СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Направляю Вам протоколы допроса бывш<его> ученого секретаря РЫКОВА – РАДИНА С.Н. от 13.II.1937 г.
РАДИН признал свое участие в к.-р. организации правых и показал, что был непосредственно связан с руководителями организации РЫКОВЫМ и БУХАРИНЫМ.
По показаниям РАДИНА, РЫКОВ ему давал директивы организовать группу для осуществления террористических актов против руководителей ВКП(б). –
РАДИН показал, что по указаниям РЫКОВА участники организации правых ГОЛЬДЕНБЕРГ и РОЗИТ Д. проводили вредительскую деятельность на Кузнецкстрое и Чирчикстрое. –
Допрос продолжается.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР: Ежов (Н. ЕЖОВ)
14 февраля 1937 года
№ 55794
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 283, Л. 196.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
от 13-го февраля 1937 г.
РАДИН, Сергей Николаевич, 1900 г<ода> рождения, б<ывший> член ВКП(б) с 1919 по 1931 г., б<ывший> ученый секретарь Председателя СОВНАРКОМА, в январе 1933 года осужден к 3 годам изолятора, по отбытии срока наказания выслан в г. Бугуруслан Оренбургской области.
Вопрос: Вы подали заявление, в котором указываете, что на следствии в 1933 году вы не дали правдивых и исчерпывающих показаний о деятельности контрреволюционной организации правых и вашем участии в ней.
Подтверждаете ли вы свое заявление?
Ответ: Да. На следствии в 1933 году я отрицал факт существования подпольной организации правых. Я тогда показывал, что поддерживал лишь личную связь с некоторыми правыми. Это не соответствовало истине. В действительности у правых существовала глубоко законспирированная организация, ставившая своей задачей свержение существующего строя и захват государственной власти в свои руки. Я лично являлся активным участником этой организации.
Вопрос: К какому времени относится начало вашей деятельности в организации правых?
Ответ: Я стал принимать участие в деятельности организации правых в 1928 году.
Вопрос: Кто и при каких обстоятельствах вовлек вас в организацию?
Ответ: Я вступил в организацию под влиянием, во-первых, хозяйственных затруднений (1926-1928 г.г.) и, во-вторых, той системы взглядов на суть этих затруднений и хозяйственной политики, которая развивалась РЫКОВЫМ и БУХАРИНЫМ.
Как известно, в 1928 г. я работал ученым секретарем в секретариате А.И. РЫКОВА. Мое общение с РЫКОВЫМ не ограничивалось служебными взаимоотношениями. За годы моей работы у него между нами стожилась определенная политическая близость. Я часто бывал у него на квартире, и там мы часто обсуждали мероприятия и политику ЦК ВКП(б). Там же он мне развивал свои взгляды и свою оценку этой политики. Нередко при моем посещении РЫКОВА там бывал и БУХАРИН, который так же, как и РЫКОВ, критиковал с правых позиций политику советской власти.
В 1928 году наибольшие нападки со стороны РЫКОВА и БУХАРИНА я постоянно слышал по поводу мероприятий партии и правительства, направленных к преодолению имевших тогда место хозяйственных затруднений. В этот период и РЫКОВ, и БУХАРИН уже открыто высказывали мнение, что рассчитывать на завоевание большинства в ПБ путем открытой дискуссии и споров не приходится, и что в связи с этим они, т.е. БУХАРИН и РЫКОВ вместе с ТОМСКИМ, намерены возглавить существующие внутри ВКП(б) правые элементы для организованной борьбы против руководства ВКП(б). Уже тогда и РЫКОВ, и БУХАРИН делали резкие выпады против Сталина, считая его основным виновником проводимой ЦК ВКП(б) политики. РЫКОВ и БУХАРИН из разговоров со мной знали, что я целиком разделяю их точку зрения на необходимость организованной борьбы с ВКП(б).
Поэтому БУХАРИН и РЫКОВ в одном из разговоров со мной предложили мне принять участие в нелегальной работе правых. Причем, когда я дал на это свое согласие, они рекомендовали мне установить связь с представителями так называемой “бухаринской школы”. БУХАРИН указывал на то, что эти кадры являются основным костяком создаваемой организации правых. Одновременно РЫКОВ развивал передо мной необходимость заняться вербовочной работой.
Вопрос: Припомните обстоятельства, при которых у вас происходил этот разговор с РЫКОВЫМ и БУХАРИНЫМ?
Ответ: Поскольку я в 1928 г. часто встречался с РЫКОВЫМ и в служебной обстановке, и у него на дому (в Кремле), точно припомнить обстановку, в которой происходил именно этот разговор, не могу. Насколько я могу вспомнить, разговор, в котором РЫКОВ в присутствии БУХАРИНА мне открыто сказал о том, что правые переходят на нелегальную организованную борьбу с руководством ВКП(б), происходил во 2-ой половине 1928 года у него на квартире.
Вопрос: Следствию известно, что и до второй половины 1928 г. вы принимали участие в деятельности правых и что с участниками, так называемой “школки” Бухарина вы тоже были связаны значительно ранее 1928 г.
Ответ: Это правильно. Своими показаниями о вступлении в организацию правых во 2-ой половине 1928 г. я ни в какой степени не намеревался скрыть свою причастность к деятельности правых до этого времени. Точно так же у меня не было никакого намерения скрыть свою причастность до 1928 г. к “школке” БУХАРИНА и свою связь с участниками этой “школки”. Я считаю лишь необходимым уточнить характер моего отношения к правым и к “школке” БУХАРИНА во второй половине 1928 г.
Должен указать, что борьба правых с партией прошла несколько фаз. Первая фаза закончилась примерно июньским пленумом ЦК ВКП(б) 1928 года.
В эту первую фазу и руководители правых, и актив, группировавшийся вокруг руководителей (БУХАРИНА, РЫКОВА, ТОМСКОГО) открыто защищали свои взгляды на политику ЦК ВКП(б), главным образом в связи с так называемыми чрезвычайными мерами и надеялись на победу своей линии, высказывали уверенность в поддержке их не только московской, но и ленинградской и даже украинской организациями. В это время я находился под безусловным влиянием А.И. РЫКОВА, стоял на правых позициях и как секретарь его подбирал материалы, необходимые ему для выступлений на разного рода партийных совещаниях.
Однако тогда правые себя считали еще оппозицией внутри ВКП(б), о подпольной организованной борьбе речь еще не шла, и поэтому я в своем ответе отнес начало своего участия в организации правых к 2-ой половине 28 г., т.е. ко второй фазе борьбы правых с ВКП(б).
Эта фаза обнимает собой начало подпольной деятельности и ту тактику “пассивного сопротивления”, которую правые стремились проводить во второй половине 28 г. и первой половине 1929 г. и политический смысл которой заключался в том, чтобы, прикрываясь ореолом “травимых” и “мучеников” (подача в отставку и т.п.), сколачивать подпольную организацию.
Что касается истории моей связи с “школкой” БУХАРИНА, то я должен внести следующие уточнения:
В конце 1920 г. я вступаю в коллектив научных сотрудников у<ниверсите>та им. Я. Свердлова, в котором руководящую роль играют СЛЕПКОВ, Д. РОЗИТ, Дм. МАРЕЦКИЙ и др<угие>. С тех пор моя личная и политическая связь с этой группой не прерывается вплоть до осени 24 года. В период учебы в ИКП (1921-1924 г.) я являюсь одним из активных участников так назыв<аемой> группы свердловцев, в которую входили Д. РОЗИТ, А. СЛЕПКОВ, Дм. МАРЕЦКИЙ, Я. СТРЕМОУХОВ, РАДИН, А.
