ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

ЕЛЬКОВИЧА, Якова Рафаиловича –

от 17/1-1935 года.

 

ВОПРОС: Расскажите подробнее о структуре, организационных связях и установках зиновьевской организации и о Вашей практической работе в организации?

ОТВЕТ: В дополнение к предыдущим своим показаниям могу показать следующее: и московский, и ленинградский центры в основном сложились сразу же после XV съезда из зиновьевской части прежних троцкистско-зиновьевских центров. В состав московского центра входили: ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ, ЕВДОКИМОВ, БАКАЕВ, КУКЛИН, ХАРИТОНОВ (позднее, начиная с 1930 года, у него были несколько ослаблены организационные связи с центром, в частности, с ЗИНОВЬЕВЫМ), ШАРОВ, ГЕРТИК, а начиная с 1931 года и ГОРШЕНИН. С первых же шагов деятельность этого центра была направлена на то, чтобы сохранить во что бы то ни стало зиновьевские кадры, уговорить всех зиновьевцев присоединиться к заявлению “23” и на этой основе вернуть

их в партию. Причем, так как агитация за присоединение к заявлению “23” не сопровождалось разоблачением предатель­ской, буржуазно-реставраторской, капитулянтской, пораженческой платформы троцкистско-зиновьевского блока, то весь смысл этого коренного двурушнического маневра, обусловившего дальнейшее контрреволюционное перерождение зиновьевской организации, сводился к тому, чтобы добиться возвращения в партию всех исключенных из партии зиновьевцев с тем, чтобы в партии “отсидеться”. Особое внимание обращается в этом отношении на Ленинград. В Ленинград на длительный период выезжают члены центра ЕВДОКИМОВ, КУКЛИН и близко стоящий к московскому центру ГЕССЕН. Из Ленинграда часто приезжают за директивами к ЗИНОВЬЕВУ и другим членам московского центра – члены ленинградского центра – ЛЕВИН, ШУРЫГИН и ДМИТРИЕВ Тимофей. В период пребывания ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА в Калуге работа московского центра и его связь с Ленингра­дом и провинцией ни в малейшей мере не была ослаблена.

Поездки к ЗИНОВЬЕВУ и КАМЕНЕВУ в Калугу носили регулярный и систематический характер. К нему ездили не только члены московского центра, но и члены организации из провинции. Я лично в один из своих приездов из Смоленска (я работал тогда в Смоленске) в Москву вместе с членами организации ГОРШЕНИНЫМ и КАРЕВЫМ поехал в Калугу. Перед самым нашим приездом из Калуги оттуда уехал ЗАЛУЦКИЙ, кото­рый “гостил”, там продолжительное время. Насколько мне вспоминается сейчас, основной смысл высказываний ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА в Калуге сводился к следующему: сохранить во что бы то ни стало зиновьевские кадры (эта установка проходит красной нитью через всю дальнейшую контрреволюционную деятельность зиновьевской организации), добиться того, чтобы все зиновьевцы вернулись в партию, так как “время работает на нас, на зиновьевцев” Этот свой тезис ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ расшифровали примерно следующим образом: руководство партии, хотя и расколотило нас – зиновьевцев, но вместе с тем взяло в основном нашу линию (эта провокационная клевета о том, что руководство партии заимствовало ряд положений у оппозиции, широко распространялась в троцкистско-зиновьевском лагере в 1928-29 г.г.), что подобного рода прецеденты в истории партии уже бывали, что ЛЕНИН в свое время, разгромив ШЛЯПНИКОВА, взял у него идею чистки, а раз так, то неизбежно усиление роли зиновьевцев в партии и даже возврат к руководству. Эту установку зиновьевского центра на двурушнический возврат в партию практически проводил и я в Смоленске, агитируя за присоединение к заявлению “23” участников троцкистско-зиновьевской оппозиции в Смоленске, которую я возглавлял в 1926-27 г.г.

Вместе со мной эту работу проводил в Смоленске актив­ный участник зиновьевской организации Александр КОРОЛЕВ. В частности, эту установку на собирание кадров я передал уезжавшему из Смоленска в Ленинград В. ВИНОГРАДОВУ.

С 1929 г. иллюзии о том, что партия и ее руководство вернут зиновьевцев на руководящую работу – исчезают, и примерно с конца 1929 г. московский центр во главе с ЗИНОВЬЕВЫМ начинает среди членов зиновьевской организации систематическую, упорную, настойчивую кампанию по разжиганию вражды и ненависти к руководителям партии и Советской власти. Обсужде­ние любого вопроса политики партии и Советской власти сопро­вождалось самыми злобными выпадами, самой отравленной клеветой на партийное руководство. Все это в сочетании со злорадствующим злопыхательским смакованием трудностей, чудовищным раздуванием и преувеличением, обусловило превращение зиновьевщины во внутреннюю белую эмиграцию.

