопросов больше нет. У подсудимых нет вопросов? 

БАКАЕВ: У меня вопрос к Рейнгольду. Вы говорите, что я поднимал перед вами вопрос об изыскании средств, не хватавших для приобретения оружия. Когда и где это было?

РЕИНГОЛЬД: Вы поднимали этот вопрос не передо мной, а перед Зиновьевым и Каменевым, и не только для того, чтобы иметь эти деньги на покупку оружия, но и для всех прочих нужд террористической организации, а поручения я имел не от Бакаева, а от Каменева, согласовано с Зиновьевым.

БАКАЕВ: Я ставил этот вопрос перед Зиновьевым и Каменевым? 

РЕЙНГОЛЬД: Да.

БАКАЕВ: Разрешите мне спросить Зиновьева?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы будете давать показания через несколько минут, давайте сейчас не будем терять время.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Больше вопросов к Рейнгольду ни у кого нет?

ВЫШИНСКИЙ: Я хотел сделать заявление суду относительно последней части показаний обвиняемого Рейнгольда. Обвиняемый Рейнгольд дал показания относительно запасного центра, назвал ряд фамилий, дал показания относительно террористической деятельности так называемой правой группы, тоже с рядом фамилий, он дал показания об организации за границей валютного фонда, что было подтверждено отчасти и Каменевым и, наконец, дал показания о связи троцкистско-зиновьевского центра с некоторыми заграничными организациями. Я должен отметить, что ни один из этих четырех эпизодов не вошел в обвинительное заключение и не служит предметом разбирательства настоящего судебного процесса. Это объясняется тем, что по всем этим вопросам ведется предварительное следствие, и эти вопросы органически не связаны с предметом настоящего судебного разбирательства так, чтобы в силу статьи 118-й Уголовно-Процессуального Кодекса было бы необходимо объединить все эти вопросы в одно дело. Все эти дела находятся сейчас в производстве и представляют собою самостоятельные дела, которые будут в свое время направлены в суд.

Поэтому я прошу суд разрешить, чтобы в этой части обвинение не предъявляло вниманию суда вопросов, не являющихся предметом обвинения по настоящему делу.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Переходим к допросу подсудимого Бакаева.

ВЫШИНСКИЙ: Ввиду того, что часть вопросов, связанных с преступной деятельностью Бакаева, выяснилась из допроса его самого и опроса других подсудимых, я хочу воспользоваться правом допроса сейчас для выяснения двух моментов его преступной деятельности. Я хотел бы, чтобы обвиняемый Бакаев дал показания относительно подготовки террористических актов в Москве против тов. Сталина и чтобы он дал показания, если он этого пожелает, связанные с участием троцкистско-зиновьевского центра в убийстве тов. Кирова. Эти два вопроса я хотел бы подвергнуть исследованию на судебном следствии.

БАКАЕВ: Я хотел бы в самых кратких словах сказать о своих преступлениях перед партией и рабочим классом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы об этих преступлениях говорили еще в январе 1935 года целые речи, которые застенографированы. Теперь мы хотим услышать об отдельных ваших преступлениях без общей платформы, без деклараций, без общих фраз, которые достаточно надоели в прошлом году. В последнем слове можете говорить что угодно. Вам задали два вопроса: о вашем участии в подготовке покушения на тов. Сталина и о вашем участии в убийстве тов. Кирова.

БАКАЕВ: Я уже говорил, каким образом была сформирована боевая группа, руководителем которой Зиновьев назначил меня. Сейчас я продолжу свои показания для того, чтобы показать, в чем же выражалась деятельность этой группы.

Зиновьев настаивал на том, чтобы убийство Сталина было совершено в Секретариате ЦК. Он неоднократно повторял, что это должно быть делом немедленным и заставлял Богдана прийти в Секретариат на следующий день, чтобы возможно скорее покончить со Сталиным. Через несколько дней Богдан сказал мне, что Зиновьев не дает ему покоя, требуя немедленного убийства Сталина, а Богдан до сих пор не видел Сталина.

ВЫШИНСКИЙ: Кому сказал это Богдан?

БАКАЕВ: Мне.

ВЫШИНСКИЙ: Кто присутствовал при этом?

БАКАЕВ. Никто при этом не присутствовал.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, сказал с глазу на глаз о том, что Зиновьев не дает ему покоя, требуя немедленного убийства Сталина?

БАКАЕВ: Да, я, говорит, не имею возможности встретить Сталина. Богдан просил меня особо переговорить с Зиновьевым для того, чтобы воздействовать на него для того, чтобы добиться прекращения дергания и нервирования Богдана. Я говорил с Зиновьевым, он сказал: хорошо, но мы теряем золотые дни. А через пару дней я узнал от того же Богдана, что Зиновьев по-прежнему вызывает его к себе. А нужно сказать, что они жили не только в одном доме, но на одной лестнице, через пролет. Одним словом, я узнал, что Зиновьев, снова вызывает Богдана к себе и требует ускорения террористического акта против Сталина.

ВЫШИНСКИЙ: В каком году это было? 

БАКАЕВ. Это было в конце августа 1932 года. Через несколько дней Богдан заявил мне, что ему одному чрезвычайно трудно выполнить поручение в отношении убийства Сталина. Ему нужен второй товарищ. Я спросил, кого же он имеет ввиду, кого бы он мог для этого рекомендовать. Богдан назвал фамилию Пикеля. Я был удивлен и говорю Богдану: как же Пикель? А ведь его заявление в печати есть об отходе от Зиновьева [31]. Богдан, улыбаясь, заявил мне, что это ничего, Пикель по-прежнему предан Зиновьеву, и Зиновьев рекомендует его для этой работы. Ну, ежели сам Зиновьев рекомендует, с моей стороны возражений не было.

