СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Направляю протокол допроса БЕЛОБОРОДОВА, Александра Георгиевича, от 14 февраля с<его> г<ода>.
Признав свое участие в троцкистской организации и подробно показав о планах подготовки террористического акта над тов. СТАЛИНЫМ в г. Сочи, БЕЛОБОРОДОВ дает ряд новых фактов из деятельности организации.
БЕЛОБОРОДОВ показал:
1. О ряде доверенных людей ТРОЦКОГО, сохранившихся в Союзе, как РОТШТЕЙН, КОРОСТЫШЕВСКИЙ и др<угие>.
2. О непосредственной его связи с ТРОЦКИМ, поддерживавшейся через работника Наркомвнешторга ШОСТАКА и председателя Новороссийского Горсовета КАТЕНЕВА. О налаживании КАТЕНЕВЫМ связи с ТРОЦКИМ через Новороссийский порт ранее показывал ОВЧИННИКОВ.
3. БЕЛОБОРОДОВ подробно освещает свою связь с РЫКОВЫМ, БУХАРИНЫМ и СЛЕПКОВЫМ и показывает, что с РЫКОВЫМ и СЛЕПКОВЫМ он вел прямые переговоры о подготовке убийства тов. СТАЛИНА.
Допрос БЕЛОБОРОДОВА продолжается.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР: Ежов (Н. ЕЖОВ)
16 февраля 1937 года.
№ 55840
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 285, Л. 1.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
БЕЛОБОРОДОВА, Александра Георгиевича,
от 14-го февраля 1937 г.
Вопрос: Вы подали заявление, в котором признаете, что вплоть до своего ареста вы вели контрреволюционную борьбу с советской властью. Этим заявлением не исчерпываются данные о преступлениях, которые вы совершили до вашего ареста 15 августа 1936 года.
Предлагаем рассказать о вашей контрреволюционной деятельности?
Ответ: Поданное мною заявление я прошу рассматривать как желание дать правдивые и исчерпывающие показания о своей борьбе с советской властью, которую я вел до моего ареста 15 августа 1936 года.
Если следствию угодно, чтобы я отвечал на конкретные вопросы, я готов это сделать. Если разрешите, я сам изложу все то в чем я виновен перед советской властью.
Однако прежде чем перейти к показаниям, я хочу вам вторично заявить то, о чем я писал в своем заявлении. Я в течение продолжительного времени, свыше 5 месяцев моего нахождения под стражей и под следствием, отрицал какую бы то ни было вину с моей стороны. На очных ставках, которые мне были даны с моими соучастниками, я также продолжал тактику отрицания своей вины.
Было бы неправильно, если бы я вам заявил, что я это делал из чувства страха перед ответственностью. Этого не было. Совершая преступления против советского государства, я отдавал себе прекрасно отчет, что если это вскроется, отвечать мне придется. При отрицании своей вины мною руководили не эти побуждения.
Я не давал откровенных показаний до подачи мною заявления по следующим причинам:
1. Я, даже сидя в тюрьме, считал, что я и мои единомышленники не должны складывать оружия в борьбе с ВКП(б) и советской властью.
2. Я был связан непосредственно в своей борьбе с советской властью с Л.Д. ТРОЦКИМ и считал для себя невозможным показывать об этом следственным властям, вернее, я считал дачу мною откровенных показаний по этому вопросу предательством по отношению к Троцкому.
3. Я не был уверен, что следствию известно все о моих контрреволюционных деяниях и действиях моих соучастников.
4. Борьбу с советской властью в подполье я вел около десятка лет. За это время я относился с ненавистью к государственному строю в СССР и не мог в короткое время перебороть в себе это чувство, тем более что, как я уже показывал, я считал, что правы мы – троцкисты в своей борьбе со СТАЛИНЫМ и другими руководителями ВКП(б) и, наконец,
5. Я и мои сообщники, в заговоре против советского государственного строя совершили настолько тяжкие и чудовищные преступления, что квалифицировать их можно только как государственную измену.
Со своими сообщниками, в особенности с неискушенными в политической борьбе людьми, мы всегда говорили, что ведем борьбу не против советского государства, а только против сталинского руководства. В действительности же мы вели ожесточенную борьбу против всего советского строя в интересах и по прямым заданиям буржуазии. Мы далеко перешагнули в своих практических делах то, что в борьбе с советской властью применяли в свое время эсеры и меньшевики. Это обстоятельство также сдерживало меня от дачи откровенных показаний.
Я прошу вас занести в протокол допроса это мое несколько пространное заявление, потому что оно соответствует моим действительным переживаниям и настроениям за все время моего содержания под стражей в Ростовской тюрьме НКВД.
Вопрос: Хорошо, ваше заявление заносится в протокол допроса.
Вы показали, что подпольную борьбу с советской властью вы вели около десятка лет. Скажите точно, когда вы лично перешли к нелегальной контрреволюционной деятельности?
Ответ: Мой переход к нелегальной борьбе точно определяется моментом моего двурушнического заявления на имя ЦК партии, которое я подал в ноябре мес<яце> 1929 года. В этом заявлении я писал о своем разрыве с троцкизмом и о признании правильности генеральной линии партии. В действительности же я с троцкизмом и не собирался порывать и линию партии считал по-прежнему неправильной.
Вопрос: А разве до подачи вами двурушнического заявления вы не вели нелегальной борьбы с советской властью?
Ответ: Нелегальную работу я вел и до подачи мною этого заявления, но не скрывал от партии и органов власти, что я стою на враждебных партии позициях.
Вопрос: Однако скрывали содержание нелегальной борьбы, которую вы в то время вели?
Ответ: Совершенно верно.
Вопрос: Вот о ней и расскажите?
Ответ: Хорошо. В тот период времени (между XV партсъездом и подачей мною заявления в 1929 году) я принимал участие в следующих преступных актах. Еще до высылки Троцкого в Алма-Ата у меня на квартире обсуждался вопрос об организации побега Троцкого за границу. В обсуждении этого вопроса принимали участие РАДЕК, СЕРЕБРЯКОВ, РАКОВСКИЙ. Не помню точно, были ли в Москве тогда МУРАЛОВ, СМИРНОВ и ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ, но они были в курсе подготовки этого побега.
Помню, что тогда же поднимался вопрос и об устройстве побега за границу РАДЕКА.
К тому же периоду времени относится обсуждение нашей группой вопроса о тактике решительных действий. Нас настолько озлобили решения XV партсъезда и совершенно очевидная победа Центрального комитета, что еще тогда, не помню по чьей инициативе, стал вопрос о насильственном отстранении СТАЛИНА от руководства.
В этой же группе лиц – ТРОЦКИЙ, РАДЕК, я – БЕЛОБОРОДОВ, РАКОВСКИЙ, СЕРЕБРЯКОВ, – ставился прямо вопрос о необходимости ареста СТАЛИНА. Предполагалось, что практически это должны осуществить близко стоящие в то время к ТРОЦКОМУ военные работники – ДРЕЙЦЕР, ОХОТНИКОВ, Дмитрий ШМИДТ. Мы считали, что если бы нам удалось арестовать СТАЛИНА, сам этот факт по тому периоду времени мог бы иметь почти решающее значение в достижении поставленной нами задачи – овладение руководством.
Высылка ТРОЦКОГО в Алма-Ату и последующая высылка из Москвы всех названных мною участников обсуждения этого вопроса расстроила этот план.
Я должен добавить, что в тот период времени ТРОЦКИЙ дал нам и ряду других троцкистов прямое задание советовать нашим единомышленникам, неизвестным еще партии как троцкисты, скрывать свои троцкистские взгляды, открыто ни в коем случае не выступать и занять тактику выжидания. Впоследствии эта тактика двурушничества была еще более активно развита, так как для нас было очевидно, что в условиях ссылки развернуть широко работу невозможно. Таким образом, творцом, если можно так выразиться, тактики двурушничества в ВКП(б) явился Троцкий, который имел богатый опыт в этом вопросе в своих отношениях с партией и ЛЕНИНЫМ еще до открытого выступления так называемой оппозиции против партии.
