О СЛУЖЕБНОМ АППАРАТЕ СЕКРЕТАРИАТА ЦИК СОЮЗА ССР И ТОВАРИЩЕ А. ЕНУКИДЗЕ

 

ЕЖОВ: Товарищи, в повестке дня Пленума ЦК значится вопрос об аппарате ЦИК СССР и т. Енукидзе. Однако прежде, чем перейти к непосредственной теме моего доклада, я вынужден коснуться ряда связанных с этим вопросом событий, имеющих прямое отношение к обсуждаемой теме.

1 декабря 1934 года был предательски убит последышами зиновьевско-каменевско-троцкистской группы один из лучших руководителей нашей партии, один из наиболее стойких и непримиримых большевиков, обаятельнейший человек, любимец партии – Сергей Миронович Киров.

Убийство товарища Кирова для партии и страны является наиболее острым политическим событием последнего десятка лет. Политическая острота и значимость этого события важны как потому, что партия понесла тягчайшую утрату, что мы потеряли одного из лучших большевиков, так и потому, что это событие наглядно вскрыло тактику до конца озлобленного, идущего на крайние меры борьбы с советской властью нашего классового врага.

Политическая оценка этого события и задачи, вытекающие из этого для партийных организаций, даны в известном письме ЦК ВКП(б) по поводу убийства товарища Кирова.

То, что я хочу сообщить не меняет по существу этой оценки, а лишь дополняет ее новыми фактами. Эти факты показывают, что при расследовании обстоятельств убийства товарища Кирова в Ленинграде до конца еще не была вскрыта роль Зиновьева, Каменева и Троцкого в подготовке террористических актов против руководителей партии и Советского государства. Последние события показывают, что они являлись не только вдохновителями, но и прямыми организаторами как убийства товарища Кирова, так и подготовлявшегося в Кремле покушения на товарища Сталина.

Уже после убийства товарища Кирова вскрыта новая сеть зиновьевско-каменевских и троцкистских белогвардейских террористических ячеек.

Сажное серьезное заключается в том, что несколько террористических групп вскрыты в самом Кремле.

Вся страна, все мы считали, что Кремль является наиболее защищенной, неприступной и неприкосновенной территорией, где обеспечена должная охрана наших вождей. На деле оказалось обратное. Благодаря полнейшему притуплению политической и классовой бдительности ряда ответственных коммунистов ЦИК СССР, и в первую очередь товарища Енукидзе, классовому врагу удалось организовать террористические ячейки в непосредственной близости к штабу нашей революции. Как вы увидите из сообщаемых фактов, это притупление политической и классовой бдительности, едва не стоило жизни товарища Сталина и граничит с прямым предательством интересов партии и страны.

Какова же фактическая сторона дела?

В начале текущего года было обнаружено, что ряд служащих Секретариата ЦИК СССР и комендатуры Кремля систематически распространяет контрреволюционную клевету с целью дискредитации руководителей партии – Сталина, Молотова. Калинина, Ворошилова. Острие этой клеветы было направлено, прежде всего, против товарища Сталина. Характер распространяемой клеветы не вызывал сомнений в том, что она исходит из среды наиболее политически враждебных нам элементов и имеет своей целью создать обстановку озлобленности вокруг товарища Сталина. Комендант Кремля тов. Петерсон, который получил сведения о лицах, распространявших эту клевету, доложил о них тов. Енукидзе. Вам известно, что тов. Енукидзе фактически отвечал за весь (порядок в Кремле, в том числе и за охрану. Сообщениям Петерсона он не придал никакого серьезного значения и отнесся к ним самым преступным, недопустимым для коммуниста, легкомысленным образом.

Все эти сведения дошли до Политбюро ЦК. ЦК предложил тщательно расследовать все эти факты, совершенно правильно считая, что за ними кроются более серьезные вещи.

Проведенным органами Наркомвнудела расследованием вскрыто пять связанных между собою, но действующих каждая самостоятельно, террористических групп.

Две группы были организованы в Кремле и три вне Кремля. Все они ставили главной своей целью убийство товарища Сталина.

Вскрыты следующие террористические группы:

1. Террористическая группа в Правительственной библиотеке Кремля.

Группа организовалась в составе служащих библиотеки, имевших доступ к личным библиотекам членов Политбюро: бывшей жены брата Л.Б. Каменева – Н.А. Розенфельд – урожденной княжны Бебутовой; активной белогвардейки – дворянки, дочери колчаковского офицера Мухановой; Раевской – урожденной княжны Урусовой; дворянок Бураго, Давыдовой и других.

Участники группы сознались в том, что готовили покушение на товарища Сталина. Для более успешного осуществления своих замыслов эта группа привлекла к организации покушения бывшего библиотекаря Правительственной библиотеки – Барута. Барут, работая в Оружейной палате Кремля, пытался организовать подсобную террористическую группу.

Из показаний арестованных участников этой группы выяснилось, что они систематически получали указания о подготовке убийства товарища Сталина от Каменева Л.Б., через его брата Н.Б. Розенфельд. Сам Н.Б. Розенфельд, будучи убежденным террористом, тоже готовил покушение на товарища Сталина и был связан с двумя вскрытыми террористическими группами.

2. Террористическая троцкистская группа в комендатуре Кремля.

Эта группа организовалась в составе части сотрудников комендатуры Кремля – помощников коменданта Кремля Дорошина, Полякова, Павлова и служащих при комендатуре Синелобова, Лукьянова и других. Группой руководил Дорошин, который в свою очередь был связан с группой Розенфельд–Мухановой и террористической группой военных работников вне Кремля.

Участники группы сознались в том, что они готовили покушение на товарища Сталина.

3. Террористическая троцкистская группа военных работников.

В состав этой группы входили троцкисты, состоявшие до их ареста в рядах нашей партии – начальник отделения разведупра Чернявский, слушатели Военно-химической академии Козырев и Иванов, старший инженер ЦАГИ Новожилов, помощник начальника Военно-химического управления РККА – Рохинсон, сотрудница Разведупра Беннет и преподаватель Военно-химической академии Либерман.

Участники группы сознались в том, что активно готовили покушение на товарища Сталина.

Из их показаний явно обнаруживается связь группы с заграничным троцкистским центром, и нити ведут к Троцкому.

Руководивший этой группой Чернявский показал, что, будучи в 1933 году за границей, он связался с активным троцкистом неким Ряскиным, от которого принял задание об организации террористической группы и получил явку к находившейся в СССР троцкистке Беннет.

4. Террористическая группа троцкистской молодежи.

Эта группа организовалась в составе сына Н.Б. и Н.А, Розенфельд<ов> – троцкиста Бориса Розенфельда, сына Троцкого – Седова и троцкистов Нехамкина, Азбеля, Белова и других.

Группа активно готовила покушение на товарища Сталина вне Кремля.

По показаниям участников, группа была организована Н.Б. и Н.А. Розенфельдами по прямому указанию Л.Б. Каменева, который был осведомлен и о деятельности этой группы.

5. Контрреволюционная террористическая группа бывших активных участников белогвардейского движения.

Группу возглавлял Синани-Скалов, обманным путем пролезший в ВКП(б), бывший поручик, меньшевик, активно боровшийся против большевиков в Октябрьские дни в Ленинграде и руководивший Ижевским восстанием.

В группу входили: сестра Скалова, бывшие белогвардейские офицеры: Гардин-Гейер и Сидоров и бывшие активные участники белогвардейского движения Перельштейн, Чернозубов В. к другие.

Группа была связана с Мухановой и строила свои террористические планы на ее кремлевских связях.

Участники группы сознались в том, что вели подготовку убийства товарища Сталина, а руководитель группы Синани-Скалов показал, что был связан с зиновьевско-каменевским контрреволюционным центром.

Таковы пять вскрытых террористических групп, которые ставили своей главной целью убийство товарища Сталина.

По составу участников этих террористических групп вы видите, что все они представляли собой единый контрреволюционный блок белогвардейцев, шпионов, троцкистов и зиновьевско-каменевских подонков. Все эти озлобленные и выкинутые за борт революции враги народа объединились единой целью, единым стремлением во что бы то ни стало уничтожить товарища Сталина.

Следствие показало, что для достижения этой своей цели они шли на прямую связь с ной контрразведкой. Группа Розенфельд–Мухановой была связана с сотрудницей английского посольства, шпионкой – X, от которой она получала указания по подготовке убийства товарища Сталина. 

Контактируя свою деятельность, каждая группа имела свой план организации покушения на товарища Сталина. Часть все свои планы строит на организации покушения вне Кремля, для чего собирает сведения и ведет наблюдение за маршрутами поездок товарища Сталина, узнает, где он живет вне Кремля, в какие часы больше всего выезжает и, наконец, ищет удобного случая для организации покушения на Красной площади во время демонстрации.

Другая часть главную ставку ставит на организацию покушения в самом Кремле, в особенности рассчитывая и добиваясь проникнуть на квартиру к товарищу Сталину. Такой план был, например, у группы Розенфельд–Мухановой. Они как работники библиотеки имели доступ на квартиры членов Политбюро, часто привлекаясь для работы в личных их библиотеках. Каменев особенно рассчитывал на эту группу, так как он сам жил в Кремле, знал кремлевские порядки и поэтому считал, что этим путем легче всего добиться намеченной цели. Свой план проникновения на квартиру к тов. Сталину они строят на использовании личных связей с т. Енукидзе и с его приближенными, наиболее доверенными сотрудниками.

Розенфельд и Муханова, неоднократно работавшие по поручению личного секретаря т. Енукидзе – беспартийной Минервиной – в библиотеках членов Политбюро ЦК, всячески через нее же добиваются поступления на работу в личную библиотеку товарища Сталина.

Если бы товарищ Сталин положился на “бдительность” Енукидзе и допустил к себе на квартиру библиотекарш, то террористы имели бы все условия, для осуществления своего злодейского замысла.

Только потому, что товарищ Сталин категорически и наотрез отказался от подобных “услуг”, он помешал осуществлению этих преступных планов.

По поводу конкретных планов осуществления убийства товарища Сталина террористы дают подробнейшие показания. Приводим некоторые, наиболее характерные из них.