Я просил Богдана устроить мне встречу с Пикелем для того, чтобы поговорить с ним и выяснить непосредственно его отношение к участию в убийстве Сталина. Вскоре я встретил Пикеля у Богдана, спросил его: знает ли он, чем вызвана наша встреча. Пикель говорит, что он это знает и согласен принять участие в работе боевой группы. Тогда завтра же вместе с Богданом направляйтесь снова в Секретариат ЦК!

Мы еще на квартире Зиновьева условились с Рейнгольдом относительно того, что как только он переговорит с Файвиловичем и выяснит его согласие на участие в боевой работе террористического центра, так он заедет за мной, и мы поедем посмотреть маршрут следования Сталина. Причем я просил Рейнгольда выяснить примерно этот маршрут. Недели две спустя после этого разговора Рейнгольд заезжает за мной вместе с Файвиловичем и предлагает мне поехать для обследования маршрута следования машины Сталина для того, чтобы выяснить место, удобное для совершения террористического акта.

Маршрут был такой: Арбат, Дорогомиловская улица, Можайское шоссе. Проехали мы по всему этому маршруту и ничего подходящего не нашли. Вернувшись, я доложил ЗИНОВЬЕВУ о результатах нашей поездки, и Зиновьев сказал, что нужно усиленно заняться слежкой у здания Центрального Комитета, для того чтобы здесь убить Сталина. Прошло еще несколько дней. БОГДАН и ПИКЕЛЬ ставят передо мной вопрос о приглашении ГРИНБЕРГА – это тоже бывший работник секретариата Зиновьева. Оба они говорят, что Зиновьев рекомендует Гринберга. Я не возражал против привлечения к участию в боевой работе Гринберга. Чуть ли не на следующий же <день> БОГДАН устроил мне свидание с Гринбергом у себя на квартире.  В это время кроме БОГДАНА и меня был РЕЙНГОЛЬД. Гринберг согласился принять участие в работе боевой группы. Втроем они стали ходить в секретариат ЦК. Это уже было к осени, тут как раз произошло исключение Зиновьева и Каменева из партии, выяснилась перспектива неизбежной ссылки, и передо мной стал вопрос – что же делать дальше.

Как-то в столовой я встретил ЕВДОКИМОВА и спросил его – что же делать. Он сказал, что сегодня пойдем на квартиру к Зиновьеву и выясним у его родственников о состоянии Зиновьева, который в то время был в больнице [32]. Пришли мы на квартиру к родственникам Зиновьева, там уже было несколько человек, одним словом, видно, ЕВДОКИМОВ на этой квартире организовал совещание, на котором был я, КУКЛИН, ЕВДОКИМОВ, ШАРОВ, ДРЕЙЦЕР, БОГДАН, ФЕДОРОВ. ЕВДОКИМОВ доложил о положении дела в отношении Зиновьева и поставил вопрос, как же быть с подготовкой терактов, и вынес предложение приостановить теракты. На это никто не возражал, потому что была видна бессмыслица продолжения подготовки терактов при создавшемся положении.

Уже вышли в прихожку, как кто-то задал вопрос: как же быть с Ленинградом, т.к. мы говорили только о Москве, т.е. о подготовке теракта против Сталина. ЕВДОКИМОВ, обращаясь к КУКЛИНУ и ДРЕЙЦЕРУ, сказал, что нужно срочно предупредить ленинградцев, чтобы там прекратили подготовительные работы. <…>а Федоров Григорий<…>да Гертик ответил, что не сегодня, так завтра предупредит ленинградцев, а Федоров Григорий сказал, что он в ближайшие дни думает поехать в Ленинград и своих ребят предупредить там. Таким образом приостановилась террористическая работа, и подготовка к покушению против Сталина и Кирова была отложена.

ВЫШИНСКИЙ: Вновь когда они явились?

БАКАЕВ: Дальше я о террористической деятельности могу сообщить следующее: у меня лично после всех этих дел было большое желание избавиться от Зиновьева и Каменева. Я старался избегать встреч с ними.

ВЫШИНСКИЙ: В каком году?

БАКАЕВ: В 1933-1934 г. Но не вышло у меня. В 1934 году осенью Шаров пригласил меня на вечеринку какую-то семейную, юбилейную вечеринку. Перед вечеринкой как-то вышло так, что в одной комнате оказался я, Евдокимов, Шаров, Рейнгольд и Куклин. Евдокимов поставил передо мной вопрос о том, что же делается в отношении террористического акта против Сталина. Я сказал то, что я уже сообщил вам относительно моей поездки вместе с Рейнгольдом и Файвиловичем на Дорогомиловскую улицу и Можайское шоссе. Относительно посещения секретариата ЦК Богдана, Гринберга и Пикеля Рейнгольд говорит, это не все, кое-что делается в отношении подготовки убийства Сталина, и сообщил, что ему удалось установить место, подходящее для совершения террористического акта над Сталиным, что ему еще кое-что известно в этом отношении, он еще кое-что может сказать. Но тут нам говорить не дали, Евдокимов заявил, что ты должен взять это дело в свои руки, постановление в убийстве Сталина никем не отменено и должно быть выполнено.

