СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Направляю Вам протокол допроса участника организации правых – КАРМАЛИТОВА А.И. от 5-6 февраля с<его> г<ода>, арестованного в Алма-Ата.
КАРМАЛИТОВ показал, что в 1929 году на совещании, состоявшемся на даче СЛЕПКОВА, БУХАРИН одобрил выступление КУЗЬМИНА, который активно призывал к террору против тов. СТАЛИНА.
КАРМАЛИТОВ показывает, что в августе 1930 года на совещании, состоявшемся в квартире СЛЕПКОВА, БУХАРИН подтвердил установку о “дворцовом перевороте” и вооруженном восстании.
Показания КАРМАЛИТОВА о том, что НЕСТЕРОВ и ЗАЙЦЕВ в 1934 году из Суздальского полит<ического> изолятора поддерживали регулярную связь с центром правых, в частности с РЫКОВЫМ, – проверяем.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР: Ежов (Н. ЕЖОВ)
26 февраля 1937 года.
№ 55992
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 294, Л. 21.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
От 5-6 февраля 1937 года.
ВОПРОС: Вы обвиняетесь в принадлежности и в участии в деятельности контрреволюционной террористической организации правых.
Признаете ли вы себя виновным в этом?
ОТВЕТ: Признаю себя виновным в том, что с 1928 года я являлся участником нелегальной контрреволюционной организации правых. В рядах этой контрреволюционной организации я на протяжении всего этого времени вел активную борьбу против ВКП(б).
Я ясно сознаю, что после стольких лет двурушничества и обмана я не имею никаких оснований рассчитывать на то, чтобы следствие поверило в мою искренность и правдивость.
Тем не менее, хочу с самого начала, вот теперь, на первом же допросе заявить, что я твердо решил на этот раз рассказать без малейшей утайки всю правду о всех известных мне фактах контрреволюционной деятельности организации правых, а также и о лично моей как активном участнике этой организации враждебной деятельности.
ВОПРОС: Начните свои показания с изложения обстоятельств вашего вступления в контрреволюционную организацию правых.
ОТВЕТ: Я уже показал, что в контрреволюционную организацию правых я вступил в 1928 году.
Мое знакомство и связь с активными участниками контрреволюционной организации правых началась в Москве в 1927 году во время учебы в Институте Красной профессуры. Правда, еще до Москвы, в Ленинграде, где я работал преподавателем военной школы (1925-1926 г.г.), я посещал семинар по политической экономии при Ленинградском Комвузе, которым руководил Э. ГОЛЬДЕНБЕРГ. Там я с ним познакомился. Но, будучи в Ленинграде, я не знал еще о существовании нелегальной организации правых.
В Институт Красной профессуры я поступил осенью 1926 г. В общежитии на Остоженке 53, где происходили занятия, жил и АСТРОВ со своей семьей. Вероятно, к середине 1927 года относится мое знакомство с АСТРОВЫМ. Осенью 1927 года я написал статью в “Большевик” против вышедшей к тому времени книги ЛЕОНТЬЕВА и ХМЕЛЬНИЦКОЙ по вопросам теории Советского хозяйства. В этой статье я защищал теорию трудовых затрат БУХАРИНА.
После появления статьи осенью 1927 года АСТРОВ познакомил меня с СЛЕПКОВЫМ и МАРЕЦКИМ. Это мое первое выступление в печати в защиту указанной теории БУХАРИНА и положило начало моего политического сближения с правыми – ближайшими учениками БУХАРИНА, а затем и с самим БУХАРИНЫМ.
АСТРОВ, СЛЕПКОВ и МАРЕЦКИЙ в 1928 году начинают меня привлекать к работе в журнале “Большевик” и в газете “Правда”, где они в то время работали. Помню, что АСТРОВ мне тогда говорил, что ЦК ВКП(б) поручил им привлечь новые молодые силы в партийную печать.
Несколько позже я узнал, что не по заданию ЦК ВКП(б) привлекаются эти “новые силы” в партийную печать, а по прямой директиве БУХАРИНА, который уже тогда поставил задачу сколотить контрреволюционную группу для борьбы с Центральным Комитетом ВКП(б).
Появление в печати статьи БУХАРИНА “Заметки экономиста” сыграло для меня решающую роль. Дело сложилось так. Когда появилась эта статья, меня не было в Москве. По приезде (осенью) в Москву я уже застал начало развернутой критики этой статьи. АСТРОВ первым делом при встрече спросил у меня, как я отношусь к “проработке” БУХАРИНА, – я ответил, что с критикой, которая развернулась вокруг статьи БУХАРИНА, я не согласен.
С этого времени отношение ко мне АСТРОВА и других сторонников БУХАРИНА резко изменилось. Я становлюсь частым посетителем АСТРОВА по месту его работы в редакции “Большевик” и его квартиры.
