ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
– от 22 декабря 1935 года.
Произведенного Зам. Нач. Секретно-Политического Отдела
УГБ НКВД УССР тов. РАХЛИСОМ.
ВОПРОС: Подтверждаете ли вы показания, данные вами на следствии?
ОТВЕТ: Да. Показания, данные мной на следствии я полностью подтверждаю.
ВОПРОС: Расскажите подробно, какую эволюцию вы проделали от деятельности в контрреволюционной группе до участия вашего в террористической боевой организации.
ОТВЕТ: Перед тем, как изложить свое участие в контрреволюционной группе философов, а затем в контрреволюционной группе при философской комиссии УАН и, наконец, мое участие в террористической организации, я хочу изложить и указать на то искривленное образование, которое я получил <как> в институте, так и особенно будучи аспирантом кафедры марксизма в Киеве.
В институте я слушал лекции буржуазных профессоров по социально-экономическим дисциплинам. В частности, известный меньшевик ДАВИДЗОН, читал экономполитику. В своих лекциях он механически переносил закономерность капиталистической системы на наш переходной период. Троцкист МАРЕНКО читал диалектический материализм, пропагандируя троцкистские и социал-фашистские теории.
Достаточно указать на то, что основными руководителями семинаров кафедры марксизма были СЕМКОВСКИЙ, ЛЕВИК, РОЗАНОВ, МАРЕНКО, ЮРИНЕЦ и АСМУЗ. Все они стояли на меньшевистских позициях – недооценки ЛЕНИНА. Всю историю философии нам преподносили с идеалистических позиций, концентрируя свое внимание на некритическом изучении Платона, Беркли, Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля, смазывая роль материализма ХVII-ХVIII века, борьбы материализма против идеализма и особенно сугубо смазывая социально-классовый характер этих двух направлений философии.
Семинар классиков марксизма вели СЕМКОВСКИЙ и РОЗАНОВ. Ему уделено было всего 4 месяца. Основное направление этого семинара сводилось к полному разрыву между теоретической и революционно-практической деятельностью Маркса–Энгельса. Говора о борьбе с ревизионистами, РОЗАНОВ почти исключительно рекомендовал изучение материалов по Плеханову, выдвигая его как единственного и последовательного “борца” против оппортунизма, допуская при этом полную недооценку роли ЛЕНИНА. Участниками семинаров вместе со мной были НИЖНИК, ЛЬВОВИЧ, троцкист ГЕРШБЕРГ и др<угие>, из них староста ГЕРШБЕРГ к концу первого года учебы был выслан за активное участие в троцкистской организации.
Я откровенно должен признать, что знаний науки ЛЕНИНА–СТАЛИНА и истории партии я по окончании кафедры не имел. Я усвоил курс истории философии в идеалистическом освещении.
По окончании аспирантуры я начал работать преподавателем диамата в сельскохозяйственном институте и одновременно по конкурсу прошел на должность ассистента советского строительства УАН в 1930 г. К этому же времени относится подача заявления о приеме меня в кандидаты партии, после чего Райкомом я был прикреплен к ячейке 2 типографии.
После первого года работы в УАН я еще ближе связался с РОЗАНОВЫМ, с которым ранее работал на кафедре марксизма, а тогда по линии комиссии социологии права, руководителем которой он был.
ВОПРОС: Когда именно и как вы примкнули к контрреволюционной группе философов и в чем конкретно выражалась контрреволюционная деятельность этой группы?
ОТВЕТ: В 1931 году, когда я работал в сельхозинституте, я встретил НЫРЧУКА Михаила Антоновича. В беседе с ним он предложил мне принять участие в семинаре философов при филиале УАМЛИНа, где, по его словам, будут принимать участие все философы г. Киева. Предложение НЫРЧУКА было категорическое. На первом собрании присутствовали АНДРИЙЧУК, ФЕСЮРА, ГЛУХЕНКО, ЗВАДА, МУХИН, ЮВЧЕНКО и др<угие>.
Это были кадры, специально подобранные, большинство которых являлось украинскими националистами, троцкистами и меньшевиками. Внешне эта группа начала работать под видом семинара. Деятельность этой контрреволюционной группа сводилась к срыву борьбы, проводимой партией против меньшевистствущего идеализма, троцкизма, механицизма и национализма на теоретическом фронте. Для прикрытия этой контрреволюционной деятельности группой создавалась видимость якобы борьбы на два фронта, но в действительности это был обман и двурушничество. На собраниях как семинара, так и по Вузам громко “кричали” о борьбе на два фронта, а практически продолжали ту же линию меньшевистствующего идеализма. Это можно проверить по стенограммам. Деятельность многих участников группы, в том числе и моя, выражалась в протаскивании контрреволюционной идеологии – меньшевизма, троцкизма и социал-фашизма.