Со слов троцкиста РУБИНШТЕЙНА, который работал в те годы в Москве не то в Прокуратуре, не то в суде и был впоследствии арестован, мне было известно, что активную роль в нелегальной троцкистской работе того периода играл скрытый троцкист по фамилии ИКС, который являлся членом одного из губкомов партии, какого именно, не помню. ИКС имел задачу, согласованную с ТРОЦКИМ, принять участие в организации побега Троцкого за границу уже во время нахождения его в Алма-Ата.
За этим периодом времени следует подача троцкистами серии [1] двурушнических заявлений, к числу которых относилось и мое.
Во второй половине декабря 1929 года я выехал из Москвы в Ростов, где проживал вплоть до моего ареста. Перед отъездом в Ростов на квартире РАДЕКА или ПРЕОБРАЖЕНСКОГО, точно сейчас не помню, собрались РАДЕК, ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ, СМИЛГА, МРАЧКОВСКИЙ, СЕРЕБРЯКОВ, СМИРНОВ, я и еще несколько человек, фамилии которых не помню. Живо обсуждался вопрос – как быть дальше, что делать. Полного единства взглядов у нас не было, но в одном вопросе мы все были полностью солидарны – это что борьбу надо продолжать еще более решительно и активно. С этим я и выехал в Ростов.
Вопрос: Вам известны сохранившиеся в подполье непосредственные связи ТРОЦКОГО в Советском Союзе. Кто эти люди?
Ответ: Мне известно, что ТРОЦКИЙ оставил в Советском Союзе группу людей, с которыми он был лично связан, причем эта связь носила исключительно законспирированный характер. Я думаю, что кроме меня о связи Троцкого с этими людьми могли знать только СЕРЕБРЯКОВ и РАДЕК, возможно ПЯТАКОВ.
Мне известно, что в числе этих людей был работник НКИД РОТШТЕЙН, работавший одно время в ВСНХ; КОЛЕГАЕВ, работавший в свое время в Главном Военно-Инженерном или в Главном Артиллерийском Управлении; КОРОСТЫШЕВСКИЙ и еще два человека, связанные с ТРОЦКИМ по армии и перешедшие позднее вместе с ним на хозяйственную работу, фамилии которых сейчас вспомнить не могу. Постараюсь вспомнить и вам их назвать.
С РОТШТЕЙНОМ, КОЛЕГАЕВЫМ и КОРОСТЫШЕВСКИМ я лично связан не был, но мне известно от Троцкого, что это абсолютно преданные ему и надежные люди, на которых он лично рассчитывал как на исполнителей его заданий в любой обстановке.
Вопрос: С кем из троцкистов вы связались по приезде в Ростов?
Ответ: В Ростове я установил разновременно связь со следующими троцкистами: ВОЛОВЫМ, Николаем Прокофьевичем, которого я знал как троцкиста еще по Уралу; ИОФФЕ, Яковом Максимовичем, активнейшим троцкистом, который рвался в бой, несмотря на свой довольно пожилой возраст; БЕЛЯЕВЫМ, работавшим в одном из ростовских учреждений экономистом, которого я также знал по Уралу.
Через ВОЛОВА я установил связь с НЕВСКИМ.
В последующем, это относится уже примерно к 1931 году, я связался через мою жену, троцкистку ЯБЛОНСКУЮ, с троцкистами ДОРОФЕЕВЫМ, Константином Семеновичем, ВЛАДИМИРОВЫМ, Владимиром Абрамовичем, его женой ЗАЙДМАН, Саррой Львовной, РЫНДИЧЕМ, Андреем Филипповичем, СОЛОВЬЕВЫМ Ефремом и ДУКАТОМ, Юлием Ивановичем.
Эти люди (за исключением ВОЛОВА и БЕЛЯЕВА, уехавших в Москву) начиная с 1932 года составили в Ростове костяк контрреволюционной троцкистской организации, руководителем которой я являлся. Я говорю костяк организации потому, что это было основное ядро проверенных кадровых троцкистов, которые, в свою очередь, вели работу по вовлечению других лиц в организацию. Работа эта шла небезуспешно.
Вопрос: Почему вы относите возникновение организации в Ростове к 1932 году?
Ответ: Как я показал, я выехал из Москвы в Ростов с намерением продолжать борьбу с партией и советской властью в конце 1929 года, однако, естественно, в первый период времени мне нужно было осесть в Ростове, обзавестись связями и знать, на кого можно положиться.
Толчок к созданию в Ростове нелегальной организации дал приезд седа С.В. МРАЧКОВСКОГО. Приехал он не то в конце 1931 г., не то в начале 1932 года. МРАЧКОВСКИЙ при встрече со мной сообщил, что И.Н. СМИРНОВ в 1931 году ездил в Берлин, где встретился с сыном Троцкого СЕДОВЫМ. СЕДОВ передал СМИРНОВУ директиву Троцкого, которая сводилась к тому, чтобы наряду с продолжением нелегальной работы по объединению троцкистов и созданию в Союзе законспирированной троцкистской организации перейти к формированию боевых дружин, специально предназначенных для организации террористических актов над руководителями ВКП(б). МРАЧКОВСКИЙ мне дословно сказал: “Не удалось свалить СТАЛИНА в открытой борьбе, надо его физически уничтожить”. МРАЧКОВСКИЙ сообщил, что директиву Троцкого о терроре полностью разделяют кроме него СМИРНОВ и ТЕР-ВАГАНЯН, и поставил передо мной задачу подготовить в Ростове группу надежных людей с расчетом их переброски по требованию его, СМИРНОВА или ТЕР-ВАГАНЯНА для организации покушения на СТАЛИНА в Москве. Независимо от этого он передал мне, что он и СМИРНОВ считают необходимым готовить параллельно покушение на СТАЛИНА в Сочи. Я дал на это МРАЧКОВСКОМУ свое согласие.
Вопрос: О зиновьевцах шла тогда речь у вас с МРАЧКОВСКИМ?
Ответ: Нет, тогда о зиновьевцах разговора не было, тогда МРАЧКОВСКИЙ говорил со мной от имени троцкистского центра, в который входили он, СМИРНОВ и ТЕР-ВАГАНЯН.
Прямой контакт с зиновьевцами был установлен позднее, в 1932 году. Об этом мне рассказал СМИРНОВ в 1932 году в Москве. СМИРНОВ меня подробно информировал о своей встрече с СЕДОВЫМ в Берлине, рассказал о директиве Троцкого примерно то же, что мне было известно ранее от МРАЧКОВСКОГО, и сообщил, что старик (Троцкий) считает необходимым объединить в борьбе со СТАЛИНЫМ все группы, находящиеся в оппозиции к СТАЛИНУ.
Тогда же СМИРНОВ мне сообщил, что с зиновьевцами установлен прямой контакт и создан объединенный центр, в который вошли от троцкистов – СМИРНОВ, МРАЧКОВСКИЙ и ТЕР-ВАГАНЯН, от зиновьевцев – ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ и БАКАЕВ. Тогда же я узнал, не то от СМИРНОВА, не то от ТЕР-ВАГАНЯНА, об участии в этом объединенном троцкистско-зиновьевском центре от “леваков” ШАЦКИНА и ЛОМИНАДЗЕ.
Я должен также добавить, что со СМИРНОВЫМ у меня был разговор о правых, я только точно не помню, было ли это в этот раз в 1932 г. или ранее. По-моему, это было при какой-то одной из наших предыдущих встреч, но после возвращения СМИРНОВА из-за границы.
СМИРНОВ мне сказал, что он установил непосредственный контакт с УГЛАНОВЫМ, а зиновьевцы – с БУХАРИНЫМ, что руководство правых – БУХАРИН, ТОМСКИЙ, РЫКОВ и УГЛАНОВ, – действуют с нами в полном контакте.
Больше того, СМИРНОВ мне сказал, что о директиве Троцкого перейти к террористической борьбе с руководителями партии правые знают и эту директиву разделяют.
В результате этих моих переговоров со СМИРНОВЫМ я по возвращении в Ростов начал действовать в соответствии с полученными директивами.
Вопрос: Когда вы в Ростове установили связь с зиновьевцами?
