Спецсообщение Г.Г. Ягоды И.В. Сталину с приложением заявления М.М. Харитонова И.В. Сталину

 

[Бланк Народного Комиссариата Внутренних Дел СССР]

 

Сов<ершенно> секретно.

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –

тов. СТАЛИНУ.

 

Направляю письмо, адресованное на Ваше имя от арестованного ХАРИТОНОВА.

Аналогичное письмо написано также на имя т. Орджоникидзе и отослано.

 

НАРОДНЫЙ КОМИССАР

ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР: (Г. ЯГОДА)

 

25.XII.1934 г.

 

31188

 

 

РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 200, Л. 146.


Дорогой тов. Сталин!

 

Я надеюсь, что Вы прочтете это письмо, так как оно написано рукой человека, беспредельно преданного партии и Вам лично как вождю партии, который ведет ее победоносно по верному ленинскому пути.

17 с<его> м<есяца> я получил в Лондоне телеграмму от т. Розенгольца, чтобы выехать в Союз. 18-го я выехал, а 20-го меня на границе арестовали и сегодня, 22-го, направляют в Ленинград. Не знаю, какие мне там предъявят обвинения, но я абсолютно убежден, что в ближайшие же дни все убедятся в том, что мой арест есть результат тягчайшего недоразумения. 

У меня нет преступления или проступков против партии кроме моей прошлой принадлежности к оппозиции. С оппозицией я внутренне порвал еще накануне 15 съезда, но не хватило мужества об этом тогда честно заявить. Формально я порвал с оппозицией сейчас же после 15 съезда и порвал окончательно и бесповоротно. Остатки своих прежних оппозиционных настроений я изжил очень быстро, и с момента, когда я стал работать в ЦКК-НКРКИ под руководством Серго, и до настоящего момента я верный член партии, твердо убежден, что путь оппозиции был гибельный антипартийный путь. Вам, тов. Сталин, партия больше, чем кому бы то ни было, обязана тем, что этот антипартийный путь был сравнительно быстро разоблачен, а оппозиция разгромлена. И с тех пор, как я в этом убедился, я верный Вам человек. Я совершенно спокоен за свою судьбу, убежден, что легко докажу то, что написано в этом письме, но мне тяжело и обидно сознавать, что меня могли теперь заподозрить в чем-либо, направленном против партии, тем более в какой бы то ни было хотя бы самой отдаленной причастности или виновности в злодейском убийстве всей партией любимого т. Кирова. Только самый подлый и самый злейший классовый враг мог стрелять или подбить другого стрелять в Серг<ея> Мир<оновича>. Если кто-либо из прежней зиновьевской или троцкистской оппозиции причастен к этому гнуснейшему преступлению, он должен и понесет свою кару.  Никаких делов [1], никаких связей по линии, связанной с прежней принадлежностью к оппозиции, у меня нет и быть теперь не может. Сам Зиновьев для меня уже давно стал не чем иным, как обанкротившемся лидером бывшей антипартийной оппозиции. У меня отпал и интерес к личным встречам с ним, и мы не встречались последние годы. Иногда только по-человечески пожалеешь его и больше ничего. В Ленинград я ездил этим летом, чтобы встретить семью, которая на пароходе прибыла из Лондона. В прошлые годы я ездил навестить сына (мальчик 14 лет), который жил в интернате в Детском Селе, а еще годом раньше по поручению НКВторга в порт по делам об отгрузке леса. Помимо этих частных дел и прямого поручения НКВторга у меня никаких дел не было, в этом следствие, я надеюсь, легко и быстро убедится. 

Дорогой т. Сталин, что бы со мной дальше ни случилось – ошибки ведь всегда возможны, – я хочу только, чтобы Вы поверили мне, что я в течение всех последних примерно 6 лет был и остаюсь верным и преданным членом партии и верным и преданным вам лично человеком.

 

С ком<мунистическим> приветом

 

М. Харитонов

 

22 декабря 1934 г. 

 

 

РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 200, Л. 147-147об. Автограф.


[1] Так в тексте.