В помещении редакции “Большевик” и на квартире АСТРОВА неоднократно собирались: АСТРОВ, СЛЕПКОВ, МАРКУС и я, где мы занимались обсуждением вопроса, как организовать отпор той критике, которая развернулась вокруг выступления БУХАРИНА. Конкретно мне было поручено выступить на партийном собрании в ИКП с прямой защитой БУХАРИНА как теоретика и с нападками в завуалированной форме на линию Центрального Комитета ВКП(б). На этом же собрании выступал и АСТРОВ. Но если АСТРОВУ удалось так тонко построить речь, что его почти никто не критиковал, то я окончательно изобличил себя как сторонник правых.
После этого моего выступления в защиту контрреволюционной кулацкой платформы правых АСТРОВ и СЛЕПКОВ начали меня привлекать на всякого рода нелегальные совещания, и таким образом постепенно я был втянут во всю нелегальную работу контрреволюционной организации правых.
Если бы меня спросили: с какого времени правые стали на путь двурушничества, я бы ответил: с первого дня нашей борьбы против ЦК ВКП(б).
С первого дня моего участия в борьбе правых против партии я видел и сам принимал участие в контрреволюционном двурушничестве. За всю историю контрреволюционной организации правых двурушничество применялось и мною много раз. Но и в самом начале борьбы с партией двурушничество в тактике борьбы правых играло, пожалуй, центральную роль.
Приведу только несколько фактов, относящихся к началу борьбы правых с партией. При выступлении на партсобрании в ИКП мне со стороны АСТРОВА и СЛЕПКОВА было указано, чтобы я выступил против правых, но защищал БУХАРИНА; мало того, я должен был указать, что именно БУХАРИН первый выступил против правых. Для этого из какой-то старой статьи БУХАРИНА была сделана выписка, где упоминался правый уклон. На партийной чистке летом 1929 года мне было поручено тем<и> же АСТРОВЫМ и СЛЕПКОВЫМ отмежеваться от правых, но одновременно громко заявить, что БУХАРИН не имеет отношения к правым.
ВОПРОС: Дайте подробные показания о нелегальных совещаниях (выступления, решения, состав) правых, на которых вы участвовали или о которых вам известно от других лиц, происходивших в Москве в течение 1928 и 1929 г.г.
ОТВЕТ: В течение 1928 года (последние месяцы) и главным образом в 1929 г. нелегальных собраний и совещаний актовых участников организации правых, на которых я лично участвовал и о которых мне известно со слов других участников нашей контрреволюционной организации, было очень много. Сколько всего было таких совещаний и даже на скольких нелегальных совещаниях я присутствовал – я точно вспомнить сейчас не могу.
Нелегальные совещания и собрания, на которых я бывал, происходили чаще всего на квартирах: АСТРОВА, МАРЕЦКОГО и СЛЕПКОВА. Мне сейчас очень трудно воспроизвести все выступления на этих совещаниях.
Выступления на этих совещаниях участников организации правых, в том числе и БУХАРИНА, содержали в себе в самой острой озлобленной форме нападки на линию ЦК ВКП(б) и дышали неприкрытой ненавистью к СТАЛИНУ и его ближайшим соратникам.
Помню, в начале 1929 года на одном из таких совещаний активный участник организации КУЗЬМИН выступил с обвинениями против СТАЛИНА в военно-феодальной дани, которую партия намеревается брать с крестьянства. В этом выступлении КУЗЬМИНА звучали совершенно определенные террористические нотки по адресу СТАЛИНА.
На этом же совещании с ярко контрреволюционной речью выступал также и СЛЕПКОВ.
КУЗЬМИНУ БУХАРИН симпатизировал, лично симпатизировал больше всех, охотнее всего беседовал с ним один на один. Я однажды задал вопрос СЛЕПКОВУ: почему так возится БУХАРИН с КУЗЬМИНЫМ, что он в нем находит? Шутя СЛЕПКОВ тогда ответил, что “БУХАРИН влюблен в КУЗЬМИНА и по любому вопросу готов с ним беседовать до утра”. Немного позже для меня стал ясен смысл особой горячей “любви” БУХАРИНА к КУЗЬМИНУ. В лице КУЗЬМИНА уже тогда, в 1929 г., БУХАРИН видел самого остервенелого врага партии, готового на самые крайние средства борьбы и в том числе и на террор.
ВОПРОС: Перечислите участников нелегальных совещаний, происходивших в Москве в течение 1928-1929 г.г.
ОТВЕТ: Постоянными участниками нелегальных совещаний правых, на которых я присутствовал, были: БУХАРИН, СЛЕПКОВ, МАРЕЦКИЙ, АСТРОВ, КУЗЬМИН, ГОЛЬДЕНБЕРГ, РОЗИТ, МАРКУС, ЛЕВИНА, В. СЛЕПКОВ, ЦЕЙТЛИН, АЙХЕНВАЛЬД и ПЕТРОВСКИЙ.
Присутствовали и другие, которых я не могу сейчас вспомнить.
ВОПРОС: Продолжайте ваши показания о контрреволюционной деятельности организации правых в Москве.
