Подлежит возврату в V сектор СО ЦК.
СТРОГО СЕКРЕТНО.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
ВСЕСОЮЗНАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ (большевиков)
ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИТЕТ
№а П6060. 19 мая 1933 года.
Т.т. Кирову, Куйбышеву, Микояну, Орджоникидзе, Петровскому, Чубарю, Андрееву.
ЧЛЕНАМ ПРЕЗИДИУМА ЦКК: т.т. Антипову, Ильину, Криницкому, Рудзутаку, Сольцу, Шкирятову, Ярославскому.
По поручению тов. Сталина рассылаются два письма [1] т. Зиновьева.
Т.т. Сталин, Ворошилов, Молотов, Калинин и Каганович предлагают отменить в отношении Зиновьева ссылку и разрешить ему приезд в Москву для определения вопроса об его работе.
ЗАВ. СО ЦК
Копия
Кустанай
8 мая 1933 г.
Тов. И.В. СТАЛИНУ
Дорогой товарищ!
Я знаю, что люди, идущие против партии, не имеют никаких оснований ожидать от Вас снисходительности. Но я знаю также, что человеку, до конца понявшему свои ошибки и проступки против партии и действительно желающему честно исправить их, Вы никогда не откажете в известной помощи – как бы тяжелы ни были предыдущие ошибки и проступки этого человека. Вот почему меня не оставляет надежда, что и мне Вы не откажете в помощи.
Я отсылаю сегодня письмо в ЦК партии и позволяю себе обратиться к Вам лично. Если я решаюсь это сделать, то только потому, что с моей стороны изжита абсолютно та полоса, которая привела меня к отщепенству от партии. Я пишу Вам это с тем же чувством, с каким писал бы Владимиру Ильичу. Этим сказано все.
Я прошу Вас об одном: поверить, что в посылаемых письмах Центральному Комитету партии и Вам лично я говорю правду и только правду, без всяких “резервов” “в уме” и т.п. Я не раз проверил себя за эти 6 месяцев и могу сказать только одно: что бы ни случилось – никогда я больше ни в поступках, ни в настроениях не отойду от ленинской линии ЦК, возглавляемого Вами, никогда не допущу не только нелояльности или двусмысленности по отношению к руководящим органам партии, но не допущу и малейшей пассивности, выжидательности и т.п. – если только смогу когда-нибудь, где-нибудь в какой-нибудь области работать для партии. Ни одного шага, ни одного слова, идущего вразрез с линией, решениями, мнениями партии, от меня никто не увидит и не услышит. Все силенки, какие еще найдутся, отдам на то, чтоб хоть немного загладить вину перед партией, перед ЦК, перед старыми товарищами. Ничто, решительно ничто, не отделяет меня теперь от партии, от ее решений, ее работы, от того отношения, которое в партии и в рабочем классе существует к Вам лично как к вождю и учителю международного пролетариата.
Я достаточно отдаю себе отчет в своем положении, чтобы понимать, что если после всего происшедшего я могу еще рассчитывать на какое-либо снисхождение со стороны товарищей, то уж, конечно, в последний раз. Мое решение сделать все, чтобы заслужить доверие ЦК и лично Ваше, есть абсолютно твердое решение, и я прошу об одном: дать мне хоть какую-нибудь возможность доказать это на деле.
Я наказан за дело. Требование, предъявляемое к члену партии, чтобы он немедленно и без выкрутасов доводил до сведения партии о малейших шагах, направленных против нее, есть элементарное требование, и только политически больные люди могут на это смотреть иначе. Нечего и говорить, что где бы я в дальнейшем ни был, никаких связей с кем бы то ни было из людей, настроенных против линии партии, я иметь не буду и каких бы то ни было “секретов” таких людей никогда хранить не стану.
Тов. Сталин, прошу Вас товарищески принять мое заявление, что я был с самого начала и до конца во всем не прав против Вас лично, и не видеть в соответственных местах моего письма в ЦК ничего другого, кроме заявления, которое я честно выносил и делаю с открытой душой.
Не буду распространяться, как грустно, как тяжело мое положение (говорю о партийно-политической стороне дела) сейчас, когда после стольких лет работы в большевистской партии, стольких лет работы рука об руку с В.И., с Вами, с рядом руководителей партии, с рядом старых рабочих-большевиков, – я стал отщепенцем. И я живу только надеждой, что Вы поможете мне выбраться вновь на партийный путь и откроете мне дорогу назад в партию.
Я очень, очень прошу разрешить мне вернуться из Кустаная. Не хотелось бы говорить и о чисто личном. Но не могу не сказать, что здоровье крайне подорвано, что о лечении здесь не может быть и речи, что здешний климат мне очень вреден, что обстановка морально тяжела до последней степени.
И еще об одном очень прошу Вас: если моя просьба будет уважена, но все-таки мне нельзя будет остаться в Москве или под Москвой, то я буду проситься в какой-либо город на Ср<едней> Волге или в ЦЧО. Но все-таки пусть я буду выслушан раньше, чем вопрос обо мне в дальнейшем будет решаться. Горячо прошу о том, чтобы мне было разрешено в Москве повидать кого-либо из членов ЦК или ЦКК, ибо я хочу устно досказать то, чего никак не скажешь в письме.
С искренним приветом
Г. ЗИНОВЬЕВ
РГАСПИ Ф. 17. Оп. 171, Д. 461, Л. 22-25
[1] Второе письмо воспроизводится по тексту, опубликованному в газете “Правда” 20 мая 1933 г.
