[Штамп: Размножено 14.I 1937 г.
30 экз. (подпись) Хряпкина]
[Штамп: Разосланы 14.I 1937 г.
№ П3396]
[Резолюция И. Сталина: Членам ПБ. И. Ст.]
Копия.
Товарищ Сталин!
Ряд новых событий в моей жизни заставляют меня снова обратиться к Вам и просить Вас выслушать меня.
Факты, побуждающие меня снова обратиться к Вам, товарищ Сталин, такие:
а) уже два месяца, как редакция газеты “Коммунист” не помещает моей статьи, которую сама редакция заказала и одобрила. Объяснения, данные мне по этому поводу, чрезвычайно несостоятельны, и поэтому я как политический работник не могу не понимать, что дело не в технических причинах;
б) в середине ноября 1936 года при выборах делегатов на Киевский областной съезд советов – ряд депутатов предложили мою кандидатуру. Председательствовавший на партгруппе горсовета секретарь Киевского горкома КП(б)У – Сапов – довольно резко и демонстративно отмахнулся от подобного предложения.
Когда же вторично один из депутатов заметил, что среди поставленных на баллотировку нет кандидатуры Хвыли, – Сапов взбеленившись закричал: “Ах, вы снова выдвигаете кандидатуру Хвыли? Пожалуйста, вы сейчас получите удовольствие. Кто за кандидатуру Хвыли? Никто?! Ну, товарищ, вы удовлетворены? Садитесь!”
Вносивший на баллотировку мою кандидатуру – сел с видом человека, совершившего какое-то преступление;
в) 2 января моя жена Галина Терезанская (член партии с 1920 г., в других партиях не была, партвзысканий не имела, по национальности украинка), всегда честно боровшаяся за генеральную линию партии, – была снята с работы без объяснения причин. Ей дали понять, что она имела связь с какими-то националистами, и потому ее Секретариат ЦК КП(б)У снял с работы. Вот уже неделя, как она оказалась безработной.
Я не хочу затруднять Вашего внимания перечислением ряда других фактов, но хочу заявить, что по ряду подобных показателей я вижу, что некоторым товарищам на Украине было бы очень желательно видеть меня на скамье подсудимых в качестве “главы украинских националистов”.
Поэтому я хочу рассказать Вам, товарищ Сталин, в каких условиях приходилось мне как члену партии вырастать и бороться, в каких условиях живу и работаю я сейчас.
Все то, что происходит со мной, создавалось исподволь в течение ряда лет.
Поэтому я должен сделать небольшой исторический экскурс, чтобы показать, кто я и что я делал в ответственнейшие периоды борьбы партии с врагами партии.
В годы гражданской войны на Украине (Правобережье) я с оружием в руках боролся против украинских националистов. Участвовал в качестве политкомиссара отдельных частей Красной армии в подавлении петлюровских кулацких восстаний (ликвидация восстания бандита Ангела, ликвидация новоград-волынского восстания, ликвидация банды Соколовского).
Будучи по происхождению украинцем-бедняком, зная, конечно, украинский язык, как свой родной язык, я все свои молодые силы, знания и пыл вкладывал в дело борьбы против петлюровщины на Правобережной Украине. Я лично принимал участие в боях (сводный отряд дивизии Щорса, штаб которой стоял в то время в Житомире).
Летом 1919 года я вышел из партии боротьбистов, за что от таких людей, как Попов, Шумский, – получил название “ренегат”.
В 1923 г., когда развернулась атака Троцкого против партии, я учился на высших повторных курсах при ЦК КП(б)У.
В связи с тем, что ряд партийных организаций Украины был поражен троцкистской заразой в 1923 году, – ЦК КП(б)У взял небольшую группу работников с повторных курсов и послал на места для укрепления партработы. В том числе был командирован я в качестве заведующего агитпропом Одесского губернского партийного комитета. Я неустанно боролся за генеральную линию партии против троцкистов.
