Собственноручные показания С.М. Гессена о контактах зиновьевцев и правых, данные им на следствии в Минске

 

Наркому Внутренних Дел БССР

Берману

 

В 1928-30 г. зиновьевский центр относил А.А. Андреева к числу правых или очень близких к ним членов ЦК. Известные мне основания для этого были таковы.

1. Летом 1928 г. в беседе с Зиновьевым Бухарин, перечисляя своих сторонников в ЦК, называл и Андреева. Это я читал в записи беседы Бухарина с Зиновьевым, о которой даю особые показания.

2. Зиновьев рассказывал мне в тюрьме, что в конце 1928 или начале 1929 г. он получил от Глебова-Авилова из Ростова<->н<а->Д<ону> письмо такого содержания: что же мы сидим сложа руки, когда у правых работа кипит. Сейчас, в момент, когда пишется письмо, у Андреева (тогда – секретарь Северо-Кавказского Крайкома) происходит фракционное совещание правых.

Был ли в письме Глебова-Авилова список участников совещания у Андреева – Зиновьев не помнил. Зиновьев полагал, что это письмо должно быть найдено при обыске у него.

3. В период 16 партсъезда (1930 г.) в зиновьевском кругу особо отмечалась поддерживающая Томского реплика Андреева во время речи Томского на съезде. В ней усматривали признак того, что, хотя Андреев и не пошел с правыми в их прямой борьбе против партии, но сочувствие им неудержимо “прорывается” у него. Помню, что об этом говорили мне тогда Зиновьев и Евдокимов.

 

С. Гессен.

 

Минск. 14/VII-37. [1]

 

 

РГАСПИ Ф. 558, Оп. 11, Д. 196. Л. 136. Автограф


 

Народному Комиссару Внутренних Дел БССР

Берману

 

В своих предыдущих показаниях я уже несколько раз ссылался на запись беседы Бухарина с Зиновьевым в 1928 г. Скажу теперь специально об этом документе – об истории и содержании.

По рассказам Зиновьева дело происходило так. Во время VI Конгресса Коминтерна Бухарин заехал за Зиновьевым и увез его к себе. Беседа, начавшаяся с вечера, затянулась до утра, принимая с каждым часом все более дружеский и интимный характер.

Вернувшись к себе, Зиновьев тотчас же записал все, что говорил ему Бухарин. Получилась большая запись (размером, помнится, в 20-25 страниц на машинке), с которой Зиновьев затем познакомил весь близкий к нему круг людей. В частности, когда я приехал в Москву {в октябре} осенью 1928 г., Зиновьев предложил мне в числе важнейших нелегальных документов того периода (запись беседы Бухарина с Каменевым, критика программы Коминтерна, заметки Зиновьева об июльском пленуме ЦК, “Хозяйственные заметки” Каменева и пр<очее>) взять у Богдана и прочитать эту запись, что я и сделал.

В начале 1929 г. после опубликования Троцким попавшей к нему копии {записи} каменевской записи беседы с Бухариным {с Каменевым} на совещании у Зиновьева при моем участии было постановлено {запись} уничтожить как оригинал записи беседы Бухарина с Каменевым, так и запись его же беседы с Зиновьевым. Позднее, в тюрьме (1935-36 г.г.) я справлялся у Зиновьева, было ли это сделано. Зиновьев отвечал, что, кажется, документ был уничтожен, но точно он не помнит. 

Из содержания упомянутой записи мне запомнилось следующее.

1. Зиновьев и Бухарин делились своей, общей теперь, враждой к партийному руководству – в первую очередь и особенно к Сталину. Они сравнивали роль Сталина для партии с ролью Столыпина и Плеве для царского режима. Бухарин давал Сталину ряд эпитетов, проникнутых жесточайшей личной ненавистью и выдержанных в уголовном жаргоне.

2. Бухарин характеризовал Зиновьеву положение дел в ЦК партии. Он утверждал, что на июльском пленуме ЦК большинство фактически было за ним и что это большинство было расстроено лишь в результате “уловок сталинской группы”. Он считал, однако, что и сейчас еще за правыми стоит очень большая часть ЦК, и перечислил ряд своих сторонников. Из названных им имен я помню теперь – кроме “вождей” правых Бухарина, Томского и Рыкова: 1) группу профессионалистов: А. Догадова, Ф. Угарова, С. Шварца и др<угих>; 2) группу москвичей: Н. Угланова, К. Уханова, В. Михайлова, Котова; 3) группу ленинградцев: Н. Комарова, С. Лобова, А. Стецкого, И. Кодацкого и всех других тогдашних цекистов из ленинградской организации (кроме Кирова); и 4) А. Андреева.

Из рассказанных Бухариным тут же эпизодов мне особенно запомнились два, о которых я уже давал показания прежде, но для полноты повторю теперь.

Уханов, по словам Бухарина, убеждал его быть осторожнее в своей борьбе против ЦК и Сталина. “Помни, – говорил Уханов, – с кем тебе приходится бороться; ведь ты имеешь дело с убийцей”. 

[Питерские цекисты предлагали Бухарину сделать доклад об июльском пленуме ЦК в Ленинграде.]