ГУСЕВ, ГРУДСКАЯ и к которой позднее примыкают В. АСТРОВ, И. КАПИТОНОВ, И.Г. ПЕТРОВ, Н. КАРЕВ, ЗАЙЦЕВ, САПОЖНИКОВ, СТЭН и др<угие>. В конце 1924 г. я, будучи не согласен с формулой БУХАРИНА: “борясь – уживаться”, выдвинутой им в качестве руководящей идеи отношения группы к Троцкому, отхожу от группы.
Моя связь с нею возобновляется не раньше 26 г., когда “школка” выступает уже как окончательно политически оформившаяся. Однако связь эта до 2-й половины 28 г. не являлась сколько-нибудь тесной, а скорее носила характер личной связи с участником школки МАРЕЦКИМ, нежели политической, поскольку у меня складывались особые взгляды по некоторым, главным образом экономическим, вопросам.
Вот почему А.И. РЫКОВ и Н.И. БУХАРИН считали необходимым в разговоре, о котором я показывал выше, указать, что сейчас не время драться между собой за оттенки мнений по отдельным вопросам, а нужно идти вместе к выполнению стоящих перед организацией правых задач.
Вопрос: Говорили ли вам РЫКОВ и БУХАРИН тогда, какие основные задачи стоят перед организацией правых?
Ответ: Да, в общих чертах говорили. Сводилось это к тому, что необходимо создать организацию, превратить ее в силу, способную возглавить недовольные элементы в стране, свалить нынешнее руководство ВКП(б) и захватить государственную власть в свои руки.
Вопрос: Как вы выполнили поручение РЫКОВА и БУХАРИНА по установлению связи с “школкой” БУХАРИНА?
Ответ: Я связался со СЛЕПКОВЫМ А. и МАРЕЦКИМ, которые проинформировали меня о том, что ими уже ведется организационная работа и что на квартирах участников “школки” устраиваются нелегальные совещания бывших членов школки, давших согласие на участие в организации правых. Они стали приглашать и меня принять участие в этих совещаниях. Я дал им на это свое согласие, и мы уговорились, что они меня предупредят когда нужно будет.
Вопрос: Когда и где у вас происходил разговор, о котором вы показываете, со СЛЕПКОВЫМ и МАРЕЦКИМ?
Ответ: Это было в одну из многочисленных встреч между нами на квартире МАРЕЦКОГО осенью 1928 г.
Вопрос: На каких нелегальных совещания правых вы лично присутствовали?
Ответ: Я должен прежде всего сказать, что очень многие совещания, происходившие между участниками так называемой “школки”, проходили без моего участия. Из совещаний, на которых я сам присутствовал, припоминаю следующие: совещание на квартире АСТРОВА, приблизительно осенью 1928 года, где обсуждался вопрос о “предательстве” КРАВАЛЯ и РОЗЕНТАЛЯ. В нем принимали участие, насколько мне не изменяет память, следующие лица: СЛЕПКОВ, МАРЕЦКИЙ, АСТРОВ, РАДИН, КРАВАЛЬ, РОЗЕНТАЛЬ, Е. ЦЕТЛИН и, кажется, РОЗИТ Д. “Предательство” КРАВАЛЯ и РОЗЕНТАЛЯ, о котором речь шла на этом совещании, заключалось в том, что КРАВАЛЬ и РОЗЕНТАЛЬ, будучи не согласны с политической позицией большинства школки”, еще до окончательного ухода в подполье формировали обо всех происходящих в “школке” делах тов. КУЙБЫШЕВА. В результате довольно острых прений по предложению СЛЕПКОВА названные товарищи были из “школки” исключены.
Из наиболее крупных совещаний актива организации правых назову те, которые происходили на квартире БУХАРИНА, большею частью в период пленумов ЦК ВКП(б), и на которых обычно обсуждались основные тактические задачи и практические мероприятия правых на ближайший период. На одном из таких совещаний, кажется, осенью 1929 г., был и я лично, не принимая, однако, сам никакого участия в прениях. На этом совещании присутствовали: РЫКОВ (председательствовавший), БУХАРИН, ТОМСКИЙ, УГЛАНОВ, КОТОВ, КУЛИКОВ, Д. РОЗИТ и кто-то еще из бывших участников пленума ЦК ВКП(б). Там же присутствовал, так же как и я – РАДИН, скорее, в качестве слушателя, чем участника – ЦЕТЛИН Е. Главным пунктом, вокруг которого вращались прения на этом совещании, были, по сути, с одной стороны, констатация факта крушения надежд правой оппозиции на победу в рамках использования всех “легальных возможностей” внутрипартийной борьбы, с другой стороны – либо отказа от всякой борьбы с партией, либо перехода к иным формам и методам борьбы, т.е. к интенсивному развертыванию нелегальной работы. При всем разнобое высказывавшихся тогда мнений (а величайший разнобой мнений всегда являлся характерной чертой правых на всем протяжении их деятельности) – все участники этого совещания сходились на том, что в дальнейшем практические действия организации правых, равно как и личное поведение каждого сторонника правых, должны быть такими, чтобы не дать возможности органам партии уличить правых во фракционности и применить в отношении их известные решения X съезда партии. Этот курс правых на “нефракционную фракцию” (т.е. на фракцию, не ведущую якобы никакой фракционной работы, не имеющую во внешности своей никаких признаков фракционности) являлся, в сущности, лишь замаскированной формой призыва к дальнейшему развитию тех начал конспиративности и нелегальности, которые были заложены уже в самом зародыше правооппортунистического течения.
Вопрос: Чем вы объясняете тот такт, что на большом количестве нелегальных совещаний как участников, так и руководителей организации правых вы лично не принимали участия?
Ответ: Нерегулярность посещения мною нелегальных совещаний участников организации правых объясняется тем, что в этот период я был всецело поглощен работой по подготовке проектов оппозиционных резолюций, тезисов, деклараций правых и т.п., которая проводилась в секретариате РЫКОВА.
Вопрос: Были ли вы в курсе вопросов, обсуждавшихся на нелегальных совещаниях, на которых вы лично не присутствовали?
Ответ: Как правило, да. Наиболее принципиальные вопросы, касающиеся задач, стоящих перед организацией, а также и ее тактики, мне передавали обычно присутствовавшие на этих совещаниях.
Вопрос: Кто персонально?
Ответ: МАРЕЦКИЙ, изредка АСТРОВ, а также ЦЕТЛИН, который часто приходил в секретариат РЫКОВА обменяться со мною и другими участниками организации – НЕСТЕРОВЫМ, ГОЛЬДМАНОМ и АРТЕМЕНКО – информацией о новостях в деятельности организации.
Вопрос: О чем конкретно вас информировали МАРЕЦКИЙ, АСТРОВ и ЦЕТЛИН?
Ответ: Сейчас мне трудно вспомнить всю сумму вопросов, которые обсуждались между нами. Особенно хорошо я помню информацию МАРЕЦКОГО о совещании участников организации, на котором впервые встал вопрос о таком остром методе борьбы, как террор, ставший впоследствии в организации правых основным методом борьбы против руководителей ВКП(б).
