Спецсообщение Г.Г. Ягоды Н.И. Ежову с приложением протокола допроса Г.Б. Синани-Скалова

 

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –

тов. ЕЖОВУ.

 

Направляю Вам следующие протоколы допросов:

 

1. СИНАНИ-СКАЛОВА, Георгия Борисовича, от 4/IV-1935 г.;

2. НОВОЖИЛОВА, Максима Ивановича, от 3/IV-1935 г.;

3. ШАРАПОВОЙ, Антонины Федоровны, от 4/IV-1935 г.;

4. РАЕВСКОЙ, Елены Юрьевны, от 4/IV-1935 г.;

5. РУДНЕВОЙ, Евгении Павловны, от 4/IV-1935 г.

 

НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР: Ягода (ЯГОДА) 

 

апреля 1935 г.

 

 55811

 

 

РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 110, Л. 185.


ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

СКАЛОВА-СИНАНИ, Георгия Борисовича, 4/IV-35 г.

 

СКАЛОВ-СИНАНИ, Г.Б., 1896 г<ода> рожд<ения>, сын помещика, с 1916 г. меньшевик, с 1919 г. до 26 марта 1935 г. был членом ВКП(б), исключен парторганизацией ИККИ, где работал зав<едующим> Лендер-Секретариатом стран Южной Америки, офицер старой армии, в чине поручика, окончил Восточный факультет Военной академии РККА в 1929 г. В Красной армии на командно-политических должностях пробыл в общей сложности 7 лет; в ИККИ работал с конца 1930 г. до момента ареста.

 

ВОПРОС: Вы боролись с оружием в руках против Советской власти. Когда и в какой обстановке это было?

ОТВЕТ: Я боролся против Октябрьской революции в Петрограде в 1917 году. Я являлся тогда помощником комиссара штаба Петроградского Военного округа. Лично я принимал участие в восстании юнкеров в Инженерном замке.

После Октябрьского переворота я был командирован меньшевиками в Ставку в Могилев для продолжения работы против большевиков в армии. Оттуда я вернулся в Петроград и был меньшевиками командирован в качестве члена бюро “Союза защиты учредительного собрания”. 

В декабре 1917 года я был в составе этого бюро арестован и просидел в Петропавловской крепости до конца января 1918 г. По освобождении, весной 1918 г. уехал в Самару, где я в свое время учился и имел ряд связей.

В Самаре я был на нелегальном положении и не то в сентябре, не то в октябре 1918 г. я поехал в Ижевск, где участвовал в восстании против Советской власти в качестве адъютанта оперативного отдела штаба. Из Ижевска я уехал в Уфу, где связался с группой эсеров ВОЛЬСКОГОСВЯТИЦКОГО [1], переходивших на сторону советской власти, и оттуда уехал в Москву. 

ВОПРОС: Вы работали в 1921 г. в Туркестанской ЧК. Было ли тогда известно Ваше участие в вооруженной борьбе против Советской власти? 

ОТВЕТ: Нет, не было известно.

ВОПРОС: Вы это скрывали? 

ОТВЕТ: Нет, я этого не скрывал, но и никому не говорил.

ВОПРОС: При поступлении на работу в Коминтерн Вы указали в анкете о своей вооруженной борьбе с Советской властью? 

ОТВЕТ: Нет, не указал.

ВОПРОС: Почему?

ОТВЕТ: Я не придал значения анкете, проявил себя как обыватель, так как не хотел, чтобы в аппарате знали о моем к.-р. прошлом.

ВОПРОС: Ваш ответ не серьезный. Вы просто это скрыли.

ОТВЕТ: Да, фактически скрыл.

ВОПРОС: Таким образом, установлено, что при поступлении на ответственную работу в ЧК и Коминтерн Вы скрыли свое белогвардейское прошлое?

ОТВЕТ: Да, это так.

ВОПРОС: С какой целью Вы это сделали?

ОТВЕТ: Признаю, что я этим совершил преступление, за которое должен нести самую суровую ответственность.

ВОПРОС: Это вопрос другого порядка. Следствие Вас спрашивает, с какой целью Вы скрыли свое к.-р. прошлое при поступлении на работу в ЧК и Коминтерн? 

ОТВЕТ: Не могу объяснить.