Кампания клеветы, вражды и ненависти к руководству партией и страной вдохновлялась, возглавлялась и организовывалась ЗИНОВЬЕВЫМ, в первую очередь, по линии отравленного клеветнического обвинения руководства в отсутствии у него марксистско-ленинского предвидения и в силу этого якобы эмпиричности руководства, что “дорого обходится стране”. О моих встречах с ЗИНОВЬЕВЫМ и другими членами центра в период 1929-34 г., об их установках, направленных к разжига­нию клеветы и ненависти к руководству партии, в результате которых последовал выстрел НИКОЛАЕВА, я рассказывал в предыдущих показаниях.

Останавливаясь сейчас на структуре к.-р. зиновьевской организации, необходимо подчеркнуть, что начиная с 28-29 года она носила вполне законченные формы. Основные связи с члена­ми организации, находящимися в провинции, поддерживались московским центром до 1932 года, главным образом, через ГЕРТИКА. У него была, если можно так выразиться, основная штаб-квартира, где приезжавшие из провинции члены организации получали первую информацию и установки. Кроме того, до 1932 г. у него бывали сборища членов центра и членов зиновьевской организации, находившихся в Москве.

Во время своих приездов из Смоленска в 28 году и из Свердловска в 29-30-31 годах я встречал у него членов центра ЕВДОКИМОВА, БАКАЕВА, ГОРШЕНИНА, КУКЛИНА, а также ПЕРИМОВА, БРАВО, БАШКИРОВА, КОСТИНУ, КОЖУРО, ГОРДОНА Н., НАУМОВА, ЗАЛУЦКОГО и др<угих>.

С 1932 г. в связи с арестом ГЕРТИКА такой штаб-квартирой и для провинциальных членов организации, и для москвичей становится квартира ГОРШЕНИНА, причем, к этому периоду роль ГОРШЕНИНА (1932 г.) можно определить как роль заворга московского центра.

Из провинциальных связей московского центра зиновьевской к.-р. организации кроме меня (СВЕРДЛОВСК) мне известны связь с Горьким (ФУРТИЧЕВ – связь через ГОРШЕНИНА), Тагилом (ОЛЬХОВСКИЙ – связь через БАКАЕВА), Новосибирском (КАПИТОНОВ – связь через ГОРШЕНИНА) и Ростовом (ДМИТРИЕВ, ГОРДОН, РОЦКАН – связь преимущественно через КУКЛИНА), кроме того через ХАРИТОНОВА до 31-32 г. поддерживалась связь с Воронежем (Ольга РА­ВИЧ), Ленинградом (БАШКИРОВЫМ) и мною (Свердловск).

Основные связи московского центра с Ленинградом были главным образом сосредоточены у ЕВДОКИМОВА, КУКЛИНА и отча­сти у ШАРОВА. ЕВДОКИМОВ, кроме того, поддерживал связь с Ленинградом через скрытого, я сказал бы даже, тщательно за­конспирированного зиновьевца – БОГРАЧЕВА, который по своей работе заместителя председателя Ленинградского Совета часто ездил в Москву. О том, как ЕВДОКИМОВ инструктировал БОГРАЧЕВА по поводу исключения из партии ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА (блок с Рютиным и Стэном), я уже говорил в предыдущих показаниях. Тогда же, при встрече у ЕВДОКИМОВА, я условился с БОГРАЧЕВЫМ, что в случае моей поездки в Ленинград я обращусь к нему за броней для получения ж<елезно>д<орожного> билета на обратный проезд. Когда я приезжал в Ленинград в конце 1932 года, я броню полу­чил у БОГРАЧЕВА в Смольном.

Двухсторонняя связь с Ленинградом, насколько я мог судить об этом во время своих приездов в Москву и Ленинград, была особенно хорошо и прочно налажена. В деле связи с Ленинградом и передачи в Ленинград некоторых установок московского центра, использовались, как я уже указывал в предыдущих показаниях, и мои поездки.

Во время своей поездки в Ленинград в 1929 году я встречался с Т. ДМИТРИЕВЫМ, В. МАТВЕЕВЫМ и А. КОРОЛЕВЫМ. С каждым я встречался порознь у них на квартирах. Разговоры главным образом сосредотачивались вокруг вопросов чистки. Четко вспоминается мне разговор с ДМИТРИЕВЫМ, он жаловался на то, что его чистка проходила тяжело, что комиссия по чистке уже не удовлетворилась присоединением к заявлению “23”, а потребовала от него развернутой критики троцкистско-зиновьевской платформы, признав его первоначальное выступле­ние недостаточным и неудовлетворительным, что такие же срывы происходят и у других членов зиновьевской организации, кото­рые не хотят “давать” больше того, что сказало в заявлении “23”. В результате беседы мы пришли к заключению, что надо не останавливаться перед развернутой критикой троцкистско-зиновьевской платформы с тем, чтобы сохранить зиновьевские кадры. К этому в основном сводилась и беседа с МАТВЕЕВЫМ, с которым, я также встречался при его приезде в Свердловск в 1933 году.

