СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Направляю Вам протокол допроса АРЕФЬЕВА А.Д. от 21 февраля с<его> г<ода>.
АРЕФЬЕВ – активный участник организации правых, был в курсе директив центра правых по террору, блоку с троцкистами и зиновьевцами и вел активную организационную и террористическую работу сначала в Самаре, а потом в Москве.
В 1932 году АРЕФЬЕВ по заданию СЛЕПКОВА подготовлял террористическую группу, для совершения террористического акта против тов. Сталина.
Допрос АРЕФЬЕВА продолжаем.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ
ДЕЛ СССР: Ежов (Н. ЕЖОВ)
23 февраля 1937 года.
№ 55955
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 293, Л. 79.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
АРЕФЬЕВА, Алексея Дмитриевича,
от 21 февраля 1937 года.
Вопрос: Вы измерены деть следствию правдивые показания об антисоветской деятельности организации правых, участником которой вы являлись?
Ответ: Я решил дать следствию искренние показания, но предварительно прошу записать следующее мое заявление.
Вопрос: Какое?
Ответ: В 1933 году я был арестован по делу нелегальной организации правых. На следствии я не все рассказал о деятельности организации правых и о моей лично. После осуждения нас, при встрече в изоляторе с СЛЕПКОВЫМ, КУЗЬМИНЫМ, ЛЕВИНОЙ и др<угими> участниками нашей организации я выяснил, что они также многого не рассказали на следствии. Общий наш вывод тогда был такой, что деятельность всей нашей организации не вскрыта, и всем легко удалось отделаться за исключением меня.
Я был осужден к 8 годам тюремного заключения, в то время когда такие участники организации, как СЛЕПКОВ, МАРЕЦКИЙ, ПЕТРОВСКИЙ, АСТРОВ и другие, вина и преступления которых были несравненно больше моих, получили менее суровое наказание.
Находясь в политизоляторе, я спросил у СЛЕПКОВА, почему по вопросам о терроре и дворцовом перевороте всю вину взвалили только на меня, ведь я выполнял директивы, которые он мне давал. СЛЕПКОВ мне ответил, что он пожертвовал мной ради спасения организации и в пример привел мне факт, когда полководец в бою жертвует целой частью для вывода всех войск из-под огня противника. СЛЕПКОВ говорил: “Ты, Алексей, по вопросам террора и дворцового переворота был скомпрометирован перед следствием больше, чем кто-либо другой из нас. О тебе знали больше, чем о другом, поэтому для того, чтобы спасти всех наших людей, всю вину пришлось возложить на тебя, принеся тебя в жертву”.
Сейчас я больше не намерен скрывать все известные мне факты о нелегальной работе нашей организации и хочу рассказать все.
В организацию правых меня вовлек СЛЕПКОВ в 1929 г. в Самаре.
В 1929 г. я учился в Самарском сельскохозяйственном институте. В это время у меня появились сомнения в правильности политики местных партийных организаций в области сельского хозяйства в связи с имевшими место в крае перегибами при коллективизации. Находясь в одной ячейке (в сельхоз. институте) с СЛЕПКОВЫМ, я поделился с ним моими сомнениями. СЛЕПКОВ мне ответил, что я смотрю на события в стране с точки зрения провинциала-чиновника. СЛЕПКОВ говорил, что события в стране нужно рассматривать не с точки зрения краевого масштаба, виноваты не низовые организации, зло надо искать выше, оно лежит в политике Центрального Комитета и его руководства. На этом наш разговор закончился, и СЛЕПКОВ пригласил меня захаживать к нему на квартиру.
Следующий разговор со СЛЕПКОВЫМ произошел у него на квартере несколько дней спустя. Здесь СЛЕПКОВ гораздо шире развернул передо мною программу правых по вопросам политики в деревне, индустриализации, международной политики и т.п.
СЛЕПКОВ доказывал мне, что политика ЦК в деревне привела к разрыву союза рабочего класса с крестьянством, в подтверждение этого он приводил якобы имевшие место факты крестьянских восстаний на Украине, Северном Кавказе, ЦЧО в других областях и краях, что в области промышленности создаются дутые нереальные планы, заработная плата рабочих сокращается, что положение рабочего класса ухудшается, отсюда подрыв базы, на которой зиждется революция. В таких же мрачных красках СЛЕПКОВ мне рисовал финансовое и международное положение страны.