Информация об этом совещании осталась достаточно отчетливо в моей памяти, потому что возникший на нем вопрос о терроре знаменует собой третью фазу борьбы правых против ВКП(б).
Вопрос: Что конкретно вам рассказывал МАРЕЦКИЙ о совещании, на котором впервые встал вопрос о терроре, как о методе борьбы с ВКП(б)?
Ответ: Прежде чем ответить на этот вопрос, я считаю необходимым сообщить следствию характеристику тех настроений и у руководителей организации правых, и у рядовых ее участников, которые к этому времени создались.
Приблизительно к концу первой половины 1929 года среди участников организации правых появляются отдельные террористические настроения против руководителей ВКП(б) и в первую очередь против СТАЛИНА.
Руководители организации правых в это же время способствовали развитию террористических настроений и лично их подогревали, делая по адресу СТАЛИНА клеветнические выпады и бросая такого рода реплики, как “византийский царек” (БУХАРИН), “красный цезаризм” (РЫКОВ).
Именно благодаря настроениям, создаваемым в организации БУХАРИНЫМ, РЫКОВЫМ и ТОМСКИМ, когда на квартире, кажется, у Д. РОЗИТА, состоялось совещание участников организации правых и встал вопрос о задачах дальнейшей борьбы с ВКП(б), присутствовавший на этом совещании КУЗЬМИН прямо заявил, что надо убить СТАЛИНА.
Вопрос: А что практически делалось организацией правых после этого совещания для осуществления террористического акта над т. СТАЛИНЫМ?
Ответ: В многочисленных беседах и частных совещаниях правых, которые происходили и после указанного мною выше совещания, вопрос о насильственном устранении СТАЛИНА не ходил с порядка дня. Как пример могу привести совещания в секретариате РЫКОВА, в которых принимали участие НЕСТЕРОВ, ГОЛЬДМАН, РАДИН, ЦЕТЛИН, ГОЛЬДЕНБЕРГ, АЙХЕНВАЛЬД и иногда АРТЕМЕНКО. Однако в то время, насколько мне известно, дальше озлобленных разговоров дело пока не вышло. Объясняется это тем, что в тот период (1930-1931 г.) руководители правых рассчитывали, что им еще удастся развернуть при содействии эсеров кассовую работу среди недовольных соввластью слоев крестьянства для организации повстанческого движения внутри страны. Позднее, когда надежды на повстанчество окончательно рухнули, руководители организации правых, в частности и РЫКОВ, дают прямые директивы о подготовке террористических актов против руководителей ВКП(б).
Вопрос: Из Ваших показаний видно, что основной тактикой борьбы правых с ВКП(б) было двурушничество. Расскажите более подробно, обсуждалась ли эта тактика двурушничества в организации правых и были ли какие-нибудь указания по этому поводу со стороны руководителей организации правых?
Ответ: Начиная с осени 1929 г., двурушничество стало основным тактическим лозунгом правых. “Научись скрывать свои мысли”, – вот та тактическая директива для каждого участника организации, которая исходила и от РЫКОВА, и от БУХАРИНА по всей периферии. “Надо врабатываться в режим”, – говорил часто БУХАРИН, а его поддерживал РЫКОВ, обосновывая то тем, что, мол, “само время работает на нас”.
В конце 1929 г. РЫКОВ дал участникам организации, работавшим в его секретариате – НЕСТЕРОВУ, ГОЛЬДМАНУ и мне, РАДИНУ, прямую директиву подавать “покаянные” заявления, предупредив, что подача этих заявлений является лишь путем к новым, более острым и более эффективным формам и методам борьбы с ВКП(б).
Обосновывал РЫКОВ это следующим образом: кризисные моменты в экономике страны (продовольственные затруднения, товарный голод и т.п.) подготовляют условия для прихода правых к власти. Поэтому нужно во что бы то ни стало удержаться внутри ВКП(б) и накопить силы для решительного удара по руководству, в частности по СТАЛИНУ, в момент, когда логика развития хозяйственного кризиса приведет к наибольшему политическому напряжению в стране.
РЫКОВ поддерживал, что подобная тактика вовсе не означает ставки на автоматическое крушение сталинского режима на почве хозяйственных трудностей, но, наоборот, предполагает необходимость действий там, где влияние правых может сказаться на ускорении кризисных процессов в экономике в желательном для правых направлении.
Отсюда, говорил РЫКОВ, прямая задача, сохранив себя в партии, прежде всего вербовать кадры и расставлять их, по возможности, так, чтобы иметь доступ к важнейшим командным высотам экономики.
Вопрос: Опишите точно обстановку, при которой РЫКОВ давал вам, НЕСТЕРОВУ и ГОЛЬДМАНУ эти указания?
Ответ: Это было в период, близкий к пленуму ЦК в конце 1929 г., когда РЫКОВ, БУХАРИН, ТОМСКИЙ и другие декларировали об отказе от своих взглядов. Разговор происходил в служебном кабинете РЫКОВА, куда мы трое были им приглашены для информации о принятом лидерами правых решении. Вскоре после этого разговора НЕСТЕРОВ, ГОЛЬДМАН и я – РАДИН выступили на собрании ячейки при Управделами СНК СССР с соответствующими “покаянными” заявлениями.
Вопрос: Следовательно, ваше выступление на собрании ячейки СНК в 1929 г., где вы декларировали отказ от правооппортунистических взглядов, было лишь двурушническим маневром?
Ответ: Да, и мое, и ГОЛЬДМАНА, и НЕСТЕРОВА заявления были заранее подготовленным двурушническим маневром, причем, должен признать, маневром даже плохо замаскированным, благодаря скоропалительности. Я припоминаю обстановку, в которой мы делали свои “покаянные” заявления. Буквально за несколько дней до этого и я, и ГОЛЬДМАН, и НЕСТЕРОВ еще рьяно защищали платформу правых. В ячейке СНК коммунисты готовились к этому собранию, ожидая от нас дальнейших открытых выступлений с нападками на линию ЦК. Естественно, что все были ошарашены, когда я, ГОЛЬДМАН и НЕСТЕРОВ по очереди, один за другим, как по заученному, декларировали свой отказ от правых взглядов.
Вопрос: Следствию известно, что в конце 1930 г. вы были в Алма-Ата разоблачены как двурушник и исключены из ВКП(б). Что это значит? Плохо двурушничали?
Ответ: Да, видимо, плохо. Во время пребывания в Алма-Ата при всем моем желании выполнить директиву центра организации правых у меня иногда все же прорывались отдельные антипартийные высказывания. На этом я и был разоблачен.
Для пояснения таких “срывов” должен лишь сказать, что иначе вести себя мне было очень трудно, т.к. я не смог бы выполнить директиву РЫКОВА о вербовке новых лиц в организации среди недовольных элементов в партии.
Вопрос: Следствию известно, что вскоре после вашего исключения из партии в Алма-Ата, вы возвратились в г. Москву. Встречались ли вы после этого с РЫКОВЫМ?
Ответ: Да, конечно, встречался. Как только я в начале 1931 г. приехал в Москву, я немедленно посетил РЫКОВА и поставил его в известность о том, что исключен из ВКП(б).
Вопрос: Как на это реагировал РЫКОВ?
Ответ: В разговоре со мной в присутствии БУХАРИНА РЫКОВ высказал сожаление по поводу того, что мне не удалось удержаться в рядах партии, пребывание в которой является особенно важным в свете задач, стоящих перед организацией правых.