Я не сидел притаившись в кустах, как некоторые бывшие укаписты, боротьбисты, оказавшиеся потом врагами партии. Я работал сколько было моих сил, сколько было моего умения – искренно и преданно до конца для дела партии.
Уже в 1920 году я поместил в Винницкой газете статью, направленную против партии боротьбистов. В 1924 г. в одесских “Известиях” я написал большую статью, направленную против украинской националистической партии укапистов, показав их путь измен и предательств.
Конечно, эти мои действия вызывали раздражение среди украинских националистических элементов. Меня националисты начали систематически травить – шепотом и втихомолку обрабатывая многих, что “Хвыля сам националист”.
Летом 1925 г. решением ЦК КП(б)У я был выдвинут на работу в аппарат ЦК КП(б)У в качестве заместителя Зав<едующего> агитпропа. Завагитпропом ЦК КП(б)У был тогда Попов Н.Н.
В Харькове на то время я застал такую обстановку. Шумский начал возглавлять украинские националистические мелкобуржуазные круги в рядах партии и вне партии.
Когда я узнал о всей этой антипартийной националистической работе Шумского – я начал сразу же борьбу против него и его группы.
Осенью 1925 года я выпускаю книгу “Национальный вопрос на Украине”, которая была рассчитана на то, чтобы дать ряд справок о прошлой истории Украины и показать, как при советской власти возрождается украинский народ, его культура. Там же я обстрелял Грушевского, Ефремова и Солодуба, писания которого не отличались оригинальностью, а шли по пути популяризации мыслей матерых украинских националистов. Эта книга встретила в среде украинских националистов озлобление, а Солодуб разразился против меня похабной статьей, пригрозив мне ссылкой.
К концу 1925 года и к началу 1926 года на Украине развернулась так называемая “литературная дискуссия”, основой которой был лозунг Хвылевого: “Подальше от Москвы”.
Я принужден заявить, что на Украине я был первым человеком, который выступил со статьями против хвылевизма-шумскизма в ЦО КП(б)У “Коммунист”. Эти статьи были помещены в №№ 93, 94, 96 – 24, 25, 28 апреля 1926 года.
Выступая против Хвылевого, я писал:
“Зачем вы бросили этот лозунг? Разве мы говорим о старой держимордной России? Разве не пролетариат в России держит в своих руках власть? Разве создание пролетарской литературы не есть родной для нас процесс? Разве формирование новых пролетарских сил в области искусства в России не есть в той же степени наш с вами вопрос, тов. Миколо, точно так же, как и на Украине? Разве нам безразлично, какими путями пойдет этот процесс? Нет, не безразлично! Дело искусства в Советской России в той же степени должно нас интересовать, как свое искусство, как своя литература. Иначе вражда в культурном строительстве может переброситься на политические взаимоотношения, может стать препятствием социалистическому строительству. Поэтому – единодушно, единым фронтом должны мы творить дело культурной революции.
…Вот почему мы говорим: с новой русской литературой, с новым строительством искусства, которое несет на себе знамя пролетариата, – нам по дороге…
Мы за то, чтобы изучить критическое лезвие Белинского и овладеть им. Мы за то, чтобы художественное слово Льва Толстого стало в определенной мере приобретением техники литературного слова украинских писателей. Мы за то, чтобы художественное творчество Пушкина, Лермонтова и других выдающихся писателей стало достоянием широкого круга украинских писателей…”
“…Поэтому лозунг “против литературной России” мы должны заменить другим лозунгом: “вместе с литературной Россией”.
В ответ на мои выступления Хвылевой написал большую статью, в которой пытался доказать, что я “презренный малоросс”. Это же клеветническое утверждение выдвинул против меня Шумский.
На июньском Пленуме ЦК КП(б)У в 1926 г. Солодуб заявил в своем выступлении по поводу моей борьбы против шумскистов: “Хвыля за червонец продался и потому выступает против Хвылевого“.
После июньского Пленума ЦК КП(б)У борьба не прекращается. Шумский и Хвылевой использовывают журналы для того, чтобы вести свою работу.