“Как видишь, – говорил СЛЕПКОВ, – вся эта политика не местная, а политика ЦК, возглавляемого СТАЛИНЫМ, и эта политика ведет страну к гибели”.
Во время беседы СЛЕПКОВ всячески клеветал на Центральный Комитет и особое озлобление и ненависть высказывал против СТАЛИНА.
Обработка СЛЕПКОВА на меня подействовала, и я стал окончательно сторонником правых.
Когда СЛЕПКОВ убедился в том, что я в достаточной степени подготовлен, он мне рассказал, что правые вовсе не являются оппозиционной группой внутри ВКП(б), как это некоторым кажется, а существует целая организация, руководимая центром в составе БУХАРИНА, РЫКОВА, ТОМСКОГО и УГЛАНОВА.
СЛЕПКОВ предложил мне включиться в работу самарской группы организации правых, созданной к тому времени им и ЛЕВИНОЙ, и я согласился. С этого момента и начинается моя активная работа в организации правых.
Вопрос: Кто входил в самарскую группу правых?
Ответ: В Самаре СЛЕПКОВЫМ, ЛЕВИНОЙ, а затем и мною были созданы три группы правых: первая – в Коммунистическом университете, вторая – в сельскохозяйственном институте и третья – в педагогическом институте. В группу Коммунистического университета входили: МАРТЫНОВ – преподаватель, член ВКП(б), бывший троцкист. ЧЕРНУХИН Анатолий Михайлович – преподаватель, член ВКП(б), КОГАН – преподаватель, член ВКП(б), ВАСИЛЬЕВ – преподаватель, член ВКП(б), СВИРИДОВ – преподаватель, член ВКП(б) и студенты, члены ВКП(б) СЕДЯКИН или СЕДЕЛКИН (точно не помню), КРОТОВ П.Е., АНИКЕЕВ и ЛОБОВА Е. Этих людей в организацию вовлек сам СЛЕПКОВ. Я с ними часто встречался на совещаниях на квартирах у СЛЕПКОВА и у меня.
В группу сельскохозяйственников входили: БУКИН – преподаватель, член ВКП(б), КОСОВ Михаил – преподаватель, член ВКП(б), ФАДЕЕВ Валентин – преподаватель, член ВКП(б), САХАЦКИЙ – директор Самарского сельскохозяйственного института и из студентов КИСЛОВ Иван Иванович, член ВКП(б), КРУГЛОВ Павел Илларионович, член ВКП(б), МОТКОВ Алексей Дмитриевич, член ВКП(б) и я – АРЕФЬЕВ.
Из этой группы мною лично были завербованы в организацию КРУГЛОВ и МОТКОВ, остальных вербовал сам СЛЕПКОВ.
В Педагогическом институте мне со слов СЛЕПКОВА известно, что им там было вовлечено в организацию три-четыре человека членов бюро ячейки и один преподаватель, которого я раз видел. Помню, он носил пенсне и черную шевелюру. Фамилии этих людей, за исключением преподавателя ПРОСВИРИНА (с которым я лично был связан), – я не помню.
В этот период моя контрреволюционная деятельность заключалась в том, что я тщательно подбирал сочувствующих людей, старался передать им все, что я слышал от СЛЕПКОВА, и обрабатывал их в том же духе, как меня обрабатывал СЛЕПКОВ. После соответствующей обработки я их знакомил со СЛЕПКОВЫМ, а он их уже вовлекал в организацию. Такую же работу вели и другие участники указанных мною групп.
Вопрос: Устраивались ли нелегальные совещания участников групп, и какие вопросы на них обсуждались?