ВОПРОС: Вы уклоняетесь от ответа на поставленный Вам вопрос.

ОТВЕТ: Ничего больше сказать не могу.

ВОПРОС: Почему Вы это же обстоятельство скрыли и во время Вашей партийной чистки в 1933 году? 

ОТВЕТ: Я сознательно это скрыл.

ВОПРОС: С какой целью?

ОТВЕТ: Если бы я об этом сказал на чистке, я был бы исключен из партии.

ВОПРОС: Значит, Вы продолжали обманывать партию и в 1933 году?

ОТВЕТ: Да, это так.

ВОПРОС: Когда Вы из Туркестана вернулись в Москву и на какую работу были назначены?

ОТВЕТ: В конце 1922 года я вернулся в Москву и был назначен на должность ректора ин<ститу>та Востоковедения. 

ВОПРОС: Вы жили в это время в Армянском переулке? 

ОТВЕТ: Да, я жил в Армянском переулке, в здании ин<ститу>та востоковедения.

ВОПРОС: Кто еще жил с Вами тогда в Вашей квартире? 

ОТВЕТ: Я занимал квартиру из 5-ти комнат. В одной из них жил я и два моих брата, в другой – студентки ПЕРЕЛЬШТЕЙН и МУХАНОВА, в третьей – А.А. ГЕЙЕР с женой и ребенком, в четвертой моя мать и сестра Надежда с ребенком, в пятой – СИДОРОВ Иван Николаевич с семьей.

ВОПРОС: Что Вам известно об этих лицах?

ОТВЕТ: ПЕРЕЛЬШТЕЙН – моя старая знакомая по Самаре, происходит из помещичьей семьи, отец ее был чиновником.

Мне было известно, что при взятии Самары красными войсками ПЕРЕЛЬШТЕЙН бежала с белыми в Сибирь. Брат ПЕРЕЛЬШТЕЙН – белогвардеец, был убит в боях с красными.

МУХАНОВА – из родовитой дворянской семьи; сестра МУХАНОВОЙ принимала участие в белом скаутском движении.

ГЕЙЕР Александр Александрович, дворянин, белый офицер, был в так называемой <народной> армии в Самаре, позже в Колчаковской армии. ГЕЙЕР состоял в партии социалистов-революционеров.

Семья СИДОРОВЫХ: отец Иван Николаевич был управляющим у самарских купцов МЕШКОВЫХ; сам Александр Иванович СИДОРОВ, офицер, летчик царской армии, служил в т<ак> н<азываемой> народной армии, а позже у Колчака.  

СИДОРОВА-отца я устроил на работу в качестве бухгалтера ин<ститу>та, которым я руководил, а ГЕЙЕРА в качестве заведующего учебной частью этого же ин<ститу>та.

ВОПРОС: Из Ваших показаний видно, что все перечисленные Вами лица, проживавшие у вас на квартире, являлись белогвардейцами и врагами Советской власти.

ОТВЕТ: В прошлом безусловно да. 

ВОПРОС: И Вы их не только приютили у себя в Москве, но и устроили на работу. По нашим данным, белогвардеец ГЕЙЕР у вас в институте даже политэкономию преподавал.

ОТВЕТ: Да, признаю, что я этим оказывал пособничество врагам Советской власти, которых прикрывал, пользуясь своим служебным положением и положением в партии.

Хочу к этому добавить, что еще при моем вступлении в партию я свое участие в вооруженной борьбе с Советской властью (Ижевский период) скрыл. Таким образом, я вступил в партию обманным путем, продолжал обманывать партию при поступлении на работу в ЧК и в Коминтерн и связался с группой белогвардейцев в Москве в 1923 году.

ВОПРОС: Значит, Вы признаете, что со времени вступления в партию и включая 1923 год вы являлись обманщиком и предателем в рядах партии?  

ОТВЕТ: Да, признаю.

ВОПРОС: Этим Ваше предательство не исчерпывается. Вы совершили и в дальнейшем ряд контрреволюционных преступлений против Советской власти.

ОТВЕТ: Да, я должен заявить следствию следующее: еще во время моей работы в Китае, 1925-1927 год, я сблизился с двумя зиновьевцами, Сергеем ТАРХАНОВЫМ и МАДЬЯРОМ, работавшими совместно со мной. Тогда же я симпатизировал находившемуся в Пекине САФАРОВУ, причем я был в курсе его антипартийной деятельности в СССР.  