Рейнгольд сказал, что дня через три-четыре он зайдет за мною и покажет то место, которое они считают удобным для совершения террористического акта. Так оно и вышло.

ВЫШИНСКИЙ: Когда это было?

БАКАЕВ: Это было осенью, в октябре 1934 г. Приехали за мною РЕЙНГОЛЬД и ДРЕЙЦЕР. Мы втроем направились по тому же маршруту, по какому ездили раньше (Арбат, Дорогомиловская улица). Дорогой РЕЙНГОЛЬД мне сообщил, что им удалось совершенно точно установить не только дни, но и часы проезда СТАЛИНА за город (обычно это происходит накануне выходного дня, были названы часы). Время, говорит РЕЙНГОЛЬД, терять не следует, есть люди, которые горят желанием стрелять в СТАЛИНА. Надо, говорит, это сделать завтра же.

ВЫШИНСКИЙ: Кого он имел в виду?

БАКАЕВ: Когда мы подъехали к этому месту – около моста, возле Дорогомиловской улицы, он мне назвал фамилию РАДИНА. Я спросил: того самого РАДИНА, который выступал на похоронах БОГДАНА? Да, говорит, его. Ведь я его не узнаю, я его видел только раз. Он, говорит РЕЙНГОЛЬД, приедет не один, а вместе с ФАЙВИЛОВИЧЕМ и со своими ребятами, надо завтра же выехать с ними. Я согласился.

ВЫШИНСКИЙ: Согласились.

БАКАЕВ: Да. На следующий день после обеда действительно приехал ко мне РАДИН и говорит: «Собирайтесь, Иван Петрович, поедем». Выходим, смотрю – в машине ФАЙВИЛОВИЧ и еще один совершенно незнакомый мне человек, о котором РАДИН сказал, что это абсолютно свой человек и примет вместе с ним, РАДИНЫМ, участие в выполнении террористического акта над СТАЛИНЫМ. ФАЙВИЛОВИЧА, говорит, мы должны будем высадить на Дорогомиловской улице для того, чтобы он нам просигнализировал время прохода в этом месте машины СТАЛИНА, а нас, говорит, вы высадите около моста, машину поставим в переулке, там вы ее и ищите. Хорошо, говорю. Высадили ФАЙВИЛОВИЧА, где указал РАДИН. Поехали дальше. Через некоторое время догнала нас машина, в которой сидело человек 6 молодых людей, одетых в военные гимнастерки. Взволновавшийся РАДИН говорит, что это – охрана СТАНИНА, что она нас заметила, что надо отставить наше предприятие. Эта машина с охраной (или не знаю, кто там был) обогнала нас, причем сидевшие в машине внимательно рассматривали нас. Я сказал, чтобы поворачивать нашу машину обратно, и мы вернулись. По дороге просигнализировали ФАЙВИЛОВИЧУ, чтобы он снимался, садился в трамвай и уезжал, а сами поехали на квартиру РЕЙНГОЛЬДА, как условились накануне, что мы, вне зависимости от результатов выезда для совершения террористического акта, заедем на квартиру и скажем ему. Там был кроме РЕЙНГОЛЬДА и ДРЕЙЦЕР. Мы рассказали ему.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Все участники были вооружены?

БАКАЕВ: Да, револьверами, Я сразу доложил об этом Евдокимову. Спустя несколько дней Евдокимов говорит мне: зайдем к Каменеву. Я замялся, потому что в 1933-34 году я избегал Каменева. Проведаем, говорит, старика. Может быть новинки есть из «Академии»? Каменев работал тогда в издательстве «Академия» и, хотя был очень скупой, но иногда у него можно было достать книжку. Пошли, Евдокимов вместо разговора о книжных новинках, сразу стал рассказывать о моей поездке на Дорогомиловскую улицу. Затем прерывает рассказ и говорит – да вот Иван Петрович сам тут, он ездил, пусть расскажет. Я рассказал. Каменев говорит, жаль, но будем надеяться…

ВЫШИНСКИЙ: Что жаль?

БАКАЕВ: Что выезд наш, попытка произвести теракт, попытка покушения не удалась. Жаль, говорит, будем надеяться, что следующая встреча будет удачнее. Тут же он обратился к Евдокимову с вопросом, а как дела в Ленинграде. Евдокимов говорит, что в Ленинграде нужно бы проверить положение дел, что в Ленинград нужно поехать Бакаеву. Каменев {говорит, да, да, непременно нужно поехать Бакаеву} *согласился*. Согласился я в конце концов. Евдокимов говорит при этом, что поездка необходима еще и потому, что троцкисты посылают в Ленинград своего человека в помощь нашей группе. Я хочу на минутку остановиться на одном обстоятельстве. Перед отъездом я спрашиваю Евдокимова, к кому я там должен явиться и с кем разговаривать. Евдокимов говорит – нужно явиться к Левину, а он знает, с кем нужно разговаривать. Я говорю – не знаю адреса Левина, много лет не видел его. Я устрою, что тебя на вокзале встретят – или Левин, или Мандельштам. Я поехал, и действительно меня на вокзале встретил Левин. Поехал я один, троцкиста не было, потом оказалось, что троцкист приехал в Ленинград раньше меня. В Ленинграде на вокзале меня действительно встретил Левин и заявил: что же, Григорий Евсеевич не верит ни Гертику, ни Куклину, ни даже самому Евдокимову [33], посылает тебя проверять наши настроения и нашу работу. [Ну что же, говорит, мы люди не гордые, пойдем. Пошли к нему на квартиру. На квартире в это время был уже Мандельштам, который буквально слово в слово повторил мне заявление Левина, которое тот сделал на вокзале. Что же? Созывать людей?] Я попросил созвать ребят. Через некоторое время в квартире Левина, кроме его самого и Мандельштама, были Сосицкий, Владимир Румянцев, Котолынов и Мясников. Котолынов сказал, что он установил регулярное наблюдение за Кировым, что Киров настолько обложен, что убить его не представляет труда. Я попросил познакомить меня с кем-либо из лиц, намеченных для исполнения терактов. Левин просил Котолынова пригласить Николаева Леонида. Я знал, что Николаев Леонид состоит в ленинградской организации. Левин сказал, что Николаев – это старый комсомолец, которого много лет знает Евдокимов и которого Евдокимов рекомендовал с самой лучшей стороны и как абсолютно надежного человека [34].