Ответ: Да, устраивались. На квартире у СЛЕПКОВА (на Красноармейской ул., дом Крайисполкома) и у меня (Самарская, 147) систематически устраивались совещания участников групп, на которых СЛЕПКОВ информировал нас об установках центра правых. Особенностью наших совещаний было то, что именно на них воспитывалась и культивировалась зоологическая ненависть против СТАЛИНА, МОЛОТОВА, КАГАНОВИЧА, ВОРОШИЛОВА и других руководителей ВКП(б). Не было ни одного совещания, на котором СЛЕПКОВ не распространял бы клеветнических вымыслов по адресу СТАЛИНА. Разжигая ненависть против руководителей ВКП(б) и правительства, СЛЕПКОВ одновременно восхвалял и идеализировал БУХАРИНА, РЫКОВА и ТОМСКОГО.
Для характеристики настроения участников нашей организации правых в Самаре приведу следующий факт. Осенью 1930 года я с участником организации КРОТОВЫМ зашли к моей знакомой АНДРИАНОВОЙ, работнице крайколхозсоюза. КРОТОВ, увидев портрет СТАЛИНА на стене, сорвал его, порвал на куски и растоптал ногами. Эти настроения КРОТОВА были характерны не только для него одного. Эти настроения разделяли подавляющее большинство участников нашей организации.
На квартире у АНДРИАНОВОЙ кроме меня и КРОТОВА присутствовал зам<еститель> председателя крайколхозсоюза КОРЧЕВНИК. Не зная его настроений, мы опасались, что он может об этом факте сообщить органам ОГПУ. Поэтому, договорившись с КРОТОВЫМ, я сам сообщил о его поступке в партийную ячейку сельскохозяйственного института, смягчив, конечно, соответствующим образом характер самого поступка.
Однако из ячейки сообщили в ГПУ, и КРОТОВ был арестован. Арест КРОТОВА вызвал тревогу, так как мы опасались полного провала и ждали новых арестов. Тревога оказалась напрасной, так как КРОТОВ после ареста вскоре был освобожден. КРОТОВ сообщил мне и СЛЕПКОВУ, что дал обязательство ГПУ информировать их о деятельности СЛЕПКОВА. Это обстоятельство было использовано СЛЕПКОВЫМ для дезинформации ГПУ, и все донесения КРОТОВА в ГПУ писались под диктовку СЛЕПКОВА.
В практике деятельности нашей организации история с КРОТОВЫМ не является исключением. Аналогичные факты имели место в Москве после ареста СЛЕПКОВА.
В начале 1933 г. за несколько дней до моего ареста участник нашей организации ПРОСВИРИН мне рассказал, что он является агентом ОГПУ и вынужден писать донесения о деятельности правых. ПРОСВИРИН сказал, что, хотя он и ничего особенного обо мне и не сообщал, однако все же кое-что был вынужден сообщить обо мне. Он предложил мне написать в ОГПУ малозначащее заявление для того, чтобы реабилитировать себя в глазах ОГПУ, а это даст мне возможность продолжать нелегальную работу без всяких помех.
В феврале 1933 г. я имел встречу с активным участником нашей организации БЕЛОВЫМ, Викт<ором>, одним из ближайших к СЛЕПКОВУ людей.
Он был очень встревожен начавшимися арестами среди правых, опасался, что и меня могут арестовать. БЕЛОВ мне рассказал, что он поддерживает связь с правыми в ЦК ВЛКСМ. Фамилии этих людей он не назвал. Перед уходом БЕЛОВ предложил мне поступить так, как в свое время предлагал СЛЕПКОВ, чтобы замести следы работы организации правых, а именно: надо наметить двух-трех пассивных участников организации правых, которые не в курсе всех наших связей, сообщить о них ОГПУ, и этим самым мы отведем от себя удар. В этот же день я был арестован, так что я даже не успел продумать вопрос о целесообразности реализации предложения БЕЛОВА.
Возвращаюсь к моей практической работе в Самарской организации. В начале 1930 года СЛЕПКОВ мне сказал, что центр правых одобряет нашу работу в Самаре, но что БУХАРИН недоволен тем, что мы свою деятельность не выносим за пределы города. СЛЕПКОВ, зная, что у меня имеются довольно широкие связи среди хозяйственников и совработников в ряде районов, предложил мне приступить к созданию ячеек правых на периферии. Это задание СЛЕПКОВА я выполнил, я вовлек в организацию ряд своих товарищей, работавших в районах Самарской области.