ОТВЕТ: Весной 1929 г. перед пленумом ЦК ВКП(б), помню, на одном таком совещании разбирали список с отметками, кто выступит в защиту правых, кто воздержится и кто острее всего будет выступать против правых. Подсчет показал считанные единицы сторонников правых. Тогда же было решено, что надеяться на пленум ЦК нет смысла при такой ситуации. А изменить ситуацию можно лишь, если повести отчаянную борьбу в ячейках на партсобраниях. Было решено, что вожди правых: БУХАРИН, РЫКОВ и ТОМСКИЙ, – чтобы не скомпрометировать себя, на заводы не пойдут. Зато группа БУХАРИНА должна была выступить. Мне поручили выступить в ИКП, что я и сделал. Через несколько дней появилась заметка в “Известиях”, где дана была резкая оценка моему выступлению. АСТРОВ посоветовал мне написать опровержение. Опровержение писал я, АСТРОВ его правил. Вскоре мне пришлось писать второе заявление уже Московской партконференции. И второе мое заявление писал я, а АСТРОВ правил.
Каждое такое выступление на партсобраниях заранее обсуждалось в узком кругу активных участников организации, решалось, что и как должен сказать каждый выступающий, заготовлялись заранее поправки к резолюциям партсобраний.
Летом 1929 г. борьба правых с партией обострилась. Разбитая в открытой борьбе, наша организация начинает входить в подполье. Вот тогда и был при мне на одном из совещаний СЛЕПКОВЫМ поставлен вопрос о сохранении кадров. Совещание происходило у СЛЕПКОВА на даче. На совещании присутствовали БУХАРИН, СЛЕПКОВ, АСТРОВ, МАРЕЦКИЙ, КУЗЬМИН, ГОЛЬДЕНБЕРГ и МАРКУС, были и другие, но сейчас не помню. Выступал СЛЕПКОВ. СЛЕПКОВ говорил, что основная задача сохранить имеющиеся кадры и осторожно вербовать новых людей. На этом же собрании выступал и БУХАРИН. БУХАРИН развил тогда такую мысль: “Предстоит упорная, длительная борьба со Сталинским руководством. Не исключена возможность, что наступит такой период, когда нас (т.е. правых) начнут исключать из партии. Но это теперь уже не так страшно. Мы должны быть готовы к этому. Все равно рано или поздно, а руководство партией будет в наших руках”.
В августе 1929 года по командировке ЦК я был направлен на работу в Свердловск. Так кончился первый период моего участия в контрреволюционной организации правых в Москве.
ВОПРОС: Известны ли вам факты конкретной террористической деятельности правых?
ОТВЕТ: Мне неизвестны факты практической работы контрреволюционной организации по подготовке к совершению террористических актов.
Мне известен только ряд фактов выступлений участников нашей контрреволюционной организации за необходимость применения террора в борьбе против руководства ВКП(б).
Я уже привел один случай выступления КУЗЬМИНА в террористическом духе.
Помню, в 1929 г. на одном нелегальном совещании на даче СЛЕПКОВА тот же КУЗЬМИН выступил уже совершенно прямо и откровенно с призывом к совершению террористического акта над СТАЛИНЫМ.
На этом совещании присутствовали: БУХАРИН, СЛЕПКОВ, МАРЕЦКИЙ, АСТРОВ, ГОЛЬДЕНБЕРГ, я – КАРМАЛИТОВ, Э. ГУРВИЧ [1] и другие.
КУЗЬМИН в этом своем выступлении заявил: “СТАЛИН – главный враг БУХАРИНА и главное препятствие для проведения в жизнь нашей программы, СТАЛИН ведет страну к гибели, его нужно убрать силой, его нужно убить”.
На этом же совещании выступил в очень резкой форме и СЛЕПКОВ. Хотя СЛЕПКОВ и не произнес фразу “убить Сталина”, но от его речи по ее содержанию и смыслу веяло тем же терроризмом в отношении Сталина.
ВОПРОС: Как реагировал на открытый призыв к террору со стороны КУЗЬМИНА присутствовавший на этом совещании БУХАРИН?
ОТВЕТ: БУХАРИН совершенно определенно поддерживал и одобрял это выступление КУЗЬМИНА.
Помню, что после выступления КУЗЬМИНА БУХАРИН подошел и взял его – КУЗЬМИНА под руку, и они ушли в другую комнату. Разговора их наедине не знаю.
Повторяю, БУХАРИН к КУЗЬМИНУ питал какую-то особую привязанность. Хвалил его при всех как очень способного человека, который может далеко пойти, и пр. Привязанность БУХАРИНА к КУЗЬМИНУ объяснялась тем, что в нем, КУЗЬМИНЕ, БУХАРИН видел человека, способного пойти на крайние средства борьбы против руководства ВКП(б) и, в частности, способного лично совершить убийство Сталина.
Сам БУХАРИН, в своих выступлениях на совещаниях давал злые характеристики Сталину, говорил, что под руководством СТАЛИНА страна идет к гибели, что наступит такой момент, когда партия сама потребует “убрать Сталина с руководства”, и нам, правым, говорил БУХАРИН, надо быть готовыми стать руководителями партии.
Выступлениями, весьма заостренными против Сталина, БУХАРИН сеял террористические настроения среди своих приспешников.
ВОПРОС: Дайте показания о своей организационно-практической контрреволюционной работе после отъезда из Москвы в Свердловск.