Ответ: Позвольте изложить то, что было, в хронологическом порядке. Раньше, чем с зиновьевцами, я установил в Ростове связь с правыми через А. СЛЕПКОВА. Надо сказать, что инициатором установления этой связи был СЛЕПКОВ, который по приезде в Ростов в 1932 году через ДОРОФЕЕВА искал встречи со мной. Я дал согласие на эту встречу. ДОРОФЕЕВ привез СЛЕПКОВА ко мне. Мы остались со СЛЕПКОВЫМ наедине. Разговор вели вначале очень осторожно, прощупывали друг друга. Поговорили о бухаринских “заметках экономиста”. СЛЕПКОВ сказал, что за три года со времени составления этих заметок много воды утекло, спросил меня, приходится ли по моей работе иметь дело с мужиком. Я ответил, что мужик, как известно, по ведомству Наркомвнешторга “не проходит”. СЛЕПКОВ довольно удачно отпарировал: “А мужицкие продукты “проходят”, и их, наверно, не густо?” Я согласился, что действительно не густо.
Заговорили об Александре Петровиче СМИРНОВЕ, высказали сожаление в связи с его уходом из Наркомзема. СЛЕПКОВ тогда заметил: “Ничего, еще мужик заставит отступить, и довольно далеко, я думаю, нам больше всего подходит американский путь”. Я ему сказал: “Ведь это гораздо шире “заметок экономиста”, а Николай Иванович Бухарин как думает, как же с построением социализма в одной стране?” СЛЕПКОВ ответил: “Социализм в одной стране оставим СТАЛИНУ, а американский путь как единственный для русского мужика разделяет не только Николай Иванович, но и многие другие, и без разногласий”.
Далее СЛЕПКОВ повел со мной разговор об особенностях Северо-Кавказского края, спросил, входят ли в него Сочи и Гагры. Я ответил, что Сочи входят, а Гагры нет. СЛЕПКОВ заинтересовался, бываю ли я в Сочи. Я ответил, что бываю не часто. СЛЕПКОВ многозначительно заметил, что в Сочи бывать полезно, можно встретить кое-кого из москвичей. Я, проверяя куда он гнет, ответил уклончиво: “Москвичи в разных местах бывают”. СЛЕПКОВ промолчал.
Тогда я вернулся к вопросу об американском пути развития и спросил СЛЕПКОВА: “Если, по-вашему, для мужика полезен американский путь, то что же следует делать для города?” Он ответил: “Идти по тому же пути, Америка же имеет крупную промышленность”. “Ага, – ответил я, – значит, капитализм?” СЛЕПКОВ говорит: “Ну да”.
Кстати, спросил, широкий ли у меня круг знакомых в Ростове. Я ответил, что знакомых у меня не особенно много, но кой-какие связи есть. СЛЕПКОВ предложил расширять общими силами эти связи. Я дал ему согласие. Первая встреча на этом закончилась.
Из этого разговора со СЛЕПКОВЫМ мне стадо ясно, что приехал он в Ростов с определенной целью – установить на месте блок с троцкистами и поставить работу правых более основательно. Разговор в Сочи, правда, недомолвками, тоже привел меня к выводу, что СЛЕПКОВ знает о плане организации покушения на СТАЛИНА в Сочи.
Что касается вопросов программных, то СЛЕПКОВ совершенно откровенно развил передо мной план восстановления капитализма в городе и деревне, намеченный к осуществлению руководством правых.
Вопрос: В последующем вы встречались со СЛЕПКОВЫМ?
Ответ: У меня до отъезда его в Москву был еще ряд встреч, во время которых я убедился, что выводы, сделанные мною из первой встречи с ним, совершенно правильны.
СЛЕПКОВ во время этих встреч мне прямо заявил, что существующий блок всех политических групп, борющихся со СТАЛИНЫМ, абсолютно необходим, т.к. прошлая борьба против СТАЛИНА была дезорганизована разобщенностью разный фракций, и этой ошибки надо избегнуть в будущем.
СЛЕПКОВ несколько раз в разговорах со мной возвращался к вопросу о реставраторской программе, каждый раз при этом подчеркивая, что все пути к организации экономики исчерпаны, что ближе всего к решению вопроса мы подходили в период НЭПа, но потом с этого правильного пути начал сворачивать ЛЕНИН, а СТАЛИН это сворачивание докончил. Теперь, по словам СЛЕПКОВА, все оказались в тупике, и на коллективизации надо поставить крест.
Капитализм, по словам СЛЕПКОВА, себя отнюдь не исчерпал, и кризис это только подтверждает. Буквально он заявлял следующее: “Капитализма еще надолго хватит, исторически это еще очень молодой строй”. Однако СЛЕПКОВ предупредил меня, что нашу “программу” надо “держать пока про себя”, а главный упор делать на переходных требованиях. Таким переходным требованием в области сельского хозяйства, по словам СЛЕПКОВА, должно стать требование “настоящей добровольности” вхождения в колхозы и выходов из них. “На этом месте, – говорил СЛЕПКОВ, – СТАЛИН оскользнется и из сплошной коллективизации получится сплошная индивидуализация”.
Дальше СЛЕПКОВ довольно бесцеремонно развивал передо мной, каким образом практически можно и нужно осуществить эту программу действий. СЛЕПКОВ объяснял дело таким образом – никому из участников блока не приходится особенно перевооружаться для принятия реставраторской программы. Троцкисты, по словам СЛЕПКОВА, давно отказались от мысли о перманентной революции и государственной помощи, которая последует Советскому Союзу из других стран. ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ спят и во сне видят настоящую буржуазную демократию, да с хорошим парламентом в придачу.
“Ну а мы (правые), – говорил СЛЕПКОВ, – с мужиком ссориться никогда не собирались, чем он дышит, мы знаем”.
В одну из последних моих встреч со СЛЕПКОВЫМ он мне прямо заявил, что все то, о чем мы долго толковали и беседовали, может быть практически проведено только при условии овладения блоком властью. “Теперешнее руководство на уступки не толкнешь и уйти не заставишь, его нужно убрать, а убрать без острых мер, понятно, не удастся. Где и как это будет сделано, будущее покажет. Чем больше будет использовано вариантов, тем больше шансов на успех. Уже одно удаление СТАЛИНА приоткрывает дверь к руководству, а распахнуть ее шире – будет зависеть от нас”. Так формулировал СЛЕПКОВ необходимость физического уничтожения СТАЛИНА.
Из встреч со СЛЕПКОВЫМ я установил, что он в Ростове связался с группой правых из преподавательской и профессорской среды. В эту группу входили ЯНЧЕВСКИЙ, ВИШНЕВСКИЙ и ГОРЕМЫКИН. Одновременно он установил связь с группой правых из среды советских работников, преимущественно по Крайзу.
Вопрос: Кто вам известен из правых в Северо-Кавказской крае по тому времени и с кем из правых вы лично были связаны в дальнейшем?
Ответ: Группа правых в Северо-Кавказском крае в силу ряда условий складывалась особенно прочно и захватывала широкие слои работников. Разгром правых в 1929-1930 г.г. эту группу несколько обессилил, но не ликвидировал. Деятельность правых в крае сосредотачивалась, главным образом, по линии земельных органов.
Мне лично из числа правых, работающих в аппарате Крайзу из Крайколхозсоюза (за время его существования) известна: ТЮРНИКОВ – быв<ший> эсер, КАШНИКОВ, КУДРЯВЦЕВ, ЛУЧАНИНОВ и КАСИЛОВ. Эта группа была связана с Москвой еще до приезда СЛЕПКОВА в Ростов. Связь в Москве осуществлялась с бывшими северокавказцами – БОГДАНОВЫМ П.А., ЭЙСМОНТОМ, ТОЛМАЧЕВЫМ. В последующем в Москву также переехали КУДРЯВЦЕВ и ТЮРНИКОВ.
К организации правых принадлежал также бывш<ий> секретарь, не то Белореченского, не то Курганенского Райкома ВКП(б) СТУПНИКОВ. Насколько я помню, его снимали с работы в 1933 году.
