СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Направляю протокол допроса участника объединенного антисоветского подполья в Белоруссии – УЛЬЯНОВА А.Ф. от 28/VI-37 г.
Следствие продолжается.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР Ежов (Н. ЕЖОВ)
16 июля 1937 г.
№ 58517
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 314, Л. 104.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
УЛЬЯНОВА, Александра Федоровича
От 28 июня 1937 года.
Вопрос: Ваши первые показания направлены на то, чтобы скрыть ту работу, которую вы проводили до момента вашего ареста в качестве политического агента поляков. Сегодня вы заявили, что вы решили дать показания также и о последнем периоде вашей деятельности. Вы признаете, что на протяжении всего времени вы являлись агентом поляков и не прерывали связи с польской разведкой?
Ответ: Да, я признаю это. Должен отметить, что в моих сношениях с поляками были некоторые перерывы, но с польской разведкой в целом я был связан до дня своего ареста – в мае 1937 года.
Вопрос: Вы говорили о ваших сношениях с ВОЕВУДСКИМ в период с 1925 по 1928 г. Вы давали тогда показания только о вопросах, связанных с деятельностью национал-фашистской организации в Белоруссии. Чем вы можете дополнить эту часть ваших показаний?
Ответ: Я уже говорил о том, что поляки использовывали меня в качестве своего политического агента в вопросах “большой политики”. Моя работа для поляков за время пребывания в Польше, т.е. в период моей работы в Советском полпредстве в Варшаве, заключалась, с одной стороны, в подробном информировании поляков по всем вопросам, которые представляли для них интерес и которые я знал, и, с другой стороны, – в соответствующей дезинформации, по заданиям поляков, советского правительства.
Как известно, ВОЙКОВ считал необходимым установить более дружеские отношения с Польшей, настаивал поэтому на максимальном свертывании коммунистической работы в Польше, ориентировал на польских эндеков и не верил в приход ПИЛСУДСКОГО к власти. О позиции ВОЙКОВА и о переговорах его в этой связи с Москвой я подробно информировал ВОЕВУДСКОГО. ВОЕВУДСКИЙ указывал мне на необходимость воздействовать на ВОЙКОВА, склоняя его к тому, чтобы установить контакт с пилсудческими кругами. ВОЕВУДСКИЙ говорил о том, что “дружба” с СССР в первый период может оказаться нужной ПИЛСУДСКОМУ и поэтому нужно соответствующим образом воздействовать на ВОЙКОВА. В связи с этим, я хочу отметить, что “дружественные отношения” в этот период, предшествующий его приходу к власти, ПИЛСУДСКИЙ пытался установить и с КПП. ВОЕВУДСКИЙ рассказывал, что по указанию ПИЛСУДСКОГО он свел ВАРСКОГО (руководитель КПП, депутат коммунистов в сейме) с майором КЕШКОВСКИМ, руководителем стрельцов, который должен был договориться с ВАРСКИМ о поддержке компартией ПИЛСУДСКОГО при выступлении его против правительства ВИТОСА.
После майского переворота ВОЙКОВ получил из Москвы указания, в которых его обвиняли в неверной информации и в недооценке ПИЛСУДСКОГО. Об этом я сообщил ВОЕВУДСКОМУ.
Вопрос: После убийства тов. ВОЙКОВА поверенным в делах оставались вы?
Ответ: Да, я.
Вопрос: В чем выразилась в этот период ваша роль как польского агента?
Ответ: Отношения между СССР и Польшей были тогда крайне напряженными, и позиция Советского правительства очень резкой. Переговоры между польским и советским правительством относительно ликвидации конфликта шли в Москве, но советское полпредство в Польше должно было информировать об обстановке. По указаниям поляков я направлял в Москву информацию о непримиримой позиции польского правительства, которое якобы готово идти не разрыв. Эта информация преследовала ту цель, чтобы заставить советское правительство смягчить свою позицию. В конце концов конфликт был ликвидирован, причем правительство СССР имело от меня ложную информацию.
Как только атмосфере несколько разрядилась, совершенно неожиданно возник новый конфликт в связи с попыткой покушения на меня.
Вопрос: На вас? Это было подстроено?
Ответ: Нет, попытка исходила от той же группы ПАВЛЮКЕВИЧА, которая через определенную часть дефензивы была связана с английскими кругами и стремилась вызвать ухудшение, а по возможности и разрыв отношений между Польшей и СССР, что в тот момент не было линией поведения ПИЛСУДСКОГО.
Вопрос: Какие указания дали вам поляки в связи с этим “покушением”?
