24 сент<ября> 1936 г.
Тов. И.В. Сталину
лично
Ради бога, прочти все письмо!
Дорогой Коба,
Я разрешаю себе тебе написать потому, что дошел до крайности: не только не прихожу в норму, но чувствую, что могу душевно заболеть самым настоящим образом.
Причины тому те, что несмотря на заявление прокуратуры меня поливают грязью, толкуют заявление, что, мол, только юридически не доказано и т.д. Словом, атмосфера гнусная. Я не могу больше жить. Так, точно зачумленный и навек подозрительный. При таком положении вещей жизнь моя бесперспективна и бессмысленна. Когда подумаешь, какие сейчас времена наступают и сколько можно дела сделать плечом к плечу со всеми, и посмотришь на себя, забившегося в угол, когда никто не рискует зайти, – то никакие ореолы невинного страдальца ничего не искупают: нечем дышать, пойми. Пробовал начать писать книгу – не могу. Написал раньше статью, которую посылал и тебе: Каганович сказал, что переслал в “Правду”; а там что-то саботируют.
Но это – лишь деталь, одна.
Я горячо прошу тебя принять меня – я приехал бы тотчас. Ведь вот парадокс: чем дольше я преданно, всем сердцем, служу партии, тем хуже мое несчастное положение, и теперь уже почти нет сил бороться с нападками (см. также в “Правде” рецензия на Архив техники!)
Я горячо прошу тебя разрешить мне к тебе приехать – сообщи через тов. Двинского. Я хотел {сперва} теперь сразу поехать – но если бы ты меня не принял – тогда все было бы кончено.
Большей трагедии, когда тебя, ни в чем не повинного ни на йоту, окружает враждебное недоверие, – нельзя иметь.
Я измучил весь свой мозг.
Только ты можешь меня вылечить. Я и так видел твою руку в некоторых событиях. Если тебе не совсем безразлична моя судьба (а я, ей-богу, могу еще пригодиться), прими меня.
Всей душой твой,
Н. Бухарин.
P.S. Я не о сожалении прошу, не о каком-нибудь прощении, ибо ни в чем не виновен. Но такая атмосфера, что только сверх-авторитет (только ты) до конца может взять на себя смелость спасти невинного человека, попавшего из-за тактики врагов в исключительное положение. Я не просил о приеме до конца следствия, так как считал, что это политически тебе неудобно. Но теперь я еще раз просто всем существом прошу тебя об этом. Не откажи. Допроси меня, выверни всю шкуру, но поставь такую точку над i, чтоб никто никогда не смел меня лягать и отравлять жизнь, загоняя на Канатчикову дачу.
Николай.
РГАСПИ. Ф. 558, Оп. 11, Д. 710, Л. 164-165. Автограф.