После моего возвращения в Москву в 1927 году я продолжал поддерживать с ТАРХАНОВЫМ тесную связь, вернее, дружеские отношения. ТАРХАНОВ откровенно развивал передо мной свои резко антипартийные взгляды, и я никому об этом не сообщал. Фактически я с этого времени я начал принимать участие в антипартийной работе, которую вел ТАРХАНОВ. Моя связь с ТАРХАНОВЫМ продолжалась и после его возвращения из ссылки, вплоть до моего ареста.

В неоднократных беседах со мной ТАРХАНОВ, как я уже показывал, откровенно высказывал свои контрреволюционные взгляды на существующее положение в СССР, особенно подчеркивая свое недовольство “сталинским режимом” в партии и в стране.

Конкретно ТАРХАНОВ мне заявлял следующее:

1) в партии существует сталинский зажим. Необходимо добиться большей демократии внутри партии и, в частности, продвижения к руководству бывших лидеров оппозиции.

2) Политика партии в крестьянском вопросе провалилась и привела к деградации сельского хозяйства в СССР.

3) В партии царит культивируемая СТАЛИНЫМ национальная ограниченность и забвение интересов мировой пролетарской революции. 

ВОПРОС: С кем кроме Вас ТАРХАНОВ был связан в своей к.-р. деятельности? 

ОТВЕТ: При моих разговорах с ТАРХАНОВЫМ часто присутствовал ИОЛК Евгений Сигизмундович, работает в Разведупре, который с ним вместе жил на даче, и один раз ДОНИАХ Борис, работает в аппарате ЦК ВКП(б). ТАРХАНОВ также поддерживал близкие отношения с МАДЬЯРОМ и САФАРОВЫМ.

ВОПРОС: Встречались ли Вы с ТАРХАНОВЫМ в 1934 г.? 

ОТВЕТ: После приезда из Хабаровска в конце 1934 года ТАРХАНОВ у меня на дому не был. Один раз я с ним встречался в Комакадемии. Он меня просил передать МАДЬЯРУ, что он с ним свяжется. Я это выполнил. В январе 1935 г. ТАРХАНОВ меня наведывал в Кремлевской больнице. 

ВОПРОС: Расскажите подробнее о характере Ваших связей с МАДЬЯРОМ

ОТВЕТ: Дело обстояло таким образом: я получил летом 1934 года для редакции из ОГИЗа книжку САФАРОВА (в гранках) “Очерки по истории Китая” и обнаружил, что 1) в трактовке роли Сун-Ят-Сена САФАРОВ решительно отклонялся от ленинской оценки его. 2) САФАРОВ неправильно давал оценку событиям 20/III-1926 года в Кантоне и 3) САФАРОВ решительно извращал политику Коминтерна в руководстве революционным движением в Китае в 1927 г. (Уханьский период).

В книге были и другие более второстепенные ошибки. Я эти места показывал МАДЬЯРУ и отметил, что они идут вразрез с положениями, выдвинутыми партией и СТАЛИНЫМ. МАДЬЯР сказал, что он поговорит с САФАРОВЫМ о необходимости изменения выдвинутых им положений, и просил не поднимать шума по этому вопросу. Я согласился. Таким образом, МАДЬЯР убедился в том, что я свой человек и что со мной можно откровенно обо всем говорить. Это, плюс моя близкая связь с ТАРХАНОВЫМ, и дало МАДЬЯРУ повод вести со мной разговор на Красной площади в ноябре 1934 года.

ВОПРОС: К чему сводился этот разговор? 