Возглавлял группу правых в Ростове бывш<ий> Председатель Крайисполкома ПИВОВАРОВ, типичный представитель интересов кулачества и ближайший человек ЭЙСМОНТА, ТОЛМАЧЕВА и БОГДАНОВА.
Вопрос: Откуда вам известно о причастности названных вами лиц, в частности ПИВОВАРОВА, к группе правых?
Ответ: Со всеми этими лицами я был лично связан, вел совершенно откровенные разговоры, ПИВОВАРОВ, КАСИЛОВ, ЛУЧАНИНОВ знали меня как троцкиста. Ни я перед ними, ни они передо мной не скрывали общности замыслов правых и троцкистов, они знали о ведении мною крупной троцкистской работы в крае и регулярно информировали меня о проводимых ими мероприятиях в деревне.
В качестве примера могу привести такой факт. Не помню, в связи с чем, у меня был разговор с КАСИЛОВЫМ, при которой я ему указал, что из края спускаются директивы, расходящиеся с указаниями центра, и что авторы этих директив могут сломать себе шею. КАСИЛОВ мне ответил: “Ничего, по теперешним временам такие директивы как раз в пору, а то, что плохо получается внизу, в этом виноваты не мы, при колхозах иначе получаться и не может”.
КАСИЛОВ, ЛУЧАНИНОВ, КУДРЯВЦЕВ при прямом покровительстве ПИВОВАРОВА проводили ряд вредительских актов в практическом руководстве колхозным движением края. Все это сходило под видом “ошибок”, которые повторялись из года в год. Примеров можно привести огромное количество.
Я хочу обратить ваше внимание на то, что особого размаха вредительство достигло в отрасли животноводства как в части кормовой базы, так, главным образом, в борьбе с эпизоотиями. Правые КАСИЛОВ, ЛУЧАНИНОВ и друг<ие> крепко приложили свою руку к этому делу и привели животноводство края к состоянию полного развала.
Хочу к этому добавить, что со слов СЛЕПКОВА мне было известно о его организационной связи с ПИВОВАРОВЫМ и КАСИЛОВЫМ. СЛЕПКОВ их характеризовал как надежных людей, готовых драться со сталинским руководством, не щадя живота своего.
Вопрос: Были ли вы с кем-либо связаны из центра правах в Москве?
Ответ: Да, был. К этому я и хотел перейти.
Летом 1933 года я был по делам Комитета заготовок в Москве. Проходя по Столешникову переулку, я встретил Н.И. БУХАРИНА. Раскланялись, поздоровались. Надо сказать, что до этого я видел БУХАРИНА только в 1926 или 1927 г.г. Разговора, пожалуй, между нами не произошло бы, так как обстановка этому не благоприятствовала, если бы БУХАРИН своим вопросом: “Откуда вы взялись?” – не дал мне понять, что встречу эту он желает использовать. Я ответил, что приехал из Ростова. Проводив несколько БУХАРИНА, я сказал ему, что познакомился со СЛЕПКОВЫМ в Ростове. БУХАРИН мне сказал: “Да, да, слыхал, это было как раз кстати”. И спросил: “Ну а теперь что нового?” Я ответил, что новостей особых нет. БУХАРИН спросил: “Арестован ли еще кто-нибудь из ростовчан по слепковскому делу?” Я сказал, что о других арестах не слыхал, и спросил БУХАРИНА, что нового у него. Он мне оживленно ответил: “Все то, что вы слыхали от СЛЕПКОВА, все остается по-старому, как он говорил”. И тут же заявил: “Времена, знаете, тяжелые, новости хорошие бывают нечасто, но надо действовать”. Оба мы чувствовали, что условия встречи крайне неудачные, и на этом разошлись.
В 1934 году я связался в Сочи с А.И. РЫКОВЫМ при следующих обстоятельствах. Вместе со мной в Сочинском санатории им. Фрунзе в сентябре 1934 г. отдыхал А.М. БАХУТОВ, бывш<ий> Наркомтруд РСФСР, с которым я был до этого знаком. Как-то мимоходом БАХУТОВ сообщил мне, что в Сочи отдыхает РЫКОВ, и спросил у меня – встречался ли я с ним после 1927 года. Я ответил, что нет. По характеру расспросов БАХУТОВА я понял, что речь идет о подготовке моей встречи о РЫКОВЫМ. В один из вечеров эта встреча была организована БАХУТОВЫМ, при помощи которого я “случайно” встретился с РЫКОВЫМ на реконструировавшемся шоссе Сочи-Мацеста. РЫКОВ был не один. Спутника его я не знал. БАХУТОВ разговаривал с его спутником, а мы отстали и беседовали вдвоем. РЫКОВ осведомился, где я работаю. После ответа последовал вопрос, как идут дела. Я сначала изложил общую обстановку в крае. Затем разговор коснулся ОВЧИННИКОВА, который работал уполномоченным Наркомпочтеля. РЫКОВ о нем весьма положительно отзывался, заявил, что это человек, стоящий серьезного внимания и способный действовать.
Я коротко рассказал РЫКОВУ о своих переговорах со СЛЕПКОВЫМ и хотел более подробно, чем мне это удалось в разговоре с БУХАРИНЫМ, получить подтверждение РЫКОВА по вопросам, которые передо мной развивал СЛЕПКОВ. Я спросил РЫКОВА: “Слушайте, ведь эта программа, которую мне изложил СЛЕПКОВ, может оттолкнуть от нас многих людей”.
РЫКОВ ответил: “Понятно, может, если будут много болтать раньше времени”, – и затем спросил: “А СЛЕПКОВ там не болтал с лишними людьми?” Я ответил, что, насколько мне известно, он старался излагать программу только узкому кругу людей из троцкистов и правых. Продолжая ответ на мое замечание об отталкивании, РЫКОВ ответил: “Кому программа не нравится, могут уходить к СТАЛИНУ, там тоже есть программа”.
РЫКОВ осведомился также о лицах из правых, с которыми я связан. Я назвал ему ВИШНЕВСКОГО, КАСИЛОВА, ЛУЧАНИНОВА и друг<их>.
Далее РЫКОВ заговорил со мной о ТРОЦКОМ: “Что ж, ТРОЦКИЙ в вопросе методов борьбы со СТАЛИНЫМ полностью прав, зря только раньше не решились мы на это, дело было бы давно выиграно”, – и спросил меня в упор: “Где, вы думаете, легче убить СТАЛИНА, в Москве или в Сочи?” Я ему сказал, что, по-моему, в Сочи, только надо бы нам из Москвы сообщить, когда примерно СТАЛИН выезжает, так как легче, по-моему, убить его при самом приезде в Сочи. РЫКОВ заявил мне, что, хотя у нас в году времени для наблюдения за СТАЛИНЫМ гораздо меньше, чем в Москве, однако в Сочи успеха, пожалуй, можно достигнуть. Спросил меня, много ли людей привлечено к участию в терроре. Я сказал, что люди есть. РЫКОВ с оживлением спросил меня, все ли они находятся здесь? Я ответил – не все, конечно, но перебросить сюда людей нетрудно. На этом наша встреча, собственно, и закончилась.
Виноват, в эту встречу РЫКОВ мне еще сказал: “А вы знаете, БЕЛОБОРОДОВ, в Москве ваши друзья неплохо работают. Вот БАКАЕВ действительно огромнейшей силы человек, горы перевернуть может. СТАЛИНА готов собственными руками задушить”. Я ответил РЫКОВУ, что в БАКАЕВЕ можно быть уверенным, как в самом себе. Это фанатик, которого ничто не может сбить. На этом мы и распрощались.
Это все, что касается моей непосредственной связи с правыми.
Вопрос: Арестованные по вашему делу ЯБЛОНСКАЯ и ДОРОФЕЕВ несколько подробнее освещают вашу практическую деятельность в связи с правыми. По этому поводу мы вас еще допросим, а сейчас дайте показания о вашей связи с зиновьевцами в Ростове и о деятельности троцкистской организации в Азово-Черноморском крае?
Ответ: Связь с зиновьевцами в Ростове я установил в 1933 году через ГОРДОНА. Обстоятельства установления связи полностью соответствуют тому, что показывал ГОРДОН на очной ставке со мной от […] [2] 1936 года.