Большинство питерских цекистов предлагало Бухарину, а не Сталину, сделать доклад об июльском пленуме ЦК в Ленинграде. [Расстроил это дело Киров, поставивший, по утверждению Бухарина, большинство ленинградский цекистов перед фактом] Расстроил это дело Киров, по утверждению Бухарина, пригласивший Сталина самолично и поставивший большинство ленинградских цекистов перед совершившимся фактом.

3. Подозревая у Зиновьева “иллюзии” о возможности “договориться” с ЦК, Бухарин всячески старался их рассеять. Он рассказывал, что правые в политбюро стояли за досрочное (т.е. раньше установленных 15 съездом 6 месяцев) восстановление зиновьевцев в партии, но что это “сорвал” Сталин. О Сталине Бухарин говорил: он вам ходу не даст. О Молотове: “Он физически ненавидит тебя и Каменева”. 

4. Нащупывая возможность блока с Зиновьевым, Бухарин оговаривался, что с Троцким сейчас дело не выйдет. К Троцкому в ЦК общая ненависть всех – “без различия пола и возраста”. 

5. Большое место в беседе занял вопрос о молодых правых – Слепкове, Марецком и др<угих>. Бухарин укорял Зиновьева за несправедливое отношение к ним, говорил, что это – “будущее партии”, убеждал Зиновьева: “Григорий, если ты мне веришь, ты должен изменить отношение к моей молодежи”. В качестве аргумента, располагающего Зиновьева в пользу этих людей, он говорил об их совершенно непримиримой вражде к Сталину.

6. Значительная часть разговора была уделена вопросам Коминтерна. Бухарин давал характеристику положения в разных секциях Коминтерна, жаловался на “гонения” против правых в КИ, нападая на Тельмана в связи с “гамбургской историей” и пр<очим>. Из своих западноевропейских сторонников он особенно выделял, насколько я помню, Клару Цеткин и Эмбер-Дро.    

Тут же Бухарин сообщил, что Пятницкий поддерживает его и обещает ему: “Если ты уйдешь из Коминтерна, я тоже уйду”.

7. Беседа коснулась также прошлых разногласий между Зиновьевым и Бухариным. Бухарин признавал свою “роковую ошибку” в том, что он поддержал Сталина. Отвечая на упреки Зиновьева по поводу теории о возможности построения социализма в одной стране, Бухарин говорил ему: да это не моя теория, это Сталин выдумал. Я был против вас только потому, что вы очень уж упирали на техническую отсталость России, а надо исходить не из этого.

Вот то, что осталось у меня в памяти из прочитанной записи. В тюрьме я сверял свои воспоминания с воспоминаниями Зиновьева и считаю поэтому, что могу {гарантировать}, несмотря на протекший большой срок (уже девять лет), гарантировать достаточную точность ее воспроизведения в тех частях, которые приведены выше.

 

С. Гессен.

 

Минск, 14-VII-37. 

 

 

РГАСПИ Ф. 558, Оп. 11, Д. 196. Л. 137-138. Автограф.


[1] В 1925-26 гг. С.М. Гессен в ЦК КП(б) Белоруссии заведовал отделом агитации и пропаганды. Как сообщает В.Ю. Гессен в книге “Историк Юлий Гессен и его близкие” (СПб Дмитрий Буланин, 2004), “и эта должность была вершиной в его внутрисоюзной партийной карьере. А в последующие годы он как бы съезжал с нее (вернее, его сбрасывали) все ниже и ниже”. 16 февраля 1935 г. С.М. Гессен был приговорен к 6 годам лишения свободы по делу “Московского центра”. Отбывал этот срок в Верхнеуральском политизоляторе в одной камере с Г.Е. Зиновьевым (и стал соавтором книги последнего “Заслуженный приговор”). В.Ю. Гессен, ссылаясь на дочь С.М. Гессена, сообщает: “Она (т.е. дочь) вместе с матерью в конце 1936 г. ездила туда. Во время сви­дания Серг. Мих. в иносказательной форме дал понять, что Г. Зиновьева уже увезли в Москву. Это было передано также приехавшему на свидание сыну Г. Зиновьева, которому не го­ворили правду. Тот сразу поехал в Москву и по дороге был арестован. 7 дек. 1936 г. Серг. Мих. также был отправлен в сто­лицу, о чем свидетельствует следующий документ: “Верхне­уральская тюрьма особого назначения НКВД направляет осо­бо-опасного заключенного Гессена С.М. под усиленной охра­ной в отдельном купе-зеке в распоряжение НКВД СССР”. Доставлен туда он был 13 дек. 1936 г. и находился в Бутырской тюрьме”. По просьбе наркома внутренних дел БССР Бермана в письме от 23 апр. 1937 г. в НКВД СССР “вызванного из специзолятора и на­ходящегося в Бутырской тюрьме Гессена С.М.” передали в распоряжение НКВД БССР. Подследственного доставили в Минск, “где 27 июля 1937 г. началось новое расследование”. Но, как видно, показания у С.М. Гессена начали брать еще до наступления этой даты. 30 октября 1937 г. С.М. Гессена выездная сессия ВКВС СССР в Минске приговорила к расстрелу, и он был расстрелян в ночь с 30 на 31 октября 1937 г.