ОТВЕТ: По прибытии в Свердловск меня назначили преподавателем в Комвуз. Первое время меня там никто не знал, исключая одного или двух преподавателей, которые по печати знали о том, что я правый. Осенью напечатано было покаянное заявление БУХАРИНА, РЫКОВА и ТОМСКОГО с признанием своих “ошибок”.
В связи с этим их заявлением и я выступил с признанием своих “ошибок”. Вскоре на Урал приехал АЛЕКСАНДРОВ, он был назначен также преподавателем в Комвуз, и там я с ним близко сошелся.
АЛЕКСАНДРОВ мне сообщил, что поданное руководителями правых заявление является простым маневром. Речь идет о том, чтобы отсидеться до более благоприятного времени. Тут же АЛЕКСАНДРОВ меня подробно информировал о ставке вождей правых на срыв коллективизации и индустриализации, проводимых партией.
Как участник организации правых, я и раньше знал, что организация наша ведет борьбу против индустриализации и коллективизации, я сам принимал активное участие в этой борьбе правых, – однако до приезда АЛЕКСАНДРОВА в моем присутствии никто из правых в прямой и открытой форме не ставил вопроса об ориентации нашей организации на антисоветские крестьянские восстания.
АЛЕКСАНДРОВ по прибытии в Свердловск сообщил мне, что окончательно оформился подпольный центр правых в составе: БУХАРИНА, РЫКОВА, ТОМСКОГО и УГЛАНОВА, что центр активно действует и руководит всей деятельностью организации правых в Москве и на периферии.
По поручению центра правых, персонально БУХАРИНА, АЛЕКСАНДРОВ информировал меня о том, что центр правых ожидает срыва индустриализации и коллективизации, а отсюда роста недовольства в среде рабочих и крестьян и на плечах этого недовольства рассчитывает свалить Сталинское руководство и веять управление партией, а значит и всей страной, в свои руки. АЛЕКСАНДРОВ мне прямо сказал, что ставка на рост недовольства в стране, использование этого недовольства для удара по Центральному Комитету партии означает ориентацию на крестьянское восстание против советской власти, которое правые должны поддержать и в соответствующий момент возглавить.
ВОПРОС: Что вам еще известно о ставке контрреволюционной организации правых на антисоветское восстание в стране?
ОТВЕТ: Позже, в 1930 г., будучи в Москве, я уже из уст БУХАРИНА получил подтверждение сообщения АЛЕКСАНДРОВА о том, что правые ориентируются на антисоветские восстания в деревне.
ВОПРОС: Когда и при каких обстоятельствах вы слыхали от БУХАРИНА о ставке организации правых на антисоветские восстания в СССР?
ОТВЕТ: В августе 1930 г. я из Свердловска ехал в отпуск на Юг и остановился на несколько дней в Москве, чтобы встретиться о БУХАРИНЫМ и с другими активными участниками организации.
В течение нескольких дней моего пребывания в Москве я участвовал на двух нелегальных совещаниях актива контрреволюционной организации правых: первое в квартире СЛЕПКОВА, второе в квартире АСТРОВА.
На первом совещании (в квартире СЛЕПКОВА) присутствовали: БУХАРИН, А. СЛЕПКОВ, МАРЕЦКИЙ, АЛЕКСАНДРОВ, ГОЛЬДЕНБЕРГ, я – КАРМАЛИТОВ, МАРКУС, АСТРОВ, В. СЛЕПКОВ и другие. Выступали БУХАРИН и СЛЕПКОВ. Основные мысли, развитые БУХАРИНЫМ в его выступлении, сводились к следующему: на путях индустриализации и коллективизации Сталинское руководство к социализму не прорвется; индустриализация и коллективизация вызовут голод в стране; экономика будет приведена к краху – наступит всеобщий экономический кризис, так как нарушено равновесие между промышленностью и сельским хозяйством. Кризис, сказал БУХАРИН, вызовет недовольство как в деревне, так и в городе, мужик начнет бунтовать и рванется обратно из колхозов; начнутся массовые волнения, которые перерастут в вооруженное восстание против советского правительства, в то же время и в этой связи внутри партии несомненно возникнут и будут расти колебания и т.д.
Задача правых, заявил БУХАРИН, состоит в том, чтобы подготовиться к этим событиям, воспользоваться ими, чтобы одновременно ударить по нынешнему руководству ВКП(б), свалить его и стать у власти. Другого выхода из положения, другого пути для спасения страны от губительной политики Сталина, заявил БУХАРИН, – нет.
Таким образом, этой своей речью БУХАРИН подтвердил сообщение АЛЕКСАНДРОВА о ставке контрреволюционной организации правых на антисоветские восстания в стране.
ВОПРОС: Дайте исчерпывающие показания о содержании всех выступлений на этом совещании, также о втором совещании (в квартире АСТРОВА) и о других ваших встречах и разговорах с участниками организации во время этого вашего приезда в Москву (1930 г.).