Террористка Бураго показывает следующее:

“Я знаю от Розенфельд и Мухановой, что они делали следующие попытки для совершения убийства Сталина:

1) через Давыдову Розенфельд пыталась устроить Муханову на работу в библиотеку Молотова. Предполагалось, что она этим путем укрепит свое положение в Кремле; 2) через Давыдову и Минервину Муханова и Розенфельд пытались устроиться на работу в библиотеку Сталина. Когда это им не удалось, они были крайне опечалены, и в беседе со мной Муханова говорила: “Неужели сорвались все наши планы убийства Сталина?”; 3) Розенфельд и Муханова пытались получить билеты на Красную площадь в ноябре месяце 1933 г.”

Н. А. Розенфельд по этому поводу говорит следующее:

“Мы предполагали проникнуть в личную библиотеку Сталина и подсыпать яд в пищу или питье самим или используя кого-либо. Но должна при этом отмстить, что как-то при подобном разговоре Муханова выразила опасения, что цианистый калий имеет серьезные недочеты: во-первых, у этого яда резко выраженные вкусовые ощущения; во-вторых, его (яд) легко обнаружить после отравления со всеми вытекающими отсюда для нас последствиями… Я должна признать, что действительно обсуждала с Мухановой вопрос о необходимости отыскания таких ядов, которые не имели бы вкуса, запаха и которые не оставляли бы после себя никаких следов”.

Террорист Чернявский по поводу планов осуществления убийства товарища Сталина на следствии заявил:

“В отношении подготовки террористического акта мною и Новожиловым были намечены исполнители. Исполнителями должны были явиться Новожилов и Иванов. Выполнение террористического акта предполагалось совершить при помощи револьвера. Оружие у каждого из нас было…

Для подготовки террористического акта мы должны были разрешить четыре вопроса: во-первых – как проникнуть в Кремль; второй вопрос, который перед нами стоял – это был вопрос о том, какими средствами осуществить акт. Мы одинаково остановились на револьвере – оружии, находящемся в нашем распоряжении. Третий вопрос – об исполнителях акта был нами разрешен еще в начале подготовки акта. Четвертый вопрос – был вопрос об установлении наблюдения за Сталиным, изучении его привычек, времени выхода и т.д. с тем, чтобы выбрать наиболее удачный момент для совершения акта. Подготовка террористического акта прервана в связи с моим арестом”.

Входивший в состав террористической группы военных работников – Новожилов на следствии показал следующее:

“После смерти Кирова я узнал из газет, что его труп был привезен из Ленинграда в Москву. и Политбюро в полном составе провожало его от вокзала до Красной площади через Мясницкую улицу. Я с Чернявским были дома у Иванова, я сказал моим товарищам: “Мясницкая – узкая улица, хорошо было бы бросить бомбу, точно нацеленную, можно было бы уничтожить Сталина и все Политбюро”. Чернявский и Иванов одобрительно отозвались на это мое заявление”.

Для того, чтобы покончить с вопросом об организации террористической деятельности зиновьевско-каменевской группы и троцкистов и, в частности, с вопросом об организации покушения на товарища Сталина, необходимо остановиться на роли, которую в этом деле играли Зиновьев Каменев и Троцкий.

Зиновьев и Каменев, пользуясь испытанной тактикой двурушничества, принимали во время следствия все меры к тому, чтобы скрыть свою ответственность за убийство товарища Кирова и за подготовку покушения на товарища Сталина. 

Только под давлением совершенно неоспоримых фактов, которые привели в своих показаниях десятки их ближайших сторонников, они были вынуждены признать свою “политическую и моральную” ответственность за все это дело. Однако они продолжают упорно отрицать свое непосредственное участие в организации террористических групп.

Например, припертый к стене показаниями своего брата Н.Б. Розенфельд, бывшей жены брата Н.А. Розенфельд, их сына Бориса Розенфельда и показаниями других активных участников террористических групп, как Муханова, Бураго, Азбель, Белов, Синани-Скалов и т.д., Каменев на следствии показал следующее:

“Мои контрреволюционные разговоры с Зиновьевым содействовали созданию атмосферы озлобления против Сталина. Следовательно, это могло создавать обстановку, оправдывающую террор в отношении Сталина подобно тому, как Керенский создавал обстановку для расправы над Лениным. Я признаю, что совершил тягчайшее преступление перед партией и советским государством. Мои и Зиновьева контрреволюционные действия привели не только к созданию обстановки злобы и ненависти в отношении Сталина, но явились стимулом к террористическим действиям контрреволюционеров. Для меня сейчас не подлежит сомнению, что Н.Б. Розенфельд воспринимал наши нападки и клевету на Сталина, как установку на террор. На мне лежит ответственность за то, что в результате созданной мною и Зиновьевым обстановки и наших контрреволюционных действий и возникла контрреволюционная организация, участники которой намеревались совершить гнуснейшее злодеяние – убийство Сталина”.

Я думаю, что в положении Каменева от него трудно ожидать больших признаний. Да и нужды в этом никакой нет. Следствие располагает абсолютно достаточным количеством фактов, доказывающих непосредственное участие Каменева и Зиновьева в организации террористических групп, фактов, полностью вытекающих из их же программных установок, которые они давали своим сторонникам в борьбе против партии и правительства.

Не уйти от ответственности за организацию террора и Троцкому. Он достаточно разоблачен показаниями своих сторонников и своими собственными программными выступлениями в издаваемом им “Бюллетене”.

По поводу организации террористической работы и руководства ею со стороны Каменева и Зиновьева активная белогвардейка Муханова, участница террористической группы в Правительственной библиотеке, 8 марта 1935 г. показала следующее:

“Я еще в 1932 г. пришла к убеждению о необходимости борьбы с советской властью путем террора. По этому поводу я имела подробный разговор с Н.А. Розенфельд, которая также была террористически настроена н откровенно высказала мне свое стремление убить Сталина.

Для нас, однако, было очевидно, что с задачей убийства Сталина мы вдвоем не справимся. В связи с этим возник вопрос о необходимости создания законспирированной организации для подготовки и совершения убийства Сталина. Разговор между мной и Розенфельд происходил, насколько помню, летом 1933 г., на квартире Н. А. Розенфельд. Это было, по-моему, после возвращения из ссылки Л.Б. Каменева. Розенфельд мне заявила, что нужно приступить к подбору надежных и проверенных людей, в первую очередь, по нашим связям в Кремле. Она сказала, что участие в подготовке убийства Сталина принимает ряд других лиц, в том числе троцкисты и зиновьевцы. Тогда же она дала мне понять, что террористический акт над Сталиным готовится по прямому поручению Каменева…

Тогда же было решено, что организация будет состоять из отдельных групп. По нашему мнению, это обеспечивало успех намеченного террористического акта с двух сторон: во-первых, с точки зрения возможного провала; провал одной или двух групп не влечет провала всей организации; во-вторых, с точки зрения выполнения самого акта; из нескольких групп одна или две безусловно достигнут намеченной цели… О группе, возглавлявшейся Н. Розенфельд могу показать, что она была непосредственно связана с Л.Б. Каменевым, который, как мне сказала Нина Розенфельд, был полностью в курсе подготовки террористического акта над Сталиным”.

Или вот что говорит в своих показаниях бывшая жена брата Каменева, участница этой же группы Н. А. Розенфельд:

“Как я уже показывала, от Розенфельда Н.Б. мне было известно, что подготовка террористического акта против Сталина ведется по указанию Каменева Л.Б. В результате этих моих переговоров с Розенфельдом Н.Б. мы договорились, что будем контактировать всю работу по подготовке террористического акта против Сталина…

Я еще вспоминаю, что впоследствии в одном из разговоров с Розенфельдом он мне дал понять, что Каменевым Л.Б. ему поручено поддерживать связь между зиновьевско-каменевской организацией и ее террористической группой и теми террористическими группами, которые были в Кремле и которые были связаны с Мухановой и со мной”.

О том, что Каменев был главным организатором террористической работы, направленной против товарища Сталина, показывает и участник троцкистской террористической группы молодежи Борис Розенфельд. Рассказывая о начале организации группы, он говорит:

“Весь разговор отца со мной отражал настроения Каменева, с которым отец имел по этому поводу беседу. В заключение мне отцом было заявлено, что он и Каменев пришли к выводу о необходимости устранения Сталина”.

И дальше:

“Специальный разговор с отцом по этому поводу был в начале 1934 года у меня на квартире. Разговор возник по моей инициативе. Я вспомнил Н.Б. Розенфельд о первом разговоре и спросил его, придерживается ли он по-прежнему своего мнения о необходимости совершения террористического акта над Сталиным. Отец мне заявил, что ничего не изменилось, и работу в этом направлении надо вести”.

Все другие активные участники террористических групп, в том числе и брат Л.Б. Каменева – Розенфельд, также показывают, что организация террористической работы принадлежала центру зиновьевско-каменевской группы и что сам Каменев непосредственно направлял всю деятельность групп, давал им указания и был в курсе всей подготовки убийства товарища Сталина.

О прямой причастности заграничного центра троцкистов к организации террористической работы в СССР говорят показания руководителя троцкистской террористической группы военных работников Чернявского. Чернявский на следствии показал о следующем задании, которое он получил от троцкиста Ряскина во время своей заграничной поездки в 1933 г.:

“…Ряскин заявил, что в СССР троцкисты имеют ценные кадры, что в стране имеется благоприятная обстановка для развития троцкистской деятельности. В 1933 г. Ряскин говорил мне, что для России перед троцкистами стоит задача возможно большего развития отдельных групп сочувствующих.

Наряду с указанной работой надо создать кадры людей, способных на самые решительные и крайние формы борьбы с ВКП(б). Он объяснил мне, что считает необходимый создание террористических      групп для убийства Сталина и других руководителей ВКП(б), что эта деятельность может явиться наиболее действенным средством к возврату Троцкого в СССР к кормилу правления. Все эти разговоры склонить меня на подготовку убийства, в первую очередь, Сталина. Я ответил согласием”.

Все эти показания арестованных говорят о том, что не имеющие никакого влияния в массах, до конца разоблаченные партией предатели революции Зиновьев, Каменев и Троцкий по мере роста наших успехов все больше и больше скатывались в болото белогвардейщины. Не имея никакой приемлемой для рабочего класса программы, в своем стремлении захватить во что бы то ни стало руководство партией и страной, они не гнушаются никакими средствами. Завязывая связи с остатками разгромленных партией капиталистических классов, с прямыми белогвардейцами и шпионами, они основную свою ставку ставили на трудности внутри страны, которые могли бы создать благоприятную обстановку для их контрреволюционных выступлений; они ставили ставку на интервенцию и, наконец, отчаявшись перед лицом победоносного преодоления СССР всех трудностей, перешли к террору против лучших людей нашей страны, руководителей партии и государства.

