ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
РАЕВСКОГО, Сергея Петровича, от 21 марта 1935 г.
ВОПРОС: Вы участвовали в контрреволюционных клеветнических разговорах, направленных против руководства ВКП(б).
Признаете вы это?
ОТВЕТ: Да, признаю.
ВОПРОС: Расскажите об известных Вам фактах распространения контрреволюционной клеветы, назовите, кто, в чьем присутствии и когда распространял клевету?
ОТВЕТ: После правительственного сообщения об убийстве С.М. КИРОВА в институте Стали распространялась контрреволюционная клевета о том, что КИРОВ убит НИКОЛАЕВЫМ на личной почве; говорили, что КИРОВ был якобы близок к жене НИКОЛАЕВА, и последний убил его из-за ревности. При мне эту клевету передавал КАНТЕР, Матвей Маркович, преподаватель Московского института Стали. При этом (это имело место в металлографической лаборатории ин<ститу>та) присутствовал САДИКОВ, Борис Александрович, научный сотрудник Моск<овского> энергетического института.
Других случаев распространения клеветы я не знаю.
ВОПРОС: Вы говорите неправду. Это не все.
ОТВЕТ: Да, признаю, что я сказал не все, у меня был еще один разговор на эту тему с ОСТРОВСКИМ Евгением Петровичем, сыном научного работника, работающим в рентгеновском институте. ОСТРОВСКИЙ Е.П. довольно часто бывает у меня дома, и в одно из его посещений он передал мне ту же клевету, что и КАНТЕР.
Кроме того, у меня были в этом же клеветническом контрреволюционном духе разговоры с УРУСОВЫМ, Юрием Дмитриевичем, отцом моей жены, бывшим князем, работающим в каком-то жилищно-строительном кооперативе. Точно сейчас содержания этих разговоров с УРУСОВЫМ я не помню.
ВОПРОС: Вы опять говорите не все. Еще раз предлагаем Вам рассказать все Вам известное о распространении контрреволюционной клеветы?
ОТВЕТ: Больше ничего не помню.
ВОПРОС: Участвовала ли в клеветнических разговорах Ваша жена РАЕВСКАЯ, Елена Юрьевна?
ОТВЕТ: Нет.
ВОПРОС: Это неверно. У вас были на эту тему с ней разговоры.
ОТВЕТ: Я не помню этого.
ВОПРОС: Что сообщала вам в связи со своей работой в Кремле ваша жена РАЕВСКАЯ Е.Ю.?
ОТВЕТ: Я о Кремле говорил с женой часто. Точно восстановить этих разговоров сейчас не могу. Отдельные разговоры вспоминаю.
ВОПРОС: Расскажите о них подробно?
ОТВЕТ: Жена однажды мне передавала свои впечатления от банкета, организованного в Кремле в связи с пятидесятилетием М.И. КАЛИНИНА. Она говорила, что на этом банкете она видела СТАЛИНА, МОЛОТОВА, ВОРОШИЛОВА. Других разговоров не помню.
ВОПРОС: Следствие категорически настаивает на том, чтобы вы дали исчерпывающий ответ на поставленный вам вопрос?
ОТВЕТ: Могу добавить следующее: перед 7-м Съездом Советов я спросил жену, допустят ли ее на съезд для работы. Она ответила, что нет, так как ей не доверяют как человеку с компрометирующим прошлым.
После ареста РОЗЕНФЕЛЬД Н.А. жена мне сообщила об этом, причем она объяснила арест РОЗЕНФЕЛЬД тем, что последняя была связана с КАМЕНЕВЫМ Л.Б.
ВОПРОС: Вы не даете ответа на поставленный вопрос. Следствие спрашивает у Вас, какие сведения о Кремле вам сообщила РАЕВСКАЯ Е.Ю.
ОТВЕТ: Кроме того, что я уже показал, больше ничего не помню.
ВОПРОС: Вы вели контрреволюционную агитацию. Признаете ли Вы это?