ОТВЕТ: На упоминаемом мною совещании кроме БУХАРИНА, насколько я помню, выступал еще только один СЛЕПКОВ. СЛЕПКОВ в своем выступлении главным образом остановился на вопросе о проблеме кадров. СЛЕПКОВ говорил, что “кадров у нас мало, что необходимо создавать новые кадры путем обработки и вербовки в организацию новых людей”. “Особенно надо, – говорил СЛЕПКОВ, – создавать новые кадры на местах, на периферии”. На этом же собрании в частной беседе я узнал, насколько помню, от А. СЛЕПКОВА о “теории” КУЗЬМИНА о “дворцовом перевороте”. СЛЕПКОВ мне рассказал, что КУЗЬМИН на каком-то то совещании выступил с этой теорией дворцового переворота. Эта идея, сказал СЛЕПКОВ, очень понравилась БУХАРИНУ, и последний к ней относился очень сочувственно.
Второе совещание было на квартире у АСТРОВА. Там присутствовали те же лица. Это совещание было посвящено заслушиванию сообщений с мест, кто что проделал. В памяти мало что осталось от этого совещания. Помню лишь, СЛЕПКОВ делал подробную информацию о том, что в Самаре создана крепко сколоченная нелегальная группа, готовая на активные выступления против ЦК ВКП(б).
Содержание других выступлений на этом совещании я сейчас не помню.
Недели через две-три при моем возвращении с Юга в Свердловск в дороге я заболел, и меня снесли в московскую железнодорожную больницу. Туда пришел АСТРОВ и взял меня к себе на квартиру. На другой день на квартиру АСТРОВА пришел БУХАРИН и ЦЕЙТЛИН. БУХАРИН принес с собою целую папку бумаг, напечатанных на машинке. В этой папке были материалы об итогах хозяйственного полугодия 1930 года. Тут же БУХАРИН засел с карандашом в руках за ознакомление с этими материалами. Из разговора с ЦЕЙТЛИНЫМ я выяснил, что БУХАРИН собирается писать не то статью, не то брошюру о хозяйственном кризисе в СССР. Часа полтора спустя БУХАРИН оставил разбор материалов и заявил: “Ни черта тут нет”.
Больше к разбору материалов при <мне> БУХАРИН не возвращался.
После этого БУХАРИН подсел ко мне на постель, и мы стали с вам беседовать наедине. Помню, что БУХАРИН заявил мне тогда, что он собирается писать роман. Это меня сильно поразило. Я стал возражать и заявил ему: “Лучше бы вы написали по диалектике и раскритиковали бы БОГДАНОВА, а то все время вас путают с БОГДАНОВЫМ”. На это замечание БУХАРИН прямо-таки позеленел: “БОГДАНОВ, БОГДАНОВ, а кто знает, что такое БОГДАНОВ, – возбужденно говорил БУХАРИН. – Я вот возьму и открыто выступлю на защиту БОГДАНОВА, а то его, как дохлую собаку, все лягают”. Я лишний раз тогда убедился в том, что БУХАРИН так и остался ярым сторонником БОГДАНОВА.
Я не могу сейчас привести всего содержания этого моего разговора с БУХАРИНЫМ. Хорошо помню, что БУХАРИН очень резко и весьма в озлобленном тоне говорил о Сталине. После этого разговора с БУХАРИНЫМ у меня уже не было никаких сомнений в том, что БУХАРИН лично, главным образом и в первую очередь, культивирует террористические настроения и намерения в отношении Сталина.
ВОПРОС: Продолжайте показания о вашей контрреволюционной деятельности и организационных связях в Свердловске.
ОТВЕТ: С приездом в Свердловск АЛЕКСАНДРОВА начинается новая полоса в моей контрреволюционной деятельности на Урале. Несколько позже в Свердловск также прибыли активные правые НЕСТЕРОВ и МЕДНИКОВ. Таким образом, в Свердловске образовалось активное ядро участников контрреволюционной организации правых. НЕСТЕРОВ по приезде в Свердловск немедленно пришел ко мне на квартиру, где я с ним и познакомился (до этого мы знакомы не были).
После этого с НЕСТЕРОВЫМ я встречался неоднократно. В памяти ярко остался один из моих разговоров с НЕСТЕРОВЫМ. НЕСТЕРОВ как-то пришел ко мне на квартиру, стали говорить о внутрипартийном положении. Во время разговора НЕСТЕРОВ начал все более и более накаляться, стал кричать, что Сталин всех нас погубит. Что нужно убить Сталина во что бы то ни стало. Мы, кричал НЕСТЕРОВ, кто основал партию, теперь выброшены за борт и т.п. На губах у НЕСТЕРОВА появилась пена. С трудом я его успокоил. С НЕСТЕРОВЫМ я и потом встречался регулярно. Много раз мы собирались все вместе, т.е. АЛЕКСАНДРОВ, я – КАРМАЛИТОВ, НЕСТЕРОВ и МЕДНИКОВ.
Чаще всего я встречался с АЛЕКСАНДРОВЫМ. Одно время мы с ним работали в Комвузе. В Комвузе я познакомился с преподавателем МЕРЗЕНЕВЫМ, по своим взглядам левак ориентации ШАЦКИНА–ЛОМИНАДЗЕ. МЕРЗЕНЕВА я сравнительно легко обработал и фактически завербовал в организацию правых.