Непосредственная причастность к организации террора Зиновьева, Каменева и Троцкого вытекает и из их политических позиций, которые они заняли в последние годы.

Эти позиции – ставка на интервенцию и террор – были вскрыты еще при расследовании дела об убийстве товарища Кирова. Теперь это подтверждается новыми фактами и документами.

Вот как, например, характеризует директивы Зиновьева и Каменева активнейший член Зиновьевско-каменевской группы, Виноградов.

“Включиться в практическую работу партийного советского и хозяйственного аппарата с целью протаскивания наших установок и с целью сохранения себя в партии как самостоятельной силы, способной выступить, как только сложится хоть сколько-нибудь благоприятная внутренняя и внешняя ситуация. На эту ситуацию мы и держали курс. Мы исходили из того, что война с империалистическими государствами, которая раньше или позднее наступит, и обстановка внутри страны, которую породит война, создаст благоприятные условия для широких выступлений с требованием возвращения к руководству Зиновьева, Каменева и др<угих> лидеров зиновьевщины”. 

СТАЛИН: Кто это показывает?

ЕЖОВ: Это Виноградов показывает.

Другой активный член зиновьевской организации Царьков дает по этому поводу следующие показания:

“Директивы, исходящие значительно позже от центра, толковали, что возможность возвращения зиновьевской оппозиции – Зиновьева, Каменева и других – к руководству обуславливается только нападением империалистических стран на СССР. Вызванная таким образом война неизбежно, как мы думали, должна привести к приходу наших вождей к руководству партией”.

Таких показаний можно привести десятки. Они неопровержимо доказывают, что Зиновьев и Каменев в своем стремлении пробраться к власти поставили ставку на внутренние и, главным образом, внешние осложнения. Эти предатели революции поставили стенку на империалистов, готовящих войну против СССР.

Аналогичную позицию занимают и троцкисты. 

Однако эти надежды Зиновьева, Каменева и Троцкого разбились о растущую мощь Советского Союза и успехи        его мирной политик. Отчаявшись этим путем добиться каких-либо успехов, зиновьевцы и троцкисты становятся на путь организации террора против руководителей партии и государства. Они предполагали, что убийством руководителей партии и правительства они смогут резко ухудшить международное положение СССР, дезорганизовать руководство партией, ускорить нажим интервентов и таким образом прийти к власти.

О непосредственном переходе зиновьевцев и троцкистов к методам террора мы привели выше достаточное количество фактов. К ним можно прибавить еще несколько характерных для этого показаний. Например, троцкист Азбель следующим образом характеризует “идейные” установки своей организации:

“Всякие недовольные элементы в стране – запуганы. Пробудить эти недовольные элементы к активной борьбе с руководством ВКП(б) можно только путем применения террора. Все зло мы видели в Сталине, и поэтому считали, что путем убийства его, как наиболее влиятельной, решающей фигуры в партии и стране, молено будет вызвать замешательство в среде нынешнего руководства партии и поднять на борьбу все недовольные существующим режимом элементы”.

Троцкист Новожилов, входивший в террористическую группу военных работников, рассказывая на следствии о позиции и программе действий приехавшего из заграницы Чернявского, который, как известно, получил эти прямые директива от троцкиста Ряскина, дает следующие показания:

“Приезд Чернявского в июне 1933 г. активизировал нашу троцкистскую деятельность. В ряде бесед, имевших место с участием Чернявского, Иванова и меня, Чернявский поставил вопрос о необходимости убийства Сталина, видя в этой мере единственное остающееся средство для того, чтобы разрядить тот невыносимый режим, который, по нашему мнению, имелся в стране”.

И далее:

“Характеризуя положение дел в стране, Чернявский при моей поддержке и поддержке Иванова, указывал, что настоятельно необходимо изменение политики партии и советской власти… Чернявский поставил вопрос – при каких обстоятельствах может произойти изменение этой политики партии и соввласти?… Чернявский указал, что возможен один путь – это путь физического истребления Сталина, путь его убийства”.

Таковы неопровержимые факты террористической деятельности зиновьевско-каменевских групп и троцкистов в СССР.

Эту их террористическую деятельность Троцкий взял под прямую защиту. В ряде своих статей в связи с процессом над убийцами товарища Кирова, опубликованных в издаваемом им “Бюллетене”, Троцкий мечет гром и молнии по поводу ареста Зиновьева и Каменева и целиком берет их под свою защиту.

Больше того, в своей последней статье “Рабочее государство, термидор и бонапартизм”, напечатанной в № 48 “Бюллетеня оппозиции” в 1935 г., он прямо и недвусмысленно выдвигает программу террора. В этой своей статье, даваемой в виде историко-теоретической справки, Троцкий занялся “самокритикой”. Он задним числом считает нужным сейчас внести поправку в свои былые утверждения о “термидорианском” перерождении руководства ВКП(б). Поправка эта заключается в следующем. Если раньше во время дискуссии в партии и в последующие годы он утверждал только об опасности и тенденциях термидорианского перерождения руководства партии и советской власти, то сейчас, возвращаясь к этому этапу, он утверждает, что термидор уже давно совершившийся факт.

В своей статье он пишет:

“Термидор великой российской революции не впереди, а уж давно позади. Термидорианцы могут праздновать примерно десятую годовщину своей победы. Нынешний политический режим в СССР есть режим “советского” (или антисоветского) бонапартизма, по типу своему ближе к империи, чем к консульству”.

Такова “поправочка” Троцкого. Однако этого недостаточно. В другом месте той же статьи он пишет, что “элементы бонапартизма в советском режиме были до Сталина”. Таким образом, по утверждению Троцкого – этого наглого глашатая передовых отрядов контрреволюции – термидор в СССР начался при Ленине и окончательно утвердился при Сталине.

Для чего понадобилось это “теоретическое” изыскание Троцкому? Как вы дальше увидите, оно ему понадобилось для того, чтобы целиком оправдать идею террора и необходимость практической организации террора против руководителей партии и государства.

В этой же своей статье он дальше пишет:

“По своим социальным основам и хозяйственным тенденциям СССР продолжает оставаться рабочим государством. Противоречие между политическим режимом бонапартизма и потребностью социалистического развития представляет важнейший источник внутренних кризисов и непосредственную опасность самого существования СССР как рабочего государства. Существование пролетарской диктатуры является и в дальнейшем необходимым условием социалистического развития хозяйства и культуры СССР. Бонапартистское вырождение диктатуры представляет поэтому прямую и непосредственную угрозу всем социальным завоеваниям пролетариата”.

Товарищи, из этих положений Троцкого выводы сами по себе напрашиваются. Если действительной угрозой для существования рабочего государства, его завоеваний и успехов является только бонапартистская верхушка, то чего же проще, надо снять ее насильственным путем. То есть Троцкий дает совершенно законченную и развернутую программу террора, обосновывая ее “идейно” интересами российского и международного пролетариата.

Однако этого еще недостаточно. Цинизм Троцкого доходит до того, что он хочет заранее не только политически, но и морально оправдать террор в отношении руководителей ВКП(б).

В этой же свой статье он пишет:

“Политическая и моральная ответственность за самое возникновение терроризма в рядах коммунистической молодежи лежит на Сталине. Террористические тенденции в коммунистической молодежи являются одним из наиболее болезненных симптомов того, что бонапартизм исчерпал свои политические возможности, вступил в период самой ожесточенной борьбы за существование”.

Так Троцкий бросает призыв всем заклятым врагам советской власти становиться на путь террора. Он стал теперь главным вдохновителем и организатором террора против вождей партии и правительства, мобилизуя вокруг себя все террористические элементы внутри и вне СССР.

Такова фактическая сторона организации террористической деятельности зиновьевско-каменевской группы и троцкистов, вскрытая при расследовании убийства товарища Кирова и подготовки покушения на товарища Сталина.

Таковы “идейные” установки этих предателей революции, полностью совпадающие с позицией самых озлобленных и отъявленных врагов советского государства, контрреволюционных белогвардейцев.

Эти факты показывают, что озлобленные успехами революции Зиновьев, Каменев и Троцкий в своей безнадежной попытке пробраться к руководству партией и страной окончательно скатились в болото белоэмигрантщины и перешли к наиболее обостренным формам борьбы – террору

Эти факты теперь показывают, что убийство товарища Кирова было организовано Зиновьевым и Каменевым, и оно является лишь одним звеном в цепи террористических планов зиновьевско-каменевской и троцкистской групп.

Эти факты показывают, что организатором террора в Ленинграде был Зиновьев, все время поддерживавший личные связи с ленинградскими троцкистами, и в Москве организатором террора был Каменев.

Эти факты показывают, что главным вдохновителем и организатором террора против руководителей нашей партии теперь является Троцкий, не только открыто взявший под защиту Зиновьева и Каменева, но и выдвинувший свою собственную программу террора.

Эти факты, наконец, показывают, что для достижения этих своих гнусных целей Зиновьев, Каменев и Троцкий привлекают на свою сторону самых заклятых врагов рабочего класса, белогвардейских бандитов, шпионов и завязывают прямые связи с иностранной контрразведкой.

Вот, товарищи, те факты и выводы, которые вытекают из этого дела и без которых, мне кажется, нельзя правильно дать оценку основному вопросу, который мы здесь обсуждаем, – вопросу об аппарате ЦИК СССР и т. Енукидзе.

Позвольте теперь перейти к объяснению того, как могло случиться, что террористы и белогвардейцы безнаказанно могли действовать в Кремле, в непосредственной близости к штабу нашей революции. На этот вопрос мы должны дать ясный и исчерпывающий ответ.

Партия и рабочий класс страны вправе потребовать от нас ответа, как могли случиться все обнаруженные в Кремле и сообщенные мною Пленуму факты, каким образом классовый врат мог пробраться в Кремль, и кто этому делу способствовал.

Партия не может пройти мимо этих фактов, не может не потребовать к ответу людей, способствующих классовому врагу в осуществлении его контрреволюционных замыслов.

Партия не может оставить безнаказанными тех, кто поставил вождя нашей партии под удар контрреволюционных последышей зиновьевско-каменевской и троцкистской банды.

