Стенограмма очной ставки между
Пятаковым и Бухариным в ЦК ВКП(б) от 7.ХII.1936 г.
ЕЖОВ: В своих показаниях, данных вами в течение трёх допросов, вы показали относительно состава так называемого запасного троцкистского центра, куда вы входили, и относительно блока с правыми. Вы это подтверждаете?
ПЯТАКОВ: Подтверждаю.
ЕЖОВ: Нельзя ли рассказать нам кратко, главным образом касаясь фактической стороны, с кем из правых непосредственно вы лично поддерживали связь?
ПЯТАКОВ: Связь началась с 1928 года. В конце 1928 года ко мне на квартиру в Гнездниковском переулке, – я лежал тогда больной, зашёл Бухарин, по своей собственной инициативе. Бухарин находился в очень большом возбуждении, давал крайне пессимистическую оценку положению вещей в стране, говорил относительно того, что страна идёт к разрушению, крайне неодобрительно характеризовал партийное руководство, которое неумело ведёт{ эту работу} это руководство.
Помню даже, что на моё замечание о том, что странно говорить о разрушении, когда строятся новые заводы, создаются новые предприятия, Бухарин тогда сказал: тяжело думать, что всё это достанется не нам, а перейдёт в другие руки, т.е. перейдёт в руки капиталистических предприятий. Это был первый разговор.
Через несколько дней после этого меня перевели в Кремлёвскую больницу. В Кремлёвскую больницу Бухарин тоже пришел и вел разговор со мной на эти же темы. Он опять неодобрительно отзывался о Сталине, Молотове, Кагановиче и Ворошилове, давал крайне резкие и отрицательные характеристики. Говорил относительно того, что правые во главе с ним, Рыковым и Томским начинают борьбу и для этого создают организацию, готовят платформу, соответствующее письмо.
Это был конец 1928 года и начало 1929 года. Так как я часть этого разговора относительно оценки положения вещей в стране рассказал Сталину, после этого, по-видимому, наступил период охлаждения. Это был 1929-1930 год.
В 1931 году у меня состоялась встреча с Седовым, о которой я показывал наряду с другими вещами. Седов говорил относительно того, что ему известно об активизации работы правых, что троцкистский центр, который к тому времени образовался в Союзе, связан с правыми и что, с его точки зрения, речь идёт о возобновлении крупной борьбы, причём всякие средства должны быть пущены в ход. Вопрос блока с правыми или, как тогда Седов передал, контактирование с правыми, является неизбежным.
Так как Седов, как я уже показал, был для меня не партнером в обсуждении политических вопросов, я выслушал от него только то, что он передал со слов Троцкого, и не ставил перед ним вопроса, на какой основе создаётся блок и т.д. Тем более{ было} что он мне передал{но}, что в Союзе троцкистский центр установил эти связи.
{Так как }Троцкий знал мои отношения с Бухариным, он предлагал мне возобновить связь с Бухариным, так как с Рыковым у меня никогда личных отношений не было. После моего возвращения в Союз, в 1932-1933 году Бухарин неоднократно бывал у меня, так как работал в Наркомате тяжёлой промышленности и встречи с ним были довольно легки. В этом смысле связь была установлена. Причем Бухарин говорил, что ему крайне трудно припомнить отдельные разговоры, кроме тех, которые обозначены какими-то внешними событиями. Разговоров было много, десяток, полтора. И в этих разговорах Бухарин неизменно давал примерно такую же оценку пессимистического характера, чрезвычайно неодобрительно отзывался о руководителях партии и говорил относительно того, что связь существует, что, несмотря на тот разгром, который был произведен, основа организации правых сохранилась и работа возобновляется.
Я не могу припомнить сейчас, было ли это в начале или в середине 1932 года. Точной даты я не могу припомнить. Но я рассказал Бухарину относительно своей встречи с Седовым, относительно террористических установок Троцкого, относительно блока с правыми. Бухарин не выразил никакого особенного удивления, из чего я сделал вывод, что из других источников это ему более или менее известно. Больше к этому вопросу мы не возвращались.