Я пишу докладную записку в Политбюро ЦК КП(б)У о журнале “Червоный шлях”, редактором которого был Шумский. 20 ноября 1926 года эта докладная записка рассматривается в присутствии Шумского. В своей записке я писал, что, несмотря на решение июньского пленума ЦК КП(б)У – Шумский, Яловый, Хвылевой продолжают старую линию, а потому старую редакцию во главе с Шумским необходимо распустить и назначить новую.
После моего доклада на Политбюро Шумский в своей речи заявил:
“Это серьезная политическая постановка. Лично я считаю, что этот вопрос обострил Хвыля, как в вопросе относительно Хвылевого, так и в вопросе ошибок относительно неоклассиков”.
Дальше он заявил:
“Я с Хвылей ни в каком рабочем коллективе работать не буду”
В том же году я выступил с брошюрой и рядом статей против известного украинского националиста Могилянского, разоблачив его гнусную работу, направленную к террору украинской советской интеллигенции: “Як кадет Могилянский сам себе вбив”.
В львовских фашистских украинских органах “Дило”,”Час” и др<угих> – меня начинают травить как “ренегата” украинского народа. В ответ на клеветнические статьи “Дило”, направленные против Советской Украины, – я выпускаю книжку “марни надии ворогив”.
Уезжая с Украины, Шумский на адрес Политбюро ЦК КП(б)У пишет 3 февраля 1927 года письмо, в котором наиболее злобные строки посвящает мне. В этом письме он говорит, что положение на Украине “…создает тип коммуниста а-ля Хвыля, который в погоне завоевать себе доверие в руссотяпски настроенной части партии доходит до головотяпства и садизма в борьбе с украинским национализмом”.
Товарищ Сталин! Я не только боролся, ибо борьба без созидательной работы – половина дела. Я лично стягивал молодые силы украинской пролетарской литературы, был их основным организатором, помогал им в их творческой работе. Я в соответствии с поручением партии организовывал союз украинских пролетарских писателей. Я редактировал первые номера группы комсомольских писателей “Молодняк” и написал текст творческой платформы этой группы.
Это происходило в то время, когда такие люди, как Фурер, Постоловский, Лифшиц Борис – издевались надо мной и говорили о том, что я организовываю не писателей, а “писаришек”. Они всюду говорили, что “строительство украинской культуры без Хвылевого и Кулиша – невозможно”. А для того, чтобы украинская культура развивалась, говорили они, – “Хвылю необходимо убрать”.
Именно из рядов пролетарских писателей Украины выдвинулись выдающиеся работники в области драматургии. В этом, хоть небольшая, есть моя доля работы.
В обстановке моральной травли, в обстановке, когда почти весь культурный фронт был заполнен националистическими элементами, – бороться было не так легко.
В том же 1927 году я выступаю с большой статьей против украинского националистического писателя Пидмогильного, который в своих произведениях воспевал махновщину и петлюровщину.
В 1927 году я решил написать большой очерк об антисемитизме. Дело в том, что до сих пор вопросы антисемитизма не были освещены на Украине. Эта книга выдержала уже четыре издания.
В этой книге впервые показано лицо озверелого украинского национализма и его страшные погромные дела. Эту книгу взяли в штыки украинские националисты, и против этой книги злобно выступил мерзкий троцкист Бервицкий, которого мне пытается подбросить враг народа Коцюбинский.
В конце 1927 года на Украине проходит Х съезд КП(б)У. К этому времени Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие – выступают с общей оппозиционной платформой в борьбе против партии. В этой гнусной платформе особое место было уделено национальной политике партии на Украине.
К Х съезду КП(б)У я выпустил специальную брошюру о национальной политике партии на Украине. Я показал гнусное лицо Троцкого, Зиновьева, Ваганяна в разрешении украинского вопроса. Я на фактах самой жизни нашей страны показал, что только ленинское разрешение национального вопроса – даст украинскому народу счастливую жизнь. Я показал в своей работе, что собой представляют заигрывания Троцкого, Зиновьева и других с коммунистами.
