Товарищу СТАЛИНУ.
Посылаю записку т. Кекс, присланную мне секретарем парткома Краматорского завода т. Шевченко.
Т. Петерс припоминает, что он действительно разбирал в свое время заявление Кекс и она была принята тогда т. Лениным.
ЕЖОВ
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 103, Л. 120.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б)
тов. ЕЖОВУ
Посылаю вам полученное на мое имя заявление от члена партии тов. КЕКС.
С КОМ. ПРИВЕТОМ
СЕКРЕТАРЬ ЗПК КРАМАТОРСКОГО
МАШИНОСТРОИТ. З-ДА ИМ. СТАЛИНА В. Шевченко (ШЕВЧЕНКО)
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 103, Л. 122.
СЕКРЕТАРЮ ЗАВПАРТКОМА ТОВ. ШЕВЧЕНКО.
От члена КП(б)У тов. КЕКС.
№ партбилета 0007474
В связи с исключением ЕНУКИДЗЕ из партии считаю своим долгом поставить вас в известность о некоторых фактах из прошлого, могущих дополнительно характеризовать ЕНУКИДЗЕ.
В начале революции я работала воспитательницей детей у крупного спекулянта РАБИНОВИЧА. К нему часто заходил близкий его знакомый некий КОМАРОВСКИЙ, бывший директор Тифлисского банка и владелец санатории “Воробьевы горы”.
После октябрьского переворота эта санатория стала пристанищем, настоящим контрреволюционным гнездом. Под видом больных находились царские офицеры, в складах хранилось оружие – все это готовилось для восстания против советов. Все это я узнала от семьи РАБИНОВИЧЕЙ, которые считали меня “своей”. Я же сообщила совету рабочих депутатов, однако все осталось по-старому. К КОМАРОВСКИМ часто приходил в гости одетый в форму военного советской армии некто ПАВЕЛ ДАВИДОВИЧ МИСХИС (или МИСХИДЗЕ), который часто в беседах упоминал о своем приятеле ЕНУКИДЗЕ. В семьях РАБИНОВИЧЕЙ и КОМАРОВСКИХ шли разговоры о выезде за границу или в районы, занятые белогвардейцами. МИСХИЗ не раз обещал им через приятеля ЕНУКИДЗЕ достать необходимые документы и тем самым выехать, как они говорили, из совдепии. Свое слово он сдержал. Необходимые к выезду документы были приготовлены (как я слышала, в то время благодаря такой помощи многим буржуем удалось выехать из Москвы в международных вагонах, увезя с собой разные ценности). Между прочим, в семье РАБИНОВИЧЕЙ очень часто вспоминали не только ЕНУКИДЗЕ, но и КАМЕНЕВА, БОНЧ-БРУЕВИЧА – это, мол, те, к кому можно обращаться за помощью. В частности, я утверждаю, что в 1918 г. крупная буржуазия, с которой мне приходилось сталкиваться, считала ЕНУКИДЗЕ замечательным человеком. Летом 1918 года мои хозяева собирались ехать в Киев, предложили поехать вместе с ними и мне. Я посоветовалась с моим братом-коммунистом, и мы решили информировать ЧК, а мне дать согласие о выезде – с тем чтобы не вызвать подозрения. Я только спросила РАБИНОВИЧЕЙ, а не арестуют ли нас, на что они мне ответили: “Мы получили такой документ, при котором никто не посмеет зайти в вагон. Лишь бы выехать из Москвы”. Накануне отъезда одна из родственниц принесла для передачи в Киев письмо с просьбой быть осторожными, ибо это письмо для связи с белыми офицерами, я сама зашивала это письмо в рукав хозяйки.
На машинах из гаража ВЦИКа мы выехали на Брянский вокзал, вошли в специально приготовленный вагон, где и были все арестованы представителями ЧК. Нас отвезли на Лубянку. Меня с девочкой отпустили домой. Когда я передала КОМАРОВСКИМ о аресте РАБИНОВИЧЕЙ, то последний немедленно позвонил приятелю
ЕНУКИДЗЕ. Прибывший МИСХИЗ позвонил ЕНУКИДЗЕ примерно так: “Выезд неудачный, надо немедленно принять меры, буду у тебя в Кремле”. При свидании с хозяйкой я спросила о судьбе письма, она мне сообщила, что с письмом все улажено, причем тут же показала мне на одного служащего, который, мол, помог уладить ей с письмом. С этим служащим я в последствии работая в кремле в качестве зав<едующей> столовой ВЦИК, узнала БЕЛЕНЬКОГО. 12/Х-1918 г. я поступила на вышеуказанную должность в Кремль, и однажды в столовой ВЦИК я встретила П.Д. МИСХИСА, который не меньше меня был удивлен такой встречей. Он заговорил со мной, как со старой знакомой. Я спросила, часто ли он бывает в Кремле. “Почти каждый день,” – отвечает он. Рассказал мне, что он старый революционер, левый эсер, и что он и ЕНУКИДЗЕ большие друзья.