Николаев произвел на меня впечатление решительного и убежденного террориста. Он сказал, что ему удалось точно установить время поездок Кирова из квартиры в Смольный, что он может убить Кирова или около Смольного, или в Смольном, что он старался попасть на прием к Кирову, чтобы во время приема стрелять в Кирова, но его не приняли. Николаев сообщил дальше, что наблюдение за Кировым он ведет вместе с двумя другими террористами. [Между тем, заявление Евдокимова о том, что у ленинградского террористического центра было несколько боевых групп, мною не было установлено. Я знаю, что вместе с Николаевым работали несколько человек, которыми руководил Николаев. Один вел наблюдение у Смольного, другой вел наблюдение на улице Красных Зорь. В разведке за Кировым помогал Мясников, работавший в Смольном. Фамилия одного из участников террористической группы Николаева – Ханик, а другую я забыл. Я сказал Левину, что к ним на помощь приедет троцкист, на что Левин заявил, что к ним приехал один троцкист и назвал фамилию Шатского [35]. На вопрос Левина, какое у меня осталось впечатление после разговора с ленинградцами, я ответил, что впечатление у меня получилось положительное как в отношении настроения, так и в отношении подготовки убийства Кирова. Имея в виду решение объединенного центра и установку Зиновьева и Каменева о единовременном устранении Сталина и Кирова, я договорился с Левиным и Мандельштамом, что стрелять в Кирова они будут лишь после сигнала из Москвы.]

Этот сигнал должен был дать я или Гертик от моего имени после того, как будет закончена подготовка удара против Сталина. Наблюдение за Кировым ленинградцы должны были вести по-прежнему неослабное. С Левиным и Мандельштамом я условился, что после убийства Кирова немедленно выедет в Москву Мандельштам и расскажет Гертику о мерах, принятых для сокрытия преступления.

Возвратившись, как я уже сообщил, отвечая на вопрос прокурора, я доложил о своих впечатлениях Евдокимову и Каменеву. От Евдокимова я знал, что Мандельштам действительно в Москве был после убийства Кирова и сообщил об аресте Николаева и его родственников.

Что касается утверждений Евдокимова о том, что объединенный центр своим участием в присутствии Карева решил соединить силы в Москве и Ленинграде, создать боевую группу, создать террористические центры в Москве и Ленинграде, определил состав всесоюзного террористического центра и московского центра, словом, принял ряд решений, – я должен сказать, что я на этом совещании или просто в решении этих вопросов не принимал участие. Очень многое я узнал сейчас от тебя, Григорий Еремеевич, вот здесь. То же я должен сказать в отношении решений объединенного центра, которые принимались на квартире Каменева.

ВЫШИНСКИЙ: Каких решений?

БАКАЕВ: Он говорил, что летом 1934 года объединенный троцкистско-зиновьевский центр с моим участием и участием Сокольникова и Тер-Ваганяна принял ряд решений, в том числе и мою поездку в Ленинград. Не был я на этом заседании и не был в этот раз у Каменева. У Каменева я был в 1934 году всего два раза. Первый раз, когда мне дали поручение выехать в Ленинград, и второй раз, когда я вернулся с отчетом о своей поездке.

Из всей деятельности террористического центра я знаю о решении убить Сталина и Кирова. Об остальных террористических актах узнал только из обвинительного заключения.

ВЫШИНСКИЙ: Так что, вас во все подробности не посвящали? 

БАКАЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Но и того, во что вас посвящали, совершенно достаточно для того, чтобы предъявить вам обвинения в подготовке убийства руководителей партии и правительства?

БАКАЕВ: Да, так.

ВЫШИНСКИЙ: Что же, выходит, если посчитать, Бакаев был членом террористического центра. Это правильно?

БАКАЕВ. Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: В 1932 году получил поручение об организации убийства т. Сталина. Так ведь было?

БАКАЕВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ: Принял целый ряд практических мер к тому, чтобы это поручение выполнить, т.е. организовал несколько попыток произвести покушение на т. Сталина, которые окончились для него неудачно, не по его вине?

БАКАЕВ. Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Кроме того, принимал участие в решении вопроса убийства тов. КИРОВА.

БАКАЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ; Кроме того, по поручению центра ездил в Ленинград проверять подготовку этого убийства.

БАКАЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вернувшись из Ленинграда, доложил, что все в порядке, подготовка убийства идет успешно. Во время поездки виделся с КОТОЛЫНОВЫМ, РУМЯНЦЕВЫМ и другими.

БАКАЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Более того, виделся с НИКОЛАЕВЫМ, инструктировал его об убийстве, убедился, что Николаев – человек решительный и сможет выполнить данное ему поручение. 

БАКАЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы являлись фактическим организатором убийства тов. Кирова?

БАКАЕВ: Соорганизатором. 

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю, вы были личным организатором убийства Кирова?

БАКАЕВ: Я был участником, соорганизатором.

ВЫШИНСКИЙ: Были личным участником.

БАКАЕВ: Мое участие выражалось в проверке подготовки этого убийства, и я был в Ленинграде очень непродолжительное время.

ВЫШИНСКИЙ: Мы насчитали с вами целый ряд пунктов, которые говорят, что ваша роль как раз и является ролью организатора. Вы признаете, что вы были одним из организаторов убийства С.М. КИРОВА – одним из активных организаторов?

БАКАЕВ: Да, признаю.

ВЫШИНСКИЙ; Вместе с кем?

БАКАЕВ: Основными организаторами, по моему убеждению, являлись КУКЛИН, ГЕРТИК, ЕВДОКИМОВ, ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ.

ВЫШИНСКИЙ; А Вы?

БАКАЕВ: А я приехал в Ленинград проверить результат их инструктажа и проч<ее>.

ВЫШИНСКИЙ: Разрешите вопрос к обвиняемому ЕВДОКИМОВУ.

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый ЕВДОКИМОВ, то, что здесь рассказал Бакаев, вы подтверждаете?

ЕВДОКИМОВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: В чем не согласны?

ЕВДОКИМОВ: Во-первых, я должен сказать о мероприятиях центра по подготовке убийства Сталина, а именно – эта задача перед нами стояла дважды.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы уточняете.

ЕВДОКИМОВ: Я подтверждаю свои показания, которые я давал на предварительном следствии о том, что были две попытки убийства СТАЛИНА. 

ВЫШИНСКИЙ: Какие?

ЕВДОКИМОВ; Одна летом 1934 года, другая в октябре-ноябре тоже 1934 г. ВЫШИНСКИЙ: А по поводу убийства КИРОВА?

ЕВДОКИМОВ: По поводу убийства КИРОВА то, что передал БАКАЕВ, в основном правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Роль БАКАЕВА в этом деле?

ЕВДОКИМОВ: Ему было поручено организовать убийство в Москве и убийство Кирова в Ленинграде.

ВЫШИНСКИЙ: Технически организовать?

ЕВДОКИМОВ; Да, технически.

ВЫШИНСКИЙ: Это правильно, Бакаев?

БАКАЕВ: В отношении первого вопроса – убийство Сталина – верно, а в отношении Кирова нет.

ВЫШИНСКИЙ: Вы здесь только проверяли?

БАКАЕВ: Да, мне было поручено проверить организацию подготовки убийства Кирова, я знал, что убийство Кирова и Сталина должно быть произведено одновременно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы говорили о том, что с Ленинградской группой террористической было условлено, чтобы она ждала вашего сигнала.

БАКАЕВ: Я должен был дать сигнал или по моему поручению Гертик.

ВЫШИНСКИЙ: Вы даете сигналы, проверяете время, вы проверяете все, что по Вашему сигналу, производите акт – это не называется быть организатором преступления?

БАКАЕВ: Да, это называется быть организатором преступления.

ВЫШИНСКИЙ: Поэтому мы правильно говорим, что вы были организатором убийства т. Кирова?

БАКАЕВ: Ну да, но только не один.

ВЫШИНСКИЙ: Вы были не один, Евдокимов был с вами. Садитесь пожалуйста.

Обвиняемый Зиновьев, и вы были организаторов убийства т. Кирова?

ЗИНОВЬЕВ: По-моему, БАКАЕВ прав, когда он говорит, что действительными и главными виновниками злодейского убийства т. Кирова явились в первую очередь я – Зиновьев, Троцкий и Каменев, организовав дело, объединенный центр. Что Бакаев играл в нем крупную роль, но отнюдь не решающую роль.

ВЫШИНСКИЙ: Решающая роль принадлежала вам, Троцкому и Каменеву. Обвиняемый Каменев, присоединяетесь вы к заявлению Зиновьева, что главными организаторами были вы, Троцкий и Зиновьев, а Бакаев играл роль практического организатора, но он солидаризировался с вами.

КАМЕНЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вопросов больше нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вопросов больше нет к обвиняемому Бакаеву? Садитесь.  Подсудимый Пикель. Вы тоже подтверждаете все ваши показания, данные в июле и в августе месяце?

ВЫШИНСКИЙ: Есть вопрос. Конкретно скажите, опишите в чем заключалось ваше практическое участие в террористической деятельности этой подпольной организации? Очень кратко, прошу вас.

ПИКЕЛЬ: Дело в том, что хотя я на протяжении всей террористической своей работы и не был непосредственно связан с Зиновьевым и Каменевым, но как активный член Московского террористического центра я был в курсе всех основных решений и террористических мероприятий объединенного центра.