Тов. Сталин неоднократно нас предупреждал о возможности наскоков классового врага и призывал к усилению революционной бдительности. Еще в 1933 г., на январском Пленуме ЦК и ЦКК, товарищ Сталин говорил:

“Надо иметь в виду, что рост мощи Советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов. Именно потому, что они умирают и доживают последние дни, они будут переходить от одних форм наскоков к другим, более резким формам наскоков, апеллируя к отсталым слоям населения и мобилизуя их против Советской власти. Нет такой пакости и клеветы, которую бы эти бывшие люди не возвели на Советскую власть и вокруг которых не попытались бы мобилизовать отсталые элементы. На этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных, оппозиционных элементов из троцкистов и правых уклонистов. Это, конечно, не страшно. Но все это надо иметь в виду, если мы хотим покончить с этими элементами быстро и без особых жертв. Вот почему революционная бдительность является тем самым качеством, которое особенно необходимо теперь большевикам”.

Важнейшим организационно-политическим выводом письма ЦК ВКП(б) по делу об убийстве тов. Кирова также является вопрос о повышении революционной бдительности коммунистов. Несмотря на предупреждения товарища Сталина, несмотря на самый факт убийства тов. Кирова и письмо ЦК ВКП(б), – еще не все коммунисты сделали из этого соответствующие практические выводы в своей повседневной работе. Именно таких коммунистов классовый враг, не пользующийся никаким влиянием в массах, часто использует в своих контрреволюционных целях. Его подрывная работа против партии и государства часто облегчается потерей классовой бдительности, преступным ротозейством, благодушием и разложением таких именно коммунистов.

Ярким примером политической слепоты и полной потери классовой бдительности, примером такого преступного благодушия является член ЦК ВКП(б) тов. Енукидзе. Партия оказала ему огромнейшее доверие. В течение полутора десятков лет он состоял секретарем ЦИК. Ему фактически была доверена охрана Кремля. Только благодаря его преступному благодушию, полной потере классового чутья и политической бдительности контрреволюционным зиновьевско-каменевским и троцкистским элементам удалось пробраться в Кремль и организовать там террористические группы.

Своим непартийным поведением, своей небольшевистской работой Енукидзе создал такую обстановку, при которой любой белогвардеец легко мог проникнуть и проникал на работу в Кремль, часто пользуясь прямой поддержкой и высоким покровительством Енукидзе. Установленная т. Енукидзе в аппарате ЦИК СССР система подбора работников ничего общего не имела с принципами советской системы. При подборе работников меньше всего руководствовались соображениями дела и интересами государства. Результатом такой “системы” подбора работников явилось то, что аппарат ЦИК оказался крайне засоренным чуждыми и враждебными Советской власти элементами, которые, легко и свободно проникая в аппарат ЦИК СССР, свили там свое контрреволюционное гнездо, вели там свою подрывную работу, прикрываясь званием сотрудников ЦИК Союза.

О системе приема на работу в Кремль дают яркое представление показания самих арестованных.

Арестованный Презент, которому покровительствовал т. Енукидзе, показывает следующее:

“Подбор людей в аппарат ЦИК в значительной степени происходил благодаря личным связям тех, кто поступал. Люди, работавшие в Кремле, тянули за собой своих знакомых, родных, близких и т.д. Достаточно критического подхода к приему в Кремль людей не было. Понятно, что такой подход открывал возможность широкого проникновения чуждых элементов в Кремль”.

Об этом же говорит в своих показаниях арестованный помощник коменданта Кремля Поляков:

“Система комплектования учреждений Кремля, существовавшая до недавнего времени, в которой большую роль играли личные и родственные отношения, притупляла бдительность при подборе работников аппарата. У нас считали, что раз в Кремле уже работает мать или сестра, то при приеме их родственников предполагалось, что все в порядке… Миндель была принята мною на работу в 1931 году. Мне позвонил по телефону комендант Кремля Петерсон, предложил дать пропуск через Никольские ворота женщине по фамилии Миндель, сестра которой работает в ЦИК Союза. Такой порядок приема без предварительной, а с последующей проверкой был обычным“.

Товарищи, вы сами понимаете, что при такой системе подбора работников – да еще куда – в Кремль, аппарат ЦИК СССР не мог не оказаться засоренным чуждыми людьми.

Из проверенных комиссией ЦК 107 сотрудников ЦИК СССР оказалось возможным оставить на работе в Кремле только 9 человек. Остальные подлежали увольнению или переводу в некремлевские учреждения.

О степени засоренности аппарата ЦИК СССР можно судить по следующим взятым на выборку работникам:

1. Котляревский – консультант бюджетной комиссии ЦИК, бывший член ЦК кадетской партии.

2. Игнатьев – редактор-консультант при секретариате ЦИК, бывший министр Северного белогвардейского правительства.

3. Понтович [1] – консультант Секретариата ЦИК, меньшевик.

4. Розенфельд Н.А. – работник библиотеки, урожденная княжна Бебутова, быв<шая> жена брата Каменева.

5. Раевская – работник библиотеки, урожденная княжна Урусова.

6. Гамильтон – машинистка, дочь бывшего царского прокурора.

7. Ирина Гогуа – технический секретарь бюджетной комиссии, дочь меньшевика, неоднократно арестовывавшегося при Советской власти.

8. Муханова – работник библиотеки, быв<шая> дворянка, дочь колчаковского офицера. Работала в чешской контрразведке.

КАЛИНИН: Муханова была уволена в 1933 году.

ЕЖОВ: Ничего подобного, она была уволена значительно позже.

9. Бураго – работник библиотеки, бывшая дворянка, до работы в ЦИК СССР неоднократно увольнялась из советского аппарата как чуждый элемент.

Особенно была засорена правительственная библиотека. Так или иначе соприкасавшиеся с библиотекой сотрудники прямо и открыто, даже на собраниях, называли ее “дворянским гнездом”.

Эти контрреволюционные элементы чувствовали себя в библиотеке хозяевами. Им доверялось пользование секретными материалами, которыми они распоряжались по своему усмотрению. У нас не каждый даже ответственный работник может пользоваться заграничными газетами, а эти дворянки из правительственной библиотеки брали беспрепятственно на дом все белогвардейские газеты.

СТАЛИН: И троцкистские тоже?

ЕЖОВ: И троцкистские газеты. Они же устраивали на работу в библиотеку своих “друзей”, встречая в штыки и всячески добиваясь увольнения из библиотеки всех тех, кто не связывался с ними или в ком они видели враждебно настроенного по отношению к себе человека. Так это было с сотрудницей Журавлевой, которую стали травить после того, как она стала резко враждебно относиться к арестованной ныне террористке Мухановой. Белогвардейская компания добилась своего, и Журавлева была уволена из аппарата.

Знал ли о таком состоянии аппарата ЦИК СССР тов. Енукидзе? Несомненно знал. Его не однажды сотрудники Кремля, коммунисты, об этом предупреждали. Однако он неизменно игнорировал все сигналы и заявления о засоренности, подозрительном поведении и даже об антисоветских настроениях и выступлениях отдельных сотрудников аппарата, расценивая все это как склоку.

КАЛИНИН: На чистке говорили.

ЕЖОВ: И до чистки говорили, Михаил Иванович.

Например, еще в конце 1933 г. посторонний для аппарата ЦИК работник т. Цыбульник подал заявление о засоренности аппарата библиотеки чуждыми элементами. В этом своем заявлении, основываясь на своих наблюдениях за работниками библиотеки во время его прихода туда, он прямо ставил вопрос о том, что там засели явно контрреволюционные элементы, использующие секретные материалы библиотеки в каких-то контрреволюционных целях. Среди этих людей он уже упоминал арестованных впоследствии террористов Муханову, Розенфельд, Бураго, Барута и др<угих>, указывая на то, что они наиболее активно контрреволюционно настроены и ведут себя особо подозрительно. На это заявление т. Цыбульника т. Енукидзе не обратил никакого внимания. Больше того, один из близких работников Енукидзе, как сообщил мне т. Цыбульник, даже выразил возмущение, каким это образом он (т. Цыбульник) мог узнать секреты о засорении библиотеки.

Во время чистки партийной организации ЦИК СССР на имя председателя комиссии по чистке была подана записка о засоренности аппарата и антисоветских настроениях части работников ЦИК СССР, и в особенности работников правительственной библиотеки.

Председатель комиссии по чистке т. Васильев поставил этот вопрос перед Енукидзе. Енукидзе опять никаких мер не принял. Таких предупреждений т. Енукидзе получал много. Кроме заявлений, Енукидзе систематически получал агентурные данные НКВД об антисоветских настроениях и высказываниях отдельных сотрудников ЦИК СССР. Однако он и по этим данным никаких мер не предпринимал. На все эти заявления и сигналы т Енукидзе отвечал: “Работники работают в аппарате ЦИК много лет, люди проверенные, заменять их некем и незачем”.

Сейчас, когда расследованы все обстоятельства проникновения в Кремль чуждых элементов, становится совершенно понятным, почему Енукидзе не предпринимал никаких мер по оздоровлению обстановки в аппарате ЦИК СССР.

Со многими работниками ЦИК СССР, в том числе и с теми, на которых подавали заявления, т. Енукидзе был связан личными дружественными отношениями, бывал у них на квартире, переписывался. оказывал ряд услуг, помогал материально, давал им квартиры и т.д. Так, например, он поддерживал арестованных сейчас террористок – бывшую княжну Урусову – Раевскую, бывш. княжну Бебутову – Розенфельд, Никитинскую и многих других. Сложившиеся отношения т. Енукидзе с этой наиболее засоренной частью аппарата ЦИК СССР давали право всем им афишировать свои связи с тов. Енукидзе, игнорировать непосредственных своих руководителей по работе, нарушать дисциплину и т.п. Люди эти себя настолько прочно чувствовали в аппарате ЦИК СССР, настолько были уверены, что их всегда защитит Енукидзе, что они не опасались никакой критики. На самом деле так и было. Когда отдельные коммунисты особо настойчиво добивались увольнения этих людей, они оказывались сами уволенными. Так, например, была уволена библиотекарша Журавлева, резко выступившая против Мухановой, сотрудник Секретариата Мащенко и др<угие>. Некоторых более податливых людей подкупали всячески подачками: выдавали высокие пособия, иногда в 1000 и больше рублей, предоставляли квартиры, путевки на курорт и т.п.

Всей этой обстановке гнили и разложения способствовали бездеятельность партийной организации, отсутствие самокритики, семейственность, слабая партийная и общественная работа.