Вопрос: Кого именно?
Ответ: ЧЕКУЛАЕВА Михаила, члена ВКП(б) с 1918 г., председателя Ставропольского райисполкома, ЯШИНА Василия Гордеевича, чл<ена> ВКП(б) с 1929 г., зав<едующего> орготделом Сызранского окрисполкома, позднее он работал директором шерстяной фабрики в Сызранском районе.
АФАНАСЬЕВА, чл<ена> ВКП(б), директора Инзенского кирпичного завода Ср<едне-> Волжского края.
ОРЕШКИНА Ивана Дмитриевича (мой родной брат), инструктора одного из райисполкомов Сызранского округа, ЯШАГИНА Виктора Васильевича, члена ВКП(б), учившегося в Самарском педагогическом институте, и ПРЫТКОВА Ивана Дмитриевича, который был мне ранее известен как активный троцкист. ПРЫТКОВ согласился участвовать в организации правых и уже в тот период не скрывал своих террористических настроений, когда я в 1929 году связал его со СЛЕПКОВЫМ, он при первой же встрече заявил СЛЕПКОВУ, что СТАЛИНА необходимо убить.
Вопрос: Почему вы решили именно этих лиц привлечь в организацию?
Ответ: Все эти люди полностью разделяли взгляды правых и в беседах со мной высказывали резко враждебное отношение к руководству ВКП(б), естественно, что эти их настроения я всячески обострял. Когда они уже стали участниками организации – я систематически получал от них информацию о положении в районах и настроениях деревни. Полученные сведения передавал СЛЕПКОВУ, а он, в свою очередь, – центру правых в Москве. СЛЕПКОВ и сам периодически встречался с этими людьми, инструктировал их, но больше всего связан с ними был я.
Вопрос: Каким путем и через кого организация правых в Самаре поддерживала связь с центром?
Ответ: СЛЕПКОВ часто выезжал в Москву, где встречался с БУХАРИНЫМ, информировал его о деятельности самарской организации. В промежутках между личными встречами БУХАРИН поддерживал связь со СЛЕПКОВЫМ через участницу нашей организации Галину ШАЛАХОВУ и сестру СЛЕПКОВА – Женю. Я хорошо помню, что директиву о переходе к тактике двурушничества лично от БУХАРИНА привезла в Самару СЛЕПКОВА Женя.
Вопрос: К какому периоду относится получение директивы от БУХАРИНА о двурушничестве?
Ответ: Это было осенью 1929 г, вскоре после ноябрьского пленума ЦК. СЛЕПКОВ выступил на пленуме обкома ВКП(б) в защиту позиций правых. В этот же день приехала из Москвы сестра СЛЕПКОВА – Женя и передала ему записку от БУХАРИНА, в которой последний из тактических соображений предлагал СЛЕПКОВУ немедленно признать ошибочными взгляды правых. В этот же день СЛЕПКОВ директиву БУХАРИНА выполнил – он взял вторично слово и “отрекся” от своих взглядов.
Я не был своевременно осведомлен о директиве БУХАРИНА, и поэтому выступление СЛЕПКОВА явилось для меня большой неожиданностью, и только на следующий день или через день (точно не помню) СЛЕПКОВ мне рассказал о директиве БУХАРИНА, и при этом СЛЕПКОВ разъяснил, что к двурушничеству нам необходимо перейти в связи с решением августовского пленума ЦК ВКП(б) о несовместимости разделения взглядов правых с пребыванием в партии. Если мы немедленно не перейдем к этой тактике, говорил СЛЕПКОВ, то мы очутимся в таком положении, что большинство наиболее активных и преданных нам людей будут исключены из партии, это приведет к ослаблению нашей работы внутри партии, на что мы ни в коем случае пойти не можем. Само собой разумеется, что раз такие указания даны сверху, я немедленно их выполнил: если раньше я выступал открыто на партийных собраниях ячейки сельскохозяйственного института с горячей защитой программы правых, то после этого я внешне стал стопроцентным сторонником генеральной линии партии и одновременно усилил нелегальную работу. Так же сделали и другие участники организации. Примерно в это время ШАЛАХОВА Галина передала СЛЕПКОВУ указания БУХАРИНА о необходимости установления делового контакта с троцкистами и зиновьевцами. Эта директива, по существу, санкционировала то, что нами практически уже осуществлялось в Самаре. Прежде чем говорить об установлении связи с троцкистами, я должен рассказать следствию о некоторых особенностях самарской организации правых. Эта особенность заключается в том, что больше пятидесяти процентов состава самарской организации правых составляли ранее примыкавшие к троцкистам, например: МАРТЫНОВ, КОГАН, ЧЕРНУХИН, СВИРИДОВ, ПРОСВИРИН и др<угие>. Поэтому у нас получился не просто блок между правыми и троцкистами, а это, по существу, была единая организация, в которой троцкисты являлись полноправными членами.
