Добрый день, уважаемый дядя Коля!
Мне приходится много извиняться в том, что беспокою вас своими просьбами. Но, дядя Коля, мое положение настолько тяжелое и с такой же перспективой в будущем, что я вынужден обратиться к вам. Все мои попытки вновь вернуться к жизни оказались безрезультатны, осталась единственная надежда на вас.
Дядя Коля! Было бы с моей стороны наглым лицемерием обращаться к вам за помощью, если бы я действительно принадлежал к тому жуткому делу, к которому меня приписали.
Все случилось очень просто – мой бывший товарищ на почве личных счетов и в целях создания себе карьеры – подал в ОГПУ ложный материал, и благодаря знакомству, которое у него было там, – создали дело.
Я, конечно, не смог полностью защитить себя, т.к. слишком неравные силы. Не имея абсолютно никакого понятия в ведении следствия, не зная всех тех приемов, к которым прибегал следователь, меня запутали и раздули большое дело, которого, конечно, в действительности не было. Я долго не подписывал протоколы; но, окончательно убитый морально, утомленный голодом и продолжительными допросами, в полном отчаянии, и когда на меня нажали, пообещали арестовать мать, я подписал протоколы.
Какие же мотивы послужили к тому, чтобы дать мне 58-8-11 (т.е. террор)? Во-первых: то, что я знал о имеющемся оружии у моего товарища и не сообщил об этом в ОГПУ. В этом действительно моя вина есть, я просто не придал никакого значения ему, т.к. не было никакой цели, а просто любительство.
И второе – это то, что когда-то, точнее – в 1932 г. (два года назад до ареста), я с ребятами ездил в лес и, проходя по Можайскому шоссе, мы якобы обсуждали план совершения террористического акта против т. Сталина. В действительности же происходило, совершенно дословно, кто-то из ребят в шутку сказал: “Какое глухое место, как не боится здесь ездить т. Сталин?” Другой ответил: “А кто чего сделает, он же не один?” – “Ну как что – положат на дорогу дерево и остановят машину”. И все. Больше никто ни слова об этом не говорил, по существу, этот детский разговор был давно забыт. Но на следствии этот разговор всплыл, и ему придали совершенно другой, искаженный характер. Дядя Коля! Я до сих пор не могу понять, почему мне внушают такую дикую мысль, зачем хотят, чтобы я был контрреволюционером, если я совершенно далек от этого и по убеждению, и по происхождению.
Я сижу уже 1½ года в лагере, но за что приходится париться – не знаю. Если у меня и были ошибки молодости, неужели за них меня должны уничтожить? Неужели я потерянный человек?
Дядя Коля! Я вас много прошу вырвать меня из этой грязной истории. Я знаю, вы можете это сделать, а я со своей стороны смогу быстро доказать свою преданность партии.
Крепко жму вашу руку – Коля Соин.
1/XI-35 г.
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 258 Л. 140-141. Автограф.
Особое совещание НКВД
Копия Председателю Комиссии Партийного Контроля т. Ежову
от з/к Соина Николая Николаевича (ст. Потьма Моск<овско>-Каз<анской> ж<елезной> д<ороги>, Темлаг НКВД, л<есо>з<аготовительный> лагпункт).
Заявление
Осужденный Коллегией ОГПУ 26/V-34 г. по статье 58-8 58-11 сроком на 8 лет Испр<авительно->Труд<овых> Лагерей, я прошу вас пересмотреть мое дело, т.к. все обвинение построено совершенно на ложном материале, который не соответствует действительному положению фактов.
Процесс следствия протекал следующим порядком: в первый день допроса следователь Новобратский набросился на меня с дерзкой бранью и угрозами, но я, не чувствуя за собой никакого преступления, – предполагал, что, разобравшись во всех показаниях и в особенности прочтя все записки, отобранные при обыске, установит, что я нисколько не являюсь чуждым Советской Власти. Я абсолютно ничего не хотел скрывать перед следователем, я был с ним полон откровенности, т.к. полагал, что “наматывать” мне несуществующее дело ему нет надобности. Вообще я считал следственные органы не врагом своим, а наоборот, – поскольку я был комсомольцем, то вел себя с ними как со старшими товарищами-партийцами. Я заявлял следователю, что если и есть моя вина в чем, то я всегда готов честно, по-пролетарски искупить свою вину, исправить молодую ошибку, но я также прошу, чтобы и он вел дело честно, на это он рассмеялся мне в глаза, сказав: “Ишь ты, чего захотел – честности!”
Эта моя чистосердечная откровенность, конечно, не повлияла для меня в лучшую сторону, а, наоборот, помогла им запутать меня, создать такое гнусное, надуманное дело.
На другом допросе я увидел, что следователь все мои показания переделывает, придает им другой смысл, а из записок выбирает отдельные фразы, подгоняет их одна к другой, в результате чего получается совершенно искаженное представление о моих настроениях. Здесь я завожу спор и категорически отказываюсь подписывать протоколы допроса, автор<ом> которых является сам следователь. Тогда он мне заявил, что: “Если ты не подпишешь, то мы арестуем родителей, и они будут сидеть!” Я узнал, что арестованы отец и мать А. Заварцева, и мысль о том, что и моя мать может сидеть, заставила меня изменить решение, т.к. помимо того, что будет страдать мать и я, – еще сделаются несчастными мой брат и младшая сестра, и я решил, что во всю эту грязную надуманную историю не вмешивать семью.
Еще был характерный такой случай: на вопрос следователя: “Кто из вас распространял ложные слухи и сплетни о членах правительства?” – я ответил, что подобные слухи разносил К. Амосов, которые, как он говорил, имел от некой гражданки Батуриной, что могут подтвердить некоторые товарищи. Я попросил следователя это зафиксировать, но он мне ответил: “Я знаю, что надо писать, и что не надо”.
