Дорогой тов. Сталин.
Так как со времени моего освобождения прошло около двух месяцев, и мне нужно как-то начать оформляться, я первым делом подал заявление об уходе с работы в НКТП. Уже две недели после подачи заявления я добиваюсь того, чтобы меня отпустили, и добиться не могу: Бухарин мое заявление переслал тов. Орджоникидзе, а тов. Орджоникидзе так занят, что даже на пять минут не может меня принять.
Получается действительно заколдованный круг:
1. Я исключен из партии как имеющий отношение к контрреволюционной организации правых;
2. ОГПУ, ведшее следствие по моему делу по поручению ЦКК (так значится в выписке из постановления ЦКК о моем исключении) приговор свой обо мне отменило. Но, по-видимому, ОГПУ об итогах следствия в ЦКК еще не сообщило. Ведь постановление ЦКК, вынесенное по докладу представителя ОГПУ, базируется на показаниях, объяснения по которым я дал в письме к Вам от 26-го апреля и которые, по-видимому, были признаны достаточными, потому что приговор был отменен, и я был освобожден со ссылкой на эти объяснения. Больше того, т. Агранов мне заявил, что если бы эти объяснения я дал раньше, я был бы уж давно освобожден.
3. Сохранение же решения ЦКК с обвинением меня в принадлежности к контрреволюционной организации несмотря на отмену приговора лишает меня возможности работать где бы то ни было;
4. Поэтому я по окончании отдыха, без которого обойтись никак не мог, подал заявление об уходе с работы. Меня не отпускают, или затягивают решение вопроса. Между тем, я даже формально на той работе, которую вел, не могу числиться, не только потому что есть решение ЦКК, но еще в силу целого ряда обстоятельств:
а) После всего происшедшего работать у Бухарина или с Бухариным не хочу и не могу.
б) о том, что мне необходимо уйти от него, сделано было заявление на последнем пленуме ЦК. И хотя мотивировка необходимости моего ухода, как показывает мое дело, была неверной, я добивался ухода еще до моего ареста. Тем более добиваюсь это го сейчас.
в) вести какую бы то ни было другую более или менее ответственную работу в Наркомате не могу, так как дело мое широко известно, обо мне, на основе возмутительных и лживых показаний Слепковых и Марецких, официально и не официально существует много всяких версий и слухов, опровергать которые я просто не в силах.
Я обратился бы в ЦКК, но не знаю, что и о чем писать, не знаю, например, могу ли я ссылаться на письма к Вам, которые написал после приговора из тюрьмы и на основе которых меня освободили, и т.д.
Может быть, Вы мне окажете содействие в том, чтобы меня с работы в НКТП освободили. Тогда я попытался бы через ЦКК получить хотя бы разъяснение, к какой работе я могу быть допущен, и такую работу постарался бы себе подыскать. Без разрешения ЦКК вряд ли кто, конечно, рискнет сейчас мне работу предоставить. Переход на новую работу создал бы для меня какую-то определенность положения, которая при теперешнем моем состоянии имеет решающее для меня значение.
С тов<арищеским> приветом Е. Цетлин
30/VI 33 г.
[Помета И. Сталина: <…> Ежова]
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 190, Л. 181.