Вопрос: Где происходил у вас этот разговор с РЫКОВЫМ и БУХАРИНЫМ?
Ответ: На квартире РЫКОВА в Кремле.
Вопрос: Постоянного пропуска в Кремль вы тогда уже не имели?
Ответ: Нет, я его лишился еще в 1930 г. в момент ухода с работы из аппарата СНК и отъезда в Алма-Ата.
Вопрос: Как же и кем был технически организован пропуск вас в Кремль?
Ответ: Я предварительно созвонился по телефону с РЫКОВЫМ, и для ценя был заготовлен пропуск, как это обычно делалось, в будке для пропусков.
Вопрос: Когда вы пришли на квартиру к РЫКОВУ, БУХАРИН уже был там?
Ответ: Нет. После того, как я пришел на квартиру к РЫКОВУ, жена РЫКОВА, по его просьбе, позвонила к БУХАРИНУ по телефону, что я приехал из Алма-Ата, и БУХАРИН вскоре же пришел к РЫКОВУ для переговоров со мной.
Вопрос: Известно ли вам, кому еще давали РЫКОВ и БУХАРИН непосредственно директивы о двурушничестве?
Ответ: Из директив РЫКОВА мне, ГОЛЬДМАНУ и НЕСТЕРОВУ было совершенно очевидно, что такая же директива дана центром организации правых всем участникам организации.
Со мной лично по этому поводу беседовали МАРЕЦКИЙ, который по указания, видимо, БУХАРИНА приехал ко мне на квартиру (по Машкову пер., 1-а, кв. 2) вскоре после упомянутого выше разговора со мной РЫКОВА и БУХАРИНА. МАРЕЦКИЙ к этому времени сам был исключен из партии, но благодаря двурушническим декларациям и умелой маскировке своих взглядов был восстановлен. МАРЕЦКИЙ ввиду некоторых моих колебаний всячески старался меня убедить, что нужно поскорее, ценою каких угодно деклараций и самобичевания, восстановиться в партии в интересах организации, деятельность которой была тогда в известной мере нарушена в связи с исключением из ВКП(б) ряда участников организации правых.
Кроне того, я лично был свидетелем встречи РЫКОВА с АЛЕКСАНДРОВЫМ и КАРМАЛИТОВЫМ при поездке РЫКОВА в Свердловск, когда он давал директивы о двурушничестве.
Весной 1930 г. РЫКОВ ездил по поручению ЦК в командировку на Урал. Я и НЕСТЕРОВ ездили вместе с ним. В Свердловске в это время находились участники организации правых АЛЕКСАНДРОВ и КАРМАЛИТОВ. РЫКОВ в разговоре со мной выразил желание познакомиться с ними, поскольку я его о них информировал. АЛЕКСАНДРОВ и КАРМАЛИТОВ были приглашены мною в вагон к РЫКОВУ, где и состоялась их встреча с РЫКОВЫМ в присутствии меня, НЕСТЕРОВА и Ш.М. ДВОЛАЙЦКОГО.
Вопрос: АЛЕКСАНДРОВ показывает, что встреча его и КАРМАЛИТОВА с РЫКОВЫМ происходила только при НЕСТЕРОВЕ, в купе НЕСТЕРОВА?
Ответ: Показания АЛЕКСАНДРОВА неточные и неполные. Я лично приглашал КАРМАЛИТОВА и АЛЕКСАНДРОВА в вагон к РЫКОВУ. Утверждаю, что при разговоре РЫКОВА с КАРМАЛИТОВЫМ и АЛЕКСАНДРОВЫМ присутствовали НЕСТЕРОВ, я – РАДИН и ДВОЛАЙЦКИЙ.
Вопрос: Расскажите содержание беседы РЫКОВА с АЛЕКСАНДРОВЫМ и КАРМАЛИТОВЫМ?
Ответ: РЫКОВ в разговоре с АЛЕКСАНДРОВЫМ и КАРМАЛИТОВЫМ интересовался прежде всего их партийным положением, спрашивал, насколько им удалось закрепиться в партийной организации, пользуются ли они там достаточным доверием и т.д.
После этого он их спросил, как они разворачивают работу Уральского филиала организации правых.
АЛЕКСАНДРОВ и КАРМАЛИТОВ информировали РЫКОВА о том, что они принимают самые энергичные меры к тому, чтобы завоевать доверие в партийной организации. Что же касается организации правых, то в связи с кратковременностью их пребывания на Урале им еще не удалось развернуть работу.
РЫКОВ обратил внимание АЛЕКСАНДРОВА и КАРМАЛИТОВА на необходимость расширения состава организации как среди недовольных внутри ВКП(б), так и среди руководящего состава начинающегося строительства Магнитостроя. Он указывал, что расширение строительства в Магнитострое безусловно повлечет за собой приток крестьянской массы туда. Среди нее, а также среди руководящего состава на строительстве наверняка найдутся люди, которые будут недовольны трудностями, неизбежными в организационный период стройки. Эти недовольные элементы нужно будет вовлечь в организацию и использовать.
Присутствовавший при этом разговоре НЕСТЕРОВ сообщил АЛЕКСАНДРОВУ и КАРМАЛИТОВУ, что в ближайшее время он переедет на постоянную работу в Свердловск и, следовательно, сможет им помочь разворачивать деятельность организации правых.
Уже в 1931 г. при встрече со мной в Москве НЕСТЕРОВ мне рассказал, что он после переезда в Свердловск включился там в деятельность организации правых, и что ему вместе с КАРМАЛИТОВЫМ и АЛЕКСАНДРОВЫМ удалось вовлечь в организацию МЕДНИКОВА и СТЕПАНОВА, работавших в местных плановых органах. Как на особое достижение НЕСТЕРОВ указывал на то, что участникам организации правых удалось установить контакт с местными троцкистами, кажется, через ГОНИКМАНА. ГОНИКМАН был известен мне как троцкист еще по ИКП в Москве.
Вопрос: Вы показали, что при разговоре РЫКОВА с АЛЕКСАНДРОВЫМ и КАРМАЛИТОВЫМ присутствовал Ш.М. ДВОЛАЙЦКИЙ. Почему РЫКОВ считал возможным говорить при нем о деятельности организации правых?
Ответ: ДВОЛАЙЦКИЙ также являлся участником организации правых. Должен сказать, что с точки зрения конспирации ДВОЛАЙЦКИЙ был в наиболее выгодном положении в связи с тем, что в период, когда правые открыто выступали против ЦК ВКП(б), ДВОЛАЙЦКИЙ в партийных кругах как сторонник правых не был известен.
Вопрос: С кем непосредственно быт связан ДВОЛАЙЦКИЙ и в чем выражалась его практическая деятельность в организации?
Ответ: Практическая деятельность ДВОЛАЙЦКОГО мне неизвестна, поскольку он был непосредственно связан с РЫКОВЫМ и по его указаниям вел работу.
Довольно близко к ДВОЛАЙЦКОМУ стояли МАРЕЦКИЙ и ГОЛЬДЕНБЕРГ, которые, так же как и я, знали о его принадлежности к организации правых. Были ли они в курсе его практической деятельности в организации, мне неизвестно.
При мне лично ДВОЛАЙЦКИЙ в разговоре с РЫКОВЫМ высказывал резкую озлобленность по адресу руководителей ВКП(б), квалифицировал режим в партии как “режим иезуитского ордена”.
