СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) –
тов. СТАЛИНУ.
Направляю Вам заявление арестованного МДИВАНИ Буду, быв<шего> зам<естителя> председателя Совета Народных Комиссаров Грузии, на Ваше имя, {со справкой по его делу}.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР – Ежов (ЕЖОВ)
10 января 1937 г.
№ 55204
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 269, Л. 38.
т. СТАЛИНУ.
Настоящее обращение вызвано нетерпимостью моего положения: я и три моих сына арестованы.
Мне предъявлено обвинение в возглавлении к.-р. троцк<истской> террорист<ической> организации. Допрашивали за эти два месяца (с 17/Х-c<его> г<ода>) более чем 20 раз. Что было в моей памяти, все рассказал о себе и других. Указывал и на свои доклады, и выступления специально против к.-р. троцкизма и троцкистов, что дало возможность секретарю парткома при СНК Грузии подчеркнуть на объединенном собрании парторганизации СНК, Госплана, ЦИК Грузии мою роль по борьбе с к.-р. троцкизмом. “Т. Буду МДИВАНИ не только на собраниях выступает против троцкистов, но и помогает выявлять скрытых троцкистов. Я заявляю это со всей ответственностью” – закончил он. Это было 11-го сентября 1936 г. Кроме того, я сообщил следствию о случаях обработки мною не подавших заявления об отходе, с указанием лиц и т.д.
Следствие требует признания правильности обвинения. Я заявлял много раз на допросах и писал, что с момента моего отхода от к.-р. троцкизма в 30-м году не было мною сделано ни одного шагу к возобновлению к.-р. троцкистской работы, нет ни одною человека, которому я бы предложил эту преступную работу, не было ни одного момента моего участия в к.-р. троцкистской организации. Настойчиво просил и продолжаю просить предъявить мне хоть одного человека, который покажет и докажет, что я с ним или с кем бы то ни было состоял в организации и вел работу.
Мне не предъявили ни одного человека, хотя арестованных троцкистов, среди которых я должен был бы работать, здесь много сидит. Не предъявили потому, что таких людей нет. Во лжи они будут тотчас же разоблачены, если по злому умыслу решат меня оговорить. Я утверждаю это со всей ответственностью.
Правда, мой невоздержанный язык, вспыльчивость, раздражительность и слабость характера повредили мне во многом. Но не недостатками определяется политическая линия человека, а его действительной работой…
Я продолжаю сидеть в заключении, и кошмарное обвинение все еще висит надо мной. Нетерпимо больно и нет сил больше ни физических, ни моральных.
Я никогда на забывал высокой оценки, данной в присутствии ответственных товарищей в Москве (на даче) моей искренности и честности! В этой оценке я черпал много сил и старался из всех сил оправдывать ее. Чиста моя совесть и теперь. Беспредельна преданность и любовь моя к партии и руководству, которое я хорошо знаю много десятков лет. Нет на свете силы, способной заставить меня изменить этому руководству. Мой прежний троцкизм объясняется непониманием и ошибкою. После полной победы генеральной линии партии нельзя не понимать, что только явные классовые враги могут идти против партии и руководства. Не враг я партии! Я слишком высоко ценю доверие, которым я пользовался. Могу ли я променять его на величайшую гнусность троцкистских убийц!?
Угоняю обратить на меня внимание и избавить меня от дальнейших мучений от сознания, что меня считают участником неслыханных гнусностей, и дать возможность упорной работой, доступной моей старости, доказать возможность возвращения в ряды партии и избавить мою семью от положения зачумленных и голодающих.
Верно: нрзб
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 269, Л. 39-40.
