ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
1935 г., января мес<яца> 1-го дня, я, пом. нач. ЭКО ГУГБ НКВД СССР – ДМИТРИЕВ допросил в качестве обвиняемого гр<аждани>на МИНАЕВА С.П.
ВОПРОС: Следствие располагает данными, устанавливающими, что несмотря на то, что вы в 1927 г. подали заявление об отходе от зиновьевской оппозиции, вы фактически сохранили старые политические связи с оппозиционерами и являлись до последнего времени участниками зиновьевско-троцкистской контрреволюционной организации. Подтверждаете ли вы это?
ОТВЕТ: Да, подтверждаю, что несмотря на формальный отказ от участия в оппозиции, сделанный мною в 1927 году, когда я работал в Орле, я фактически сохранил старые политические связи с зиновьевцами и являлся до последнего времени участником зиновьевско-троцкистской контрреволюционной организации.
К оппозиции я примкнул в 1925 году. Впервые колебания в политических взглядах у меня произошли в тот период, когда я учился в политической школе при Севзапбюро ВКП(б), школой руководил САФАРОВ, была она организована по заданию ЗИНОВЬЕВА. В начале 1925 года я участвовал в работах пленума ЦК ВЛКСМ, которых происходил в Москве; я был в то время членом ЦК ВЛКСМ и входил в ленинградскую делегацию цекистов. Этот пленум по инспирации ЗИНОВЬЕВА принял решение о выводе ТРОЦКОГО из состава Полит. Бюро; решение являлось прямой демонстрацией против ЦК ВКП(б). Дальше идет целый ряд выступлений оппозиции, в которых я принимаю деятельное участие, а именно: подготовка 7-го съезда комсомола, на котором я выступал в прениях; на съезде мы подняли большую возню вокруг вопроса о введении в состав президиума съезда ЗИНОВЬЕВА, КАМЕНЕВА; я вместе с ТАРАСОВЫМ обманным путем получили в секретном отделе ЦК ВЛКСМ резолюцию, принятую сеньорен-конвентом съезда по докладу ЦК ВЛКСМ; получить этот документ нам было необходимо, чтобы подготовить выступления оппозиции на съезде во время обсуждения резолюции по докладу ЦК комсомола. Через некоторое время ЦК ВКП(б) направил нас на работу в Хабаровск, где я встречался с оппозиционерами ТУНТАЛОМ, КУЗНЕЦОВЫМ, во Владивостоке я встречался с РУМЯНЦЕВЫМ, МУШТАКОВЫМ, встречи носили политический характер. Из ДВК ввиду заболевания туберкулезом я выехал в Крым на лечение, оттуда вернулся в Москву.
В сентябре 1927 г. я выехал в Ростов-Дон для поступления на работу. Александр БАТАШОВ и БАРДИН дали мне задание отвезти в Ростов и в Баку оппозиционную литературу; в Ростов для САРКИСА, который вел там оппозиционную работу, а в Баку – по заданию САРКИСА, задание было мною выполнено. Вскоре я вернулся в Москву, ибо Северо-Кавказский Крайком ВКП(б), узнав, что я оппозиционер, не дал мне работы. ЦК ВКП(б) направил меня на работу в Орел, в котором я пробыл свыше 2-х лет.
В Орле я подал заявление в Горком партии об отходе от оппозиции; заявление было опубликовано.
Помимо меня заявление об отходе подали оппозиционеры МИРОНОВ и его жена. Я с МИРОНОВЫМ перед подачей заявления совещался: решали, как быть? Дело в том, что мы оказались оторванными от оппозиционных центров и должны были сами решать, как реагировать на решение 15-го съезда ВКП(б) о несовместимости пребывания в партии и участия в оппозиции. Мы сочли тактически целесообразным заявить об отходе, сохраняя старые оппозиционные взгляды, ибо понимали, что другого выхода в той обстановке не было.
В начале 1930 г. по вызову Наркомата связи я переехал в Москву.
В Москве я прожил весь 1930, 1931, 1932, 1933 г.г. В первых числах апреля 1934 г. я получил назначение в качестве директора дома отдыха Электрозавода в Калязино и все последующее время систематически наезжал в Москву.
Начиная с 1930 г. наиболее близкие связи с зиновьевцами я имел через Андрея ТОЛМАЗОВА.
В 1930 г. мы с ним вместе обсуждали вопросы партийной политики в деревне; мы были единодушны в оценке того, что партией взяты неверные темпы коллективизации, т.е. повторяли известные аргументы оппозиции по этому вопросу. С этого же года я знал о двурушничестве РУМЯНЦЕВА, который на словах заявлял о верности линии партии, а на деле вел подпольную работу против партии.
В 1932 г. я был в Ленинграде и участвовал на вечеринке, устроенной ленинградскими зиновьевцами по поводу 15-тилетия ВЛКСМ. Вечеринка была организована непосредственно ЦЕЙТЛИНЫМ Яковом; на ней присутствовали: ЛУКИН, АЛЕКСАНДРОВ, ЦЕЙТЛИН, я, СУРОВ и др<угие>; помню антипартийные выступления других участников, говорящих о том, что партия оттирает их от работы; при этом выражалось резкое недовольство против существующего руководства ВКП(б).
В 1933 г. ко мне на квартиру в Москву приезжал ХАНИК; я лежал в то время в больнице; он рассказал жене, что существующая в Ленинграде группы б<ывших> оппозиционеров уполномачивает меня как старого комсомольца обратиться в ЦК с жалобою на то, что им не дают работы. Мне жена передала этот разговор, я понимал бессмысленность, а, главное, опасность задуманного предприятия – выступить перед ЦК от имени группы, организации, – и, конечно, на это не пошел.
Все это время я поддерживал связи с следующими участниками зиновьевской организации: БУЛАХОМ, Иваном НАУМОВЫМ, РОЗОВСКИМ, ШВАРЦЕМ, ТАРАСОВЫМ, ДРЯЗГОВЫМ, БАТАШОВЫМ и др<угими>.
Я признаю себя виновным в двурушничестве, в том, что на словах клялся в верности партии, на деле делал черное дело ее противников, в том, что на мне лежит ответственность за то, что своевременно не была разоблачена к.-р. организация, чем не было бы допущено ее дальнейшее развитие и убийство т. Кирова.
Протокол мне прочитан. Записан с моих слов правильно –
ДОПРОСИЛ:
ПОМ. НАЧ. ЭКО ГУГБ НКВД СССР (ДМИТРИЕВ)
Верно: В. Стойко
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 126, Л. 87-91.