Вопрос: Когда и при каких обстоятельствах вы слышали эти к.-р. выпады ДВОЛАЙЦКОГО?
Ответ: Это было там же в вагоне РЫКОВА.
Вопрос: В начале допроса вы показали, что руководители организации правых в период 1930-31 г.г. рассчитывали, что им еще удастся развернуть при содействии эсеров работу по организации повстанческого движения внутри страны. Откуда вам известны эти установки руководителей организации правых, и какие практические меры проводились в организации для проведения в жизнь этих установок?
Ответ: Впервые информацию о существующих установках центра организации правых на связь с эсеровскими элементами и организацию повстанческого движения среди недовольных элементов крестьянства я получил от ЦЕТЛИНА. Наиболее рьяным сторонником необходимости установления контакта с эсерами, по словам ЦЕТЛИНА, являлся Н.И. БУХАРИН, хотя ЦЕТЛИН мне говорил, что у БУХАРИНА, РЫКОВА и ТОМСКОГО существует по этому поводу полная договоренность.
Вопрос: Говорил ли вам ЦЕТЛИН, как обосновывает центр организации правых и, в частности, БУХАРИН необходимость установления контакта с эсерами?
Ответ: Насколько я могу вспомнить, ЦЕТЛИН не приводил сколь-нибудь исчерпывающих политических и теоретических аргументов в пользу необходимости контакта с эсерами.
Но в качестве одной из предпосылок этого шага, проектировавшегося центром, служили, по его информации, прежде всего оценка правыми проводившейся партией ликвидации кулачества как класса на базе сплошной коллективизации, как “политики антикрестьянской”, направленной “против крестьянства в целом” и ведущей неизбежно “к ликвидации союза рабочего класса с крестьянством”.
Бухаринская теория так наз<ываемого> “аграрно-кооперативного социализма”, центральные пунктом которой являлось пресловутое “врастание” кулацких кооперативных гнезд в социализм, служила тут вообще основной теоретической предпосылкой для выработки конкретно-политических лозунгов правых.
Ставя ставку на всемерное развитие индивидуального крестьянского хозяйства, видя в этом последнем основное звено, за которое надо крепко ухватиться, чтобы обеспечить полнокровный рост всего народного хозяйства, правые решительно отказывались видеть в колхозах столбовую дорогу к социализму. Но даже допуская в известных пределах подъем крестьянской экономики на базе строительства колхозов, правые отвергали политику ликвидации кулачества как класса, как способную лишь оттолкнуть деревню от соввласти. Исходя из убеждения, что политика партии в деревне не только способна породить возмущение кулачества, а через него и остальных слоев деревни, но и сама по себе, в силу своей принципиальной ошибчивости, оправдывает это возмущение, делает его вполне законным, – лидеры правых полагали, что непосредственно организующей и политически направляющей это возмущение и недовольство силой могут явиться эсеровские элементы, которые к тому времени, по мнению правых, еще сохранили к себе доверие среди отдельных групп крестьянства. Не считая для организации правых в тот период времени 1930-31 г. возможным непосредственно оформлять и возглавлять это недовольство в деревне, лидеры правых видели в возможном соглашении с эсерами, способными прямо взять на себя задачу организации возмущения и повстанчества в деревне, – путь к государственной власти. При этом принципиальная допустимость временного соглашения или контакта с такими представителями антисоветских партий, как эсеры, оправдывалась всевозможными историческими параллелями из прошлого и, в частности, ссылками на опыт начального периода Октябрьской революции (блок с левыми эсерами и т.п.).
Вопрос: Когда, где и при каких обстоятельствах вам говорил ЦЕТЛИН об этих установках центра организации правых?
Ответ: Это было при одном из очередных посещений ЦЕТЛИНЫМ секретариата РЫКОВА в начале 1930 г.
Вопрос: До вашей поездки с РЫКОВЫМ на Урал или после?
Ответ: Это было до поездки на Урал.
Вопрос: Говорили ли вы с РЫКОВЫМ по поводу установок центра организации на контакт с эсерами?
Ответ: Да, говорил.
Вопрос: Когда?
Ответ: Кажется, это было еще до совместной поездки в Свердловск.
Вопрос: Что вам говорил РЫКОВ по этому поводу?
Ответ: РЫКОВ сказал, что переговоры с эсерами находятся еще в зачаточном состоянии и что эти переговоры поручено вести БУХАРИНУ, который в свое время выступал в качестве защитника по делу ЦК эсеров и который не прекращал связи с проходившим по этому процессу его подзащитном СЕМЕНОВЫМ.
РЫКОВ обратил мое внимание на то, что о намечающейся связи с эсерами пока не следует говорить с участниками организации. Он очень опасался разглашения этой связи, прежде чем созреют, по его словам, все надлежащие условия и общеполитического, и организационно-практического порядка для ее осуществления.
Правда, по признанию РЫКОВА, организационная сторона дела в известной мере облегчалась тем, что значительная часть наиболее близких к центру участников организации к тому времени откомандировалась на периферию, и каждый из них получал
от лидеров организации: БУХАРИНА, РЫКОВА и ТОМСКОГО, – директивы, в первую очередь по вербовке кадров не только среди неустойчивых элементов внутри ВКП(б), но и среди недовольных вне партии. Такая директива, по мнению РЫКОВА, должна была привести к тому, что участники организации на периферии даже по своей личной инициативе в поисках кадров наткнутся на эсеров.
Вопрос: Известно, что в середине 1930 г. вы, РАДИН, также были откомандированы в Алма-Ата. Какие директивы получили вы перед своим отъездом?
Ответ: Перед отъездом я никаких специальных директив не подучал, но из всех своих разговоров с РЫКОВЫМ мне было совершенно ясно, что первоочередной задачей является вербовка кадров, в том числе и среди эсеровских элементов.
Вопрос: А как практически вы осуществляли директиву центра по вербовке кадров в организацию?
Ответ: Приехал я в Алма-Ата в начале июня 1930 г. Естественно, что прежде всего я поставил перед собой задачу изучить ту среду, в которой я начал вращаться в Алма-Ате, и в ней подобрать лиц, которые могли бы принести пользу организации правых. В течение первых нескольких месяцев моего пребывания в Алма-Ата мне удалось нащупать ряд лиц, которые были настроены против советской власти и которые, зная, что я направлен в Казахстан за принадлежность к правым, открыто выражали мне свои симпатии, однако среди них было незначительное количество элементов, способных на активную организационную борьбу с советской властью. Вернее сказать, большинство их не было людьми, которым можно было бы открыть существование подпольной организации.
Окончательной вербовке в организации мешало еще следующее обстоятельство. Как я уже показывал выше, для того, чтобы прощупать политическую физиономию людей, с которыми я соприкасался, я вынужден был раскрывать перед ними оставшиеся у меня правые убеждения. Это привело к тому, что к концу 30 г. я был разоблачен и исключен из партии. В этих условиях, когда я был уверен, что мое поведение привлекло внимание местных органов, я опасался раскрывать перед обрабатываемыми лицами свою принадлежность к подпольной организации.
Возрос: Значит ли это, что вы вообще не вели вербовочной работы?
Ответ: Я не отрицаю, что кое-что мне все же удалось сделать, опираясь на помощь Д. РОЗИТА, прибывшего на работу в Алма-Ата вскоре после моего приезда туда.
В 1930 году заместителем народного комиссара земледелия Казахстана работал бывший эсер РАТНЕР Г.