Я сейчас не могу припомнить, когда Бухарин ушёл из Наркомтяжпрома. Кажется, это был конец 1933 года. После его ухода у меня с ним личные связи больше не возобновлялись, кроме эпизодических и случайных встреч совершенно не политического характера. И связь с Бухариным перешла к Радеку.
О{б этом} своих встречах с Бухариным я говорил Сокольникову во время разговора, который имел место в середине 1935 года. Об этом я говорил и Томскому во время разговора в начале 1936 года{, разговора, о котором я показывал}. Вот это в основном всё о Бухарине.
Теперь относительно Томского. Когда с Сокольниковым у меня был разговор в середине 1935 года, и ему было известно о необходимости установления связи с правыми, тогда же был поднят вопрос относительно встречи либо Сокольникова, либо моей с Бухариным, Рыковым и Томским. Сокольников взялся переговорить с Томским и имел этот разговор. Я давал эти показания и об этом разговоре записано в протоколе допроса. Что касается меня, то я не мог к Томскому заехать, ни он ко мне не мог заехать. На одном из заседаний Политбюро в течение 10-15 минут мы с Томским имели разговор, причём из этого разговора явствовало, что с Сокольниковым он виделся, разговаривал и одобряет{ все это} блок с нами, троцкистами.
Темой моего разговора был не принципиальный вопрос относительно необходимости контакта с правыми, а вопрос относительно организации встречи, так как для всех нас было крайне неясно, как дальше действовать. Поэтому была задумана совместная встреча Сокольникова, Радека, Серебрякова и меня, с одной стороны, и Томского, Рыкова и Бухарина, с другой стороны, чтобы обсудить весь вопрос в целом.
ВОРОШИЛОВ: В каком году?
ПЯТАКОВ: В начале 1936 года. Томский целиком одобрил план совместной встречи, хотя это была крайне затруднительная вещь, и сказал тогда же, что он лично согласен с этим, но должен будет посоветоваться с Бухариным и Рыковым и тогда даст окончательный ответ. На этом дело закончилось. Встреча эта не состоялась по чисто тактическим соображениям.
ЕЖОВ: Было ли известно{ ли} Бухарину о составе объедин<енного> троц<кистско>-зиновьевского центра?
ПЯТАКОВ: Безусловно, известно.
ЕЖОВ: Известно ли ему о том, что основой основ{ своей} борьбы они считают террор?
ПЯТАКОВ: Безусловно, известно. Это явствовало из разговоров с ним.
ЕЖОВ: Знал ли он о наличии запасного центра?
ПЯТАКОВ: Этого я{ не могу сказать} сейчас точно не помню. Но, вообще говоря, связь со мной предполагалась как связь с троцкистами.
ЕЖОВ: Вы подробно информировали его об установках, полученных от Седова?
ПЯТАКОВ: Достаточно подробно.
ЕЖОВ: Была ли тогда речь о вредительстве?
ПЯТАКОВ: Упоминалось и об этом.
ОРДЖОНИКИДЗЕ. С какого года вы начали работу?
ПЯТАКОВ: С возвращения из Берлина, с 1932 года.
ОРДЖОНИКИДЗЕ. Все эти годы вы были вредителем в Наркомтяжпроме?
ПЯТАКОВ: Очевидно да.
ЕЖОВ: С Бухариным вы были связаны до 1933 года?
ПЯТАКОВ: Да.
ЕЖОВ: После этого было{а} обусловлено{а} передать{ча} связи {с}на Радека{ом}?
ПЯТАКОВ: Поскольку было известно, что Бухарин переходит в “Известия”, такая передача была обусловлена.
ЕЖОВ: Информировал ли вас Радек относительно его связи с Бухариным{а}?
ПЯТАКОВ: Он мне говорил об этом в конце 1935 года, если не ошибаюсь.
СТАЛИН: У троцкистов все нити вели в центр, который имел дело с какими-либо группами или лицами, возглавлявшими террористические группы. Насчёт правых можно это сказать, что они тоже так делали?