Ответ: По указаниям ВОЕВУДСКОГО я дал совместный с поляками официальный коммюнике об имевшем место происшествии, чем связал, по существу, нашу позицию. Поскольку это коммюнике было подписано и советским полпредством, и поляками, и все покушение изображалось как сравнительно безобидное происшествие, советская пресса держалась соответственно этому, а поляки, наоборот обрушились на СССР в печати, обвиняя посольство во всех смертных грехах. В тон этому кампанию против меня подняла и бульварная пресса, которая, конечно, не знала моих действительных отношений с поляками.
Информированием ВОЕВУДСКОГО и дезинформированием советского правительства в связи с убийством ВОЙКОВА и конфликтом в связи с покушением на меня в основном исчерпалась моя деятельность в пользу поляков в период моего нахождения в Польше (я не говорю здесь о связях с поляками в части руководства нашей организации).
Вопрос: Каким образом вы восстановили контакт с польскими разведывательными кругами после переезда в Москву?
Ответ: Зимой 1922 года, когда я работал в Технопромимпорте, ко мне в Технопромимпорт явился ЗЯБИЦКИЙ, который был в Москве в качестве или торгового атташе, или же директора Совпольторга. Я знал его ранее по Варшаве как одного из близких ПИЛСУДСКОМУ масонов, занимавшегося вопросами федеративной политики, и я знал, что ТАРАШКЕВИЧ в этой части был его воспитанником так же, как и ЛУКАСЕВИЧ. Однако я с ним был знаком очень поверхностно.
Занимая в Москве небольшой пост, он в действительности играл очень значительную роль, будучи доверенным агентом ПИЛСУДСКОГО.
ЗЯБИЦКИЙ явился ко мне под каким-то предлогом служебного характера, и, когда мы остались вдвоем, он неожиданно передал мне привет от ТАРАШКЕВИЧА и других “моих старых друзей”, как он выразился тогда. я говорил, мной. В дальнейшей беседе ЗЯБИЦКИЙ тогда же откровенно рассказал мне, что он виделся с ТАРАШКЕВИЧЕМ сравнительно недавно и вел с ним подробную беседу в связи с намечавшейся возможностью отправки ТАРАШКЕВИЧА в СССР. Для того, чтобы устроить ему это свидание, ТАРАШКЕВИЧ был специально направлен из тюрьмы на вокзал для отправки в другой город, но по дороге ЗЯБИЦКИЙ забрал его вместе с сопровождавшими его полицейскими к себе домой, где и состоялись переговоры. В заключение нашей первой беседы ЗЯБИЦКИЙ поставил передо мной вопрос о продолжении разведывательной работы в пользу поляков, предложив мне укрепить и расширить связи в Наркоминделе. Мы говорили тогда же о возможности моего возвращения в Белоруссию, я говорил, что это опасно, и ЗЯБИЦКИЙ полностью согласился со мной. В этой связи ЗЯБИЦКИЙ сказал, что нужно использовать те возможности, которые есть в Москве. Он выразил надежду, что мой интерес к работе на пользу общего дела не остыл от того, что я переехал в Москву. “Поражения бывают, но это не значит, что надо складывать оружие”, – сказал он.
В этой первой беседе мы только установили контакт и договорились принципиально о том, что я согласен продолжать разведывательную работу для поляков. Когда я спросил ЗЯБИЦКОГО, что он думает о конкретных формах моей работы, ЗЯБИЦКИЙ сказал мне, что это нужно продумать.
Через некоторое время ЗЯБИЦКИЙ вновь был у меня в Технопромимпорте. В этой второй беседе он сказал мне, что поляков интересуют взаимоотношения между СССР и Литвой, в частности – в связи с “заветной мечтой ПИЛСУДСКОГО” относительно присоединения Литвы к Польше. ЗЯБИЦКИЙ подчеркнул, что интерес поляков к советско-литовским отношениям вызван тем, что, по мнению ПИЛСУДСКОГО СССР является главной помехой в осуществлении его плана польско-литовской федерации.
ЗЯБИЦКИЙ рассказал мне также в этой связи о том, что видные литовские деятели, как, например, БИРЖИШКА (председатель Союза Освобождения Вильно) бывает в Вильно и ведет переговоры с ПИЛСУДСКИМ. Затем ЗЯБИЦКИЙ дал мне задание приступить к выяснению советско-литовских взаимоотношений, указав, что информация поляков страдает неполнотой. Я ответил, что некоторую информацию достать смогу и, кроме этого, выясню возможность моей поездки в Литву на работу в качестве торгпреда.
Вопрос: Специально для выполнения заданий поляков по выяснению советско-литовских взаимоотношений?