Осенью 1932 г., по предложению РЕЙНГОЛЬДА, я был приглашен на квартиру к БОГДАНУ, где кроме нас троих был еще БАКАЕВ, который нас информировал о создании союзного центра, об основных установках, об основном программном пункте этого объединения, т.е. террористической борьбе, и о тех объектах, которые намечены в первую очередь для покушения, – об убийстве СТАЛИНА и ВОРОШИЛОВА. Мне было предложено принять участие в деятельности нашей боевой организации, руководителем которой являлся БАКАЕВ, и принять участие, в первую очередь, в покушении на СТАЛИНА. Я дал свое согласие. Как здесь уже говорил БАКАЕВ, он только несколько перепутал, задача сводилась к тому, чтобы осуществить ту директиву (я здесь целиком подтверждаю показания и РЕЙНГОЛЬДА, и БАКАЕВА) – ту директиву, которую непосредственно дал ЗИНОВЬЕВ БОГДАНУ, и, по моему убеждению, ЗИНОВЬЕВ непосредственно руководил этим покушением. 

ВЫШИНСКИЙ: Откуда вам известно, что ЗИНОВЬЕВ непосредственно дал эту директиву?

ПИКЕЛЬ: Со слов БОГДАНА, с которым я очень тесно связан, который был моим личным другом, с которым мы прошли всю гражданскую войну, и он мне сказал, что это была непосредственная директива, это была, так сказать, первая «проба пера» нашей террористической работы, и здесь не только инициатором, не только идейным вдохновителем, а именно непосредственным организатором был ЗИНОВЬЕВ. Дело в том, что БОГДАН – это был чрезвычайно экзальтированный человек и очень обожавший ЗИНОВЬЕВА. БАКАЕВ говорил, что они даже жили в одном пролете одного и того же дома. БОГДАН чуть ли не каждый день посещал ЗИНОВЬЕВА. Надо сказать, что наши руководители были блестящими мастерами игры на самолюбии, на особенностях характера каждого из нас. Разжигать ярость, разжигать ненависть, доводить их до высшей точки кипения, – это, по существу, было единственным мастерством, которым они обладали. Так что здесь роль БАКАЕВА абсолютно второстепенна.

ВЫШИНСКИЙ: Первостепенная роль принадлежит ЗИНОВЬЕВУ?

ПИКЕЛЬ: Да. В чем БАКАЕВ напутал? Мне было предложено принять непосредственное участие в террористическом акте с БОГДАНОМ. Но через несколько дней этот вопрос отпал. Во-первых, он отпал в связи с созданием нашего московского террористического центра, в который я, по предложению нашего террористического объединенного центра, вошел. Считалось, что как руководитель террористической работы в целом, в московском масштабе, я не должен принимать непосредственного участия в индивидуальном акте. Кроме того, в этот период мною был подготовлен ГРИНБЕРГ, который принял совместное участие с БОГДАНОМ; они чередовались – один стоял у подъезда, другой – на пятом этаже ЦК, а потом наоборот. Что БАКАЕВ упустил в своем показании. Совершенно правильно он говорил здесь, что ссылка ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА, кажется, в начале 1933 г., заставила свернуть нашу террористическую работу. Так кончилась эта первая «проба пера». Но БАКАЕВ упустил, что новая попытка покушения на убийство т. Сталина была произведена осенью 1933 года тем же Богданом накануне его самоубийства [36]. Ведь Богдан покончил самоубийством осенью 1933 г. Причем здесь уже роль Бакаева значительно активнее. Богдан – индивидуальный исполнитель предстоящего акта.

ВЫШИНСКИЙ: В чем выразилось покушение Богдана?

ПИКЕЛЬ: Оно выразилось в тех же методах, которые были намечены для первого покушения, т.е. в организации его или в приемной или при проезде. И здесь я должен проиллюстрировать то, что так наивно отрицал Зиновьев, говоря о том, что, по существу, вопрос о заметании следов террористических преступлений наших ставился вообще. Мы не только говорили, но и практически разрешали эти задачи. Богдан был убит решением нашей организации за то, что не выполнил террористического акта. Вот вам доказательство того, что этот метод устранения участников был не только теоретическим, но и практически разрешался в нашей работе.

ВЫШИНСКИЙ: Так что, вы подтверждаете показания Рейнгольда?

ПИКЕЛЬ: Совершенно правильно. Я знаю со слов Рейнгольда и со слов жены Богдана, которая мне говорила, что целую ночь накануне самоубийства Богдана, Бакаев провел вместе с ним, и беседа сводилась к тому, что он ставил перед Богданом два пути: или осуществить покушение, или самому расправиться с собой, иначе – покончить самоубийством [37]. Ему было предложено изобразить жертву партийной чистки, которая тогда происходила. И, насколько я помню, он действительно оставил какую-то записку, в которой говорил о каких-то его недоразумениях партийных со своей ячейкой, со своей парторганизацией. Это тогда было нам выгодно. Богдан покончил самоубийством. Вот первый конкретный факт, что я могу показать по поводу первого, мне известного покушения.

Второе покушение, как здесь правильно поправил Бакаев Евдокимова, было произведено или в конце июня, или в начале июля 1934 г. Мое участие в этом покушении на Сталина заключалось в том, что я подготовил для Бакаева непосредственного организатора этого покушения, я подготовил Радина, в котором он принял участие.

ВЫШИНСКИЙ: Радина передали Бакаеву вы?

ПИКЕЛЬ: Совершенно правильно, я. Радин – это был, по существу, мой политический воспитанник. Он вырос со мной в гражданской войне. Прошел со мной ряд фронтов, я его прекрасно знал и мне это легко было сделать. К тому же Радин дал и оружие для этого покушения. Это второе покушение. А третье, о котором здесь сообщалось, мне неизвестно, так как я выехал на Шпицберген.