Поскольку в аппарате Наркомзема Казахстана устроился работать Д. РОЗИТ, я ему порекомендовал прощупать отношение РАТНЕРА к правым и в случае возможности привлечь его в организацию.
Я обратил внимание Д. РОЗИТА на большую ценность РАТНЕРА для нашей организации, так как под его руководством как заместителя Наркомзема работают кадры, непосредственно связанные с деревней. Благодаря этому, сказал я, мы можем получать информацию о политических настроениях крестьян в аулах Казахстана. Кроме того, РАТНЕР сможет перетянуть в аппарат Наркомзема эсеровские кадры, которые под его руководством возглавят и организуют повстанческие кулацко-байские элементы.
В дальнейшем Д. РОЗИТ меня информировал, что он с РАТНЕРОМ связался и, узнав, что тот глубоко симпатизирует правым и, в частности, Н.И. БУХАРИНУ, раскрылся перед ним как оставшийся на правых позициях; Г. РАТНЕР, в свою очередь, раскрылся как оставшийся на эсеровских позициях. По информации Д. РОЗИТА, РАТНЕР, в это время являвшийся формально членом ВКП(б), дал согласие на участие в организации правых и взял на себя обязанность через свои старые эсеровские связи организовать и возглавить повстанческое движение в аулах Казахстана.
Вопрос: А вы лично с РАТНЕРОМ были связаны?
Ответ: Нет, в этом особой необходимости не было, поскольку с ним связь поддерживал Д. РОЗИТ.
Вопрос: Кто кроме РАТНЕРА был привлечен в организацию правых?
Ответ: Если говорить об окончательном привлечении в организацию, то больше никого.
Вопрос: А кого вы обрабатывали для привлечения в организацию?
Ответ: Мною был обработан полностью и совершенно подготовлен для вступления в организацию работник местного Госплана К. ПАВЛОВ, поддерживавший со мной тесную связь как до, так и после моего исключения из партии. Я не говорил ему прямо о существовании организации только потому, что хотел еще больше проверить его твердость и конспиративность. К. ПАВЛОВ был связан с председателем местного Госплана ПОДНЕКОМ, который усиленно приглашал меня на работу в Госплан и подчеркивал свое большое уважение к РЫКОВУ.
Вопрос: А кто эти антисоветски настроенные лица, которых, как вы показываете, вы считали непригодными для вербовки в организацию?
Ответ: В пединституте, где я читал курс лекций, я встречал благосклонное внимание к себе со стороны профессуры – Н. ФАТОВА, В. КУНА, А. СОКОЛОВА и Н. КОСОРОТОВА, настроечных антисоветски и положительно относящихся к моему “протестантизму”. Однако ни мной, ни Д. РОЗИТОМ эта среда профессуры, к тому же не весьма высокой пробы, не признавалась годным материалом для вербовки. Значительно больший интерес представляли для нас местные националы в лице АСФЕНДИАРОВА (быв<шего> ректора “Казгу”), ДЖАНДОСОВА и др<угих>. Но они политически сочувствовали не нам, правым, а, скорее, “группе Г. Сафарова”, т.е. зиновьевцам – как об этом выражался, помнится, сам АСФЕНДИАРОВ в беседах со мной. Поскольку у нас не было еще тогда установок на блок с троцкистами и зиновьевцами, ни я, ни РОЗИТ не предпринимали шагов к более тесному сближению и с этими националистически настроенными элементами.
Вопрос: Какую практическую работу по подготовке повстанческих кадров проводил РАТНЕР?
Ответ: Мне это неизвестно, так как весной 1931 года я уехал из Алма-Ата обратно в Москву.
Вопрос: В начале допроса вы показали, что в период 29-31 г. среди участников организации правых проявлялись террористические настроения, а в 1932 г. руководители правых стали давать прямые директивы о подготовке террористических актов против руководителей ВКП(б). От кого вы узнали об этих директивах?
Ответ: Как я уже показывал выше, сразу же после моего возвращения из Алма-Ата в Москву я посетил РЫКОВА на его квартире в Кремле и в присутствии БУХАРИНА информировал его о той работе, которую я и Д. РОЗИТ стали разворачивать в Казахстане. Естественно, что в первую очередь я его информировал о вовлечении в организацию бывшего эсера РАТНЕРА.
РЫКОВ и БУХАРИН, конечно, считали привлечение РАТНЕРА положительным фактом. Однако особого впечатления мое сообщение на них не произвело. Из их реплик я мог понять, что они сами уже не особенно верят в возможность организации таких повстанческих кадров, которые были бы способны на осуществление государственного переворота.
Уже тогда в 1931 г. и РЫКОВ и БУХАРИН говорили мне, что ликвидация кулачества как класса – свершившийся факт и что поэтому надеяться на возможность развертывания массовой работы совершенно не приходится. Они с исключительной озлобленностью говорили о Сталине, продолжали делать различные выпады против него и обвинять его в том, что он ведет страну к краху. Однако никаких конкретных указаний, как нужно дальше вести работу, они мне не дали, если не считать, конечно, указания, о котором я показывал выше, что нужно во что бы то ни стало восстановиться в партии.
Из встреч в течение всего 1931 года с активными участниками организации, приезжавшими в Москву из других городов, как, например, с ГОЛЬДМАНОМ, МАРЕЦКИМ, АЛЕКСАНДРОВЫМ и другими, было совершенно очевидно, что им также не удалось развернуть сколько-нибудь значительную массовую работу. У всех их было состояние, если можно так выразиться, “тупика”, каждый из них, не скрывая своей озлобленности против руководства ВКП(б), не знал, что же делать дальше, как бороться. Естественно, что при моих посещениях РЫКОВА у него на квартире в Кремле, я делился с ним настроениями участников организации и высказывал ему свое личное мнение, что если мы будем продолжать делать ставку на разворачивание массовой работы для свержения нынешнего руководства ВКП(б), – у нас из этого ничего не выйдет.
В одном из разговоров со мной в 1932 году РЫКОВ в ответ на мои претензии, что организация фактически бездействует, заявил мне, что я не прав, и что, наоборот, борьба правых с партией вступает в последнюю, решающую свою фазу. Развивая дальше эту свою мысль, он сказал, что центр организации правых принял решение перестроить всю деятельность организации. Обстановка, заявил мне РЫКОВ, изменилась. Надеяться на то, что руководство ВКП(б) потерпит крах в результате своей политики, а тем более надеяться, что ЦК капитулирует, – совершенно не приходится. Больше того, надо признать, что, если в текущем четвертом году пятилетки ЦК удастся выполнить первый пятилетний план, у нас не будет никаких оснований доказывать неправильность линии ЦК. Поэтому нужно попытаться через преданные нам кадры сорвать выполнение плана пятилетки, а тем более пятилетки в четыре года.
Однако надо отдать себе отчет в том, что это не так легко выполнимо, и, вероятно, план первой пятилетки будет все же выполнен. Тогда остается одно средство это – физическое уничтожение СТАЛИНА и его ближайших сподвижников. Если бы удалось убрать эту верхушку, – в партии началось бы такое замешательство, что оно, конечно, расчистило бы правым путь к руководству партией и государственной властью. Таким образом, организация должна перенести центр тяжести своей работы на организацию групп проверенных, надежных людей, которые будут действовать по двум линиям – уничтожить нынешних руководителей ВКП(б), – СТАЛИНА, МОЛОТОВА, КАГАНОВИЧА и ВОРОШИЛОВА, и противодействовать осуществлению сталинских планов индустриализации.