Ответ: Да, я сказал ЗЯБИЦКОМУ, что в этом случае я смогу быть хорошо информирован.
Я указал ЗЯБИЦКОМУ на мои близкие отношения с полпредом СССР в Литве – КАРСКИМ, который сможет мне помочь в этом. ЗЯБИЦКИЙ ухватился за эту идею.
Вопрос: Каким обрезом вы собирали информацию для поляков?
Ответ: Я несколько раз побывал в НКИД, разговаривал с сотрудниками, расспрашивал о КАРСКОМ и попутно о наших делах. В результате я получил нужную мне информацию и весной 1933 г. передал ЗЯБИЦКОМУ все собранные мною сведения.
Вопрос: Где вы встречались?
Ответ: Насколько я помню, у него на квартире на Большой Дмитровке. То есть встречи там во всяком случае были, я только не помню точно, передал ли я информацию о советско-литовских взаимоотношениях на его квартире. Тогда же я передал ЗАБИЦКОМУ подробную информацию о споре между Наркоминделом и Наркомвнешторгом относительно наших закупов в Литве, указав, что Наркоминдел настаивает на расширении нашего импорта из Литвы, а Наркомвнешторг возражает против этого.
Осенью 1933 года из Ковно в Москву приезжал КАРСКИЙ. Я подробно информировался у него о наших литовских делах и затем передал все полученные данные ЗЯБИЦКОМУ.
В этот же период ЗЯБИЦКИЙ поручил мне передать ТАРАШКЕВИЧУ, что ему необходимо с ним увидеться, что я и исполнил.
В октябре или ноябре 1933 года я передал ЗЯБИЦКОМУ полугодовые или квартальные отчеты Технопромимпорта, которые затем он мне вернул.
В конце 1933 года ЗЯБИЦКИЙ уехал в Варшаву, перед отъездом он подробно говорил мне о польском после ЛУКАСЕВИЧЕ. Он рассказа мне о том, что ЛУКАСЕВИЧ был вместе с ВОЕВУДСКИМ и ТАРАШКЕВИЧЕМ в группе пилсудчиков, принадлежавших к Виленской масонской ложе, и охарактеризовал роль ЛУКАСЕВИЧА в Москве. По его словам, ЛУКАСЕВИЧ был назначен в Москву для активизации разведывательной и вообще враждебной работы в связи с приближением войны. ЗЯБИЦКИЙ мне сказал о том, что польглавштаб перебросил СССР достаточное количество своей агентуры, которую теперь необходимо полностью использовать. ЗЯБИЦКИЙ сказал, что польская разведка проводит большую работу по организации повстанческих ячеек на Украине и в Белоруссии, организации вредительства и подготовке диверсионных актов, причем произошедшие на Украине провалы требуют перестройки роботы и ее глубокого законспирирования.
Мы условились с ЗЯБИЦКИМ, что встретимся весной 1934 г. при его приезде в Союз, но так как он не приехал, я поставил вопрос о поездке за границу.
Я хотел воспользоваться намечавшейся по линии Технопромимпорта командировкой, чтобы повидать ЗЯБИЦКОГО и выполнить его шпионское задание, но меня неожиданно назначили в Латвию торгпредом.
В июле 1934 года я выехал в Ригу в качестве торгпреда и вскоре встретился там с польским посланником БЕЧКОВИЧЕМ. Он был ранее Новогрудским воеводой, был лично связан с ПИЛСУДСКИМ и получил из Польши указание установить связь со мной. На первом же приеме БЕЧКОВИЧ отозвал меня в сторону и просил меня зайти в нему в гости, так как у него есть мне “кое-что передать”. Подошедшему во время этого разговора полпреду БРОДОВСКОМУ БЕЧКОВИЧ сказал: “Вот, прошу Вашего торгпреда, нельзя ли через него из Москвы икры получить”.
С БЕЧКОВИЧЕМ я встретился на его квартире. Он повторил мне прежнее задание поляков – информировать о литовско-советских взаимоотношениях. При этом БЕЧКОВИЧ добавил, что об отношениях СССР с Латвией подробную информацию получает польский посол в Москве ЛУКАСЕВИЧ от БИЛЬМАНИСА (латвийский посланник), который в действительности является польским агентом.
В дальнейшей беседе БЕЧКОВИЧ сказал мне, что поляки имеют в Литве постоянных резидентов, но моя информация будет очень полезной.