На письмо СТАЛИНА в журнале “Пролетарская революция” семинар реагировал так: НЫРЧУК “разгромил” РОЗАНОВА, сказал о некоторых своих ошибках и как руководитель семинара давал задания целому ряду участников группы выступить с критикой РОЗАНОВА, НИЖНИКА и др<угих> по месту их преподавания. Мы брали их научные работы, “прорабатывали”, выявляли отдельные ошибки, допущенные авторами, причем важно отметить, что на лекции этих преподавателей мы не ходили, эти лекции не стенографировались, и когда мы приходили на собрания, где нужно было выступить с развернутой критикой, то понятно, что эту критику мы не могли дать, а фактически такую критику давали выступавшие студенты-парттысячники, вскрывшие контрреволюционную контрабанду, которую протаскивали РОЗАНОВ, НИЖНИК и др<угие>.
Такая работа, проводимая группой философов, означала обман партии. Должен сказать, что контрреволюционная сущность этой группы мне стала ясна лишь в процессе ее практической деятельности. Я не выступил и не разоблачил этой контрреволюционной работы и должен признать, что это было начало моей контрреволюционной деятельности.
Расстановкой преподавательских кадров – философов по Вузам ведал сам НЫРЧУК, намечавший соответствующих преподавателей на кафедры, которых рекомендовал Отделу Кадров Культпропа Горпарткома, а последний рекомендовал эти кадры директорам Вузов. Таким образом, в Вузах преподавателями диамата оказались националисты, троцкисты и меньшевики, о чем я подробно рассказал на следствии.
ВОПРОС: Следовательно, вступая в партию, вы тогда стояли на антипартийных позициях?
ОТВЕТ : Да, я должен признать, что, вступая в партию, я стоял на антипартийных позициях и был двурушником в партии.
ВОПРОС: Какую контрреволюционную работу вы проводили в Вузах?
ОТВЕТ: Читая диалектический материализм в Вузах, в сельхозинституте с 1930 по 1931 г., в зоотехническом институте с 1931 по 1932 г., в горном институте в 1933 г., я в своих лекциях протаскивал меньшевистствующий идеализм и пропагандировал теорию социал-фашизма.
ВОПРОС: Когда вы связались с контрреволюционной группой при философской комиссии УАН?
ОТВЕТ: Будучи связанным с УАН, работая в кабинете советского строительства и права, я основные указания по работе комиссии получал от РОЗАНОВА, с которым я связь все время не порывал. РОЗАНОВ меня тянул на работу в эту философскую комиссию. Руководил этой философской комиссией академик СЕМКОВСКИЙ, а РОЗАНОВ являлся старшим научным работником этой комиссии. Подбор людей проводился лично СЕМКОВСКИМ, который прощупывал, на каких политических позициях стоит тот или иной работник. Так было и со мной, когда я подал заявление о зачислении меня на работу в философскую комиссию УАН, в беседе с СЕМКОВСКИМ он мне говорил, что допустить меня к работе можно, лишь только согласовав это с ЛЕВИКОМ. В беседе со мной он прощупывал мои позиции, спрашивал, читал ли я его работы, в частности, работу его по теории относительности Эйнштейна, знаю ли я его хрестоматию и брошюры. На все эти вопросы СЕМКОВСКОГО я отвечал, что хорошо знаком с его работами, и одобрял его политические позиции. Он спрашивал меня, знает ли меня РОЗАНОВ, я это подтвердил и сказал, что РОЗАНОВ меня даже может рекомендовать. Таким путем я был допущен к работе философской’ комиссии.
ВОПРОС: В чем конкретно выражалась контрреволюционная деятельность группы СЕМКОВСКОГО–РОЗАНОВА при философской комиссии УАН?
ОТВЕТ: Контрреволюционная деятельность группы СЕМКОВСКОГО–РОЗАНОВА и других заключалась в том, что они, стоя на меньшевистских позициях, к работе этой комиссии специально подбирали контрреволюционные кадры, что планы работы этой комиссии систематически не выполнялись, несмотря на представленные дутые отчеты о деятельности этой комиссии. Эта группа проводила саботаж выпуска научной продукции. Уже при составлении годичных планов СЕМКОВСКИЙ заранее оговаривал и давал установки, что эти планы не обязательно выполнять. Одновременно с этим, группа ставила перед собой задачу привлечь к участию в работе актив преподавателей Вузов для расширения своего влияния в преподавательской работе и протаскивания враждебной методологии. Но эта задача не была реализована. В этой комиссии я работал до чистки партии, после чистки партии, когда я был переведен из кандидатов в сочувствующие, я почти год отсутствовал в Киеве, так как был командирован на работу в Житомир, и лишь наездами был в Киеве. В Житомире я читал лекции в пединституте.