Это и была первая конкретная директива РЫКОВА о переходе к террору и вредительству как основным методам борьбы организации правых в ВКП(б).
Вопрос: Когда и при каких обстоятельствах дал вам эту директиву РЫКОВ?
Ответ: Как я уже показывал, это было в 1932 г., приблизительно в июне-июле, в одно из посещений мною РЫКОВА в его служебном кабинете в Наркомате Связи.
Вопрос: Присутствовал ли кто-нибудь при этой вашей беседе с РЫКОВЫМ?
Ответ: Нет. Эта беседа происходила между нами наедине.
Вопрос: Как вы восприняли директиву РЫКОВА о терроре и вредительстве?
Ответ: Я уже показывал выше, что крах надежд на возможность развертывания массовой работы усиливало во мне и отчаяние, и озлобление против руководителей ВКП(б). Поэтому я, конечно, был согласен с РЫКОВЫМ, что раз речь идет о последней, решающей фазе борьбы с ВКП(б), то в этой борьбе все средства хороши, в том числе и террор, и вредительство.
Я лишь пытался найти какое-либо теоретическое обоснование террора для себя как марксиста, каковым я продолжал себя считать. Такого рода вопрос я и задал РЫКОВУ в этой беседе с ним.
Вопрос: И что вам на это ответил РЫКОВ?
Ответ: Никакого мало-мальски членораздельного и логического обоснования РЫКОВ привести не мог. Он отговорился ссылкой на то, что каждый шаг практического движения важнее всяких скороспелых теоретических конструкций, при этом он указал, что в случае провала кого-нибудь из организации или обвинения в подготовке террористического акта необходимо продолжать отстаивать обычную для марксиста позицию принципиального отрицания террористических методов борьбы.
Вопрос: А вредительство вы приняли даже без попыток теоретического обоснования?
Ответ: Я был достаточно зрелым человеком, чтобы понять, что ни террор, ни вредительство теоретически (строго говоря) не обоснуешь. Речь шла о борьбе за захват власти.
Главной помехой я, как и все участники организации правых, считал руководство ВКП(б) и поэтому, естественно, был согласен идти на все, чтобы устранить это руководство и дискредитировать его политику. В 1932 г. устранить руководство можно было только путем террора, а дискредитировать его политику только путем вредительства. Под влиянием РЫКОВА я на это и пошел.
Вопрос: Давал ли вам РЫКОВ какие-либо конкретные по речения по линии подготовки террористических актов?
Ответ: РЫКОВ поручил мне связаться с группой СЛЕПКОВА и наметить конкретный план подготовки террористических актов против руководителей ВКП(б), в первую очередь против СТАЛИНА. При этом РЫКОВ указал, что подготовка террористических актов должна вестись одновременно несколькими отдельными небольшими группами с тем, чтобы в случае “провала” одной группы другие могли бы продолжать работу.
Вопрос: Выполнили ли вы это поручение РЫКОВА?
Ответ: Да, выполнил. Во-первых, я связался с А. СЛЕПКОВЫМ и в разговоре с ним установил, что он также получил уже директиву о создании террористической группы от БУХАРИНА. А. СЛЕПКОВ высказал мнение, что планы террористических актов пока вырабатывать не нужно, и что основная задача, которая стоит перед нами – это подбор надежных людей в террористические группы. Когда эти люди уже будут, можно будет выработать и конкретный план совершения террористических актов над тем или иным членом Политбюро и выследить время и место для совершения террористических актов. Через некоторое время после этого разговора СЛЕПКОВ познакомил меня с АРЕФЬЕВЫМ, характеризуя его как человека вполне подготовленного для участия в террористической деятельности организации.
Во-вторых, попутно с установлением связи со СЛЕПКОВЫМ я посетил АЙХЕНВАЛЬДА у него на квартире, где я ему передал директиву центра о переходе к активной подготовке террористических актов и предложил ему также приступить к организации террористической группы. АЙХЕНВАЛЬД заверил меня, что он примется за создание такой группы.
В разговоре с АЙХЕНВАЛЬДОМ мы также пытались как-то теоретически аргументировать переход нашей организации к террористическим методам борьбы. АЙХЕНВАЛЬД пытался было выдвинуть обоснование, что все вопросы экономики, политики и тактики, в том числе и вопрос о терроре, должны ставиться в условиях советского строя принципиально иначе, чем при капитализме, и что роль такой личности, как СТАЛИНА, являющейся “злым гением” революции, имеет особенно большое значение.
В-третьих, я лично принялся за организацию террористической группы по месту моей работы в газете “За индустриализацию”.
Вопрос: Создали ли вы там террористическую группу?
Ответ: Дело в том, что приступил-то я к изучению и обработке людей для вовлечения их в террористическую группу только после моего разговора со СЛЕПКОВЫМ, примерно в июне-июле 1932 г. Скоропалительной вербовки на террор я очень опасался, учитывая мой опыт Алма-Ата, где я был разоблачен. Поэтому, хотя мне и удалось там вступить в тесное политическое общение с рядом людей, настроенных антисоветски и готовых на организованную борьбу с ВКП(б) и советской властью, – открыто с этими людьми о терроре я не говорил, поскольку в начале 1933 года я был арестован.
Вопрос: Кто эти антисоветские люди?
Ответ: К числу их я должен отнести Т.П. ТАНИНА, А. ВИЛЕНЧУКА, ЦЫЛОВА, ЛАПИДУСА, БИРБРАЕРА.
ТАНИН Т.П. – бывший член или кандидат партии, исключенный из нее в связи с фракционной деятельностью, которой он занимался под руководством МАРЕЦКОГО в бытность его сотрудником “Правды” в 28 и 29 г.
А. ВИЛЕНЧУК – бывший член партии, исключенный из нее за активное участие в троцкистской оппозиции, не прекращавший и потом связей с троцкистским подпольем (ИОСИЛЕВИЧЕМ) и поддерживавший отношения с некоторыми правыми, напр<имер>, с ДВОЛАЙЦКИМ.
ЛАПИДУС, насколько я помню, сравнительно молодой член партии, откровенно говорил мне сам летом 1932 года, что у него возникли и развиваются правые настроения.
Что касается БИРБРАЕРА, то его политическая физиономия была вскрыта в 1933 г. “Правдой” как меньшевистская.
ЦЫЛОВ же, находящийся в тесном общении с ТАНИНЫМ и ВИЛЕНЧУКОМ, в самой редакции слыл за человека антисоветского.
Вопрос: Какие конкретные директивы вам давал РЫКОВ по линии вредительства?
Ответ: Рассматривая капитальное строительство не только как важнейший участок экономики, но и как один из узловых пунктов, вокруг которого концентрируется ряд диспропорций в народной хозяйстве Союза и порождаемые ими затруднения, РЫКОВ считал чрезвычайно важным, чтобы участники организации правых пробирались на крупнейшие стройки страны вроде Кузнецка, Магнитки и т.п. Он указывал, что если при помощи участников организации удастся на этих крупных строительствах удлинить сроки строительства, удорожить его, затянуть вступление в строй новых действующих предприятий и т.п. – это приведет к омертвлению основного капитала, созданию таким образом все новых диспропорций в народном хозяйстве и дискредитирует идею сталинской индустриализации.