ОТВЕТ: МАДЬЯР начал издалека. Говоря об имевшем место в Марселе террористическом акте над королем Александром и французским министром Барту, он перешел к тому, что этот случай может явиться началом полосы политических убийств не только в Европе, но и в СССР. В частности, он обратил мое внимание на то, что на Красной площади в Москве, где в течение целого дня 1-го мая и 7-го ноября находится все Политбюро ЦК ВКП(б), сравнительно легко можно совершить террористический акт. Продолжая эту беседу, МАДЬЯР начал “гадать”, кто же может, если бы таким путем был устранен СТАЛИН, заменить его и кто вообще явился бы претендентом на руководство партией и страной. Давая ответ на свой же вопрос, он заявил, что ни КАГАНОВИЧ, ни МОЛОТОВ не могут претендовать на роль вождя. Развивая дальше свою мысль, он пришел к тому, что кандидатом на роль руководителя партии может быть только ЗИНОВЬЕВ. МАДЬЯР сказал, что он беседовал с ЗИНОВЬЕВЫМ, и последний сказал МАДЬЯРУ, что он не оставляет мысли о своем возвращении к руководству партией.

В этом же разговоре МАДЬЯР “между прочим” передал мне жалобу ЗИНОВЬЕВА на то, что “аппарат СТАЛИНА фальсифицирует историю” и что в прессе в связи с 15 годовщиной обороны Петрограда от наступления ЮДЕНИЧА роль ЗИНОВЬЕВА, игравшего огромную роль в защите Питера, – нигде не освещена. МАДЬЯР особенно подчеркивал то обстоятельство, что якобы ЛЕНИН считал положение Петрограда безнадежным, а ЗИНОВЬЕВ добился защиты Питера [2].

ВОПРОС: Вы имели с МАДЬЯРОМ ряд к.-р. бесед и до 7-го ноября 1934 г.? 

ОТВЕТ: Да, до этого у меня также были беседы с МАДЬЯРОМ. 1) В момент подготовки тезисов к 7-му Конгрессу в кабинете КУУСИНЕНА (последнего не было) присутствовал ШУБИН, бывш<ий> меньшевик, работник Коминтерна, и ЛОРЕНЦ, он же, кажется, ЩУКИН, литературный критик. МАДЬЯР рассказывал нам о своем разговоре с ЗИНОВЬЕВЫМ после снятия его с “Большевика”. МАДЬЯР представлял всю эту историю не в таком свете, как она была в действительности, заявляя, что ЗИНОВЬЕВ зря пострадал.

2) Когда в политической комиссии впервые обсуждались наброски тезисов к 7-му Конгрессу КИ и против них особенно резко возражал КНОРИН, то МАДЬЯР, который не был на этом заседании, позже представил выступление КНОРИНА как желание выслужиться перед СТАЛИНЫМ. Я в этих вопросах поддерживал точку зрения МАДЬЯРА.

ВОПРОС: Таким образом, Вы вплоть до Вашего ареста принимали участие в к.-р. деятельности зиновьевцев? 

ОТВЕТ: Да, из разговоров с Сергеем ТАРХАНОВЫМ и МАДЬЯРОМ мне было известно, что под руководством ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА ведется нелегальная работа против партии и, главным образом, против СТАЛИНА.

Если ТАРХАНОВ знал еще с 1927 г. о моей с ним солидарности, то МАДЬЯР долгое время относился ко мне все же осторожно и только после ряда проверок, о которых я уже показывал, подошел вплотную к беседе, которую мы имели с ним 7 ноября 1934 года.

В этой беседе МАДЬЯР фактически свел задачи зиновьевцев к необходимости борьбы со СТАЛИНЫМ всеми средствами вплоть до террора. 

ВОПРОС: Какое отношение Вы имеете к существовавшей в Москве контрреволюционной белогвардейской организации?

ОТВЕТ: Я уже показывал, что в 1923 году я был связан с группой белогвардейцев, этих своих связей я не порвал до последнего времени.

Первый период пребывания этой группы в Москве после 1923 года был периодом легализации участников этой группы (подыскание работы, устройство на учебу, ассимиляция людей в Москве). В дальнейшем постепенное обрастание этой группы новыми связями среди контрреволюционных элементов, сборища участников группы привели к тому, что образовалось несколько связанных между собою групп, составивших контрреволюционную белогвардейскую организацию. В нее входили следующие группы: 

1) группа Екатерины МУХАНОВОЙ, которая в Кремле была связана с контрреволюционно настроенной Н.А. РОЗЕНФЕЛЬД, женой брата КАМЕНЕВА;

2) Группа в ЦАГИ, в нее входил Александр Иванович СИДОРОВ, поддерживавший связь с инженером ЦАГИ АЛЕКСАНДРОВЫМ и его окружением.