Летом МЕРЗЕНЕВ уехал, и с тех пор связь с ним была порвала. Были с моей стороны попытки установить связь с некоторыми студентами Комвуза, но реальных результатов я не достиг. Осенью 1931 года меня как правого сняли с работы в Комвузе, объявив строгий выговор с предупреждением. В это же время АЛЕКСАНДРОВ был исключен из партии. Из комвуза меня перебросили преподавателем в Строительный институт. После опыта в Комвузе я стал осторожнее. На всех собраниях и в лекциях я критиковал правых, в то же время оставаясь участником нелегальной организации правых. Партийная организация строительного института поверила моему “разоружению” и весною 1932 г. поставила вопрос о снятии с меня строгого выговора. Партколлегия (Свердловск) летом 1932 года выговор сняла. В то же время продолжались мои встречи с АЛЕКСАНДРОВЫМ и НЕСТЕРОВЫМ, так же вели мы контрреволюционную работу, так же ждали, что вот наступят хозяйственные затруднения, на почве которых БУХАРИН, РЫКОВ и ТОМСКИЙ придут к власти.
В декабре 1931 года или в январе 1932 г. на Урале заседала сессия Академии Наук. Приехал и МАРЕЦКИЙ. Здесь я встретился с ним. Встреч было несколько, главным образом в гостинице, где остановился МАРЕЦКИЙ.
Когда я в первый раз пришел к нему в гостиницу, в его комнате в тот момент находились: МЕДНИКОВ, МАРЕЦКИЙ и один какой-то старик-профессор, приехавший с Академией наук. Профессора я видел в первый раз и фамилии не знаю. МАРЕЦКИЙ стал меня упрекать за то, что я оторвался от Москвы. Потом заявил, что лучше будет, если я подам заявление о переводе меня в аспирантуру в Академию Наук. МАРЕЦКИЙ сообщил, что БУХАРИН пользуется среди академиков авторитетом, что он заведует там кафедрой не то по древней культуре, не то по истории производительных сил. Рассказывал о дружбе БУХАРИНА с академиком ПАВЛОВЫМ. Разговор вертелся, главным образом, вокруг БУХАРИНА. На другой день я снова встретился с МАРЕЦКИМ в гостинице. При этой встрече были: МАРЕЦКИЙ, я – КАРМАЛИТОВ, ЖАРИКОВ (троцкист) и два работника Академии Наук, одного из них я видел первый раз, а второго я знал по ИКП (теперь не могу вспомнить фамилии). Среди беседы МАРЕЦКИЙ снова поднял вопрос о моем переводе в Академию Наук в Ленинград. Я спросил, как это можно сделать. МАРЕЦКИЙ ответил, что в этом деле поможет БУХАРИН.
Тебе надо съездить в Москву, заявил МАРЕЦКИЙ, и повидаться с БУХАРИНЫМ. Я тоже по этому вопросу буду говорить с БУХАРИНЫМ, сказал он.
МАРЕЦКИЙ в разговорах со мною в присутствии перечисленных лиц и наедине неоднократно возвращался к вопросу о моем переезде в Ленинград и настойчиво требовал, чтобы я начал немедленно что-либо предпринимать в этом направлении. Из этих настойчивых требований МАРЕЦКОГО моего переезда в Ленинград я понял, что речь идет об использовании меня для контрреволюционной работы в Ленинграде.
ВОПРОС: На основе чего вы заявляете, что сделанное вам МАРЕЦКИМ предложение о переезде в Ленинград связано с контрреволюционной работой нелегальной организации правых.
ОТВЕТ: Во время моих встреч с МАРЕЦКИМ в Свердловске, оставаясь со мною наедине, он неоднократно затевал откровенные разговоры о положении в стране и партии и каждый раз приходил к выводу и старался в этом и меня убедить, что нужно “убрать Сталина” во что бы то ни стало и любыми средствами.
Со слов МАРЕЦКОГО было совершенно понятно, что речь идет о необходимости подготовки и совершения террористического акта над Сталиным.
К вопросу о моем переезде в Ленинград МАРЕЦКИЙ каждый раз возвращался именно в связи с разговорами об организации террористического акта против Сталина.
МАРЕЦКИЙ мне прямо давал понять, что он заинтересован в моем переезде в Ленинград, имея в виду меня там использовать для выполнения заданий нелегальной организации. Я не в состоянии сейчас привести дословное содержание этих разговоров, но смысл их был именно таков.
ВОПРОС: Ставил ли перед вами МАРЕЦКИЙ прямо вопрос о привлечении вас к подготовке и совершению террористического акта?
ОТВЕТ: Нет, в прямой форме этого мне МАРЕЦКИЙ не говорил.
Повторяю, связывая разговоры о необходимости “убрать Сталина” любым путем с вопросом о моем переезде в Ленинград, МАРЕЦКИЙ недвусмысленно дал мне понять, что мой переезд в Ленинград вызывается интересами нашей контрреволюционной организации и что в Ленинграде мне предстоит выполнять задания организации.