ПЯТАКОВ: Насчёт Томского можно определённо сказать. Насчёт Бухарина не могу сказать. Не знаю, были ли у него непосредственные связи. Когда был арестован Цейтлин, Бухарин прибежал ко мне, крайне возбуждённый, и говорил относительно того, что арест Цейтлина показывает еще раз относительно того курса, который взят, и что если мы будем так дальше себя вести, то нас всех арестуют и изничтожат.
СТАЛИН: А насчёт Томского вы не сомневаетесь?
ПЯТАКОВ: Нет, у него были связи.
СТАЛИН: Высказываний террористических у него не было?
ПЯТАКОВ: Во всяком случае, он не возражал.
ВОРОШИЛОВ. А вы достаточно конкретно говорили?
ПЯТАКОВ: Конкретно шел разговор {с} о директивах Троцкого, переданных мне Седовым. Организационных вопросов с Бухариным мне не приходилось обсуждать.
ОРДЖОНИКИДЗЕ. Много вы насадили вредителей в промышленности?
ПЯТАКОВ: Список людей известен. {Кроме них нет никого}Я их назвал на следствии.
ЕЖОВ: Он дополнительно дал ещё ряд фамилий за последние дни.
БУХАРИН: Я могу сказать только то, что в 1928 году я действительно посетил Пятакова, о чём я рассказал здесь в связи с другим. Всё остальное относительно моей информации и того, будто бы я знал о Седове, террористических установках и вообще этих разговорах, – все это от начала до конца Пятаков выдумал.
Конечно, я нахожусь в положении человека, которому могут верить и могут не верить. Я не могу вытащить какой-нибудь папки, которая бы служила вещественным доказательством, что это не так.
Пятакову я был непосредственно подчинён, работал в Наркомтяжпроме.
Никогда в жизни я не мог провести через него каких-нибудь своих вопросов, потому что Пятаков издевательски относился к моей работе. Это можно подтвердить чем угодно. Однажды, когда речь шла об освоении техники, Пятаков высказал взгляд, что это пустяки. Я купец, сказал он, мне нужен определённый чистоган. Тогда я ему сказал: ты будь хоть таким купцом, каким был Савва Морозов, купцом просвещённым, а не лабазником.
Я ничего не мог провернуть через Пятакова, и поэтому приходилось ходить к Серго. Буквально ко всему, к проблеме освоения техники, к технической пропаганде, науке, Пятаков относился с суверенным презрением, и я ничего не мог добиться. Это общеизвестно, тысячи людей могут это доказать. Так как я всегда ценил Пятакова как теоретическую силу, я подступал к нему с разговорами: что нового в промышленности, ты должен знать. Он никогда мне на это ни слова не отвечал, никогда не говорил, что проблемного намечается в области промышленности.
СТАЛИН: Разговоров по душам не вели?
БУХАРИН: Нет.
ВОРОШИЛОВ. Как ты объяснял это его отношение к тебе?
БУХАРИН: Я объяснял это таким образом: так часто бывает у людей. Например, Покровский был профессором и всю жизнь боролся против профессуры. И я считаю, что у Пятакова было такое же отношение к науке.
ВОРОШИЛОВ: Ты старый приятель по загранице с ним. Неужели в те моменты, когда ты приходил к нему, вы никогда не говорили на политические темы?
БУХАРИН: Абсолютно никогда, потому что Пятаков держался по отношению ко мне, как ножом отрезанный.
СТАЛИН: Ты же к нему в больницу ходил?
БУХАРИН: Да, я ходил.
СТАЛИН: А потом все это оборвалось?
БУХАРИН: Да. Я показывал Пятакову и дал прочитать этот документ, в котором была фраза о том, что жалко, если заводы достанутся белогвардейцам, причём речь шла не о капитализации этих заводов в силу внутренних причин, а речь шла о том, что на нас могут напасть, и они достанутся белогвардейцам.
ОРДЖОНИКИДЗЕ: Ты Сосновскому жаловался, что тебя клюют. А Пятакову ты жаловался?
ПЯТАКОВ: Он насчет Цейтлина жаловался.