Как я убедился из первого же разговора с ГОРДОНОМ, он осведомлен о работе, которую я веду в Ростове. Позднее ГОРДОН мне прямо сказал, что ему об этом было известно от ЗИНОВЬЕВА. ГОРДОН мне сообщил, что он располагает в Ростове радом серьезных связей, и что непосредственное участие в работе зиновьевцев в Ростове принимают ГЛЕБОВ-АВИЛОВ, ДМИТРИЕВ и его жена СЛАВИНА. В соответствии с моими переговорами с И.Н. СМИРНОВЫМ и указаниями, которые имел ГОРДОН от ЗИНОВЬЕВА, мы в том же 1933 году договорились с ГОРДОНОМ, что работу будем вести совместно.
Я условился с ГОРДОНОМ, что на первое время в интересах конспирации я с ГЛЕБОВЫМ-АВИЛОВЫМ встречаться не буду, а там видно будет. Я опасался, что непосредственная моя связь с ГЛЕБОВЫМ может навлечь подозрение и нанести ущерб нашей деятельности.
Надо сказать, что ГОРДОН, который в то время работал в аппарате Крайкома ВКП(б), располагал рядом троцкистских связей среди работников края. Из них мне известны – БРАИЛОВСКИЙ, ФАЛЬКНЕР, ГОРОДЕЦКИЙ, о которых ГОРДОН отзывался как о людях, ведущих работу против партии и связанных непосредственно с ним.
Дальнейшая моя связь с ГОРДОНОМ была направлена к расширению состава организации и к проникновению троцкистов и зиновьевцев в партийный и советский аппарат края. Я могу сейчас с уверенностью сказать, что эта работа была нами проведена совсем не плохо. Тончайшее двурушничество, которое нами применялось в практике нашей деятельности, привело к положению, когда ряд троцкистов любыми способами и, в первую очередь, совершенно неприкрытым подхалимством втерся в доверие партийного руководства. В условиях Азово-Черноморья Крайком и его руководитель ШЕБОЛДАЕВ лучшими работниками считали тех, кто готов формально, аккуратно и без возражений выполнять директивы руководителей независимо от их содержания и подчеркивать преданность тому или иному руководителю. Я лично в практике своей не видел нигде такого подхалимства, превратившегося в систему, как в Ростове.
Это было нами широко использовано. Троцкисты РОНИН и КАПЛИНСКИЙ приехали в Ростов по специальному приглашению ШЕБОЛДАЕВА и пользовались его доверием. Являясь фактически руководителями Крайплана, РОНИН и КАПЛИНСКИЙ, помимо организационной троцкистской работы, вели также вредительскую работу, в частности в области планирования производства стройматериалов.
За ними следует ОВЧИННИКОВ. О нем я уже показывал в связи с моей встречей с РЫКОВЫМ. Это человек, которого, несмотря на взыскание, наложенное на него ЦК ВКП(б), ШЕБОЛДАЕВ не только поддерживал, этого сказать мало, а прямо опекал. ОВЧИННИКОВ это широко использовал и вел организационную троцкистскую работу сначала среди почтовиков, а затем в Ростовском Совете.
Активным участником организации являлся также ОДИНЦОВ, зав<едующий> КрайЗУ, который пользовался неограниченным доверием ШЕБОЛДАЕВА.
Насколько широко подхалимство и ставка на так называемых “своих людей” развиты в крае, можно судить по такому примеру.
Летом 1936 года из Местпрома в КрайЗУ был переброшен некий ДОЛЬНИКОВ, никчемный работник, хвастун, типичный чинуша. Он при встрече со мной говорил: “Знаешь, пользуюсь особым доверием, получаю поручения наравне с членами бюро Крайкома, Борис Петрович (ШЕБОЛДАЕВ) мне сказал: “Переходи в КрайЗУ, там надо навести порядок””. Само собой разумеется, что никакого порядка в КрайЗУ ДОЛЬНИКОВ навести не мог, да и не собирался.
Заметно оживилась наша работа в связи с назначением в Ростов в качестве секретаря Горкома бывш<его> секретаря шахтинской организации КОЛОТИЛИНА. КОЛОТИЛИН – скрытый троцкист, с которым связь установил ДУКАТ. КОЛОТИЛИН, в свою очередь, организационно связан с троцкистами ОВЧИННИКОВЫМ и ГОГОБЕРИДЗЕ, а через последнего – с ГЛЕБОВЫМ-АВИЛОВЫМ.
Пару слов о ГОГОБЕРИДЗЕ. О его организационной связи с группой ШАЦКИНА–ЛОМИНАДЗЕ мне было известно от ОВЧИННИКОВА. Когда ГОГОБЕРИДЗЕ был переведен на работу секретарем парторганизации Ростсельмаша, он оказался нам крайне полезным как человек, непосредственно помогавший ГЛЕБОВУ-АВИЛОВУ. ГОГОБЕРИДЗЕ, кроме того, располагал значительными связями как по Москве, так и по Ростову.
После убийства С.М. КИРОВА обстановка в организации в Ростове несколько изменилась. Был арестован ГОРДОН, а он играл в организации весьма активную роль. Одновременно о ГОРДОНОМ был арестован ряд других зиновьевцев, а также отдельные троцкисты. Грешным делом ожидал ареста и я. Таким образом, месяца 3-4 я троцкистскими делами не занимался, соответственно предупредив об этом своих сообщников.
Однако вскоре после процесса над ЗИНОВЬЕВЫМ, КАМЕНЕВЫМ и друг<ими>, когда я убедился, что к ответу привлекли одних зиновьевцев, я работу стал продолжать.
Через ОВЧИННИКОВА я продолжал связь с ГЛЕБОВЫМ-АВИЛОВЫМ. С ним лично встречаться в условиях, когда зиновьевцы были осуждены по делу убийства КИРОВА, я тем более не решался несмотря на довольно высокое положение, которое ГЛЕБОВ-АВИЛОВ занимал в Ростове. ОВЧИННИКОВ передавал мне, что ГЛЕБОВ поддерживает в Москве связь с ПЯТАКОВЫМ, который, в свою очередь, ведет нелегальную работу в контакте с СЕРЕБРЯКОВЫМ, СОКОЛЬНИКОВЫМ и РАДЕКОМ.
Я должен добавить, что вскользь о роли ПЯТАКОВА и о работе, которую он ведет в Москве, мне говорил и РЫКОВ в 1934 году в Сочи.
ОВЧИННИКОВ же мне сообщил о связи ГЛЕБОВА-АВИЛОВА с КОЛЕСНИКОВЫМ в Таганроге, и что оба они развернули довольно значительную работу на Ростсельмаше и на заводе им. Андреева, которыми они руководили.
По сообщению ОВЧИННИКОВА, КОЛЕСНИКОВ в Таганроге вел работу в контакте со скрытым троцкистом ВАРДАНИАНОМ, который являлся секретарем Таганрогского Городского Комитета ВКП(б).
Вопрос: Разве этими лицами исчерпываются ваши троцкистские связи в Ростове?
Ответ: Нет. ГОРДОН еще до своего ареста рассказал мне, что в Ростове ведет троцкистскую работу Яков ЛИВШИЦ. О том, что ЛИВШИЦ – кадровый троцкист, я знал раньше. ГОРДОН говорил мне, что ЛИВШИЦ ведет подготовку покушения на СТАЛИНА на железной дороге, причем в план этого покушения входит организация крушения поезда, в котором должен ехать СТАЛИН.
В последующем ЛИВШИЦ установил в своей деятельности контакт с начальником политотдела дороги АМАТУНИ. С АМАТУНИ я лично имел одну встречу. По-моему, она относится к 1935 году. Прямо с АМАТУНИ о троцкистской работе я не говорил, но он всячески в беседе давал мне понять, что знает о моей деятельности и сочувствует нашему делу.