Я спросила, как живут КОМАРОВСКИЕ и РАБИНОВИЧИ? Оказывается, они все же выехали, и, как выразился МИСХИЗ, “с такими удобствиями, с какими сейчас может ехать только ЛЕНИН”. Узнав о таком контрреволюционном поведении ряда лиц, помогающих врагам революции, я написала подробное заявление и передала его пред. ВЦИК тов. СВЕРДЛОВУ. В этом заявлении я обвиняла ЕНУКИДЗЕ в помощи врагам советской власти. Тов. СВЕРДЛОВ в это время был на фронте, и мое заявление было передано тов. АВАНЕСОВУ. Вернувшись из минского фронта, тов. СВЕРДЛОВ заболел и умер. Предполагая, что мой материал в руки СВЕРДЛОВУ <не> попал и видя, что меня никто не вызывает, я снова пошла к тов. АВАНЕСОВУ. Выслушав меня, тов. АВАНЕСОВ очень строго спросил меня, понимаю ли я, что я делаю, и начал мне так же строго объяснять, что мое заявление оскорбляет советскую власть, что ЕНУКИДЗЕ есть член правительства и т.п. И все же я ему известила, что ЕНУКИДЗЕ является другом контрреволюционной буржуазии, а потому он наш враг. И рассказала ему еще раз о документах, выдаваемых буржуазии на выезд с бриллиантами и золотом, о международных вагонах и машинах из гаража ВЦИКа, которые предоставляли ряду наших врагов, после чего тов. АВАНЕСОВ вызвал ЕНУКИДЗЕ и предложил ему поговорить со мной относительно моего заявления. ЕНУКИДЗЕ пригласил меня к себе в кабинет. Я явилась к нему совместно с тов. КАЛИНИНЫМ, очевидно, он и сейчас работает в Кремле. ЕНУКИДЗЕ встретил меня очень резко, в повышенном тоне заявил, что он знает хорошо РАБИНОВИЧЕЙ и КОМАРОВСКИХ и что они достойны той помощи, которая им оказана. На это я ему так же резко заявила, что не место ему (ЕНУКИДЗЕ) сидеть в правительственном кабинете, а там где сидят КОМАРОВСКИЕ и РАБИНОВИЧИ. После такого ответа ЕНУКИДЗЕ выгнал меня из кабинета. Повторяю, при этом разговоре присутствовал тов. КАЛИНИН. Спустя некоторое время я была вызвала к ПЕТЕРСУ (пред<седателю> ЧК), в руках у него я увидала мое заявление. ПЕТЕРС мне заявил, что ЕНУКИДЗЕ допустил неосторожность, поверив своим приятелям, которые его обманули, и указал мне как члену партии на то, что я не права, когда оцениваю ЕНУКИДЗЕ как врага советской власти. С этим я и ушла от тов. ПЕТЕРСА. И вдруг совершенно неожиданно меня вызвали к тов. ЛЕНИНУ. Владимир Ильич, улыбаясь, спросил меня, с какого времени я состою в партии. На мой ответ, что нет еще года, Ильич, все так же улыбаясь, сказал мне: хотя в партийном отношении вы еще младенец, но у вас хорошее и здоровое партийное чутье, а это очень важно для члена партии. Я вас вызвал по поводу вашего заявления относительно тов. ЕНУКИДЗЕ. Мне бы не хотелось, чтобы у молодого члена партии осталось такое плохое мнение о ЕНУКИДЗЕ как о враге Советской власти. Вы поступили совершенно правильно, что написали о том, что, казалось вам, является преступным по отношению к советской власти. Так должен поступать коммунист всегда. ЕНУКИДЗЕ совершил грубую преступную ошибку, но он не враг советской власти. Вы мне <…>.
Будучи чрезвычайно растроганной от такой неожиданной и теплой встречи с любимым Ильичом, я ответила: я вам верю, тов. ЛЕНИН. Простите, если я была очень груба по отношению к тов. ЕНУКИДЗЕ. Владимир Ильич весело улыбнулся и сказал: Нет, нет, это ничего, вы были правы.
Вот почти и все, что я вспомнила сейчас, спустя 17 лет. Читая в газете о исключении ЕНУКИДЗЕ из партии, мне казалось, что я обязана написать все то, что лично знаю о прошлых ошибках ЕНУКИДЗЕ.
С КОМ. ПРИВЕТОМ Кекс (КЕКС)
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 103, Л. 123-125.
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) И ПРЕДСЕДАТЕЛЮ КОМИССИИ ПАРТИЙНОГО КОНТРОЛЯ – т. ЕЖОВУ.
По записке т. КЕКС могу сообщить следующее: Я вспоминаю очень смутно, что в конце 1918 г. т. Аванесов, который в то время был одним из секретарей ВЦИК и одновременно работал в ВЧК, просил меня привлечь к ответственности какую-то гражданку, которая якобы распространяет контрреволюционные разговоры о Енукидзе. Передал ли он мне заявление, о котором говорит Кекс, и была ли автор настоящего письма подательницей того заявления, – я не помню. Но я помню, что в результате налей беседы с ней она мною к ответственности привлечена не была, и я это дело направил не то т. Свердлову, не то т. Ленину, предварительно переговорив с Енукидзе. Если Кекс утверждает, что Ленин ее вызывал, то, наверное, то заявление было направлено мною т. Ленину, по всей вероятности, после телефонных переговоров с ним. В 1918 г., особенно после эсеровского восстания, не было почти ни одного дня, когда Ленин не звонил бы в ВЧК или т. Дзержинскому, или мне; не информировался бы о делах, и ему сообщались и посылались все важнейшие материалы.
Если сочтете необходимым это дело расследовать, то, по-моему, можно попытаться разыскать заявление Кекс в архивах и путем личных разговоров с ней восстановить в памяти все это дело более ясно.
4.VIII-35 г.
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 103, Л. 121.