Такова была созданная, культивировавшаяся и защищавшаяся т. Енукидзе обстановка в аппарате ЦИК СССР.

Зная эту несвойственную коммунисту тягу т. Енукидзе к чуждым людям, его сердобольное отношение даже к самым заклятым врагам рабочего класса, многие контрреволюционеры, не имея никакого отношения к аппарату ЦИК СССР, обращались за помощью к т. Енукидзе. Отказа в их просьбах почти никогда не было.

Следующие, например, факты характеризуют отношение Енукидзе к чуждым людям.

За счет государственных средств из секретного фонда ЦИК в течение только 1934 г. (отчетность за другие годы мы не проверяли) было выдано сосланному меньшевику Рамишвили 1.600 р., одной из жен сосланного за пасквили против Советской власти писателя Эрдмана Степановой – 600 рублей, жене контрреволюционера Кондратьевой – 500 рублей и т.д. Это проверено по документам, а в разговоре со мной Енукидзе сообщил, что он помогал и Думбадзе.

СТАЛИН: Тоже ссыльный?

ЕЖОВ: Тоже ссыльный.

“Сердобольность” Енукидзе доходит до политической демонстрации – иначе это нельзя назвать – против ЦК партии. Уже после того, когда из аппарата ЦИК СССР были уволены ряд чуждых людей, а часть из них арестованы органами НКВД, Енукидзе выдал им пособие: бывшему члену ЦК кадетской партии Котляревскому – 1.000 рублей, Элинер – 1.000 рублей, бывшему меньшевику Понтовичу – 1.500 рублей, Минервиной – 300 рублей и т.д.

Таковы факты, характеризующие политическую близорукость и потерю классовой бдительности товарища Енукидзе. Вряд ли это является случайным. Все знают, что Енукидзе никогда не отличался большевистской стойкостью. История знает ряд его колебаний полуменьшевистского порядка. Все эти факты способствовали созданию в Кремле обстановки, при которой террористы могли безнаказанно готовить покушение на товарища Сталина. Партия не может оставить это дело безнаказанным. Товарищ Енукидзе должен быть наказан самым суровым образом, потому что он несет политическую ответственность за факты, происходившие в Кремле. Тов. Енукидзе является наиболее типичным представителем разлагающихся и благодушествующих коммунистов, разыгрывающих из себя, за счет партии и государства, “либеральных” бар, которые не только не видят классового врага, но фактически смыкаются с ним, становятся невольно его пособниками, открывая ворота врагу для его контрреволюционных террористических действий.

ЦК вносит на рассмотрение Пленума вопрос о выводе т. Енукидзе из состава членов ЦК ВКП(б).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет т. Берия.

БЕРИЯ: Товарищи, факты, которые привел в своем докладе тов. Ежов об аппарате ЦИК СССР, о засоренности аппарата верховного советского органа нашей страны и о преступном поведении тов. Енукидзе, вызывают среди всех нас чувство крайнего возмущения и большого беспокойства.

Мы здесь имеем редкий случай в истории нашей партии – потери самой элементарной бдитель­ности, граничащей с изменой партии и нашей со­ветской родине со стороны человека, который был облечен большим доверием партии и совет­ской власти.

Для товарищей должно быть понятно особое беспокойство, особое возмущение по поводу этих безобразных фактов нашей закавказской партий­ной организации, членом которой он в свое время был.

Товарищи, после того, когда ЦК ВКП(б) прис­лал письмо об аппарате ЦИК СССР и о деле Ену­кидзе, где были приведены только часть оглашен­ных здесь тов. Ежовым фактов, возмущение закавказских парторганизаций выразилось в едино­душном требовании сурового наказания т. Ену­кидзе. И наши организации ждут, что настоящий Пленум вынесет об этом деле соответствующее решение, решение самое крепкое, какое только можно себе представить.

Можно ли считать, что все, что произошло с тов. Енукидзе, все эти факты, которые были здесь оглашены, являются случайными?

Я думаю, товарищи, что нет.

Всем известны большие колебания Енукидзе в борьбе нашей партии против меньшевиков, явное его заигрывание с меньшевиками в ответственные периоды истории нашей революции и в Баку, и в Ленинграде. Обманывая партию в отношении роли, которую он в прошлом выполнил, Енукидзе считал для себя возможным сознательно скрывать свои позорные ошибки, позорные заигрывания с врагами рабочего класса. Больше того, он обнаглел до такой степени, что умудрялся в своих печатных воспоминаниях («Наши подпольные типографии на Кавказе») приписать себе роль основоположника и организатора бакинской социал-демократической организации и первой нелегальной бакинской типографии. Все это, как известно –грубая фальсификация. Партийные документы и воспоминания товарищей, которые тогда работали, разоблачили Енукидзе, и он вынужден был, ввиду явной очевидности этих извращений, признать свои ошибки на страницах «Правды», хотя, надо отметить, что признание этих ошибок, я бы сказал, было формальное, как бы нехотя.

Товарищи, этот момент я подчеркнул здесь потому, что при рассмотрении дела Енукидзе надо все это учесть, сегодняшнее его дело не следует рассматривать изолированно. Тов. Енукидзе был облечен, как я уже сказал, высоким доверием. Он был долгие годы секретарем ВЦИК, затем секретарем Центрального Исполнительного Комитета СССР, членом Президиума ЦИК, наконец, членом Центрального Комитета ВКП(б). Более того, ему персонально доверена была охрана штаба нашей революции, охрана вождя и учителя т. Сталина, за которого бьются сердца миллионов пролетариев и трудящихся. И что в итоге, товарищи, оказалось? Надо, прямо сказать, что т. Енукидзе сказался в положении изменника нашей партии, изменника нашей родины. Товарищи пусть не думают, что такая оценка поведения Енукидзе будет очень сурова. Я уверен, что иной оценки такому поступку, таким деяниям, которые были совершены Енукидзе, не может и не должен дать ни один большевик. Вина т. Енукидзе еще больше усугубляется тем, что его неоднократно предупреждали. Предупреждали его отдельные товарищи, предупреждал его и Центральный Комитет, но ко всем этим предупреждениям т. Енукидзе оставался глухим. 

Вместе с тем, в лице Енукидзе мы имеем вопиющий пример двурушничества. То, что т. Ежов здесь докладывал, говорит о том, что Енукидзе явно покровительствовал врагам, разведчикам классового врага, покровительствовал бывшим людям (б. министры, князья и царские чиновники), которым не должно быть места не только в аппарате верховного советского органа, но вообще в советском аппарате и в нашей стране. 

Этим людям покровительствовали, им отпускались щедрые пособия, и все это делалось за счет советского государства. Все это нельзя квалифицировать иначе как сознательное заигрывание с врагами рабочего класса и государства.

Взять хотя бы пример с Исидором Рамишвили, о котором здесь упоминалось. Это старейший меньшевик, активный враг рабочего класса и пролетарской революции, он имеет в своем активе большую борьбу против большевиков в Закавказье, в Баку, в Тифлисе и в других районах. Этот Рамишвили, высланный Советской Грузией и заключенный в концентрационный лагерь, получает от Енукидзе тысячу рублей.

Или же другой пример – Калистрат Гогуа, который является тоже одним из активнейших меньшевиков, высланный из Советской Грузии, он тоже находится под покровительством Енукидзе. А его дочь, дочь высланного, видите ли, оказалась наиболее надежной и работала, по милости Енукидзе, в аппарате ЦИК Советского Союза.

Или, наконец, Ладо Думбадзе. Думбадзе в прошлом являлся уклонистом, а затем очень активным троцкистом. Более 8 лет находится в ссылке. И этот Думбадзе, видите ли, тоже пользуется покровительством Енукидзе и его вниманием.

Такие, мягко выражаясь, грешки и раньше были у т. Енукидзе. Многие хорошо знают, что он считал в порядке вещей покровительствовать кому следует и не следует, чтобы пользоваться славой доброго и чуткого человека у наших врагов.

Не знаю, что скажет Енукидзе, он, кажется, присутствовал и сейчас присутствует на заседании. Но недавно, когда находился в Кисловодске, он написал письмо т. Тодрия, секретарю Закавказского Центрального исполнительного комитета. В этом письме на имя т. Тодрия Енукидзе объясняет все, что произошло с ним, и ставит так вопрос, что, собственно говоря, ничего особенного не произошло и вы, мол, там ничего плохого обо мне не думайте. В таком духе было его письмо. О чем это говорит? Или т. Енукидзе на самом деле не понимает всего того, что произошло, или же скорее всего он понимает, и все это выливается в злостную демонстрацию против ЦК.

Предложения товарища Ежова совершенно правильны. Но, по-моему, они недостаточны.

ГОЛОСА: Правильно, правильно! (Движение в зале).

БЕРИЯ: Товарища Енукидзе надо не только вывести из состава Центрального Комитета партии, надо вывести и из состава Президиума ЦИК и вообще из ЦИК.

ГОЛОСА: Правильно.

ГОЛОС: Из партии исключить.

БЕРИЯ: Товарищи, надо учесть этот урок. К нашему стыду через Енукидзе в аппарат ЦИК в Кремль входили, вошли, присосались враги и какие еще враги! Враги, у которых острие было направлено в самое сердце нашей партии и нашего Советского Союза. Это еще больше подтверждает тех правильность тех предупреждений, которые делались неоднократно товарищем Сталиным и Центральным Комитетом нашей партии о необходимости большевистской бдительности.

Я думаю, что этот позорный случай будет последним, и наша партия сделает все, чтобы штаб нашей партии, штаб нашей революции, наш Кремль, где живет и работает тов. Сталин, стал действительно недоступным и абсолютно недосягаемым для злодейских замыслов подлых троцкистов, зиновьевско-каменевских подонков и всяких иных врагов пролетарской революции.

ГОЛОСА: Правильно!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет тов. Косиор.

КОСИОР: Товарищи, мы потеряли Кирова вследствие расхлябанности и, собственно говоря, перерождения целого ряда людей, которые у нас, к сожалению, стояли на весьма боевых и ответственных постах. На таких постах, где должны были стоять твердые и выдержанные большевики, оказались люди, которые уже не были большевиками, люди, которые уже совершенно не умели различать классового врага, люди, которые к совершенно явным оголтелым врагам, к зиновьевцам относились снисходительно и которые вели себя совершенно не по-партийному, а как будто бы зиновьевцам сочувствующие.