ВОПРОС: Какую контрреволюционную работу вы проводили в Житомире?
ОТВЕТ: Работая в Житомире, я контрреволюционной работы не проводил.
ВОПРОС: Как вы из Житомира попали обратно в Киев?
ОТВЕТ: Когда я уехал в Житомир, я по партийной линии не был снят с учета и числился на учете в парткомитете УАН. При содействии ВОЛКОВА я был парткомитетом УАН отозван обратно на работу в Киев в мае 1934 г. По прибытии в Киев я приступил к работе в кабинете советского строительства УАН, одновременно принимал участие в работе философской комиссии, где уже работал в качестве ученого секретаря приехавший из Харькова БИЛЯРЧИК.
ВОПРОС: Расскажите, как вы связались с террористической боевой организацией?
ОТВЕТ: Примерно в октябре или в ноябре 1934 года на углу Крещатицкого переулка и Софиевской улицы я имел встречу с НЫРЧУКОМ Михаилом Антоновичем. Я знал, что он был исключён из партии, но в разговоре с ним он меня информировал о том, что он восстановлен в партии и работает в институте марксизма-ленинизма в Москве. В этой же беседе он сказал мне, что проводит работу по сколачиванию группы преподавателей, снятых с работы. НЫРЧУК знал о том, что я был по чистке переведен в сочувствующие. Из беседы с НЫРЧУКОМ для меня стало ясно, что группа эта должна была отстаивать свои позиции, несмотря на наличие философского института УАМЛИН.
В этой беседе НЫРЧУК прощупывал мои позиции и возможность вовлечения меня в организацию. В последующей встрече, которая была в конце 1934 г. или начале 1935 г. в Горвоенкомате, НЫРЧУК в более убедительной и откровенной форме говорил мне о необходимости продолжения работы в противовес той работе, которую по поручению ЦК КП(б)У проводил президиум УАМЛИНа, очищая кафедры социально-экономических дисциплин от троцкистских, националистических и меньшевистских элементов. НЫРЧУК говорил, что в этой борьбе мы будем иметь опору в лице ВАСИЛЬЕВОЙ, работавшей тогда в УАМЛИНе, которая его хорошо знала. Я тогда собирался пойти на работу в УАМИИН, и НЫРЧУК в этой беседе дал мне задание выяснить состояние и состав работников философского института, на которых можно было бы рассчитывать в этой борьбе. Я тогда это поручение принял. В этой же беседе постановка вопроса в разговоре с НЫРЧУКОМ сводилась к активной и решительной борьбе против руководства ЦК КП(б)У, не исключая и террора. НЫРЧУК говорил о принятии решительных мер против руководителей ЦК КП(б)У т.т. КОССИОРА и ПОСТЫШЕВА.
Последующая встреча с НЫРЧУКОМ состоялась в конце апреля с<его> г<ода> во время моей прогулки после болезни на бульваре Шевченко. В этой беседе НЫРЧУК дал серьезное обоснование о необходимости перехода нашей организации к методам террора, НЫРЧУК говорил: “Руководство ЦК громит научно-теоретические силы. Каждый день снимаются другие работники, на это нужно реагировать не старыми методами, а более решительными актами против руководителей ЦК”. Он говорил: “Без зняття з вышки найбiльш вiдповiдальних людей, сподiватися якiхось серйозних змiн не можливо”. Закончил он свои обоснования тем, что такова неизбежная логика борьбы.
ВОПРОС: Называл ли вам НЫРЧУК кого-либо из участников организации?
ОТВЕТ: В беседе НЫРЧУК мне говорил, что организация наша значительная. Из участников организации он назвал ЗВАДУ, ГЛУХЕНКО и МУХИНА. Что касается других участников организации, то НЫРЧУК сказал, что мне не обязательно их знать.
В разговоре он подчеркнул конспиративный характер самой организации и тех заданий, которые возлагались на членов ее. В конце беседы НЫРЧУК пожелал мне скорейшего выздоровления для того, чтобы можно было мне кое-что поручить.
ВОПРОС: Какое конкретное поручение и от кого именно вы получили как участник террористической организации?