ВЫШИНСКИЙ: Расскажите подробнее, почему вы уехали на Шпицберген?

ПИКЕЛЬ: Я скажу обязательно. Третье покушение было в том же составе и в общем восстановило летнее покушение.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, при вашем личном участии было организовано два покушения, когда?

ПИКЕЛЬ: Первое покушение было в период октября-ноября 1932 г. и второе покушение – в июне или начале июля 1934 года. Я хочу подчеркнуть, что это для нас было совершенно твердо. Каждый из нас несет совершенно чудовищную ношу ответственности за те мерзости, которые нами сотворены, но каждому из нас была ясна роль Бакаева в нашей организации. Это был наш Гершуни, это был человек чрезвычайно большого (он сейчас производит такое странное впечатление) волевого упора, нажима, натиска. Он непрерывно беседовал с участниками организации индивидуальных террористических актов, поднимал их, устрашал, расправлялся, как это было с Богданом. В этом отношении для нас существовал объединенный центр, который давал директивы нашему московскому центру, кроме того, для нас существовал Бакаев, как фактический руководитель, в полном смысле этого слова, всей боевой работой.

Вопрос о Шпицбергене. Дело в том, что здесь Рейнгольд, показания которого я абсолютно и полностью подтверждаю, потому что с ним я был чрезвычайно тесно связан на протяжении всей террористической работы (фраза не закончена). Это объяснялось не только тем, что мы были террористически близки, но и тем, что мы были друзьями со школьной скамьи. Я должен сказать, что в вопросе (я говорю его формулировкой), в системе дублерства эти вопросы до некоторой степени не то, что проводились на мне, а я был такого рода фигурой. По директиве непосредственно Зиновьева, когда, по существу, я возобновил подпольную контрреволюционную работу в зиновьевской организации, мне было через Рейнгольда сказано – с Зиновьевым ни в коем случае не встречаться, хотя на протяжении 1924-27 годов я был ближайшим техническим <и> политическим помощником его не только по его работе в ЦК Коминтерна, но и во всей подпольной фракционной работе.

В начале 1927 года у меня был резкий разрыв с Зиновьевым. Года на полтора я искренне порвал с оппозицией. Затем я снова возобновил эту работу с прежней энергией и с прежней активностью. Этот момент возобновления этой работы и вовлечения в организацию через Рейнгольда был использован в части системы двурушничества.

В частности, Сокольников [38] всегда разыгрывал из себя горячего сторонника ЦК, в частности, я должен был представлять собой человека, который ничего общего с Зиновьевым не имеет. Основная связь у меня шла по линии Рейнгольда, который был восстановлен в организации. Это было не трудно объяснить – на почве семейственности очень много делалось мерзостей в нашей организации.

Так вот, я из себя и представлял такого что ли законспирированного члена подпольной террористической организации. Отчасти из этих соображений был включен в московский центр, чтобы до меня труднее было добраться и этим сохранить подольше преемственность нашей террористической работы, и кроме того, в расчете на вариант частичного или полного разгрома нашей организации. Для того, чтобы сохранить эту систему дублерства, мне было предложено, не помню в августе или сентябре 1934 года, подыскать отдаленное место или в Советском Союзе, или вне его для какой-либо работы, чтобы этим замаскировать и совершенно скрыть свою террористическую работу. Я тогда занимался в основном литературной деятельностью, я критик-писатель, был членом Союза Советских писателей. Поэтому мне было очень легко через писательскую организацию получить так называемую творческую командировку, и эту творческую командировку на Шпицберген я использовал по директиве и указанию нашего союзного центра.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Сколько времени вы пробыли на Шпицбергене?

ПИКЕЛЬ. Почти год. Я вернулся во второй половине 1935 года.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Почему же ваша статья помещена в «Новом Мире» только в этом году? [39]

ПИКЕЛЬ: Еще один интересный штрих. Я был тогда корреспондентом «Известий». Я с согласия и ведома Бухарина посылал ряд радиограмм о жизни острова, о нашей хозяйственной работе на острове и т.д. Затем, когда я вернулся с острова, я дал большой подвал в «Известия» о Шпицбергене, Бухарин его напечатал, но, по-видимому, испугавшись, снял мою фамилию и совершенно неожиданно для меня этот подвал появился в печати под фамилией П. Иванов [40].

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Без вашего согласия?

ПИКЕЛЬ. Без моего.

ВЫШИНСКИЙ: А вы никогда под псевдонимом П. Иванов не выступали? 

ПИКЕЛЬ. Абсолютно никогда.

ВЫШИНСКИЙ: Вы пишите под псевдонимом Иванов Павел?

ПИКЕЛЬ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сказали, с ведома Бухарина. Я не совсем понял, что это означает.

ПИКЕЛЬ. Я говорю о том, что этот фельетон был опубликован под этим псевдонимом с ведома редактора.

ВЫШИНСКИЙ: Бухарин не желал, чтобы ваша фамилия фигурировала в его печатном органе?

ПИКЕЛЬ. Да, в это время усилилась бдительность в партийной организации. Это было после истории с Енукидзе, и, хотя ему материал хотелось напечатать, но он был подан под другой фамилией.

ВЫШИНСКИЙ: А вы откуда узнали о том, что он хотел напечатать? Или, вы догадываетесь?