Группу МУХАНОВОЙ в Кремле и группу ЦАГИ связывала моя сестра Надежда СКАЛОВА.

3) Группа белогвардейцев, связанная с Галиной ИВАНОВОЙ; из ее участников я знаю братьев ЧЕРНОЗУБОВЫХ, бывш<их> белых офицеров; я лично знаком только с Владимиром ЧЕРНОЗУБОВЫМ и его женой Людмилой.

С этой группой поддерживал связь брат Екатерины МУХАНОВОЙ – Константин.

Кроме того, моя сестра Надежда СКАЛОВА поддерживала связь с женой расстрелянного ЗАЛЬМАНОВА и Татьяной ДЕРЮЖИНСКОЙ.

ВОПРОС: Что Вам известно о связях организации вне Москвы? 

ОТВЕТ: А.И. СИДОРОВ поддерживал связь с антисоветски настроенным инженером-железнодорожником Николаем КУЗЬМИНЫМ, проживающим в Самаре, и с работавшим на строительстве Орского завода инженером-технологом Ильей СОРОКИНЫМ. СОРОКИН бывший белый, контрреволюционно настроен. В Ленинграде проживает брат СИДОРОВА Петр Иванович, архитектор, бывш<ий> белый, работает в ин<ститу>те академика ИОФФЕ. Конкретно о роли его в организации мне неизвестно.   

ВОПРОС: Что Вам известно о террористической деятельности участников организации? 

ОТВЕТ: Участники организации Е.К. МУХАНОВА и А.И. СИДОРОВ проявляли исключительную озлобленность по отношению к СТАЛИНУ.

МУХАНОВА – человек экзальтированный, способный на самопожертвование и в своей злобе против СТАЛИНА была готова на совершение террористического акта. 

После увольнения из Кремля по подозрению в участии в белом движении МУХАНОВА высказывала мне об этом свое сожаление. Перед уходом из Кремля она пыталась использовать все возможности, чтобы остаться там на работе. Она мне рассказывала, что в Кремле она успела установить ряд связей. Фамилии ее соучастников, кроме Нины РОЗЕНФЕЛЬД, она мне не называла.

СИДОРОВ был исключительно озлоблен тем, что его как белого офицера лишили права заниматься летным делом, считал, что он выбит из колеи и не может найти себе применение. СИДОРОВ говорил мне, что ему нечего терять в жизни.

Все же по своим личным качествам СИДОРОВ был менее пригоден для совершения теракта, чем МУХАНОВА.

ВОПРОС: Какая связь существовала между этой белогвардейской организацией и зиновьевцами? 

ОТВЕТ: Связь этой организации с зиновьевцами осуществлял я. Кроме того, МУХАНОВА была связана с Н.А. РОЗЕНФЕЛЬД, являвшейся, как я уже показывал, женой брата Л.Б. КАМЕНЕВА.

 

Записано с моих слов верно, мною прочитано.

 

СКАЛОВ-СИНАНИ.

 

ДОПРОСИЛИ: 

 

НАЧ. СЕКР.-ПОЛИТ. ОТДЕЛА ГУГБ: (Г. МОЛЧАНОВ)

 

ЗАМ. НАЧ. СПО ГУГБ: (ЛЮШКОВ)

 

НАЧ. 2 ОТД. СПО ГУГБ (КАГАН)

 

ВЕРНО: УПОЛН. 2 ОТД. СПО ГУГБ: Уемов

 

 

РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 110, Л. 186-199.


[1] В тексте ошибочно – “Свентицкого”. Имеется в виду группа уфимских эсеров, заключивших в январе 1919 г. соглашение с советским правительством о совместных действиях против Колчака. 