В начале 1928 года выходит роман Хвылевого – “Вальдшнепы”. В этом романе автор в художественной форме пытается показать правдивость “теории” Троцкого о “термидорианстве” и “теории” украинских фашистов Донцовых и Ко о том, что пока на Украине не появятся люди сильной воли – Украина не будет полнокровной страной, а будет влачить жалкое провинциальное существование во всех областях – и в экономике, и в культуре.
Выход этого романа вызвал взрыв восторга со стороны украинских националистических кликуш.
В ответ на этот роман я выступил с несколькими памфлетами в “Коммунисте” под общим названием “Вид у хилу у призву”.
Потом они вышли отдельной книжкой. Я показал, как Хвылевой стал трубадуром украинского национализма.
Шумскисты имели тесную связь с украинскими националистами, крепко засевшими в Киевской Академии Наук.
Среди киевских академиков-националистов наиболее ярым врагом партии, советской власти был академик Сергей Ефремов. Он даже ухитрялся ряд корреспонденций пересылать во Львов и там их печатали, использовывая как оружие в борьбе против советской Украины.
Я взял ряд работ С. Ефремова и показал на них в брошюре “Под академичным забралом” – как этот националистический волк до последних дней стоял и стоит на явно контрреволюционных позициях.
С. Ефремову организовывают в националистических кругах в своеобразных формах сочувствие. Сам он пишет в своем дневнике о моем выступлении как о “шаманском” исступлении. В том же “Дило” львовском и “Новом Часе” по моему адресу появляется ругань и клевета.
К этому периоду относится исключительная травля, поднятая против меня в защиту Шумского в Западно-Украинской шумскистской прессе, меня ругают за то, что я бью националистов, разоблачаю их. Меня называют “жидом”, “жидовским наймитом”, “ренегатом”, “московским пидлызачем” и т.п.
Но в это время, когда я вел такую работу и от врагов партии имел оценку, которая говорила об исключительной их ко мне ненависти, – ряд ответственнейших работников Украины тоже начинают меня систематически травить.
Эту травлю ведут против меня второй секретарь ЦК КП(б)У Строганов и секретарь ЦК КП(б)У, он же секретарь Харьковского обкома Терехов. Их вооружали и натравливали против меня Василий Сирко (арестованный в 1933 году), Ермолов (харьковский культпроп, арестованный как троцкист) и Е. Черняк (заместитель харьковского культпропа, арестован как националист).
Строганов и Терехов, которые шли на поводу у Скрыпника, Сирка, Черняка, Ермолова, защищали националистическую литературу, пытаясь обвинить меня – Хвылю в национализме.
Когда я в отсутствии т. Косиора поставил на Секретариате вопрос об изъятии клеветнической националистической пьесы Недоли “Проба”, – Строганов и Терехов против голоса т. Любченко – это предложение провалили.
Несмотря на такую обстановку я все-таки выступил против этой пьесы в печати.
В этой пьесе Украина показана была, как колония, угнетаемая русскими великодержавными националистами. После приезда т. Косиора из отпуска пьеса была изъята, признана националистической, хотя прежнее решение секретариата не было отменено.
Летом 1931 г. я задержал статью Скрыпника по вопросу о преподавании национального вопроса. Там он договорился до того, что Запорожская сечь была – “прообразом Красной армии”; я ознакомил с этим вопросом т. Любченко, и он санкционировал задержку этой статьи. Тогда Скрыпник потребовал от меня письменного объяснения о причинах задержки статьи. Он потребовал заседания редколлегии журнала “Большевик” и обсуждения этого вопроса со стенограммой. Когда редакция собралась – Скрыпник вместе со своим оруженосцем Гирчаком – не явились. Стенограмма заседания редколлегии в 1931 году, где националистические ошибки Скрыпника подверглись критике, – была передана в ЦК, где имеется и сейчас. Это было за 2 года до развернутой критики Скрыпника.