Первое время это мне казалось несколько странным, и я как-то спросил у СЛЕПКОВА, чем объяснить такой факт. СЛЕПКОВ мне ответил следующее: “Имевшиеся ранее некоторые разногласия между троцкистами и правыми историческим ходом событий сняты с повестки дня, а теперь и у нас, и у троцкистов один враг – Центральный комитет партии, возглавляемый СТАЛИНЫМ, цель у нас тоже одна – любыми средствами свергнуть это руководство. Для достижения этой цели нам нужно объединиться не только с троцкистами, нужно привлечь всех недовольных, всех, готовых бороться против сталинского режима. Так продолжалась наша работа до конца 1931 г.
В 1931 г. СЛЕПКОВ и ЛЕВИНА уехали из Самары в Саратов, и вскоре после этого в начале 1932 года я переехал в Москву. Дальнейшая практическая деятельность самарской организации мне неизвестна, но из беседы с СЛЕПКОВЫМ в Москве летом 1932 года я знал, что он продолжает руководить самарской организацией.
Заканчивая показания о деятельности организации правых в Самаре за период моего пребывания в ней, я должен сказать, что к моменту моего отъезда в Москву я стал сторонником более активных методов борьбы против руководства ВКП(б). Прямо говорю – я стал сторонником террора, и если бы в это время мне предоставилась бы возможность убить СТАЛИНА, я безусловно это сделал бы. С такими настроениями я весной 1932 года переехал в Москву.
Вопрос: С кем из правых вы установили связи в Москве?
Ответ: Приехав в Москву, я временно поселился на квартире моего старого знакомого по работе в Средне-Волжском крае ПАНОВА Михаила Александровича, учившегося в то время в Тимирязевской с<ельско>х<озяйственной> Академии.
ПАНОВ в прошлом мне был известен как человек, разделявший взгляды правых. ПАНОВ мне рассказал, что он не только полностью на стороне правых, но что им в Москве создана группа правых, при этом он жаловался, что они вынуждены вариться в собственном соку, так как непосредственной связи с организацией правых он не имеет. Я сказал ПАНОВУ, что свяжу его со СЛЕПКОВЫМ и что он должен продолжать вербовку сторонников среди студентов и преподавателей Тимирязевской с<ельско>х<озяйственной> Академии.
Вопрос: Вы связали ПАНОВА со СЛЕПКОВЫМ?
Ответ: Да, через некоторое время, в начале 32 г. (дату точно не помню) было устроено свидание СЛЕПКОВА с ПАНОВЫМ на квартире СЛЕПКОВА, где между ними в моем присутствии состоялась длительная беседа. СЛЕПКОВ интересовался настроениями группы ПАНОВА, составом этой группы и дал задание ПАНОВУ вербовать проверенных и решительных людей. После этой встречи между СЛЕПКОВЫМ и ПАНОВЫМ установилась тесная связь.
Вопрос: Вам известен состав группы ПАНОВА?
Ответ: ПАНОВ мне говорил, что группа его состояла из следующих лиц: ДЕНИСОВА Александра Петровича, слушателя Промакадемии им. Сталина, БЕХТЕРЕВА Виталия Ивановича, работавшего секретарем парткома мясомолочного ин<ститу>та, ГОРБУНОВА Андрея, работавшего в Алюминтресте, ЛОПАТИНА, работавшего в одной из текстильных баз в Москве, и ГУСЕВА, работавшего в отделе печати ЦК ВКП(б). ПАНОВ назвал и ряд других лиц, фамилии которых я сейчас не помню.