[2] Г.Б. Синани-Скалов рассказывал о беседе с Л.И. Мадьяром на заседании парткома ИККИ 1 января 1935 г., посвященном разбору “дела” Л.И. Мадьяра. В тот же день свое выступление Георгий Борисович (видимо, по просьбе парткома) изложил на бумаге: “7.XI.34 г., идя вместе с Мадьяром с Красной площади, мы, я не помню точно, в какой связи (кажется, перед этим мы говорили что-то о том импозантном впечатлении, которое парад Красной армии должен был произвести на иностранных военных атташе), заговорили о недавно произошедшем убийстве в Марселе югославского Александра и Барту, а затем – по инициативе Мадьяра, это я точно помню, – об охране наших вождей на Красной площади. Мадьяр сказал, что его всегда беспокоит то, что все наше руководство партии и страны находится во время демонстраций в такой тесной кучке. Хотя, по его мнению, трудно представить, чтобы кто-либо, даже враг нашего класса, мог решиться (психологически) на какую-либо попытку покушения во время демонстрации масс, и хотя наблюдение со стороны ОГПУ, несомненно, очень тщательно, но все же “ни в какой стране нет такой концентрации власти, нет таких незаменимых фигур, как у нас” (имелся в виду по ходу разговора т. Сталин). “Любого Барту, Александра и даже Муссолини всегда легко заменить, но у нас руководство до такой степени связано с именем т. Сталина, до такой степени персонифицировано в его лице, что заменить его было бы невозможно”, – примерно таковы были слова Мадьяра. И именно поэтому, по его мнению, – возможны, вероятны террористические попытки против т. Сталина. Это тем более опасно после прихода Гитлера к власти – несомненно, что именно наци являются организаторами политических убийств в Европе. Я возразил, что опасность покушений, конечно, не исключена, что ряд террористов неоднократно задерживался ОГПУ при проникновении в СССР, но что за этим, понятно, имеется сугубое наблюдение. На это Мадьяр сказал, что, конечно, только со стороны белых эмигрантов и возможны какие-либо покушения, что он не верит, чтобы теперь в СССР могли бы быть какие-либо внутренние контрреволюционные организации. На мое замечание, что то же ликвидируемое кулачество еще является базой для всякого рода антисоветских выступлений, Мадьяр сказал, что кулачество крепкой, сильной организации создать, по его мнению, не может. Возвращаясь опять к прежней теме, Мадьяр сказал, что, по его мнению, в руководстве ЦК нет ни одной фигуры, ни одного человека, который мог бы явиться сколько-нибудь равноценным преемником тов. Сталина – ни т. Молотов, ни т. Каганович. И затем, именно в этой связи – я ее ранее, до того, как попробовал изложить наш разговор на бумаге, не вспомнил, – Мадьяр сказал, что вот, мол, Зиновьев тоже мечтает вернуться к руководству. Он говорил об этом в несколько иронической форме – она у Мадьяра бывает очень часто. Точных его слов я не помню – весь разговор велся на ходу, среди массы идущих людей, – но смысл был таков, что Зиновьев недавно говорил с Мадьяром о возможности своего возвращения в состав руководства ЦК (т.е. о “возможности” не в смысле того, что это уже стало вероятным, а о том, каким путем это было бы возможно). При этой беседе Мадьяр, по его словам, говорил Зиновьеву, что это совершенно невозможно, исключено, так как вот уже деcять лет, как не только партия, но и рабочий класс СССР вырастает в сознании, что Зиновьев – оппозиционер, полуменьшевик и т.п. Хотя точных слов я, повторяю, не помню, но формулировки Мадьяра и его интонации были таковы, что у меня тогда не возникло каких-либо сомнений в правдивости передачи его разговора с Зиновьевым. (К сожалению, я не спросил тогда Мадьяра, был ли его разговор с Зиновьевым до или после снятия Зиновьева с “Большевика”, – теперь это было бы весьма интересно). После этого Мадьяр говорил о том, что и при проведении 15-й годовщины защиты Ленинграда от Юденича никто о Зиновьеве и не вспомнил, хотя его роль в обороне Ленинграда была несомненно велика. Я не могу сейчас вспомнить – говорил ли об этом Мадьяр как о “жалобе” Зиновьева или как о его, Мадьяра, доказательстве Зиновьеву, насколько он “непопулярен” в партии. На этом, дойдя до Каменного моста, мы разошлись. Так как в то время я считал Мадьяра за партийца и не подозревал в нем двурушника, то я и не обратил на этот разговор особенного внимания. Вспомнил же я о нем на том собрании партгруппы 27.XI, когда впервые услышал об антипартийной связи Мадьяра с арестованной группой зиновьевцев”. (РГАСПИ Ф. 546, Оп. 1, Д. 282, Л. 110-111.)