Наиболее тесно я был связан в Ростове с зам<естителем> пред<седателя> Крайисполкома АРОЦКЕРОМ. Он бывш<ий> член “Поалей-Цион”. В Ростове работает с начала 1933 года. До этого работал в Воронеже. В “Поалей-Цион” АРОЦКЕР занимал довольно видное положение, был не то членом ЦК, не то членом какого-то обкома или губкома этой партии. АРОЦКЕР классический образец двурушника в партии. Внешне по отношению ко мне он занимал подчеркнуто положение человека крайне бдительного. В личном общении ничего подобного не было. Наоборот, он довольно откровенно ругал руководство ВКП(б). АРОЦКЕР по натуре органический приспособленец, никогда не идет наперекор даже маленькому начальству, а в своем стремлении быть на виду не брезгает никакими средствами. Надо сказать, что АРОЦКЕР не стесняясь представлял в Москву часто очковтирательские данные об успехах. Так, например, прокламируемые им успехи в области борьбы с клещом были фиктивными, так как клещ все-таки уничтожен не был, а объявление его полного уничтожения в ряде мест было сделано “для сводки”.
Со слов ГОРДОНА мне известно, что АРОЦКЕР не только при мне, но в кругу “своих” вообще не стесняясь ругает политику партии и ее руководство.
Двурушническую работу в комсомоле вел приближенный ШЕБОЛДАЕВА ЕРОФИЦКИЙ. Об этом мне было известно со слов ОВЧИННИКОВА.
В 1935 году в сочинском санатории я познакомился С ШУЛЬГОВЫМ, председателем Таганрогского горсовета. Человек это недалекий и несмотря на то, что я перед ним и не намерен был раскрываться, он мне проболтался о своей связи с ВАРДАНИАНОМ и о работе, которую КОЛЕСНИКОВ ведет в Таганроге.
Особо я хочу остановиться на помощнике ШЕБОЛДАЕВА – ЧЕФРАНОВЕ. Я вам должен заявить, что в условиях нашей конспиративной работы самые маленькие люди, если они имеют доступ в партийный или советской аппарат, играли для нас большую роль. К числу этих людей, в первую очередь, относился ЧЕФРАНОВ, он являлся мостиком от нашей организации к аппарату Крайкома. Этот мостик был использован ОВЧИННИКОВЫМ, ГЛЕБОВЫМ-АВИЛОВЫМ, ЕРОФИЦКИМ и другими. Он их старательно и тщательно информировал о всем том, что нам нужно было знать, в том числе о секретных решениях партии, и являлся для нас крайне полезным человеком.
Нашим человеком в аппарате Крайисполкома был также б<ывший> секретарь Крайисполкома, впоследствии заведовал переселенческим комитетом, СЕМЕНОВ. Его перетащил с собой ЛАРИН из Край КК РКИ. В прошлом темный человек. Во время его руководства краснопартизанской комиссией выяснилось, что он сам-то партизан белый, а не красный. В связи с этим он был без особого шума снят и назначен в переселенческий комитет. В неоднократных разговорах со мной он высказывал откровенные антисоветские взгляды.
Связь с ним поддерживал ОВЧИННИКОВ.
Это все известные мне участники троцкистской организации или близко стоявшие к организации люди, с которыми я в той или иной степени был связан ко времени моего ареста.
Вопрос: Дайте показания, кто из названных вами участников организации имел непосредственное отношение к террору и, в частности, к подготовке убийства тов. СТАЛИНА в Сочи?
Ответ: Сама подготовка террористического акта над СТАЛИНЫМ в Сочи велась начиная с 1932 года в соответствии с директивой Троцкого, которую я получил через МРАЧКОВСКОГО в Ростове.
В 1932 году я через лечебную комиссию Крайкома ВКП(б) получил путевку в сочинский санаторий Крайкома. Я решил свое пребывание в Сочи использовать для того, чтобы составить себе хотя бы общее представление о местах пребывания СТАНИНА и возможности организации покушения. Положение мое в этом деле было довольно трудным. Я понимал необходимость соблюдения строжайшей конспирации во всех своих действиях, хотя я был уверен, что за мной не ведется наружного наблюдения. Я себя тщательно все время проверял и никаких хвостов за собой не устанавливал.
Однако, я имел в виду, что знает меня в лицо много людей и что мое появление в местах проезда и нахождения СТАЛИНА может вызвать некоторые подозрения. Я учитывал, что малейшая моя оплошность могла сорвать все мероприятия и поставить под удар не только сочинский вариант, но и подготовку покушения на СТАЛИНА в Москве, если бы ОГПУ в случае моего провала в Сочи удалось бы установить мою связь с московским центром. А это вообще не исключалось, так как за время поездок в Москву в 1930-1931 г.г. я встречался там с МРАЧКОВСКИМ, СМИРНОВЫМ, ТЕР-ВАГАНЯНОМ и эти встречи не конспирировал.
По приезде в санаторий я через некоторое время установил, что выяснение вопросов, касающихся места пребывания СТАЛИНА в Сочи не представляет особых затруднений. Во время одной из моих поездок по направлению из Сочи в Хосту мне кто-то из едущих со мной в одном автокаре сказал, что дача СТАЛИНА находится недалеко от Мацесты по направлению к Хосте, и показал мне это место, обнесенное забором. Само собой разумеется, что этих сведений было меньше, чем достаточно, и что я фактически знал не больше, чем любой любознательный курортник.
Передо мной возникал ряд вопросов – в первую очередь, возможно ли наблюдение за дачей, чтобы узнать, там ли СТАЛИН, чтобы установить время его выездов. Элементарное рассуждение приводило к выводу, что, если поставить такое наблюдение, то это самый верный путь для провала, так как охрана дачи ведется, несомненно, с учетом того, что могут найтись охотники для наблюдения. Таким образом, постановка наблюдения у самой дачи отпадала.
По этой же причине я считал нецелесообразным установить наблюдение участников организации за мацестинскими ваннами, так как для меня было очевидно, что и там место охраняется, а наблюдение может привести к провалу. У меня возникла мысль об использовании служебного персонала мацестинских ванн для террористического акта. Это положение я считал более реальным и, как я покажу дальше, говорил об этом с ДУКАТОМ.
В том же 1932 голу при поездке в экскурсию на Красную Поляну я совершенно случайно узнал, что СТАЛИН бывает в районе Красной Поляны. Об этом мне также сказал один из отдыхающих. Фамилии его не знаю. Следовательно, появился второй вариант возможности организации покушения на СТАЛИНА в районе Красной Поляны.
Возвратившись в Ростов, я говорил о плане покушения с ДУКАТОМ, ДОРОФЕЕВЫМ и ВЛАДИМИРОВЫМ. Все они предложили меня и ЯБЛОНСКУЮ к непосредственному участию в террористическом акте не привлекать, так как это, по их мнению, ставило под удар организацию в Ростове, а также и московский центр. Они взяли на себя вербовку боевиков для непосредственного участия в терроре.
1933 год явился периодом довольно продолжительной заминки во всех наших мероприятиях. В это время встал вопрос о моем переходе на работу из Ростова в другое место, предполагалось, что я перейду на работу в Комсеверопуть.
Во-вторых, меня застали в Москве сотрудники ОГПУ на квартире ТЕР-ВАГАНЯНА во время производившегося там обыска. Я долгое время после этого происшествия, естественно, ожидал последствий и был крайне насторожен.
Кроме того, лично мне в 1933 году в Сочи поехать не удалось.
Я имел ряд встреч с ДОРОФЕЕВЫМ, говорил с ним о необходимости поездки наших людей в Сочи. Этим ограничилось все, что мы готовили к летнему сезону 1934 года.
В разговорах с ДОРОФЕЕВЫМ я считал необходимым предоставить завербованным террористам максимальную инициативу в выборе места наблюдения, а затем и нападения на СТАЛИНА.
В 1934 году, как я уже показал, я находился в отпуску в Сочи. Свои наблюдения я продолжал. Однако ничего реального, за исключением общих сведений, не дающих права делать какие бы то ни было определенные выводы, я добыть не смог.
Наиболее активным периодом подготовки террористического акта над СТАЛИНЫМ явился 1935 год, причем активность развил одновременно со мной ДУКАТ.
Он мне сообщил, что им завербован в Сочи для террора троцкист КРАСТЫНЬ, который связан, в свою очередь, с группой троцкистов, работающих на разных стройках, имеющих отношение к мацестинским ваннам, и что, пожалуй, через эту группу можно будет реально подготовить убийства СТАЛИНА.