Во время своей поездки в Ленинград в 30 году мы собрались у ГАЙДЕРОВОЙ. Присутствовали: ГАЙДЕРОВА, МИЛОВА, БАШКИРОВ, ЛЕВИН Вл. и я. Был ли тогда у ГАЙДЕРОВОЙТимофей ДМИТРИЕВ, я не помню, но, во всяком случае, в этот свой приезд я с ним виделся и разговаривал.

На собрании у ГАЙДЕРОВОЙ я передал зиновьевскую установку и оценку положения дела с коллективизацией (клеветническое утверждение о том, что руководство ведется “ощупью”, что эмпирический характер руководства дорого обхо­дится стране). Причем тогда же на собрании выяснилось, что эту зиновьевскую установку члены зиновьевской организации уже получили через члена ленинградского центра В. ЛЕВИНА, ездившего в Москву.

Разговор коснулся также позиции ТАРТАКОВСКОЙ, которую все считали “своим” -человеком – активной зиновьевкой, но заявляли, что боятся иметь с ней дело, т.к. она человек аван­тюристического склада. К этой оценке, помнится, присоединился и я, заявив, что я всегда считал ТАРТАКОВСКУЮ авантюристкой. Из своих поездок в Ленинград в 30 и 32 г.г. я вынес впечатление, что у ГАЙДЕРОВОЙ в Ленинграде такая же штаб-квартира, как у ГЕРТИКА в Москве.

О своей поездке в Ленинград в 1932 г. я частично уже говорил в предыдущих показаниях. То обстоятельство, что ГОРШЕНИН в Москве отлично знал отношение НАТАНСОН в Ленинграде к блоку ЗИНОВЬЕВА с РЮТИНЫМ–СТЭНОМ, а в декабре 1932 г. дал мне специальное задание при моей поездке в Ленинград поговорить с НАТАНСОН, уже тогда бросилось мне в глаза в том смысле, что оно подчеркивало отлично налаженную связь между московским центром и Ленинградом. О содержании своего разговора с НАТАНСОН и АНИШЕВЫМ я рассказал в предыдущих показаниях. Кроме них в этот приезд я имел такого же рода разговоры, сводившиеся к повторению клеветнической “установки” ЗИНОВЬЕВА о том, что руководство партии во главе с т. СТАЛИНЫМ хочет расправой с ним “перекрыть прорывы в сельском хозяйстве”, с членом центра ШУРЫГИНЫМ, а также с БАШКИРОВЫМ. В разговоре со мной ШУРЫГИН, рассказывая о своих связях с зиновьевцами из Московско-Нарвского района, особо подчеркнул свою наиболее тесную связь с Фомой НАЛИВАЙКО.

В этот же приезд 1932 г. мы сговаривались по телефону о встрече с членом зиновьевской организации Моисеем ЯКОВЛЕВЫМ (он передал мне о своем желании повидаться со мной через представителя “Уральской советской энциклопедии” в Ленинграде СЕДЫХ), с которым я несколько раз встречался во время его поездок в Свердловск, а также в отпуску в Ессентуках (об этих встречах я расскажу в дальнейших своих показаниях), однако встреча не состоялась, ввиду того, что я торопился с отъездом.

Моя сестра Татьяна ЕЛЬКОВИЧ, встречавшаяся по своей ГИЗовской работе с ГОРБАЧЕВЫМ, передавала мне просьбу ГОРБАЧЕВА созвониться с ним о встрече. Но я ему позвонить не успел.

Видался я также в эту свою поездку в Ленинграде с Николаем МАТОРИНЫМ, который, узнав от ЯКОВЛЕВА о моем отъез­де, явился провожать меня на вокзал. Однако никаких политических разговоров у меня с ним на вокзале не было ввиду того, что меня кроме МАТОРИНА провожала т. БАБАЙЛОВА. Следующая и последняя моя поездка в Ленинград состоялась в ноябре 1933 г. Однако на этот раз я от встреч и бесед в Ленинграде с членами зиновьевской организации воздержался. Единственная очень короткая встреча у меня была с БАШКИРОВЫМ, причем она не сопровождалась никакими беседами на политические темы, так как мне стало известно, что после моего приезда в 1932 г. следственные власти вызывали моих сестер. Еще в большей степени такая осторожность с моей стороны объяснялась арестом НАТАНСОН, который произошел, как я об этом узнал, в Москве вскоре после моей декабрьской (1932 г.) поездки в Ленинград.

О других известных мне связях зиновьевской к.-р. организации в Москве и Ленинграде, о встречах с зиновьевцами в Свердловске я расскажу в следующем показании.

 

Показание написано собственноручно.

 

ЕЛЬКОВИЧ.

 

ДОПРОСИЛ:

 

НАЧ. 1 ОТД. СПО: ЛУЛОВ.

 

ВЕРНО: Нрзб

 

 

РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 136, Л. 37-45.