ОТВЕТ: Да, признаю.
ВОПРОС: Расскажите, где, когда вы вели контрреволюционную агитацию, ее характер?
ОТВЕТ: Мои контрреволюционные взгляды и контрреволюционная агитация, которую я вел, обуславливается как моим происхождением (я дворянин), так не в меньшей степени и воздействием контрреволюционного окружения, в котором я находился.
В своей контрреволюционной агитации я чаще всего исходил из преследований и неполноправного положения так называемых “бывших людей”. Я выражал также антисоветские настроения. В беседах, которые были у меня с лицами, принадлежащими к моему контрреволюционному окружению, я солидаризировался полностью с контрреволюционными взглядами, которые во время этих бесед высказывались.
Восстановить конкретно случаи моей контрреволюционной агитации я сейчас не могу.
ВОПРОС: Кто входит в состав вашего контрреволюционного окружения?
ОТВЕТ: Сюда я отношу УРУСОВА, Юрия Дмитриевича, б<ывшего> князя, отца жены, КАНТЕРА, Матвея Марковича, ОСТРОВСКОГО, Евгения Петровича.
ВОПРОС: На чем основано ваше утверждение, что названное вами лица контрреволюционеры?
ОТВЕТ: Свое утверждение о том, что УРУСОВ Ю.Д., КАНТЕР М.М., ОСТРОВСКИЙ Е.П. и РАЕВСКАЯ Е.Ю. являются контрреволюционерами, я обосновываю на следующих фактах:
С УРУСОВЫМ Ю.Д. я встречаюсь очень часто. Захожу к нему как к отцу моей жены. Он определенно контрреволюционно настроенный человек. Когда правительство выпустило закон о том, что дела о террористах должны заканчиваться в 10-дневный срок, и приговоры Военной Коллегии Верховного Суда приводятся немедленно в исполнение, УРУСОВ мне говорил: “Теперь будет массовая волна арестов и расстрелов совершенно невинных людей”.
12/III-34 г. я, находясь у УРУСОВА Ю.Д., где также были БАШКИРОВА, Софья Александровна, б<ывшая> помещица, и СОЛОВЬЕВА, Евгения Александровна (работает в Ком<мунистической> академии), вел с ними контрреволюционные фашистские разговоры. В этой беседе я говорил: “Прав ГИТЛЕР, что преследует евреев. Он докажет, что можно и без евреев хорошо управлять страной”. На это УРУСОВ Ю.Д. заметил, что злоба против евреев совершенно естественна, и, если бы у нас произошел переворот или какие-либо осложнения, то сразу начались бы еврейские погромы. Присутствовавшие при этом БАШКИРОВА и СОЛОВЬЕВА были с нами согласны. Мои контрреволюционные беседы с УРУСОВЫМ Ю.Д. происходили, главным образом, на квартире последнего.
ВОПРОС: Вы говорите не все. Что еще говорил Вам УРУСОВ Ю.Д.?
ОТВЕТ: УРУСОВ Ю.Д. неоднократно высказывал мне враждебно-озлобленное отношение к СТАЛИНУ, которого он считал главным виновником разорения России.
ВОПРОС: Что Вам известно о контрреволюционных убеждениях КАНТЕРА М.М.?
ОТВЕТ: КАНТЕР М.М. контрреволюционно настроен. Конкретных бесед с ним я не помню, за исключением уже указанных мною фактов.
ВОПРОС: Какой характер носили ваши беседы с ОСТРОВСКИМ Е.П.?
ОТВЕТ: Точно сказать не могу, но ОСТРОВСКИЙ Е.П. так же контрреволюционно настроен, как и я.
ВОПРОС: Знала ли РАЕВСКАЯ Е.Ю. о Ваших контрреволюционных беседах с УРУСОВЫМ Ю.Д.?
