Письмо Н.И. Бухарина А.М. Лариной

 

Анне Михайловне Лариной

 

Милая, дорогая Аннушка, ненаглядная моя!

Я пишу тебе уже накануне процесса и пишу тебе с определенной целью, которую подчеркиваю тремя чертами: что бы ты ни прочитала, что бы ты ни услышала, сколь бы ужасны ни были соответствующие вещи, что бы мне ни говорили, что бы я ни говорил, – переживи все мужественно и спокойно. Подготовь домашних. Помоги и им. Я боюсь и за тебя, и за других, но прежде всего за тебя. Ни на что не злобься. Помни о том, что великое дело СССР живет и это главное, а личные судьбы – преходящи и мизерабельны по сравнению с этим. Тебя ждет огромное испытание. Умоляю тебя, родная моя, прими все меры, натяни все струны души, но не дай им лопнуть. Ни с кем не болтай ни о чем. Мое состояние ты поймешь. Ты – самый близкий, самый родной мне человек. И я тебя прошу всем хорошим, что было между нами, чтоб ты сделала величайшее усилие, величайшим напряжением души помогла себе и домашним пережить страшный этап. Мне кажется, что отцу и Наде не следовало бы читать газет за соответствующие дни: пусть на время как бы заснут. Впрочем, тебе виднее – распорядись, присоветуй сама, под тем углом зрения, чтобы не было неожиданного кошмарного потрясения. Если я об этом прошу, то, поверь, что я выстрадал все, в том числе и эту просьбу, и что все будет, как этого требуют большие и великие интересы. Ты знаешь, чего мне стоит писать тебе такое письмо, но я пишу его в глубокой уверенности, что только так я должен поступить. Это главное, основное, решающее. Сколько говорят эти короткие строки, ты и сама понимаешь. Сделай так, как я прошу, и держи себя в руках: будь каменной, как статуя.

Я – в огромной тревоге за тебя, и, если бы тебе разрешили написать или передать мне несколько успокоительных слов по поводу вышесказанного, то эта тяжесть свалилась бы хоть несколько с моей души.

Об этом прошу тебя, друг мой милый, об этом умоляю. Вторая просьба у меня – неумеримо меньшая, но лично для меня очень важная.

Тебе передадут три рукописи:

а) большая философская работа на 310 стр. (“Философские арабески”)

в) томик стихов;

с) семь первых глав романа.

Их нужно переписать на машинке, по три экземпляра. Стихи и роман поможет обработать отец (в стихах приложен план, там внешне – хаос, но можно разобраться; каждое стихотворение нужно перепечатывать на отдельной страничке).

Самое важное, чтоб не затерялась философская работа, над которой я много работал и в которую много вложил: это – очень зрелая вещь, по сравнению с моими прежними писаниями, и в отличие от них, диалектическая от начала до конца.

Есть еще та книга (“Кризис капит<алистической> культуры и социализм”), первую половину которой я писал еще дома. Ты ее постарайся выручить: она не у меня – жаль будет, если пропадет.

Если ты получишь рукописи (много стихов связано с тобой, и ты по ним почувствуешь, как я к тебя привязан), и, если тебе будет разрешено передать мне несколько строк или слов, не позабудь упомянуть и о моих рукописях.

Распространяться сейчас о своих чувствах неуместно. Но ты и за этими строками увидишь, как безмерно-глубоко я тебя люблю. Помоги мне исполнением первой просьбы в столь для меня тяжкие часы. Во всех случаях и при всех исходах суда я после него тебя увижу и смогу поцеловать твои руки.

 

До свидания, дорогая.

 

Твой Колька.

 

15-I-38.

 

P.S. Карточка твоя у меня есть с малышом. Поцелуй Юрку от меня. Хорошо, что он не читает. За дочь очень боюсь. О сыне скажи хоть слово – вероятно, вырос мальчонка, а меня и не знает. Обними его и приласкай.

 

Опубликовано: Известия, № 226, 13 октября 1992 г.