РЫКОВ предложил мне связаться с участниками организации правых, которые к моменту моего разговора уже работали на различных крупных стройках, и передать им директиву центра организации о вредительстве.
Вопрос: Кого имел в виду РЫКОВ, говоря о членах организации, работающих на стройках?
Ответ: Речь шла о ГОЛЬДЕНБЕРГЕ, который работал в Кузнецкстрое, и РОЗИТЕ, которой в это время либо работал уже на Чирчикстрое, либо получал туда назначение.
Вопрос: Передали ли вы этим лицам директиву РЫКОВА?
Ответ: Да, летом 1932 г. я имел встречу с Д. РОЗИТОМ и передал ему директиву РЫКОВА о вредительстве, которую он принял к исполнению. Через некоторое время в один из приездов ГОЛЬДЕНБЕРГА в Москву из Кузнецка я с ним имел встречу на квартире у ГОЛЬДМАНА и там в присутствии последнего передал ему директиву РЫКОВА о вредительстве.
ГОЛЬДЕНБЕРГ так же, как и РОЗИТ Д., принял эту директиву к исполнению, причем указал, что для выполнения этой директивы у него создалась на строительстве благоприятная обстановка, поскольку он пользуется на стройке поддержкой начальника строительства ФРАНКФУРТА и поскольку он еще раньше вовлек в организацию работавшего там на строительстве ГРОЛЬМАНА – известного в прошлом правого в аппарате ИККИ.
Был у меня также разговор о возможности развертывания вредительской деятельности и на проектировавшихся тогда крупнейших гидросооружениях по Волге. Этот разговор происходил между мной, ЦЕТЛИНЫМ и ГОЛЬДМАНОМ в один из приездов последнего в Москву осенью 1932 г. ЦЕТЛИН, работавший в это время в Наркомтяжпроме, информировал нас о технических трудностях строительства на основании материалов, которыми он располагал по своей работе в Наркомтяжпроме. ЦЕТЛИН в разговоре со мной и ГОЛЬДМАНОМ обязался продумать, нельзя ли будет кого-либо из участников организации, находящихся в Саратове (ПЕТРОВСКИЙ, ЗАЙЦЕВ и др<угие>), продвинуть на работу на строительство этих гидросооружений.
Вопрос: Следствию известно, что правые примерно с 1982 г. установили в своей деятельности контакт с троцкистско-зиновьевским блоком. Было ли это вам известно?
Ответ: Было известно. Этот вопрос активно обсуждался в организации правых, поскольку принципиально новыми моментами в борьбе правых против ВКП(б) в 1931-32 г.г. являлись не только переход к террору и вредительству, но и курс на собирание всех “живых сил” из обломков бывших оппозиций.
Одним из первых, от кого я узнал о намерении правых установить прямой блок с троцкистами, зиновьевцами и “леваками” или, во всяком случае, координировать как-то совместные действия против ВКП(б) и соввласти, был ТОМСКИЙ.
В конце лета 1932 г. я посетил ТОМСКОГО в его кабинете в ГИЗе. ТОМСКИЙ, пожаловавшись предварительно на крайний недостаток в надежных людях, с которыми можно строить организацию без риска “провалиться”, рассказал, что к нему начинают заходись “кое-кто” из троцкистов и зиновьевцев для политических переговоров. В частности, он указал на Е.А. ПРЕОБРАЖЕНСКОГО, который был у него и развивал ему свои взгляды по поводу текущей хозяйственной конъюнктуры и в особенности по поводу состояния крестьянской экономики.
Отмечая свое несогласие с некоторой оценкой по вопросам крестьянского хозяйства, данной ПРЕОБРАЖЕНСКИМ, ТОМСКИЙ сказал мне, что это, однако, не существенно, поскольку намечается договоренность по кардинальному вопросу – о совместных действиях против сталинского режима.
Мне не довелось быть на так называемой конференции правых в 1932 г. (на квартире АСТРОВА), но из последующей информации я знаю, что одним из важнейших политических выводов ее было решение о блоке с троцкистско-зиновьевскими элементами.
Разговоры о блоке имели место и на других, более частных, чем данная конференция, совещаниях. Так, мне самому пришлось быть на “семейном вечере” на квартире у ЛЕВИНОЙ, где помимо меня присутствовали СЛЕПКОВ, ЛЕВИН<А>, АЙХЕНВАЛЬД, кажется, ЗАЙЦЕВ, ЖИРОВ, ГАСПЕРСКАЯ, Гр. МАРЕЦКИЙ и где при обсуждении вопроса об отношении к троцкистам был пущен даже в оборот пресловутый троцкистский тезис о Клемансо в качестве формулы, определяющей общее отношение и правых, и троцкистов к сталинскому руководству.
Вопрос: Что вам известно о том, в каких формах осуществлялся блок правых с троцкистами и зиновьевцами?
Ответ: Фактическому осуществлению блока в тот период несколько помешал провал СЛЕПКОВА, МАРЕЦКОГО и ПЕТРОВСКОГО в связи с провалом группы РЮТИНА. Провал этот вызвал большое замешательство среди правых, заставив руководство, в частности РЫКОВА, принимать особые меры предосторожности против возможного разоблачения связей, которые начади налаживаться между правыми и другими организациями. Помню, как в день ареста СЛЕПКОВА и др<угих> вместе с ГОЛЬДМАНОМ поспешил на квартиру к РЫКОВУ с целью предупредить его о произошедшем провале. РЫКОВ указал тогда, что, поскольку арест ограничился только названной тройкой правых, можно надеяться, что всех нитей в руках ОГПУ нет, и пообещал вместе с тем в ответ на нашу просьбу сделать что-нибудь в отношении арестованных, использовать свои связи с некоторыми членами ЦК для хлопот (в частности, для “нажима” на Г.И. ПЕТРОВСКОГО, являющегося отцом П. ПЕТРОВСКОГО).
В последующих затем беседах со мной и ГОЛЬДМАНОМ РЫКОВ в связи с рютинским делом дал нам директиву развивать, с целью замести следы, версию о том, что сама рютинская платформа является “документом апокрифическим” (несуществующим) или просто сфабрикованным ОГПУ.
Между прочим, в одно из посещений квартиры РЫКОВА я и ГОЛЬДМАН застали там ШОТМАНА А.В. – старого приятеля РЫКОВА по прежней работе, который наряду со всякими двусмысленностями по поводу внутрипартийного режима и СТАЛИНА открыто высказывал свои симпатии и сожаления по адресу арестованных по рютинскому делу КАЮРОВЫХ.
РЫКОВ вновь подчеркивал необходимость продолжать и развивать далее как вредительскую работу, так и подготовку террористических актов, но строже соблюдать при этом величайшую конспиративность, особенно в части связи с другими организациями.
Вопрос: А как в дальнейшем осуществлялся блок с троцкистами и зиновьевцами?
Ответ: Не знаю. Как я уже показывал, в январе 1933 года я был арестован и посажен в политизолятор. Никакой связи с организацией я поэтому больше не имел.
Протокол записан верно, мною прочитан.
ДОПРОСИЛ:
ОПЕРУПОЛН. 3 ОТД. 4 ОТДЕЛА ГУГБ –
СТАРШ. ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ: – АЛЬТМАН.
Верно:
Старш. Инспектор 8 Отдела ГУГБ –
Лейтенант Государств. Безопасности: Голанский (ГОЛАНСКИЙ)
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 283, Л. 197-234.