Вследствие этого, вследствие того, что мы держали, к сожалению, этих людей на таких боевых постах, не сумели во-время распознать, что они собой представляли, случилось потрясающее несчастье для нашей партии: мы потеряли Кирова Но, товарищи, это ленинградское дело, смерть т. Кирова, открывает нам глаза на многое. К сожалению, дорогой ценой мы узнали, что организующие центры всех этих контрреволюционных деяний, всей этой террористической работы находятся в Москве, находятся в руках Каменева и Зиновьева. 

Я должен вам сказать, что мы были как громом «поражены, когда были вскрыты контрреволюционные террористические группировки здесь, в Кремле, когда оказалось, что врагам, контрреволюционерам, террористам удалось опутать Кремль сетью своих людей, опутать сетью своих ячеек центр нашей партии, где бьется сердце всей нашей партии, всей нашей революции, когда эти контрреволюционеры сумели проникнуть сюда и здесь изо всех сил организовывали покушение на тов. Сталина.

К великому сожалению, проводником этих классовых врагов контрреволюционеров, их пособником (для нас теперь имеет второстепенное значение – сознательно или не сознательно), оказался один из людей, один из товарищей, которому мы все очень доверяли, держали его на в высшей степени ответственном посту. Товарищи, мы здесь все с большим облегчением и радостью должны сказать, что, к счастью, ставка врагов оказалась битой, здесь, на наше счастье, бдительность нашего Центрального Комитета оказалась достаточной, чтобы разоблачить все это контрреволюционное гнездо, которое, к сожалению, было свито, организовано в аппарате ЦИК Союза, внутри и вокруг Кремля.

Но, мы тут должны подходить с точки зрения тех возможностей, тех неисчислимых последствий, которые могли бы быть. Это то же самое, что происходило в Ленинграде, только в расширенном масштабе. Тут уже задавали вопрос: как это могло быть? Для нас теперь совершенно ясно. Я не работал с Енукидзе в прежнее время, не знаю, что он собою представлял как большевик, но для каждого из нас совершенно ясно, что мы имеем дело уже с долговременным разложением Енукидзе, собственно говоря, с перерождением самого Енукидзе.

Разве может человек, у которого осталось хоть немножко большевизма, вести себя таким образом, как вел себя Енукидзе во всем этом деле, в аппарате ЦИК, когда он аппарат ЦИК передал в руки классовых врагов, троцкистов, белогвардейцев и всякой сволочи, когда он открыл двери всякого рода террористам и кому угодно? Если он очень хорошо знал людей, с которыми он работал, – а он их очень хорошо знал, – то это значит, что у него наступило полное перерождение, когда он перестал уже быть большевиком, перестал распознавать врага. Очевидно эго довольно давно с ним случилось, но мы, к сожалению, недостаточно быстро спохватились, и потребовались чрезвычайные обстоятельства для того, чтобы это раскрыть. Это тем более налагает на нас ответственность, это тем более заставляет нас потребовать к ответу Енукидзе и спросить с него: чем больше было доверия, чем больше был пост, который партия ему доверила,– а партия ему доверяла все, что у нее есть самого лучшего, все что у нее есть самого ценного, – тем больше мы должны спросить сейчас с Енукидзе и спросить сейчас сурово и беспощадно.

Из того, что здесь докладывал т. Ежов, совершенно ясна линия Зиновьева, Каменева и Троцкого. Совершенно ясно, что все эти люди, делавшие раньше ставку на наши трудности, на то, что мы сломаем себе шею на целом ряде мероприятий крупных и мелких, которые проводились под руководством ЦК и товарища Сталина нашей партией и нашей страной. Их ставка оказалась битой, на что теперь эти люди могут надеяться? Их последняя ставка, их последняя надежда – террор, это совершенно ясно. То, что здесь читал т. Ежов не требует никаких комментарий, никаких добавлений. Лозунг оголтелого террора дает Троцкий всем своим сторонникам. Организаторами террористической борьбы здесь были Зиновьев и Каменев. Это значит, что мы должны рассматривать как прямого врага не только троцкиста, не только зиновьевца, а каждого – кто бы он ни был – кто хотя бы в малейшей степени ведет себя двусмысленно, кто играет на руку классовому врагу. Мы должны его изолировать, ибо это опасный враг. Тут мы не можем делать никакой разницы между белогвардейцами, всякого рода офицерскими террористическими организациями, с одной стороны, и троцкистами и зиновьевцами с другой. Эта разница давно исчезла. Мы должны с ним расправиться беспощадно.

Товарищи, большая опасность троцкиста и террориста заключается в том, что он не столько опасен сам по себе, сколь в том, что в нашей партии, в наших собственных рядах находятся люди через которых он проникает в нашу партию, которые открывают ему двери, которые под ручку его проводят к нам, в нашу собственную квартиру для того, чтобы он смог организовать убийство из-за угла.

Совершенно правильно об этом было сказано в письме Центрального Комитета в связи с убийством т. Кирова. Дело Енукидзе, все то, что вскрыто по делу Кремлевской контрреволюционной организации должно еще раз подчеркнуть, насколько заостренно в отношении революционной бдительности мы должны воспитывать наших коммунистов и насколько на примере, в частности, Енукидзе, который является особенно типичным – мы должны показать, как может перерождаться человек, как он перестает быть большевиком, теряет элементарные черты большевика.

Этот человек стая орудием врагов в нашей среде. Без таких людей, как Енукидзе враг не может делать десятой доли того, что он делал у нас до сих пор. Мы должны к этому делу подойти так, чтобы еще раз перед партией поставить этот вопрос во весь рост.

Товарищи, если мы вынуждены говорить о террористической работе троцкистов и зиновьевцев, мы должны одновременно показать, благодаря кому эти классовые враги, контрреволюционеры приобретают возможность работать в нашей собственной среде, как они получают возможность направлять удар нам в спину. Мы должны показать Енукидзе таким, каков он есть. У нас тут не может быть никакого даже человеческого сочувствия, никакого человеческого отношения к нему.

У нас есть благодушные, обывательски настроенные коммунисты, которые на деле являются предателями рабочего класса. Совершенно прав т. Берия, в данном случае иначе квалифицировать поведение и работу Енукидзе никак нельзя. Мы все глубочайшим образом потрясены всем, что здесь имело место и теми последствиями, которые могли бы наступить.

Несомненно, что здесь мы имели дело не только с одними троцкистами и зиновьевцами. В деле Кирова и в деле Кремлевской контрреволюционной организации явно протягивается рука иностранной контрразведки, шпионов, – это один общий клубок. Значит, здесь требуется от коммунистов бдительность и бдительность совершенно исключительная. На примере Енукидзе мы должны показать партии тип человека, людей, которые являются самым слабым нашим местом, которые являются основной опорой, ставкой классовых врагов. Людей, которые в Ленинграде допустили убийство тов. Кирова, мы судили и сурово их наказали по советским законам. Здесь мы имеем дело нисколько не меньшей значимости, наоборот – с фактами еще большей значимости. Вот почему тут должно быть применено самое суровое наказание.

Мне кажется, для того чтобы партия поняла все это, чтобы еще раз поставить ребром, самым острейшим образам основной вопрос – о бдительности, – вывод Енукидзе из Центрального Комитета является недостаточным. Своим поступком Енукидзе поставил себя вне рядов партии.

ГОЛОСА: Правильно.

КОСИОР: Мне кажется, только так можно ставить вопрос о Енукидзе.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет т. Шкирятов.

ШКИРЯТОВ: Товарищи! К сообщенным т. Ежовым в его докладе фактам, он мог бы добавить еще очень многое в подтверждение того, что вскрыто в аппарате Секретариата ЦИК, возглавлявшемся Енукидзе, в результате проверки и следствия.

Мы прекрасно знаем, что наши классовые враги – внешние и внутренние – каждодневно оттачивают оружие против нашей советской родины, против нашей партии и ее вождей, против руководителей советской власти. Это для нас ясно, и мы боремся с этими происками классового врага.

Но всех нас, членов ЦК, членов нашей партии, как гром среди ясного неба, поразило, когда мы узнали о том, что враг ходил по Кремлю, вокруг вождей нашей партии, выбирал подходящий момент, чтобы выстрелить в мозг нашей партии, мировой революции, – в т. Сталина. 

Для нас большое счастье, и мы свободно дышим от сознания того, что врагу не удалось совершить его гнусный замысел, и контрреволюционная террористическая организация была своевременно вскрыта.

Можем ли мы пройти мимо этого? Как могло случиться то, о чем сообщил нам т, Ежов? Мы знаем, что там, где нет большевистской настороженности, врагу иногда удается совершить свое контрреволюционное дело. Это особенно стало ясно стало после того, когда из наших рядов был вырван тов. Киров, смерть которого так горестна была для всех нас. Я очень тяжело переживал потерю Кирова, потому что во время чистки в 1933 г. имел возможность еще ближе узнать его, видеть его непосредственно на работе, насколько он был ценен для нашей партии. И эта тяжелая утрата была результатом отсутствия должной бдительности.

Но трудно представить себе, что было бы, если бы врагу удалось совершить то, к чему он готовился. Поймите это! Ведь одно представление о грозившей нам опасности заставляет нас теперь так переживать. А представляет ли себе все это Енукидзе, ведь ему было доверено самое ценное – охрана т. Сталина, штаба нашей революции, охрана Кремля!

Как же Енукидзе выполнял возложенные на него задачи, оправдал ли он доверие партии? Факты, приведенные т. Ежовым, говорят против него. Я могу привести ряд дополнений к тому, что сказал тов. Ежов.

Мы проверили аппарат ЦИК Союза и ВЦИК, проверили каждого работника, находящегося в этом аппарате, говорили с каждым человеком, кроме тех, которые были уже арестованы нашими органами. И когда перед нами проходили эти люди, становилось ясным, что только при таком подборе людей и при таком руководстве враг мог свободно пробраться в Кремль, чтобы потом взяться за оружие и готовить террористические акты против вождя нашей партии.

Из всего аппарата, проверенного нами, оставлено только 9 чел., остальные не внушают доверия для работы в Кремле. А ведь все эти люди подбирались годами, и за них ответственен Енукидзе. Некоторые из них подбирались им не по деловым признакам, а исходя из чисто личных, семейственных отношений. А враг умело использовывал эти созданные Енукидзе семейственные отношения и делал свое вражеское дело.