Мною в начале 1935 года был завербован в троцкистскую организацию уполномоченный Комитета Заготовок по Туапсинскому району АРСЕНТЬЕВ, скрытый троцкист.
АРСЕНТЬЕВ, чрезвычайно озлобленный против советской власти человек, дал сравнительно легко согласие на участие в боевой работе. Я ему поручил завербовать 2-3 человека, держать их наготове в Туапсе и выбросить в Сочи во время пребывания там СТАЛИНА для непосредственного участия в покушении.
Летом 1935 года я был в Туапсе и подробно говорил с АРСЕНТЬЕВЫМ о собранных мною данных, касающихся пребывания СТАЛИНА в Сочи. Детали должны были выяснить завербованные АРСЕНТЬЕВЫМ террористы. С АРСЕНТЬЕВЫМ также связывался по моему поручению в том же 1935 году ДУКАТ.
В 1935 году АРСЕНТЬЕВУ удалось каким-то путем узнать, что СТАЛИН находится в Сочи. Это было в конце июля или начале августа.
АРСЕНТЬЕВ выбросил в Сочи свою группу. Фамилии участников этой группы мне неизвестны. Но какие-то обстоятельства помешали этим людям задержаться в Сочи, и они вернулись в Туапсе.
С конца августа или начала сентября 1935 года я находился на лечении в санатории Крайкома в Сочи и опять принял меры к сбору информации о пребывании СТАЛИНА. Сведения были самые разноречивые, однако из ряда случайных источников я узнал, что СТАЛИН с дачи выезжает, появляется в разных местах, в том числе в районе горы Охун. Это открывало новые возможности в организации покушения. Надо было лишь наметить несколько пунктов, чтобы держать там людей наготове. Правда, возникал вопрос о крайнем риске привлечения большого количества людей, но я все-таки решил остановиться на таком плане для того, чтобы с этим делом раз и навсегда покончить.
Я твердо для себя решил на 1936 год выбросить в Сочи как можно больше людей, чтобы они вели наблюдение в разных районах, где бывает СТАЛИН и в случае появления его в одном из этих районов – убить его.
Однако я лично выехать в Сочи летом 1936 года не мог, а вскоре был арестован.
Какие меры в 1936 году были приняты ДУКАТОМ и АРСЕНТЬЕВЫМ, я сказать не могу, так как с ними в течение лета вплоть до моего ареста не виделся.
Вопрос: Известен ли вам БАКЛАНОВ?
Ответ: Мне лично БАКЛАНОВ неизвестен, но ДУКАТ мне называл эту фамилию в числе лиц, связанных по террористической деятельности в Сочи с КРАСТЫНЕМ.
Вопрос: Кого еще из группы КРАСТЫНЯ вам называл ДУКАТ?
Ответ: При этом разговоре с ДУКАТОМ упоминалась фамилия КАРПОВСКИЙ, однако точно утверждать, что он входил в террористическую группу КРАСТЫНЯ, я не могу. В отношении же БАКЛАНОВА я это могу утверждать совершенно точно.
Вопрос: А кто вам известен из террористов, входивших в группу АРСЕНТЬЕВА?
Ответ: АРСЕНТЬЕВ мне называл в качестве своего сообщника завербованного им некоего ЛАПЕНКОВА, советского работник в Туапсе. АРСЕНТЬЕВ сказал, что ЛАПЕНКОВ, в свою очередь, имеет целую группу активных людей, готовых пожертвовать собой в интересах организации. АРСЕНТЬЕВ при этом указывал, что один из этих людей по национальности немец, называл также его фамилию, но я сейчас припомнить ее никак не могу.
Вопрос: По вашим показаниям получается, что после приезда МРАЧКОВСКОГО в Ростов вы никакой связи с троцкистским центром в Москве не поддерживали. Между тем, следствием по вашему делу точно установлено, что такая связь была.
Ответ: Я не собираюсь этого отрицать.
До конца 1932 года я лично поддерживал связь во время моих поездок в Москву с И.Н. СМИРНОВЫМ и ТЕР-ВАГАНЯНОМ. Встречался я и с МРАЧКОВСКИМ, когда его приезды в Москву совпадали с моими.
Кроме этих лиц я разновременно встречался в Москве с активными троцкистами – УФИМЦЕВЫМ, СИМАШКО Александрой Петровной, РАФАЛЬКЕС, АЛЬСКИМ, СМИЛГОЙ, НЕЧАЕВЫМ, ВОЛОВЫМ, БЕЛЯЕВЫМ, БОГУСЛАВСКИМ и женой БАКАЕВА – КОСТИНОЙ.
Большинство этих встреч относится к 1930-1931 г.г. Что касается НЕЧАЕВА, ВОЛОВА и СМИЛГИ, то с ними я встречался разновременно и в последующие годы до моего ареста.
Кроме того, мною использовывались для связи поездки в Москву ЯБЛОНСКОЙ. В частности, ЯБЛОНСКАЯ встречалась не то в 1933, не то в 1934 году в Москве с МРАЧКОВСКИМ, от которого были получены указания, что работу необходимо продолжать в прежнем направлении, как это было указано в директивах троцкистского центра. МРАЧКОВСКИЙ при этом сказал ЯБЛОНСКОЙ, что такие указания им получены от Троцкого из-за границы.
Арест СМИРНОВА, ТЕР-ВАГАНЯНА и известная оторванность от МРАЧКОВСКОГО толкнули меня к мысли о необходимости установления непосредственной связи с Троцким. Я очень тщательно взвешивал все возможные при этом последствия и продумывал пути к наилучшему способу установления связи.
Впервые связь с Троцким я установил в 1933 г.
Вопрос: Каким образом и через кого вы установили связь с Троцким?
Ответ: Я был близко связан с работником Наркомвнешторга, руководителем Продэкспорта ШОСТАКОМ, который приезжал в Ростов осенью или зимой 1932 г. Ряд разговоров служебного характера с ШОСТАКОМ об экспортных делах, естественно, привел к обсуждению вопроса о положении сельского хозяйства края, о коллективизации, о сокращении поголовья скота, о понижении товарности сельского хозяйства в тот период времени. По тону вопросов и реплик ШОСТАКА, носивших подчас иронический характер, я вынес убеждение о критическом отношении ШОСТАКА к мероприятиям партии, в частности в области коллективизации села. Последующие встречи с ШОСТАКОМ убедили меня в правильности этих моих выводов и, даже больше, я пришел к убеждению, что ШОСТАК антисоветски настроен.
В одном из разговоров с ним я коснулся вопроса о Троцком, его позициях, выступлении в печати и т.д. Зная, что я троцкист, ШОСТАК меня спросил: “А с Троцким вы имеете связь?” Я ответил, что “нет, конечно, так как советская почта вряд ли возьмется за доставку таких писем”, и что единственный путь, если бы кто-либо мое письмо, положим, вывез за границу и ответ Троцкого мне привез. К этому я добавил: “Ну вот вы, например, взялись бы за это дело?” ШОСТАК мне ответил: “Одно письмо отчего же не передать”. В тот период (1932 год) я не воспользовался предложением ШОСТАКА и прибегнул к его содействию в 1933 году, для чего я встретился специально с ШОСТАКОМ в Москве.
Писал я Троцкому следующее: “Я один из ваших знакомых и знакомый тех лиц, вам родных, о недавнем выезде которых из Москвы вы, вероятно, уже знаете. В отличие от них я нахожусь в провинции, в одном из городов, где когда-то жил и раньше и, как видите, могу вам писать. Мне известны ваши желания, переданные И.Н. в 1931 году. Они выполняются также и мною, но отъезд наших друзей из Москвы чрезвычайно тяжело отражается на всех. Другие январские новости вам, понятно, известны. У меня естественное желание – знать ваше мнение по всем новостям”.
Как именно передал мое письмо Троцкому ШОСТАК – он мне не говорил. На мой прямой вопрос – как вы пошлете письмо, он мне сказал: “Там видно будет, во всяком случае, передача будет надежная”.