В более прямой форме МАРЕЦКИЙ передо мною этот вопрос не ставил. Из всех этих разговоров можно было понять, что речь идет о планах организации использовать меня в какой-то форме в Ленинграде в деле подготовки и совершения террористического акта над Сталиным.
ВОПРОС: Что вы ответили МАРЕЦКОМУ?
ОТВЕТ: Я охотно принял его предложение о переезде для работы в Ленинград.
ВОПРОС: Следует ли этот ваш ответ МАРЕЦКОМУ понимать как ваше согласие на участие в подготовке и совершении террористического акта?
ОТВЕТ: Дав согласие на переезд в Ленинград, я этим самым согласился на участие в контрреволюционной работе нашей организации в Ленинграде.
О моем согласии на участие в подготовке и совершении террористического акта МАРЕЦКИЙ меня не спрашивал, поскольку в прямой форме этот вопрос им передо мною поставлен не был.
ВОПРОС: Ставился ли еще когда-либо перед вами вопрос о вашем участии в подготовке и совершении террористических актов.
ОТВЕТ: Больше никто из участников организации, в том числе и МАРЕЦКИЙ, никогда передо мною не подымали вопроса о террористических актах против Сталина и других руководителей ВКП(б) и советского правительства.
ВОПРОС: Дайте подробные показания о ваших встречах с участниками нелегальной организации правых и о вашей практической контрреволюционной деятельности после указанных переговоров с МАРЕЦКИМ.
ОТВЕТ: В мае 1932 года я снова был в Москве. Там встретился с АСТРОВЫМ, который позвонил по телефону БУХАРИНУ и сказал, что с ним хочет говорить КАРМАЛИТОВ.
АСТРОВ сказал мне, что БУХАРИНА можно встретить в Наркомтяжпроме, где он тогда работал.
Я зашел в кабинет БУХАРИНА. Мне пришлось ждать минут двадцать, т.к. у него было много людей.
Когда я подошел, БУХАРИН был чем-то взволнован.
На мой вопрос – что случилось? – БУХАРИН вытащил из стола номер журнала “Под знаменем марксизма”, показал мне подчеркнутое карандашом место и сказал: “Вот, полюбуйтесь”.
Там я прочел критику БУХАРИНА и руководимого им журнала “Сорена“.
“Я так этого не оставлю, – заявил БУХАРИН, – Выступлю в печати и разнесу вдрызг всех этих неграмотных писак”.
Я возразил, что выступать в печати не следует, т.к. снова начнется проработка. БУХАРИН ответил, что проработки он не боится.
Других разговоров в кабинете БУХАРИНА у меня с ним не было. БУХАРИН обещал вечером зайти на квартиру к АСТРОВУ для того, чтобы со мною поговорить.
Вечером я напрасно ждал БУХАРИНА. Он не пришел.
На другой день АСТРОВ сообщил мне, что БУХАРИН срочно выехал в Ленинград в Академию Наук. Это была моя последняя личная встреча с БУХАРИНЫМ.
Пробыв три дня в Москве, я возвратился на Урал.
На Урале уже к этому времени АЛЕКСАНДРОВА не было, он работал в Москве. НЕСТЕРОВ, кажется, был в отпуску.
Летом меня перебросили по совместительству на работу в Востокогипромез.
По делам службы я выехал в командировку в Ленгипромез в Ленинград.
Проездом через Москву я зашел к АСТРОВУ. Это было 6 августа 1932 г. АСТРОВУ я рассказал, над чем я работаю. АСТРОВ с иронией заметил: “Индустриалистом стал”.
Я попросил АСТРОВА, чтобы он мне устроил встречу с БУХАРИНЫМ.
АСТРОВ обещал, но обещания не выполнил. На другой день он мне заявил, что БУХАРИН уезжает, и, если я хочу с ним видеться, то должен пойти на вокзал провожать. На вокзал я не пошел. Когда я стал собираться ехать в Ленинград, АСТРОВ мне сказал, что на днях, вероятно, приедет СЛЕПКОВ в Москву, и чтобы я с ним встретился. Однако я, не дождавшись СЛЕПКОВА, уехал.
В Ленинграде я пробыл до двадцатых чисел сентября месяца. В день моего отъезда из Ленинграда ко мне зашел МАРЕЦКИЙ с Владимиром СЛЕПКОВЫМ. МАРЕЦКИЙ сказал, что он только что из Москвы, где узнал от АСТРОВА, что я здесь. МАРЕЦКИЙ мне рассказал, что сейчас в Москве весь актив организации в сборе. СЛЕПКОВ хочет тебя видеть, сказал МАРЕЦКИЙ, и ты обязательно поезжай.
МАРЕЦКИЙ меня в общих чертах информировал о происходившей в Москве в течение нескольких дней (конец августа 1932 г.) нелегальной конференции контрреволюционной организации правых.