В ответ на совершенно справедливую критику – Скрыпник организовывает через своих ближайших помощников – Гирчака, Овчарова, Кушнира, Зозуляка, Ерстенюка, Бодана (все они арестованы как контрреволюционеры в 1933-34 г.г.) – целую кампанию против меня.
В Украинском институте марксизма-ленинизма собираются заседания, на которых Гирчак, Бервицкий и др<угие> во главе со Скрыпником – ведут дискредитацию меня. Даже харьковские активы использовываются для этого. На одном из Харьковских активов, где председательствовал Ермолов, харьковский культпроп (в последнее время работал в киевской организации и арестован как троцкист), чтобы отвести внимание партийной организации от Скрыпника, – снова была поднята травля против меня.
Скрыпнику удалось мобилизовать в свою защиту Строганова, Терехова. Это привело к тому, что, когда в начале 1932 г. на заседании Политбюро ЦК КП(б)У было поставлено на обсуждение письмо тов. Любченко, адресованное Политбюро, о националистических ошибках Скрыпника, – Строганов и Терехов всю свою речь посвятили обвинению в национализме Хвыли.
Они требовали изгнать Хвылю из ЦК КП(б)У.
Это требование было поставлено Строгановым в ультимативной форме. Когда его предложение не приняли – он заявил, что обязанности секретаря ЦК КП(б)У он складывает с себя.
Все это, по всей вероятности, не забыли и могут всегда вспомнить т.т. Косиор, Чубарь и др<угие>.
Все это я принужден писать, так как считаю, что “работа” Скрыпника, Терехова, Строганова, Гирчака, Ермолова и всех их верных друзей, в отношении меня – даром не пропала.
В том же 1932 году я дал приказ об изъятии контрреволюционной книги Черняка “Путешествие по Европе”. В этой книге буржуазная Европа в противовес Советскому Союзу была показана как рай.
Черняк как украинский националист был изобличен. Этот же Черняк в 1927 году, когда создавалась первая наша писательская организация на Украине, – сказал мне со злобой: “Ну, и что же – подымаешься по бюрократической лестнице в гору? Хочешь на костях Шумского и Хвылевого создать себе благополучие? Подымайся, подымайся, а я посмотрю, как через несколько лет ты полетишь вниз головой!?”.
Обстановка в работе, как правило, характеризовалась тем, что Скрыпник, Ермолов, Гирчак, Сирко – группировали вокруг себя кого угодно, лишь бы эти люди зоологически ненавидели меня.
Недаром тот же Сирко, Черняк, Епик и другие, когда я поставил в ЦК вопрос о запрещении на Украине националистической пьесы Кулиша “Патетическая Соната”, – злорадствовали, когда эта пьеса, переведенная на русский язык, была поставлена в Московском Камерном театре. Они считали, что Кулиш на белом коне с триумфом въедет через Москву в Харьков. Этого не случилось.
Шла открытая и скрытая, острая и глухая борьба. Она, конечно, имела глубоко принципиальное значение. Вопрос шел о том, какими путями будет развиваться украинская культура – нашими советскими или фашистскими. Я все годы боролся в тяжелых условиях за советский путь развития украинской культуры. И как только я видел, что враг берет оружие в руки, – я бил по врагу. Я хорошо запомнил слова одного из беснующихся фашистов – поэта Маланюка.
В начале литературной дискуссии он, говоря о значении выступления Хвылевого, сказал: “Оружие украинского слова мы взяли в свои руки и не выпустим его до тех пор, пока не победим”. Он имел в виду захват украинскими националистами культурного фронта.
Вот почему я считал своей священной обязанностью выбивать из рук врага оружие и уничтожать врага.
Вот вереница людей, против которых я боролся до конца. Об этом есть документы, мои статьи, книги и живые свидетели:
Вот их список:
|
Ефремов |
Овчаров |
Канцелярский |
|
Ермолов |
Бадан |
|
|
Корпеко |
||
|
Ивченко |
||
|
Кушнарюв |
||
|
Гирчак |
||
|
Филипович |
Сухина-Хоменко |
Курбас |
|
Черняк |
Полищук |
и т<ому> под<обные> |
Я уже не буду говорить более пространно о том, что я выступал много раз против немецких, польских интервентов, против украинских фашистов, находящихся за границей.