В одну из последующих моих поездок в Москву в 1933 г., это было, кажется, в тот раз, когда я встретился с БУХАРИНЫМ (хотя категорически утверждать этого не берусь), я получил от ШОСТАКА вложенный в конверт проспект какого-то издания на английском языке. ШОСТАК мне сказал: “Ну вот вам и ответ, только надо будет бумагу подогреть”. Я так и сделал. На полях проспекта тайнописью был ответ Троцкого на мое имя. Постараюсь воспроизвести его, насколько память позволяет, по возможности точно: “Дорогой друг! Рад получению вестей от вас, хотя вы в вопросах связи действуете довольно опрометчиво. О всех потерях знаю, знаю, само собой, и другие январские новости. Ни то, ни другое не должно менять наше намерение, особенно вашу задачу – устранить препятствие, о котором был разговор с И.Н. К возможностям вы стоите временами близко. Желаю вам успеха Л.Т.”.
Ответ Троцкого, как это понял бы всякий, получивший это письмо, гласил: “Продолжать борьбу с руководством партии и особый упор делать на убийство СТАЛИНА”.
После получения мной этой директивы в течение довольно долгого времени я с Троцким связи не поддерживал. Во-первых, сама директива была весьма определенной и не требовала никаких комментариев. Во-вторых, я принял к исполнению предупреждение Троцкого о необходимости соблюдения большей осторожности в вопросах связи.
Однако совершенно для меня неожиданно я в феврале или марте 1935 года, вскоре после убийства С.М. КИРОВА, получил в Ростове от Троцкого второе письмо, написанное также тайнописью, следующего содержания: “Дорогой друг! Последние события показывают, что дело начато, хотя не совсем с того конца, с которого следовало бы. Имейте в виду, что в этой ситуации необходимых результатов мы не получаем. Судя по всему, тяжесть положения для нас даже усиливается, разумеется, “мы стоим в стороне”. Вы должны серьезно продолжать ваше дело, в этом теперь главная задача. Думайте, как бы это лучше сделать. Ваш Л.Т.”.
В этом письме Троцкий давал оценку обстановки, сложившейся после убийства КИРОВА, и настаивал на продолжении работы по подготовке убийства СТАЛИНА. Как видно из содержания письма, Троцкий напоминал, что причастность троцкистов к террору надо тщательно скрывать.
Вопрос: Каким образом вы получили это второе письмо?
Ответ: Дело обстояло следующим образом. Меня в это время (февраль-март 1935 года) в Ростове не было. Я по служебным делам ездил в Москву. По возвращении из Москвы мне и на службе, и дома сообщили, что со мной добивался встречи какой-то знакомый из приезжих. Последний раз он был перед самым моим приездом, дня за три, и оставил мне письмо на квартире. Письмо было на белой почтовой бумаге, в котором неизвестный мне автор указывал, что он меня хорошо знает, хотел бы со мной встретиться, но не может больше ждать, т.к. и без того нарушил сроки своей поездки или командировки (не помню точно). Заканчивалось письмо таким образом, что самое существенное он все же сделал, передает мне привет, лучшие пожелания и т.д.
Я сначала не придал этому письму значения. Через несколько дней это письмо вновь попало ко мне в руки. Я обратил внимание, что бумага заграничного происхождения. Стал думать, кто бы мог приехать ко мне из моих знакомых по Наркомвешторговской работе. На всякий случай я решил проверить письмо нагреванием. В результате оказалось, что в письме имеется тайнопись с изложенным мною выше текстом, написанным рукой Троцкого.
Кто именно был использован для передачи этого письма, для меня и поныне неизвестно. Я думаю, что кто-то из известиях мне работников Наркомвнешторга, который мог быть использован в качестве оказии.
Вопрос: А через ШОСТАКА вы не питались вновь установить связь с Троцким?
Ответ: Нет. Я уже объяснил вам, почему. Кроме того, ШОСТАКА самого в Москве не было, он выехал на работу или в длительную командировку за границу.
Вопрос: На этом ваша связь с Троцким прекратилась?
Ответ: Нет, в июле 1936 года я получил от Троцкого еще одно – третье письмо.
Вопрос: Каким путем?
Ответ: Здесь я должен несколько дополнить свои показания. Дело в том, что участником организации являлся председатель Новороссийского Горсовета КАТЕНЕВ, который был связан с ОВЧИННИКОВЫМ, но периодически поддерживал связь и со мной.
В мае или июне 1936 года КАТЕНЕВ во время одной из встреч со мной в Ростове, не то в Крайисполкоме, не то около здания Крайисполкома, сказал мне, что мною в Новороссийске интересуются. На мой вопрос, кто интересуется, он ответил: “человек с одного парохода”. Я сказал, что мое проживание в Ростове не секрет, и он может сообщить тому, кто интересуется. КАТЕНЕВ спросил мое имя и отчество и как будто бы записал. Я предупредил КАТЕНЕВА, что если речь идет о передаче мне письма, то надо быть очень осторожным. Я помню, что дословно сказал: “Лучше не принять письмо, чем, приняв его, провалиться”. В июле от КАТЕНЕВА был получен пакет на мое имя. Адрес был на учреждение, указывалась моя должность с отметкой “вручить лично”. Эта приписка у нас в учреждении соблюдалась, и личные пакеты вскрывал я сам. Пакет привез кто-то из сотрудников Новороссийского Горсовета и передал через секретаря. В пакете оказалось какое-то отношение в адрес учреждения с прокладкой из белой бумаги. Этот лист я проявил таким же образом, как и предыдущие письма. На бумаге была адресованная мне директива Троцкого. Содержание ее было следующее: “Дорогой А.Г.! Боюсь, что строгости заставили вас, как и других, свернуть все мероприятия. Осторожность такой же порок, как и напрасная удаль. Надо приспосабливаться к обстановке, она к нам приспосабливаться не будет. Задача прежняя, что и раньше. Нужна тщательность в подготовке, без этого не поможет никакая решимость. Ваш Л.Т.”.
Вопрос: После вы встречались с КАТЕНЕВЫМ?
Ответ: Нет.
Вопрос: А с ОВЧИННИКОВЫМ?
Ответ: Не помню, возможно и встречался.
Вопрос: ОВЧИННИКОВ знал о том, что КАТЕНЕВ служил посредником между вами и лицами, связанными с Троцким за границей?
Ответ: Я ОВЧИННИКОВУ об этом не говорил. Говорил ли ему КАТЕНЕВ – не знаю.
Хочу только добавить, что при встречах КАТЕНЕВ мне говорил, что он вообще налаживает серьезные связи за кордоном и располагает людьми в Новороссийском порту.
Я КАТЕНЕВА расценивал как серьезного участника организации, на которого можно положиться. Я предполагал через КАТЕНЕВА поддерживать в дальнейшем связь с Троцким и, в частности, информировать его о своих мероприятиях по Сочи. Однако, как вам известно, я вскоре был арестован,
Я прошу вас иметь в виду, что, возможно, в своих показаниях я упустил ряд фактов и лиц, связанных с контрреволюционной деятельностью троцкистской организации в Союзе. Вы сами понимаете, что борьба велась не день и не два, а годами. Я готов ответить на все ваши вопросы и обязуюсь обо всем, что я сам вспомню, показать дополнительно.
Записано с моих слов верно, мною прочитано –
ДОПРОСИЛИ:
НАЧ. УНКВД АЧК –
КОМИССАР ГОС. БЕЗОПАСН. 3 РАНГА – (ЛЮШКОВ)
ПОМ. НАЧ. УНКВД по АЧК –
КАПИТАН ГОСУДАР. БЕЗОПАСНОСТИ – (КАГАН)
НАЧАЛЬНИК 4 ОТДЕЛА УГБ –
КАПИТАН ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ – (ОСИНИН)
Верно:
СТАРШИЙ ИНСПЕКТОР 8 ОТДЕЛА ГУГБ –
ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУДАР. БЕЗОПАСНОСТИ: Голанский (ГОЛАНСКИЙ)
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 285, Л. 2-40.
[1] В тексте ошибочно – “среди”.
[2] Пропуск в тексте.