ОТВЕТ: Да, РАЕВСКАЯ знала о контрреволюционных взглядах УРУСОВА Ю.Д. и о наших с ним беседах, хотя последнего я не утверждаю, так как она при этих беседах могла не быть.
ВОПРОС: Знакомы ли между собой КАНТЕР, ОСТРОВСКИЙ и УРУСОВ?
ОТВЕТ: Нет.
ВОПРОС: Знакома ли РАЕВСКАЯ Е.Ю. с КАНТЕРОМ и ОСТРОВСКИМ?
ОТВЕТ: Она знакома только с ОСТРОВСКИМ.
ВОПРОС: Следствие еще раз категорически настаивает на том, чтобы вы сказали все, что Вам говорила еще РАЕВСКАЯ Е.Ю. о Кремле?
ОТВЕТ: Да, признаю, что я сказал не все. РАЕВСКАЯ мне сообщила, что после декабрьских событий, т.е. после убийства С.М. КИРОВА, изменился порядок пропуска в Кремль, а именно не стали пропускать через Троицкие ворота, а все стали ходить через Спасскую будку. В связи с этим она также сказала, что запрещен вход на третий этаж правительственного здания, где помещается ЦК ВКП(б). Кроме того, она говорила об усилении охраны Кремля, ее порядке, о наличии внешних патрулей вокруг правительственного здания, причем я сам однажды убедился в том, как поставлена охрана Кремля.
ВОПРОС: Каким образом?
ОТВЕТ: Я один раз был в Кремле.
ВОПРОС: Когда и по какому случаю вы были в Кремле?
ОТВЕТ: Я был в Кремле 4-5 мая 1934 года на первомайском вечере, который был устроен в клубе ЦИКа. Был на вечере вместе с женой – РАЕВСКОЙ Е.Ю., которая достала мне билет. На этом же вечере жена познакомила меня с ГОРДЕЕВОЙ Полиной, сотрудницей правительственной библиотеки, но это знакомство было сделано мимоходом. В этот же раз жена мне показала ТРЕЩАЛИНУ Елену Сатировну, но, однако, с ней не познакомила.
ОТВЕТ: Кто вам еще известен из сотрудников правительственной библиотеки?
ВОПРОС: Еще я знаю ЖАШКОВУ Е.П., с которой случайно познакомился в распреде, а также РОЗЕНФЕЛЬД, с которой я не знаком. Последняя вместе с ТРЕЩАЛИНОЙ заезжала за женой с приглашением от ЕНУКИДЗЕ приехать к нему на дачу.
Записано верно, мною прочитано –
ДОПРОСИЛ:
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ 4 <ОТД.> СПО: – Н. СОКОЛОВ
Верно: Уполн. Уемов
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 109, Л. 152-159.
[1] Сам С.П. Раевский так описывал свой допрос в мемуарах: “Я оделся слегка, пошел, куда повел меня тюремщик, и скоро оказался в кабинете следователя Соколова (энкавэдэшник с тремя шпалами на петлицах, лицо злое, неприятное). На допросах (их было всего двое) следователь старался убедить в совершаемой мною контрреволюционной агитации. Заключалась эта агитация, по его словам, в моих контрреволюционных разговорах со своими товарищами по службе. Что он имел в виду, я понять не мог. Когда я вернулся в камеру, то изложил <сокамернику> Леонову мой диалог со следователем. Он вынес заключение, что я много наговорил на себя и, возможно, подвел своего друга Женю Островского. <…> Второй, и последний, допрос состоялся вскоре, я подписал протокол с обвинением меня, но сказал следователю, что на очной ставке ничего не подтвержу. Под утро меня увели в камеру, где я потерял сознание, и очнулся в больнице. Каково же было мое удивление, когда я увидел в палате своего тестя Юрия Дмитриевича Урусова. Он мне сказал, что следователь так же обвинял его в контрреволюционной деятельности, но он все начисто отрицал и ничего не подписал, а статья ему предъявлена та же – 58-я пп. 8-11”.