ПАНОВ мне также рассказал, что он организационно связан с ПРЫТКОВЫМ И.Д., который, в свою очередь, связан с группой троцкистов.
Так как я ПРЫТКОВА знал по самарской организации, я решил с ним связаться.
Вместе с ПАНОВЫМ я пришел к ПРЫТКОВУ (в районе Марьиной Рощи) и установил с ним связь. От ПРЫТКОВА я узнал, что он поддерживает связь с троцкистской террористической группой, из названных мне ПРЫТКОВЫМ участников этой группы я сейчас помню только КСЕНОФОНТОВА. ПРЫТКОВ говорил, что группа систематически собирается на квартире КСЕНОФОНТОВА, где они читают и обсуждают нелегальные троцкистские документы. Эти документы КСЕНОФОНТОВ будто бы доставал через каких-то знакомых в аппарате ЦК ВКП(б).
Вопрос: СЛЕПКОВ знал о связи ПРЫТКОВА с троцкистской террористической группой?
Ответ: Безусловно знал и очень интересовался деятельностью этой группы. К моему приезду в Москву СЛЕПКОВ уже был в Москве связан с ПРЫТКОВЫМ. О связи ПРЫТКОВА с этой группой, кроме СЛЕПКОВА знал и ПЕТРОВСКИЙ. Незадолго до ареста СЛЕПКОВА в 1932 г. состоялось специальное совещание на квартире ПРЫТКОВА, на котором присутствовали: СЛЕПКОВ, ПЕТРОВСКИЙ, ПРЫТКОВ и я – АРЕФЬЕВ, я не помню в подробностях, о чем говорилось на этом совещании, но помню, что ПРЫТКОВ рассказывал о троцкистской группе.
Вопрос: А практическая террористическая деятельность группы, с которой был связан ПРЫТКОВ, вам известна?
Ответ: В одной из встреч с ПРЫТКОВЫМ он мне заявил, что он готов пожертвовать собой и убить СТАЛИНА. Такие же настроения существуют и у участников группы, с которыми был связан ПРЫТКОВ. Какие у них существуют террористические планы, мне ПРЫТКОВ не говорил, да по таким вопросам у нас было принято особенно не интересоваться.
Вопрос: Когда и где произошел этот разговор с ПРЫТКОВЫМ?
Ответ: Этот разговор с ПРЫТКОВЫМ произошел в начале осени 1932 года возле дома Моссовета, на улице Горького. Террористические намерения ПРЫТКОВА я одобрил, так как сам стоял на таких же позициях, и тем более мне была известна директива БУХАРИНА по этому вопросу.
Вопрос: О какой директиве БУХАРИНА вы говорите?
Ответ: Я говорю о директиве центра правых о переходе к террору, переданной мне СЛЕПКОВЫМ вскоре после моего приезда в Москву весною 1932 года.
Вопрос: Что вам конкретно говорил СЛЕПКОВ?
Ответ: После моего приезда в Москву весною 1932 года сюда же приехал и СЛЕПКОВ. По рекомендации СЛЕПКОВА я поселился на квартире участницы нашей организации МАРКУС Е. (квартира МАРКУС в это время служила местом сбора актива правых в Москве). В одной из встреч со СЛЕПКОВЫМ на квартире у МАРКУС (или у меня – точно не помню) летом 1932 года он мне рассказал, что БУХАРИН считает настоящий момент (это был период новых трудностей в деревне) наиболее благоприятным для насильственного устранения СТАЛИНА. СЛЕПКОВ указывал, что нужно создать боевую группу и разработать план совершения террористического акта против СТАЛИНА. Я согласился принять участие в террористической группе.
Через небольшой промежуток времени после этого разговора с СЛЕПКОВЫМ он был арестован, и в дальнейшем вопросы террора я практически стал обсуждать с АСТРОВЫМ.