Учтя все вышесказанное, я прошу вас пересмотреть мое дело и освободить меня. Ибо я никогда не считал себя контрреволюционером и не хочу им быть.
Меня воспитывала и растила Октябрьская революция, наша партия, я вырос в ней, – был октябренком, пионером, комсомольцем, прошел все стадии коммунистического развития, поэтому никак не мог я быть контрреволюционером. Прошу вас дать мне честно жить и работать в рабочей семье.
Н. Соин.
3/XII-35 г.
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 258 Л. 137-139. Автограф.
Председателю Комиссии Партийного Контроля тов. Ежову
от члена партии Соиной Матильды Васильевны, проживающ<ей> в г. Москве по мал<ым> Кочкам [1], дом 7, кв. 334.
Заявление
Мой сын, Соин Николай Николаевич, осужденный НКВД сроком на 8 лет, явился жертвой провокации со стороны главным образом гр. гр. Батуриной Н.В. и Амосова К.Г., принимавших в деле следствия активное участие и попутно терроризовавших меня и дочь, которая до следствия стала посещать дом Батуриной, с которой познакомил ее гр. Амосов.
Батурина была в тесном контакте со следователем, проводившим по делу моего сына, афишировала своими связями с сотрудниками НКВД, заявляла себя старым большевиком, пользовавшимся большим авторитетом в этом деле, подробно информировала нас о ходе следствия, сообщая, правда, много небылиц, но всегда почему-то свою информацию сводила к тому, чтобы я как член партии и мать отказалась от каких-либо действий в пользу своего сына; в противном случае меня и всю мою семью вышлют из Москвы и т.д. и т.п.
Вначале она говорила, что бывш<его> товарища моего сына Заварцева подозревают в организации и что за ним следят и что его, вероятно, арестуют. После же ареста Заварцева она говорила: “Заварцева арестовали на собрании Института, где обсуждался вопрос о терроре. На этом собрании забрали список, в котором значился и Соин Николай”, но фактически, как я потом узнала, Заварцев был арестован у себя на квартире. Далее гр. Батурина говорила: “На военном заводе раскрыта организация в полторы тысячи молодежи, и что сын мой тоже состоит в военной организации”. Николай Соин ни в чем на допросе не сознается, закатил истерику и заявил: “Советская власть зажимает самокритику и не дает молодежи развития”. За это он понесет суровое наказание, а вам предъявят обвинение за неправильное воспитание”.
Невеста сына моего по имени Надя передала Батуриной какой-то запломбированный пакет, полученный ею от Соина Николая, и что этот пакет Батуриной передан следователю и приобщен к его делу и т.д. и т.п. Но когда я спросила невеску [2], то, конечно, она ничего не передавала.
С первых дней знакомства с Батуриной, которое состоялось через Амосова, она очень много рассказывала дочери и другим небылиц, компрометирующих ответственных работников. Часть этих небылиц, ею же рассказанных, были приписаны сыну моему.
Амосов мстил моему сыну за то, что сын мой всегда противился ухаживаниям Амосова за сестрой Александрой Соиной и вообще избегал дружбы с ним. Амосов неоднократно грозил Соину Николаю, что он с ним расправится, и действительно он вместе с Батуриной расправился с ним, для чего выдумали какие-то разговоры моего сына о тов. Сталине.
Сам Амосов любит рассказывать антисоветские анекдоты, возможно, часть этих анекдотов приписал на следствии моему сыну.
Сын мой, воспитанный в духе коммунизма, ни в какой антипартийной организации состоять не мог и приписанные ему действия он не совершал, а поэтому прошу дело его пересмотреть и освободить его.
Соина. [3]
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 258 Л. 142-143. Автограф.
ЦК ВКП(б)
СЕКРЕТАРИАТ тов. ЕЖОВА.
для тов. РЫЖОВОЙ.
Сообщаю полученные по радио от Начальника Темлага НКВД сведения в отношении известного Вам СОИНА Николая Николаевича:
СОИН работает на Явасском лесозаводе в качестве электромонтера-конструктора. К работе относится пассивно, в культработе участия не принимает. Настроен антисоветски.
СОИН высказывается следующим образом:
“В случае неудачи в освобождении буду решаться на всякую подлость, буду бежать и стану самым заядлым контрреволюционером до смерти. В случае освобождения постараюсь, по возможности, сжиться с существующей властью, приспособлюсь и буду маскироваться в политическом отношении. Людей, завоевавших революцию, уже нет, некоторые умерли, некоторых выгнали – Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Рыков и др<угие>. Пока живу по течению, но нам еще придется идти своей дорогой, которая доведет до цели. Один ничего не сделаешь, нужна организация и время. Сейчас мечтаю освободиться и буду жить в Москве – для меня это является самым главным”.
Гай (ГАЙ)
8 мая 1936 г.
206284
РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 258 Л. 136.
[1] Ул. Малые Кочки – ныне ул. Доватора.
[2] Так в тексте.
[3] Судя по опубликованным документам Николая Соина все же освободили. В спецсообщении Л.П. Берии И.В. Сталину от 30 января 1939 г. говорится: “…КРАСНОЛУЦКАЯ передавала ЕЖОВОЙ Зинаиде о том, что Виктор БАБУЛИН берет взятки с лиц, родственники или родные которых арестованы. Так, Виктор БАБУЛИН взял 2000 рублей с гражданки СОИНОЙ Матильды Ивановны [на самом деле – Васильевны] за то, что ходатайствовал об освобождении сына последней — Николая, арестованного за подготовку террористического акта против тов. СТАЛИНА; Николай СОИН был освобожден”. ЛУБЯНКА. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 – март 1946. М.: МФД: Материк, 2006, с. 22.