МАРЕЦКИЙ также сообщил мне о том, что по Москве гуляет антипартийная платформа. Я спросил у МАРЕЦКОГО, читал ли он эту платформу. МАРЕЦКИЙ ответил: “Нет”. Я ему задал вопрос, а кто же ее пустил гулять по Москве? МАРЕЦКИЙ ответил, что “о платформе ему говорил СТЭН“. В ней (платформе), сообщил МАРЕЦКИЙ, говорится о кризисе в нашем хозяйстве, дается полная характеристика всего хозяйственного положения, резкая оценка сталинского руководства. Кроме того, сообщил МАРЕЦКИЙ, в платформе критикуется и БУХАРИН.
Со слов МАРЕЦКОГО, хотя он мне этого прямо и не сказал, я понял, что к выпуску этой платформы имеет отношение центр правых – БУХАРИН, РЫКОВ и ТОМСКИЙ.
В Москву я не поехал, а прямо из Ленинграда уехал снова на Урал. О моем переводе в Академию Наук на этот раз МАРЕЦКИЙ вопроса не поднимал. По приезде на Урал я встречался с НЕСТЕРОВЫМ, которому и рассказал все, что слышал от МАРЕЦКОГО.
В феврале 1933 года в Свердловске я был арестован и был приговорен к ТРЕМ годам тюрьмы.
20 февраля 1936 года я был освобожден из Суздальского политизолятора и направлен (по решению Особого Совещания) в ссылку на ТРИ года в Казахстан.
ВОПРОС: Следствие располагает данными, что Вы лично участвовали в нелегальной конференции правых в августе-сентябре 1932 года.
Вам предлагается дать правдивые показания по этому вопросу.
ОТВЕТ: Категорически утверждаю, что я лично в нелегальной конференции правых в 1932 году не участвовал. Об этой конференции, как я уже показал, мне стало известно от МАРЕЦКОГО во время моей с ним встречи в Ленинграде.
ВОПРОС: Вы не назвали следствию всех лиц, вовлеченных Вами в контрреволюционную нелегальную организацию правых.
Дайте исчерпывающие показания о проведенной Вами работе по вербовке новых лиц в организацию.
ОТВЕТ: Будучи в Комвузе (Свердловске), завербовать новых лиц, как я уже показал, мне не удалось. Но за время моей работы в Строительном институте работа по вербовке в организацию проходила успешнее.
За время моей работы в Строительном институте мною в разное время были обработаны и завербованы в организацию правых преподаватели института: ШУЛЕПОВ, ОЗЕРОВ, ЛЕВИТИН и РАЗУМОВ. Все они еще ранее знали о моей принадлежности к правым. Особенно близко я сошелся с ОЗЕРОВЫМ и РАЗУМОВЫМ. Они часто бывали у меня. Велись контрреволюционные разговоры. Эти лица, как они мне впоследствии сами сказали, еще ранее скрыто сочувствовали правым. За полгода до моего ареста в 1933 году ОЗЕРОВ уехал с Урала на Северный Кавказ, и связь с ним я потерял, с РАЗУМОВЫМ же я встречался до дня ареста, т.е. до 1933 года.
Указанным лицам я в более или менее откровенной форме дал понять о существовании нелегальной организации правых, во главе которой стоят: БУХАРИН, РЫКОВ и ТОМСКИЙ. В результате моего общения с этими лицами они были вполне подготовлены к активным выступлениям против ЦК ВКП(б) с позиции правых. Однако к организационно-практической нелегальной работе я еще не успел их привлечь.
ВОПРОС: По имеющимся в распоряжении следствия данным, находясь в политизоляторе, Вы имели связь с нелегальным центром правых.
Подтверждаете ли Вы это?
ОТВЕТ: Находясь в Суздальском политизоляторе, я лично связи с организацией правых не имел.
Однако мне известно, что содержавшиеся вместе со мной в политизоляторе члены нашей организации НЕСТЕРОВ и ЗАЙЦЕВ сумели наладить регулярную связь с центром правых, в частности с РЫКОВЫМ.
ВОПРОС: Что Вам известно о связи НЕСТЕРОВА и ЗАЙЦЕВА (во время их нахождения в политизоляторе) с РЫКОВЫМ?
Ответ: Мне известно, что НЕСТЕРОВ и ЗАЙЦЕВ сумели установить связь с РЫКОВЫМ через жену НЕСТЕРОВА. Об этил мне в политизоляторе во время прогулки рассказал АЛЕКСАНДРОВ. Помню, что АЛЕКСАНДРОВ мне говорил, что жена НЕСТЕРОВА в начале 1934 года передала НЕСТЕРОВУ и ЗАЙЦЕВУ директиву РЫКОВА о подаче ими двурушнического заявления об отходе от правых.
Записано о моих слов правильно, мною прочитано.
Допросил:
ЗАМ. НАРКОМВНУДЕЛ КССР –
МАЙОР ГОСУДАРСТВ. БЕЗОПАСНОСТИ: АНДРЕЕВ.
Верно:
СТ. ИНСПЕКТОР 8 ОТДЕЛА ГУГБ
ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУДАРСТВ. БЕЗОПАСНОСТИ: Голанский (ГОЛАНСКИЙ)
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 294, Л. 22-46.
[1] Эсфирь Исаевна Гуревич, в то время жена Н.И. Бухарина.