Примерно в январе 1933 года я пришел к АСТРОВУ. Разговор шел в плоскости – что дальше делать. Как АСТРОВ, так и я считали, что борьбу надо продолжать. Я сказал АСТРОВУ, что ему как менее скомпрометированному участнику организации будет легче подготовить и совершить убийство СТАЛИНА. АСТРОВ мне ответил, что, если убийство СТАЛИНА совершит такой человек, как он – близко стоящий к БУХАРИНУ, то этим самым он безусловно подведет организацию правых к полному разгрому, а участников ее – к физическому уничтожению. По мнению АСТРОВА, для убийства СТАЛИНА лучше всего использовать людей, не стоящих близко к центру правых. С мнением АСТРОВА я согласился. В феврале 1933 года я был арестован, и я не успел начать практическую подготовку террористического акта.
Вопрос: Что вам известно о планах так называемого “дворцового переворота”?
Ответ: По вопросу о дворцовом перевороте мне известно следующее. Весною 1932 года, спустя примерно две недели после моего приезда в Москву, я поехал в Самару для ликвидации своего хозяйства. В Самаре я встретился с участником нашей организации ЯШАГИНЫМ В.В., и мы пошли ко мне домой.
ЯШАГИН так же, как и я являлся сторонником активных методов борьбы против руководства ВКП(б). ЯШАГИН начал с того, что он усиленно изучает историю России и Запада, и его внимание привлекали имевшие место в России и на Западе дворцовые перевороты. “История показывает, – говорил ЯШАГИН, – что там, где правительство не имеет твердой базы среди тех или иных слоев населения, где оно (правительство) оторвано от народа, дворцовые перевороты всегда блестяще удаются. Я остановил свое внимание на дворцовых переворотах, потому что у нас в стране как раз такая обстановка, которая благоприятствует торцовому перевороту”, – и тут ЯШАГИН развернул передо мною план организации дворцового переворота, сводящийся к следующему: в Кремле имеется школа ВЦИК, нужно завербовать там несколько людей из руководящего состава школы или даже продвинуть туда своего человека, и тогда достаточно будет иметь небольшую часть в Московском гарнизоне, чтобы во время какого-либо совещания с участием СТАЛИНА, ВОРОШИЛОВА, МОЛОТОВА, КАГАНОВИЧА и других руководителей партии в правительства ворваться в Кремль и арестовать руководителей ВКП(б) и правительства.
Но арест руководителей партии и правительства, продолжал ЯШАГИН, это только полдела, необходимо, чтобы руководители правой и троцкистско-зиновьевской организации БУХАРИН, РЫКОВ, ТОМСКИЙ, ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ, ПЯТАКОВ и др<угие> немедленно же обратились с воззванием к народу о том, что сталинский режим свергнут и народу предоставлена свобода, и что руководство страны впредь до учредительного съезда она берут на себя.
ЯШАГИН, зная, что в Москве я вращаюсь в руководящих кругл правых, предложил довести его план до сведения БУХАРИНА.
План дворцового переворота, изложенный ЯШАГИНЫМ, мне понравился, и я считал его вполне реальным.
Я сказал, что об этом плане по приезде в Москву поставлю в известность СЛЕПКОВА с тем, чтобы он довел его до сведения центра правых.
Вопрос: Вы информировали об этом СЛЕПКОВА?
Ответ: Да. Осенью 1932 г. после приезда СЛЕПКОВА из Саратова в Москву я встретился с ним у него на квартире. Я попросил СЛЕПКОВА охарактеризовать мне политическое положение страны. СЛЕПКОВ сказал, что, если у него иногда и появлялись некоторые сомнения в правильности линии правых, то теперь сама жизнь полностью подтвердила правоту нашей линии. Он охарактеризовал положение страны катастрофическим, положение рабочего классе очень тяжелым, в подтверждение своей характеристики рассказал мне историю ивановских событий (Вичугские).
Тут я передал СЛЕПКОВУ мой разговор с ЯШАГИНЫМ о дворцовом перевороте и попросил его поговорить по этому вопросу с БУХАРИНЫМ.
Вопрос: Как отнесся СЛЕПКОВ к вашему предложению?