ОТВЕТ: В конце мая с<его> г<ода>, когда я работал в институте еврейской культуры, я имел встречу с членом нашей организации ГЛУХЕНКО на углу Садовой и Институтской ул. около дома Совнаркома, где шло строительство. В беседе, после того, как я сказал ГЛУХЕНКО, что работаю в институте еврейской культуры, он меня спросил: “Ти мабуть часто зустрiчаешь авто КОСIОРА, оскiльки ти там працюешь”. Я ответил, что машины КОССИОРА еще не встречал, так как работаю в институте несколько дней.
После моего ответа ГЛУХЕНКО передал мне поручение НЫРЧУКА в такой форме: “Бажано було б, щоб ти дiзнався про час виïздiв машини КОСIОРА, це нам потрiбно, це задоручення Михайло Антоновича”. При этом ГЛУХЕНКО мне сказал, что, хотя он живет тут близко, указав пальцем на дом, где он живет, но что это мне удобнее сделать, поскольку я работаю рядом. Мне также известно со слов ГЛУХЕНКО, что непосредственным исполнителем террористического акта над КОССИОРОМ должен быть ЗВАДА. Об этом ГЛУХЕНКО мне рассказал во время передачи мне задания НЫРЧУКА о наблюдении за машиной КОССИОРА. Тут же ГЛУХЕНКО добавил, что эти сведения нужны не ему лично, а организации, и что исполнителем террористического акта будет “Гнат Гнатович”. Когда он увидел, что я не понял, кто это “Гнат Гнатович”, он назвал мне тогда фамилию ЗВАДА.
ВОПРОС: Как вы конкретно выполняли данное вам поручение?
ОТВЕТ: Получив задание о наблюдении для выяснения времени выезда из квартиры машины КОССИОРА, я наблюдение за домом КОССИОРА действительно вел. Эти наблюдения я вел по дороге, когда шел в институт, как со стороны Институтской ул., так и со стороны ул. Энгельса. Эти наблюдения я также вел и по выходе из института. Находясь в самом институте, я изредка наблюдал из окна комнаты научных работников, помещающейся на верхнем этаже института. Это окно выходит на ул. К. Либкнехта.
За все время моего наблюдения я только замечал, что около дома секретаря ЦК КП(б)У КОССИОРА постоянно стоит милиционер и один человек в штатском, по-видимому, сотрудник НКВД, машины же КОССИОРА я не замечал.
ВОПРОС: По линии террористической организации с кем из участников ее помимо НЫРЧУКА и ГЛУХЕНКО вы имели организационную связь?
ОТВЕТ: Еще до встречи с ГЛУХЕНКО я имел случайные встречи с ЗАВАЛЬНЫМ и со ЗВАДОЙ. С ЗАВАЛЬНЫМ я встретился в марте с<его> г<ода> в помещении ВБУ, в комнате, где занимались аспиранты УНИКА. ЗАВАЛЬНЫЙ тогда уже не был директором УНИКА. При встрече ЗАВАЛЬНЫЙ спросил, видел ли я этими днями НЫРЧУКА, и говорил ли НЫРЧУК со мной. Я ответил, что НЫРЧУКА не видел. Этот вопрос ЗАВАЛЬНОГО я отношу к тому, что ему уже было известно о желании НЫРЧУКА видеть меня и говорить по делам организации. Вскоре с НЫРЧУКОМ я имел встречу на бульваре Шевченко, о которой я показал выше.
Со ЗВАДОЙ я встретился в первые дни поступления моего на работу в институт еврейской культуры. Встреча эта происходила в помещении УАН в коридоре, около групкома профсоюза. О ЗВАДЕ как об участнике террористической организации я уже знал со слов НЫРЧУКА. ЗВАДА был озлоблен за то, что его не хотели взять на учет по профлинии. После его расспросов и моего ответа, что я работаю в институте еврейской культуры, он сказал, что меня в таком случае можно будет хорошо использовать. Это заявление ЗВАДЫ относилось к террористической деятельности нашей организации, и т.к. он первый узнал о моей работе в институте еврейской культуры, то, очевидно, об этом передал НЫРЧУКУ, и, действительно, НЫРЧУК через ГЛУХЕНКО передал мне задание о наблюдении за домом КОССИОРА с целью выяснить время выезда машины КОССИОРА.
ВОПРОС: Что вы можете дополнить к данным вами показаниям на следствии?
ОТВЕТ: Я на следствии все рассказал как о моей контрреволюционной деятельности, так и известной мне деятельности террористической организации, участником которой я был.
Настоящий протокол мной лично прочитан, записан с моих слов правильно, в чем и расписываюсь
Б. ЛЕХТМАН
ДОПРОСИЛ:
Зам. Нач. Секретно-Политического
Отдела УГБ НКВД УССР (РАXЛИС)
С подлинным верно:
Оперуполномоченный СПО нрзб.
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 248, Л. 219-230.
