[На бланке Ответственного редактора газеты “Известия ЦИК СССР и ВЦИК” Н.И. Бухарина]

Тов. Сталину

лично

Дорогой Коба,

Большое тебе спасибо за то, что ты не оставил без ответа мое письмо, полной отчаяния и тоски. Я стараюсь себя держать в руках, чтобы не развалиться на части, и стараюсь, как ты сказал, “спокойно работать в “Известиях””.

При разговоре с тов. Кагановичем я спросил его: “Ну вот, я 10 начну работать; могу я тоже как редактор писать статьи, передовицы и т.д.?” (спросил, т.к. одна статья не была помещена). Тов. Л.М. ответил: “Ну, разумеется. Вы же редактор”.

Я пришел, после нескольких дней работы написал статью; она всем понравилась, была сдана в набор… и она не пошла. Даже когда я официально как редактор предложил поместить ее, она не пошла. Ее я прилагаю [1]. Все, вплоть до рабочих типографии, видят, что я – зачумленный и фиктивный “редактор”, просто посмешище. За что? Если бы я еще не осведомился предварительно!… Сказали бы: повремени. А то я в полной уверенности начал “спокойно работать”. Вот и “покой”!

Все, что связано со мной, обстреливается. Обстреляли “Архив”. Теперь обстреляли журнал “Сорена“, который я 5 лет тому назад {издавал} основал. (Я сегодня послал просьбу тов. Андрееву об освобождении меня от звания редактора этого журнала). Я положительно не знаю, как держаться: ведь создается впечатление, что меня нужно бить и не давать мне ни строки писать. Даже к юбилею Серго мне демонстративно не предложено писать статьи: я, очевидно, “не достоин”. За что все это? Прочти еще раз, что я позволяю себе тебе писать. Я знаю, сколько у тебя дел, и что ты, и кто ты. Но, ей-богу, ведь я только тебе могу написать, как родному человеку, к которому можно прибегнуть, зная, что не получишь пинка в зубы. Не думай, ради всего святого, что я хочу фамильярничать. Я, вероятно, больше других понимаю твое значение. Но я пишу тебе, как когда-то Ильичу, как настоящему родному, которого даже во сне вижу, как Ильича. Это странно, б<ыть> м<ожет>, но это вот так.

Если б я за собой чувствовал хоть атом прегрешения, другое было б дело. Но хочу, чтоб ты понял, что жить, как “подозрительному”, мне ужасно тяжко. Да и нервы уже не те: я – сломленный человек, и не знаю, удастся ли мне выпрямиться.

Теоретически и умом я, как будто, еще {не получил окончат<…>} кое-что понимаю. Но я от каждого удара и обиды – незаслуженной – прихожу в дикое состояние.

Довольно об этом. Прочти за такие письма. Если бы ты обладал каким-нибудь инструментом, чтоб видеть, что творится в моей больной голове… Но я тебе благодарен за твое внимание до бесконечности.

Твой Николай.

19-10-36.

Москва.

РГАСПИ. Ф. 558, Оп. 11, Д. 710, Л. 166-166об. Автограф.

[1] К письму приложена статья Н. Бухарина под названием “Дружеские беседы двух фашистов или “аппетит приходит во время еды””.