В 1932 году, в конце, после моего возвращения с польского съезда я поехал на хлебозаготовки.
Товарищ Сталин!
В своих показаниях враг народа Коцюбинский говорит, что будто бы я, Хвыля, боролся против хлебозаготовок. Я хочу привести дополнительные материалы, которые отвергают эту вредительскую клевету, возводимую против меня, и подтверждают, что я, борясь за хлеб, боролся против троцкистов, зиновьевцев, националистов.
12 ноября 1932 года из Снегуровки Одесской области я направил письмо в ЦК КП(б)У – Косиору, Хатаевичу, Майорову.
В этом письме, информируя о принимаемых мерах по поднятию поступления хлеба, я сообщал, что уполномоченный Одесского облпарткома, член партии Ведомский – сбежал с района, а перед тем вел среди крестьян такую агитацию:
“Революционеры, которые боролись за советскую власть так же, как Троцкий, Раковский, Зиновьев и др<угие>, говорят правильно, потому что ЦК партии руководит теперь так, что все идет за границу для удовлетворения ненасытной буржуазии в убыток советскому союзу.
Это создает трудности и деградацию сельского хозяйства”.
Приведя эту цитату из выступления Ведомского, я писал дальше:
“Очевидно, мы имеем дело с сообщником контрреволюционной рютинской организации. По этому вопросу считаю необходимым немедленно принять меры”.
В этом же письме я внес такие предложения:
“1. Партийная и комсомольская организация чрезвычайно засорена. Необходима серьезная чистка.
2. По району есть еще много кулацких, петлюровских элементов, которых необходимо организованно ударить”.
В письме от 25 ноября 1932 года по тем же адресам я писал:
“Я прихожу к той мысли, что тут где-то вблизи есть рютинская контрреволюционная организация. Эту свою мысль я хочу подтвердить следующим:
Вчера обнаружено, что Грошев, член Николаевской партийной организации, с группой партизан в селе Вавиловке вел такие разговоры: “За последнее время пачками выбрасывают из партии. Но делают это на свою голову. Ибо сейчас в Одессе, Николаеве и др<угих> городах большинство рабочих, членов партии и беспартийных – за теорию Троцкого; но боятся открыто высказаться. Они (руководители партии) думают, будто бы сделали добро, когда исключили из партии Зиновьева и Каменева. Мне говорили мои одесские друзья, что Рыков сейчас работает лучше Зиновьева и Каменева и говорит, что скоро будет вторая революция. Она будет стоить гроши и меньше крови чем первая, на зато она даст такую свободу крестьянам, какой не дали им ни Ленин, ни Сталин”.
После этого я сообщил в том же письме о Грошеве:
“Грошев работает на участке совхоза им. Косиора, имеет среднее образование.
Был командиром петлюровской сотни. Дано распоряжение немедленно его арестовать”.
Все эти письма, сводки имеются в архивах ЦК. Можно было бы продолжить перечень иллюстративного материала, подтверждающего мою большевистскую работу и на хлебозаготовительном фронте. Но даже из этих материалов видно, что я беспощадно боролся против троцкистов, зиновьевцев, петлюровцев, против кулаков.
В начале 1933 года на пленуме ЦК КП(б)У в своей речи тов. Постышев, говоря о культурном фронте, заявил: в Наркомпросе сидит твердое большевистское руководство (имея в виду Скрыпника) – а в Культпропе ЦК – руководство не большевистское. Таким образом, одним взмахом была перечеркнута вся моя неустанная работа, борьба против врагов партии, за дело строительства советской Украины.
Помню, как после этого трагического для меня заседания пленума ЦК, где я был оплеван, мимо меня проходили – Постоловский, Фурер. Фурер бросил злорадную фразу по моему адресу: “Ну что, Хвыля, кончены твои дела?”. Я посмотрел на них удивленно и ответил:
“Нет, еще не кончены”.