ОРДЖОНИКИДЗЕ: Непонятно что-то.
БУХАРИН: Значит, я действовал нецелесообразно с вашей точки зрения. Такой уж я непонятный психологический субъект. Но я утверждаю, что никаких пессимистических оценок о положении в партии не давал.
СТАЛИН: Это же неверно!
БУХАРИН: Я не понимаю, у вас какое-то страшно добродушное отношение.
ВОРОШИЛОВ: Потому что мы знаем, что когда ты в панике, ты с этим столом готов разговаривать.
БУХАРИН: Какая же паника? Это был 1933-1934 год.
Пятаков говорит, будто я утверждал, что у правых возобновляется работа. Я повторяю, очень трудно разобраться в этом. Мне говорят: ты, сукин сын, говорил то-то и то-то. Я ничего не могу сказать и говорю: не я, а ты, сукин сын. Но говорить о том, что работа возобновляется, я не мог по той простой причине, что за это время ни с одним человеком из бывших правых не виделся.
СТАЛИН: Мог похвастаться перед ними.
ПЯТАКОВ: А насчет ареста Цейтлина?
БУХАРИН: Я вам не жаловался. И вообще вы со мной никогда не говорили по каким-либо политическим вопросам. О Цейтлине я с Пятаковым тоже не говорил и никаких ламентаций ему не высказывал. Вообще Пятаков держался ко мне очень холодно. Он посылал ко мне своих дочек, говорил мне: милый Коля, а когда я прочитал ему свой документ, он сейчас же об этом сообщил, сам не будучи партийным человеком. Это же и есть тактика: других топить для того, чтобы приобрести себе капитал.
ЕЖОВ: Зачем это Пятакову нужно? Почему он не говорит о том, что встречался с Рыковым или другими?
БУХАРИН: Очень просто. Я работал под его начальством, и ему всегда легко сказать, что мы с ним встречались и говорили.
ЕЖОВ: Запутался ты.
БУХАРИН: Для своей совести я не запутался ни на одну секунду.
СТАЛИН: Почему ты не жаловался, что тебя клюют, что тебя окружает атмосфера недоверия?
БУХАРИН: Я вам неоднократно писал относительно целого ряда вещей.
СТАЛИН: Это верно. Но не может быть, чтобы ты ему не жаловался?
БУХАРИН: У нас с ним были не совсем такие отношения. Пятаков держал себя в наркомате, и это было, очевидно, его тактической линией, как большой деловой барин. О пустяках я не говорю, о политике я не говорю, об общих проблемах я не говорю. Для меня важно дело. Вот какую ультраквалифицированную, деляческую фигуру разыгрывал из себя Пятаков и давал это почувствовать при каждом разговоре. Приходишь к нему с вопросами науки или техники, он говорит: это не деловое. И он строго выдерживал стиль своей работы. Он хорошо играл эту роль и, должно быть, многое сделал в этом направлении. В то же время он разыгрывал из себя человека в высшей степени душевного. Страшно скрытный, очень властный, он метил на очень далекие прицелы, зная себе крупную цену, не желая размениваться на мелочи.
ПЯТАКОВ: Несмотря на всю характеристику, которую вы мне дали, вы не будете отрицать того факта, что по своей инициативе в 1928 году вы пришли ко мне и “душевно” разговаривали насчет Сталина, Молотова, Кагановича и Ворошилова.
БУХАРИН: Я этого не помню.
ПЯТАКОВ: А я хорошо помню.
КАГАНОВИЧ: А что вас сближало в 1928 году?
БУХАРИН: В 1928 году я сам принёс Пятакову платформу и дал её прочитать.
ПЯТАКОВ: Кончать надо с этим, Николай Иванович!
БУХАРИН: Да что кончать! Вы хотите меня потопить и делаете это именно потому, что знаете, что я давным-давно с этим кончил. Я знаю, в каком положении я нахожусь, когда один за другим показывают такие вещи против меня, и всё-таки я буду стоять на своём, на своём и на своём!
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 260. Л. 73-83.
Опубликовано: Вопросы истории. 2002, № 4, с. 3-7.