Во исполнение указаний БЕЧКОВИЧА я выехал в Литву для встречи с КАРСКИМ, который подробно информировал меня по всем вопросам, рассказав, в частности, о том, что под влиянием экономического давления немцев литовцы готовы были бы пойти на примирение не только с поляками, но и с немцами, что литовский премьер ТУБЯЛИС вызвал его к себе и жаловался на то, что мы экономически им не только не помогаем, но сами притесняем (КАРСКИЙ соглашался с этим и назвал политику РОЗЕНГОЛЬЦА “головотяпской”, потому что РОЗЕНГОЛЬЦ, по его словам, чтобы только досадить НКИД, максимально сокращает импорт из Литвы). В общем, КАРСКИЙ говорил мне об ослаблении советских позиций в Литве и о том, что НКИД не считается с этим, “недооценивая роли маленькой Литвы”.
Обо всем, что я выяснил в беседе с КАРСКИМ, я подробно информировал БЕЧКОВИЧА.
Осенью 1934 года я снова виделся с КАРСКИМ при проезде его в Москву, выяснил у него ряд вопросов и информировал о них БЕЧКОВИЧА.
В этот период БЕЧКОВИЧ говорил мне о том, что с литовцами через Вильно установлен довольно тесный контакт и что не только БИРЖИШКО, но и ряд других деятелей устанавливают контакт с ПИЛСУДСКИМ. БЕЧКОВИЧ говорил, что, по его мнению, если бы ПИЛСУДСКИЙ бросил в Литву пару дивизий, он не встретил бы там большого сопротивления, но это означало бы начало войны с СССР, к которой Польша еще не готова. Тогда же БЕЧКОВИЧ рассказал мне, что польский военный атташе ЛИБИХ установил контакт с латвийским генеральным штабом, персонально с начальником генерального штамба ГАРТМАНИСОМ.
В начале 1935 года я вновь был в Литве, виделся с КАРСКИМ, и он на вокзале познакомил меня с новым литовским посланником в Латвии – ВИЛЕЙШИСОМ. КАРСКИЙ сказал, что он выдвигает его на пост посланника в Москву вместо ВАЛЬТРУШАЙТИСА, потому что ВИЛЕЙШИС – “руссофил”. Считая, что связь с ВИЛЕЙШИСОМ поможет мне собирать нужные для поляков информации, я сблизился с ним.
Из разговоров с БЕЧКОВИЧЕМ в этот период я припоминаю его сообщение о том, что ШТОК, работавший ранее в Москве в качестве корреспондента ПАТ и рассчитывающий снова вернуться в Москву, – является резидентом польской разведки, и его жена также связана с польской разведкой, причем в разведывательной работе она играет более серьезную роль, чем сам ШТОК.
Вопрос о моем переводе в Литву в интересах польской разведки все время продолжал стоять, и я пытался добиться перевода, действуя через КАРСКОГО и через бывшего секретаря ячейки партии Рижского полпредства МИЛЕВА, но этот план рухнул из-за РОЗЕНГОЛЬЦА, который наотрез отказался отпускать меня из своей системы. Я вынужден был выехать в Вену.
Вопрос: О венском периоде вы дадите потом показания, сейчас расскажите о вашей деятельности в Праге?
Ответ: В октябре 1936 года я был переведен в Чехословакию. Приехал в Прагу в ноябре 1936 года. Познакомившись с польским секретарем на приеме в Министерстве Иностранных Дел, я узнал, что польским посланником в Чехословакии назначен ПАППЕ, которого я знал раньше в Варшаве по его работе в качестве заместителя ГОЛУВКО. ПАППЕ действительно прибыл в Прагу весной 1937 г. Мы встретились на приеме, организованном военным атташе ШНИТМАНОМ, для показа фильма “Удар на удар”. В первом же разговоре ПАППЕ дал понять, что ему известна моя роль как польского агента, и сказал мне, что после возвращения из Варшавы, куда он собирается сейчас выехать, он хочет со мной встретиться. Я согласился. Эта встреча не состоялась из-за моего ареста.
(Допрос прерывается).
Допросили:
ЗАМ. НАЧ. 4 ОТДЕЛА УГБ НКВД БССР
СТ. ЛЕЙТ. ГОСУД. БЕЗОПАСН. (ВОЛЧОК)
ЗАМ. НАЧ. 3 ОТДЕЛА УГБ НКВД БССР
ЛЕЙТ. ГОСУД. БЕЗОПАСН. (ГЕПШТЕЙН)
ИНСПЕКТОР УПВО НКВД БССР
СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ: (БАРАНОВ)
Верно:
СОТРУДНИК 4 ОТДЕЛА ГУГБ
СЕРЖАНТ ГОСУДАРСТВ. БЕЗОПАСНОСТИ: Политов (ПОЛИТОВ)
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 314, Л. 105-115.