Смеясь, как над каким-то чудаком, они отошли от меня, выражая, довольно высокомерно, свое ко мне презрение.
Я чуть было не был обстрелян вместо Скрыпника. Даже наводка была сделана.
Я начал работать в Наркомпросе. Меня, конечно, ранили, но я работал честно, не покладая рук.
Товарищ Сталин!
Прошу извинить меня, но я поставлен в такое положение, что только сам могу сказать о своей работе. Поэтому перечислю наиболее важные работы, которые я проделал за последние годы:
1. Новое украинское правописание составлено под моим председательствованием. Лично я в работе комиссии вел также всю черновую работу.
2. Об основах нового украинского правописания я написал книгу.
3. Все украинские учебники для школы по языку и литературе – вышли под моим руководством и в результате большой кропотливой редакционной работы, которая со стороны, пожалуй, незаметна.
4. Теоретически и организационно разгромил до конца Леся Курбаса, который до 1933 года был глашатаем украинского национализма на театральном фронте. Есть мои по этому вопросу статьи, стенограммы и т.п.
5. Выполняя поручение ЦК – я организовал художников Украины на творческую работу. Отзывы о последней выставке художников Украины – таких московских, ленинградских мастеров, как Герасимов, Грабарь, Бродский, Кацман и др<угие>, говорят о том, что посильный труд в этом деле не был напрасен. Сейчас художники Украины готовятся достойно встретить ХХ годовщину Октября.
6. Реализуя Ваши указания о значении народного творчества во всех отраслях искусства – я собрал и издал три издания украинских народных песен.
7. Этими днями должна выйти книга, в которой собрано мною больше 5.000 украинских народных поговорок.
8. Я написал большую монографию о творчестве и жизни великого украинского поэта Тараса Шевченко. Мною проделана большая работа над редактированием академического издания Шевченко.
9. Я отредактировал избранные произведения известного украинского писателя Архипа Тесленко и написал об его творчестве статью.
10. Мною изданы избранные произведения Михайла Коцюбинского, о творчестве этого писателя – я написал и издал брошюру.
11. Изданы и сопровождены развернутой статьей произведения Марко Вовчок.
12. Через 2 месяца должно выйти роскошное издание Котляревского (“Энеида”) с моей вступительной статьей.
13. Я организовал на Украине дело народного творчества – вышивки, ковры, ткани, гобелены.
Выставка этих работ была продемонстрирована в Москве, Ленинграде. Хорошие отзывы о выставке говорят о том, что начато большое дело.
14. Я добился того, что лучшие образцы украинского дореволюционного искусства были показаны на украинской сцене. Мы в короткий срок могли подготовить такие оперы, как “Запорожец за Дунаем”, “Наталка Полтавка”, теперь готовим “Тараса Бульбу”.
15. Мною написана монография на основании изучения исторических архивных материалов о народном герое “Устиме Кармалюке”; на основе этого материала писателем Суходольским написана пьеса при моей всемерной помощи и консультации. Эта пьеса политически актуальна, показывает борьбу украинского крестьянства против польских панов, получила одобрение и зрителей, и критики.
Сборники украинских песен, поговорок, выставка народного творчества, показ на сцене лучших образцов украинской литературы, – все это я рассматривал и рассматриваю как созидательную работу у нас и как разрушительную работу в стане врагов.
Я хорошо знаю, что, создавая наилучшие образцы украинского советского искусства, правильно использовав наилучшие образцы наследства украинской культуры, мы одновременно бьем по украинской петлюровской эмиграции, по немецким и польским интервентам.
Но эту работу приходилось и приходится вести не всегда в благоприятной обстановке. Когда впервые в 1933 году в Харькове готовилась постановка “Запорожец за Дунаем”, такой “знаток” украинской культуры, как Содин (бывший редактор областных газет – сначала Харьковской, а затем Киевской, арестованный троцкист) предупредил директора театра Яновского:
“Если вы поставите эту националистическую вещь, я от вас мокрого места не оставлю”.