Ответ: СЛЕПКОВ сказал мне, что план этот нереален, ибо успех его зависит от многих случайных обстоятельств, и рассказал мне, что в руководящих кругах правых дебатируется вопрос о возможности вооруженного восстания рабочих.
СЛЕПКОВ говорил, что ивановские события нельзя рассматривать как события местного значения. Эти события являются грозным признаком приближающегося вооруженного восстания рабочих, которое в ближайшее время охватит всю страну. Я помню дословно выражение СЛЕПКОВА: “Мы накануне всесоюзного Иваново-Вознесенска”, и поэтому, продолжал СЛЕПКОВ, “все наши силы, все наше внимание должно быть направлено к тому, чтобы возглавить это восстание и захватить власть в свои руки”.
Я все же решил о плане дворцового переворота переговорить с видным участником нашей организации КУЗЬМИНЫМ.
КУЗЬМИН идею и план дворцового переворота полностью одобрил и заявил, что считает необходимым план дворцового переворота еще раз обсудить с СЛЕПКОВЫМ. Вскоре после этого мы были арестованы. После окончания следствия и объявления нам приговора большинство из нас было направлено в Уральский политизолятор. Дорогу в политизолятор я ехал вместе с КУЗЬМИНЫМ. И в вагоне КУЗЬМИН, возвратившись к вопросу о дворцовом перевороте, заявил мне, что он продолжает оставаться на позициях свержения руководства партии и советского правительства путем дворцового переворота.
Вопрос: О плане “дворцового переворота” вы рассказывали только СЛЕПКОВУ и КУЗЬМИНУ?
Ответ: В план дворцового переворота я также посвятил своего брата ОРЕШКИНА Ивана Дмитриевича, работавшего в то время директором Гудронного завода в Средне-Волжском крае.
Осенью 1932 года ОРЕШКИН приехал в Москву на совещание хозяйственников асфальто-битумной промышленности, он мне рассказал, что познакомился с группой хозяйственников – директоров заводов, которые по своим взглядам близко стоят к правым. Я помню, в числе этих хозяйственников ОРЕШКИН мне назвал директора треста асфальто-битумной промышленности МЯСНИКОВА и его заместителя (фамилии не помню). Во время этой беседы я изложил ОРЕШКИНУ выдвинутый мной и ЯШАГИНЫМ (последнего ОРЕШКИН знал по самарской организация правых) план дворцового переворота, который он полностью одобрил.
После делового совещания хозяйственников ОРЕШКИН вместе с небольшой группой хозяйственников был приглашен на вечер к заместителю директора асфальто-битумного треста, там же присутствовали директор треста МЯСНИКОВ и один работник ГПУ Белоруссии.
На этом вечере имели место резкие антипартийные выступления и критиковалась политика ВКП(б).
Видя, что присутствующие стоят на крайне правых позициях, ОРЕШКИН рассказал им о моей связи со СЛЕПКОВЫМ и разболтал им план дворцового переворота. Как мне ОРЕШКИН передавал, присутствующие план дворцового переворота считали реальным, причем особенно активное участие в обсуждении этого вопросе принял работник ГПУ, который заявил, что СТАЛИНА надо убить.
Я предупредил ОРЕШКИНА о необходимости соблюдения конспирации и предложил только передать ЯШАГИНУ, что СЛЕПКОВ считает план дворцового переворота нереальным, и более реальным СЛЕПКОВ считает широкое вооруженное выступление.
Как дальше разворачивалась деятельность организации правых, я не знаю, ибо вскорости, как я уже показывал, я был арестован.
Записано с моих слов верно, мною прочитано.
Допросили:
ОПЕР. УПОЛНОМ. 1 отд. 4 ОТДЕЛА ГУГБ
ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУДАРСТВ. БЕЗОПАСНОСТИ: (ВИЗЕЛЬ)
СОТРУДНИК 4 ОТДЕЛА ГУГБ: (ПИНЗУР)
Верно:
СТ. ИНСПЕКТОР 8 ОТДЕЛА ГУГБ
ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУДАРСТВ. БЕЗОПАСНОСТИ: Голанский (ГОЛАНСКИЙ)
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 293, Л. 80-99.