Надо иметь в виду, что в Кремль не каждый имеет право входа, и это правильно – зачем ходить туда, если в этом нет необходимости. А вот все эти люди, которые так безответственно подбирались, не только имели сами свободный доступ в Кремль, но некоторым из них было даже дано право давать другим лицам разрешение на выдачу пропусков для входа в Кремль.

Среди этих людей были и такие, которые, если не в состоянии сами совершить террористический акт, то несомненно всегда готовы помочь активному контрреволюционеру в осуществлении этого. Вот, например, в качестве консультанта сидел там старый судья из судебной палаты, который раньше судил нас. Разве это не враг, и если у него самого смелости не хватит совершить подлое дело, то он, несомненно, поможет врагу это сделать.

Если руководители Секретариата ЦИК, парторганизация не видели происков классового врага, то он, хотя медленно, но добивался своей цели, делал свое к.-р. дело. Враг очень хитер, и чтобы пробраться в Кремль, эти люди начинали со знакомства с работниками его аппарата. Вот, например, контрреволюционерка, сотрудница библиотеки, действовала очень умело. Для того, чтобы ближе подойти, втереться в доверие, она начинает со знакомства и дружбы с женой красного командира охраны, живущей в Кремле, работавшей в кремлевской библиотеке. Она ходит к ним в гости, заводит приятельские отношения, расспрашивает, где кто и как живет, и таким путем делает попытки пробраться в библиотеку т. Сталина, т. Молотова.

Мы должны противопоставить хитрости классового врага нашу большевистскую бдительность. А у нас, к сожалению, не все члены партии обладают этой большевистской настороженностью, не всегда они проявляют классовое чутье. Полагают, раз есть у человека партийный билет, значит он настоящий большевик. Классовый же враг, он свое классовое чутье имеет, он знает, как при помощи таких беспечных членов партии проникать к самому сердцу нашей партии.

Все это говорит о том, что у Енукидзе не было большевистских качеств, которыми должен обладать коммунист, поставленный на ответственный пост. За такую беспечность и безответственность в подборе людей он должен ответить перед партией.

Но ведь там была и партийная организация, о ней я хочу сказать несколько слов. Что собой представляла эта парторганизация? У членов партии, входивших в эту парторганизацию, не было классового чутья: несмотря на ряд сигнализаций о неблагополучии в этом аппарате они ничего не предприняли.

Врагу свободно удается проникнуть туда, где находятся такие коммунисты. У нас во главе организаций и учреждений стоят коммунисты, и мы считаем нередко, раз там член нашей партии, то можно жить спокойно, враг не пройдет, там его быстро заметят. А это не всегда так, и подобные настроения только усыпляют нашу бдительность. Это целиком подтверждается еще раз фактами, сообщенными здесь т. Ежовым в отношении Енукидзе и парторганизации Кремля.

Во главе парторганизации Секретариата ЦИК был партком, секретарь парткома. Знали ли товарищи из парторганизации, какое было положение в аппарате ЦИК? Факты говорят за то, что они знали, и не могли не знать, что враг ходит по Кремлю вокруг наших вождей. Когда мы во время проверки говорили с секретарем парткома, с т. Зайцевым, мы спрашивали его, как же это случилось, что парторганизация не обратила свое внимание на то, что в аппарате находятся чуждые элементы: “Ты ведь об этом знаешь, тебе писали, сообщали во время чистки партии, как же ты не мобилизовал вокруг этого партийную организацию, не говорил об этом там, где надо, большевистским голосом!”

И там, где собралось ядро к.-р. элементов в библиотеке ЦИК, тоже была партийная и комсомольская организации. Что же эти организации делали? Ничего. Они знали, что чуждые элементы кругом, а борьбы никакой не вели. Партком получал заявления относительно этих контрреволюционеров и считал, что он выполнил свой долг тем, что сообщил об этом Енукидзе, – раз Енукидзе знает, значит все сделано. А между тем, эти люди сидели, делали свое к.-р. дело, а секретарь парткома дальше никуда не шел, не кричал об этом, хотя знал, что по его заявлениям ничего не сделано. Разве так борются коммунисты? Раз тебя не слушают в одном месте, ты крикни так, чтобы тебя услышали в другом месте. А этого сделано не было. Вот вам и партийная организация.

У нас иногда бывает так: партийная организация считает, что раз во главе учреждения стоит человек пользующийся там авторитетом, то надо лишь довести до сведения руководителя о тех или иных непорядках, и этим дело кончается. Когда партийная организация видит, что в Кремле сидят чуждые элементы, а с ними никакой борьбы не ведется, это и есть полная потеря классового чутья. Когда мы в своей проверочной работе видим, что в каком-нибудь аппарате имеются чуждые люди, мы начинаем кричать, требуем их немедленного удаления. Тут же, в Кремле, где имелась целая группа контрреволюционных элементов, – о чем парторганизация обязана была сообщить соответствующим органам, – этого не делалось, об этом молчали.   

А что же делал Енукидзе? Он, как Секретарь ЦИК, отвечающий за аппарат, которого парторганизация ставила об этом в известность, не обращал на это никакого внимания. Разве это не факт прямого разложения, когда коммунисту говорят, что у наго сидят настоящие контрреволюционеры, а он ничего не предпринимает: “ну и пускай себе сидят”. Факты, приведенные т. Ежовым, могли иметь место только потому, что Енукидзе слишком много доверяли, а Енукидзе этим доверием злоупотреблял. И из-за его недостойного члена партии поведения мог случиться непоправимый удар для всей нашей партии, для всей нашей страны.

Может быть Енукидзе нам расскажет, как все это могло случиться, может быть он объяснит, как все это с ним произошло. Ведь ему сигнализировали и до чистки, и во время чистки. Я считаю, что председатель комиссии по чистке тоже не довел дела до конца. Я не считаю его заслугой, что он пришел к Енукидзе и рассказал о заявлениях и фактах, которые ему стали известны, и этим ограничился. Разве обо всех этих фактах, кроме Енукидзе, некому было рассказать? А ведь в заявлениях, поданных до и во время чистки, прямо говорилось о том, что в аппарате сидят враги. чуждые люди, и они распространяют всякие клеветнические слухи о нашей партии, ведут активную контрреволюционную работу.

Все, о чем докладывал здесь т. Ежов, говорит о том, что Енукидзе целиком и полностью потерял классовое чутье, партийную бдительность, он не оправдал того большого доверия, которое оказывала ему партия и ее Центральный Комитет, и должен понести самое строгое наказание. За подобные вещи мы исключаем из партии.

Я целиком присоединяюсь к выводу, сделанному т. Ежовым, и считаю, что Енукидзе нужно наказать так, как он того заслужил.

Мы должны из этого дела сделать свой вывод– не только в отношении одного человека, а сделать вывод и для себя, для всей нашей партийной работы.

Этот вывод прежде всего о необходимости еще большего повышения бдительности партийных организаций и каждого члена партии. Вера в коммуниста у нас большая. И это правильно. Каждый из нас готов по призыву партии отдать жизнь за дело социализма. Но от каждого из нас требуется, чтобы на том участке, куда поставила нас партия, в своей повседневной работе уметь обнаружить, отличить врага и вовремя обезвредить его.

У нас должна быть большая бдительность по отношению к классовому врагу, мы не можем относится без проверки иногда даже к человеку, имеющему партийный билет. Мы обязаны проверять людей на работе, а этого у нас часто не делают. Факты, которые прошли перед нами, учат нас тому, что мы должны проверять каждое звено нашей партийной организации и посмотреть, что за партийцы сидят там, как они на деле проводят линию и решения нашей партии, нет ли там элементов притупления, разложения, сращивания с классовым врагом.

По отношению к Енукидзе Пленум ЦК сделает выводы и вынесет решение. Надо, чтобы эти выводы стали достоянием всех наших партийных организаций, чтобы на основе этих отрицательных явлений еще больше мобилизовать членов партии на борьбу за выполнение лозунга тов. Сталина о революционной бдительности во всей нашей работе. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет т. Акулов. 

АКУЛОВ: Товарищи, два с половиной года тому назад тов. Сталин предупреждал нас о том, что на нынешнем этапе нашей революции, когда мы добиваем остатки капиталистических классов и разгромленных политических партий, эти враги выдвигают против нас наиболее острое оружие борьбы.

Нужно сказать, что многие из нас за все эти два половиной года были большими чудаками, не придав этому предупреждению всего того значения, какое оно заслуживало. Если бы мы отнеслись к этому предупреждению иначе, мы бы не пережили той трагедии, которая имела место в Ленинграде. И в Кремле у нас, будем прямо говорить, в некоторых учреждениях не было бы той клоаки, какая оказалась, и существование которой, если бы оно своевременно не было вскрыто, угрожало нам бедствием, горем, неизмеримо большим, чем потеря товарища Кирова.

Враги оказались в Кремле, при чем враги организованные, не просто враги, не болтуны, а враги организованные, и несмотря на это к врагам этим было самое снисходительное отношение.

Люди, которым была доверена охрана нашего революционного штаба, люди эти в своей слепоте не считали их врагами, а считали их советскими людьми.

То, что доложил тов. Ежов, показывает нам, насколько должна быть остра наша бдительность, причем из этого доклада тов. Ежова мы должны будем сделать и такой вывод: чем ответственнее положение коммуниста, чем больший ему доверен пост, тем острее должен быть революционный взгляд этого коммуниста и тем больше требований мы должны предъявлять к этому коммунисту

Мягкотелость тов. Енукидзе, склонность его к гнилым компромиссам могли привести к большому бедствию для всех нас, для партии, для рабочего класса, для революции – к потере т. Сталина.

Вот если это учесть – достаточны ли в отношении Енукидзе те меры, которые были предложены тов. Ежовым?

У меня лично и деловые, и личные отношения с тов. Енукидзе были самые хорошие, но, по совести говоря, товарищи, и я, и каждый на нас не можем рассуждать только как люди. Мы не только люди, мы политики, пролетарские политики, пролетарские революционеры, мы большевики…

ВОРОШИЛОВ: А потому и не люди, выходит? 

АКУЛОВ: Не только люди.

СТАЛИН: Он хочет сказать, не просто люди.

АКУЛОВ: Мы не можем рассуждать только “по-человечески”.

МИКОЯН: Не по-человечески, а по-обывательски.

АКУЛОВ: Я считаю, что я сказал правильно. Я думаю, что весь Пленум меня понял.

ГОЛОСА: Понял, понял.