ПИКЕЛЬ. Почему-то этот подвал шел через экономический отдел, и один из сотрудников этого отдела рассказал мне, что это произошло якобы потому, что я дал свое согласие.

ВЫШИНСКИЙ: А вы не давали?

ПИКЕЛЬ: Абсолютно, это было полное измышление,

ВЫШИНСКИЙ: Вы на Шпицберген уехали по командировке Зиновьева, по существу?

ПИКЕЛЬ: Да. Оформленный через «Арктикуголь».

ВЫШИНСКИЙ: У вас там тоже были связи?

ПИКЕЛЬ: Я использовал там личные связи, которые никакого отношения к подпольной работе не имели [41].

ВЫШИНСКИЙ: Можно спросить Зиновьева? Обвиняемый Зиновьев, подтверждаете вы эти показания о Шпицбергене?

ЗИНОВЬЕВ. Не могу этого подтвердить.

ВЫШИНСКИЙ: Не можете подтвердить или не припоминаете?

ЗИНОВЬЕВ. Не подтверждаю, отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте спросить Пикеля, почему отрицает это Зиновьев?

ПИКЕЛЬ: Эта директива, как я уже сказал, была мне передана через Рейнгольда. У меня с Зиновьевым, начиная с 1927 года, никаких личных связей не было.

ВЫШИНСКИЙ: Непосредственно от Зиновьева не получали такого задания?

ПИКЕЛЬ. Я получил это от Рейнгольда как директиву Зиновьева.

ВЫШИНСКИЙ; Можно спросить РЕЙНГОЛЬДА?

УЛЬРИХ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый РЕЙНГОЛЬД, что Вы можете сказать по этому поводу?

РЕЙНГОЛЬД: Я подтверждаю, что в августе 1934 года ЗИНОВЬЕВ говорил мне о том, что он связался с новой организацией и что необходимо кой-каких людей из нашей организации сохранить, причем сказал, что ПИКЕЛЯ надо держать подальше. ПИКЕЛЬ был у меня, и я ему об этом рассказал.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый ЗИНОВЬЕВ, вы эти показания РЕЙНГОЛЬДА подтверждаете? 

ЗИНОВЬЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Отрицаете? 

ЗИНОВЬЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый РЕЙНГОЛЬД, вы это утверждаете?

РЕЙНГОЛЬД: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Где это было?

РЕЙНГОЛЬД: Это было на квартире у ЗИНОВЬЕВА.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте задать вопрос ЗИНОВЬЕВУ?

УЛЬРИХ; Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый ЗИНОВЬЕВ, ПИКЕЛЬ у вас на квартире бывал?

ЗИНОВЬЕВ: Не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Обвиняемый РЕЙНГОЛЬД, вы это подтверждаете?

РЕЙНГОЛЬД: Да.

ВЫШИНСКИЙ; А где эта квартира ЗИНОВЬЕВА?

РЕЙНГОЛЬД: На Арбате угловой дом.

ВЫШИНСКИЙ: На Арбате был угловой дом?

РЕЙНГОЛЬД: Он и сейчас есть.

ВЫШИНСКИЙ: У меня вопросов больше нет.

УЛЬРИХ; Какие вопросы у обвиняемых?

ПИКЕЛЬ: Разрешите, я еще не кончил.

УЛЬРИХ: Можете продолжать.

ПИКЕЛЬ: На этом моя террористическая работа не прекратилась. Вернувшись со Шпицбергена, а перед отъездом мы вместе о РЕЙНГОЛЬДОМ обсудили различные варианты деятельности нашей организации, рассчитали, что к моменту моего возвращения в Москве не будет некоторых участников нашей организации, а поэтому мы говорили о том, что немыслимо, чтобы кто-либо из нашей организации, существовавшей в Москве, не сохранился. После возвращения моего со Шпицбергена мне удалось быстро увидеться с ДРЕЙЦЕРОМ и возобновить свою террористическую деятельность. С ДРЕЙЦЕРОМ у меня было несколько встреч, из которых мне стало ясно, что террористическая деятельность нашей организации продолжается, он сообщил мне о подготовке терактов против Кагановича, Ворошилова и других. Он также сообщил мне о директиве, которую получил через свою сестру, рассказал мне о ее содержании, о заговоре, который, по существу, подготовлялся в Красной Армии, где сколачивались определенные ячейки, и рассказал о задачах этих ячеек, в частности, он рассказал мне о том, что та директива, которая им была получена в 1934 году от Троцкого в зашифрованном виде, была подтверждена летом того же года Мрачковским.

Из всего этого я увидел, что работа нашего центра продо<лжается.> [42] <…>мы сговорились с Дрейцером, что мне нужно будет приняться за работу, и он мне предложил для начала подготовить несколько лиц, которых передать ему в распоряжение, потому что у него не хватало исполнителей для подготовки террористических актов на те два покушения, которые осуществлялись по директиве Троцкого. Я этой работой и занялся. Мною был намечен адрес и Кривошеина [43], у меня был с ним ряд бесед, встреч, но эту работу я не довел до конца, потому что был арестован.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: (обращаясь к т. Вышинскому) У вас есть дополнительные вопросы?

ВЫШИНСКИЙ: Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У подсудимых нет дополнительных вопросов? Объявляется перерыв до 11 часов утра.

 

 

РГАСПИ Ф. 17. Оп. 171, Д. 381, Л. 101-207 машинопись.

---