Президент ВУАМЛИНа Дзенис (троцкист, арестован) при постановке “Наталки Полтавки” заявил, что эту пьесу можно везти в Москву только для того, чтобы опозорить Украину.
В апреле 1935 года проходил пленум украинских писателей. Работая тогда Зам<естителем> Наркомпроса, я пошел на пленум с намерением выступить на тему о литературе в связи с народным творчеством. Руководили пленумом писателей – Ашрафьян и Сенченко (оба арестованы). В слове они мне отказали. Я со стыдом ушел оттуда. Правда, тов. Постышев в своей речи о задачах украинской литературы говорил о том, что за работу Оргкомитета писателей отвечает и Наркомпрос. Этот упрек мог быть отнесен только ко мне, т.к. Затонский никогда литературой не занимался. И вот вышло довольно комичное положение – я отвечаю, но мне даже не дают говорить.
Когда я был в Москве (декада украинского искусства), вышел в свет мой большой сборник украинских народных песен. Вся советская общественность и прежде всего ЦО партии “Правда” очень тепло встретили выход такого сборника. Мне было тоже радостно.
Однако после московской радости меня ждала киевская печаль.
Еще Москве я узнаю, что ЦК КП(б)У создал фольклорную комиссию. В ее состав были введены такие “знатоки” украинского фольклора, как Дзенис. Руководители литературного издательства поняли это решение таким образом, что прекратили печатание сборника украинских песен и разбросали набор.
На второй день после моего приезда из Москвы я зашел к секретарю ЦК тов. Постышеву, чтобы проинформировать его о поездке в Москву, об успехах украинского советского искусства во время московской декады. Мою информацию тов. Постышев сразу прервал, заявив, что он все знает, в информации не нуждается, так как в Москве были его люди, которые его проинформировали.
Сказавши это, тов. Постышев мне заявил следующее:
“Вот что хотел я вам сказать. Вы там выпустили украинские песни. Я их видел. Книга хорошая, но я вас предупреждаю, если впредь без нашего ведома выйдет у вас какая-нибудь книга, мы вам поломаем ребра”.
Дальше мне стало известно, что горлопан и подхалим Дитюк (замнаркомпроса) конфисковал журнал “Колбуд” за то, что в нем была помещена моя статья о том, как собирать народное творчество. Когда же редактор этого журнала тов. Папер не согласилась выполнить распоряжение этого бравого администратора, он вызвал ее к себе и разъяснил ей, что она не понимает специальной линии, которую ЦК КП(б)У ведет в отношении Хвыли.
Не знаю, кого имел в виду Дитюк, но мое заявление, переданное по этому поводу в Секретариат ЦК, лежит неразобранным с мая 1936 года.
В газете “Пролетарская Правда” 4 апреля 1936 года появилось сообщение о том, что выходит художественное издание “Энеиды”. В сообщении было указано, что над изданием “Энеиды” работаю я.
В тот же день Отдел печати ЦК КП(б)У поставил на вид директору Ратау за пропуск подобной заметки, а работника, написавшего эту заметку, предложили выгнать с работы.
Мне снова пришлось писать об этом в ЦК, снова доказывать.
Товарищ Сталин!
Я боролся за генеральную линию партии, меня ненавидели за это враги. Я работал над созданием украинской советской литературы – меня обстреливали националисты украинские и руссотяпы.
Враги партии старались распространять о мне самые дикие слухи, клевету.
Большинство арестованных врагов партии на Украине – были всегда моими политическими и личными врагами.
Очевидно, они были бы рады уничтожить меня всякой ценой.
Прошу простить меня за длинное письмо.
Я прошу Вашей помощи и прошу Вас принять меня во время предстоящей сессии ЦИК СССР.
Киев,
8 января 1937 г.
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 268, Л. 50-71. Машинописная копия.
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 268, Л. 72-94. Автограф