АКУЛОВ: А если моя формулировка не совсем точная, это не беда, т. Ворошилов. Каждый из нас, случается, допускает неточные формулировки, в том числе допускает их и Климентий Ефремович. Случается. Так вот, рассуждая, как большевики, можем ли мы согласиться с выводами, которые предлагает т. Ежов? Большинство здесь присутствующих уже ответили на этот вопрос, когда целиком и полностью поддержали выступавшего здесь т. Косиора, что надо идти на дальнейший вывод – исключение т. Енукидзе из партии.

ГОЛОСА: Правильно.

АКУЛОВ: Для чего это нужно сделать, товарищи? Это нужно сделать не столько или вернее не только для того, чтобы покарать Енукидзе, а для того, чтобы тем самым предупредить всех наших товарищей, как бы они ответственны ни были, к чему обязывает их высокое звание большевика и высокое звание работника, которому очень многое доверено.

Я хотел бы, товарищи, сказать еще несколько слов о принятых Центральным Комитетом нашей партии мерах после того, как были вскрыты существовавшие в Кремле организации. Центральным Комитетом был принят ряд мер, гарантирующих или способных гарантировать безопасность Центральному Комитету партии и Политбюро. Какие это меры – об этом не все члены ЦК знают. Поэтому я считаю необходимым доложить Пленуму об этих мерах.

Проведена была чистка всего аппарата. Об этом говорил уже т. Шкирятов. Чистка не только аппарата ЦИК, но и аппарата ВЦИК. Чистка проводилась особой комиссией, выделенной ЦК партии. Чистка негласная. Эта чистка проводилась по материалам, которые имелись не только в руках партийной организации, в руках ЦК партии, но весь материал перепроверялся при этом через органы НКВД.

О засорении аппарата здесь уже говорилось. Я хотел сказать еще два слова об этом аппарате. Аппарат даже в той части, которая не может быть квалифицирована как враждебная нам, оказался политически совершенно индифферентным аппаратом. При проверке каждого работника выяснилось, что очень многие из них, даже очень ответственные, или во всяком случае занимавшие ответственные места, политически если не чужды нам, то во всяком случае и не наши люди.

СТАЛИН: Безличные.

АКУЛОВ: Безличные люди, болото. Это качество выявилось особенно. Затем надо отметить еще одно качество. Аппарат был мало квалифицирован, даже в деловом отношении. Это точно также выявилось при проверке.

Здесь уже говорилось, что в результате проверки в Кремле осталось из этого аппарата только 9 человек. В порядке чистки, проведенной органами НКВД, и в порядке проверки, проводившейся особой комиссией, из аппарата было уволено 59 человек.

41 человек были признаны людьми, которым нельзя работать в Кремле, которые если и могут быть оставлены в аппарате ЦИК Союза, то должны быть выведены из Кремля. И эта часть, большая часть аппарата, была выведена из Кремля. Сейчас в аппарате ЦИК Союза, работающем в Кремле и обслуживающем президиум ЦИК, оставлено всего 29 человек, из которых двадцать человек, вновь приняты, все коммунисты и все прошли специальную проверку ЦК партии и специальную проверку через органы НКВД. В составе этих 29 человек только 4 беспартийных, которых признала возможным оставить комиссия ЦК партии. А до этого в аппарате ЦИК Союза в Кремле партийцев было примерно процентов 60. Около 40 процентов людей, работавших непосредственно по соседству с Политбюро, было беспартийных.

ЕЖОВ: Больше. Наоборот – 40% партийных и 60% непартийных.

АКУЛОВ: Я не считаю библиотеку. Я говорю только о Секретариате ЦИК.

Что это были за беспартийные люди, Николай Иванович Ежов вам сейчас докладывал. Это были махровые контрреволюционеры или люди, близкие им, родня махровых контрреволюционеров.

1 Аппарат библиотеки сокращен почти в 3 раза. Сейчас в ней работает 8 человек. Все точно так же прошли проверку. Из прежних работников библиотеки осталось 2 человека из 20 с лишним. Все вновь принятые также прошли специальную проверку, и партийную, и НКВД, и все они коммунисты. 

Иначе организована охрана Кремля. Сейчас комендант Кремля имеет специального заместителя, который ведает только охраной Кремля и который в этой части подчинен НКВД.

Кроме того, комендатура Кремля разгружена от целого ряда хозяйственных функций, которыми она занималась (строительство, ремонты и т. п.). Комендатура Кремля следит, главным образом, за охраной. Если за ней и остались небольшие хозяйственные функции, то только связанные с эксплуатацией зданий, находящихся в Кремле. Все остальное передано в хозяйственное управление ЦИК.

Выведен из Кремля ряд обслуживавших Кремль учреждений.

ВОРОШИЛОВ: Секретариат ЦИК в настоящее время не имеет никакого отношения к охране Кремля. Ты забыл об этом сказать.

АКУЛОВ: Да. Секретариат ЦИК к охране не имеет никакого отношения. Правильно.

Затем проведена была работа по пересмотру пропусков. Значительно ограничено количество так называемых постоянных пропусков. На очереди стоит вопрос о введении единого пропуска. До сих пор в качестве пропуска действовали разные документы, в том числе и документы ЦИК. 

Я считаю, что нужно было бы ввести единый пропуск в Кремль, единый документ на право входа в Кремль. Единственным исключением из этого могло бы быть удостоверение члена ЦК партии. Я считаю, что нет надобности давать всем членам ЦИК право свободного доступа в Кремль по документам ЦИК. Ведь только немногие из них постоянно работают в Кремле.

Товарищи, можно ли эти все мероприятия, которые сейчас проведены, считать гарантией, что в Кремль не просочится наш враг? Нет, мы не можем утверждать, что враг в Кремль не просочится Обязанностью всех коммунистов – об этом говорили и Ежов, и Шкирятов, – обязанностью всех коммунистов, работают ли они в секретариате ЦИК, работают ли они в Совнаркоме, работают ли они в комендатуре, – обязанностью всех коммунистов, работающих в Кремле, должна быть максимальная бдительность и иная постановка партийной работы. Когда мы проверяли людей, которых мы допускаем сейчас работать в Кремле, мы проверяли не только их самих, мы проверяли их родственные связи. Но все это еще не дает гарантии, что классовый враг не использует как-нибудь коммунистов, работающих в Кремле…

СТАЛИН: Если будем зевать и спать. Главное не зевать.

АКУЛОВ: Да, главное – не спать. Поэтому задача партийных организаций всех учреждений, которые работают в Кремле, каждодневно проверять каждого коммуниста, который в нем работает, знать, что он думает, чем живет этот самый коммунист. Только при такой постановке партийной работы, когда мы действительно заострим нашу бдительность в отношении всех тех, которые, несмотря на всяческие проверки, остались работать в Кремле, мы сумеем создать гарантии, что не повторится ничего подобного тому, что было обнаружено в Кремле.

СТАЛИН: Особенно надо иметь в виду, когда так называемые “маленькие” люди, т. е. “рядовые” коммунисты и беспартийные сигнализируют, что дело плохо, чтобы “ответственники” обращали на это дело внимание. Они, “маленькие” люди, больше видят.

ГОЛОСА: Правильно, правильно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет т. Енукидзе.

ЕНУКИДЗЕ: Чувствуя тяжесть своего выступления, я даже просил т. Ежова изложить по существу то письмо, которое в результате беседы с ним я написал ему. Но, к сожалению, он этого не сделал, не успел, и мне придется самому здесь изложить суть некоторых вопросов.

Вопрос, который обсуждался нами, товарищи, чрезвычайно серьезный и не потому, что он касается моей судьбы, но потому, что он затрагивает очень серьезную задачу об охране      безопасности работы наших органов. Поэтому следует отнестись к этому вопросу очень серьезно и выяснить все обстоятельства дела, ибо на будущее время надо создать полную гарантию того, чтобы охранять ту или иную группу наших руководящих товарищей. Тут было много неправильного сказано в отношении аппарата ЦИК. Во-первых, аппарат этот многократно менялся за все время своего существования. И в смысле качественного состава, и в смысле партийной прослойки он подвергался изменениям. Но не изменялся порядок приема работников в Кремль. Это можно проверить по документам. Всякий поступающий работать в Кремль проходил определенный стаж проверки и лишь после этого зачислялся в штат. Проверка проходила с участием органов Наркомвнудела. Никто не принимался в Кремль без их отзыва. Это относится решительно ко всем сотрудникам.

ЯГОДА: Это неверно.

ЕНУКИДЗЕ: Верно.

ЯГОДА: Отзыв мы давали, но ты все же принимал. Мы говорили, что принять нельзя, а ты принимал. 

ЕНУКИДЗЕ: Товарищ Ягода, зачем ты так говоришь? Мне здесь, может быть, последний раз предоставляется возможность говорить, и я говорю то, что было, и то, что я писал в своем письме Ежову. Я повторяю, что за все время моей работы в Кремле, как руководителя аппарата, у меня никаких серьезных конфликтов на этой почве с органами Наркомвнудела не было. Были мелкие споры, но они всегда улаживались.

Кроме этого, на каждом съезде, сессии или когда устраивались партийные съезды и конференции, та часть сотрудников, которая привлекалась к этой работе, всегда вновь проверялась и вновь согласовывалась с органами Наркомвнудела. Я хочу сказать, товарищи, что за все эти годы, когда наш аппарат проводил все съезды, все сессии, а также очень деятельное участие принимал в организации партийных съездов, конференций и пленумов, к счастью, все проходило благополучно в смысле охраны, и главная заслуга, как я пишу об этом в записке товарищу Ежову, принадлежит в этом деле органам Наркомвнудела и комендатуре Кремля, которые вполне согласованно в этом отношении работали. Всегда во всех вопросах охраны органы Наркомвнудела привлекались, и без них, конечно, ничего не делалось. 

Вот так обстояло дело по существу в Кремле в отношении решительно всех сотрудников. Если эта гарантия, товарищи, недостаточна, – и оказалось, что она недостаточна, – то надо принять еще другие меры в интересах дальнейшего существования и спокойной работы всех органов как партийных, так и советских.

Я возглавлял аппарат с самого начала и возможно, что это благополучие создало во мне такую психологию, что, безусловно, если бы меня спросили до этих событий, надежен ли наш аппарат в смысле политической благонадежности, я совершенно откровенно ответил бы, что аппарат надежный. Но после того, что было обнаружено в библиотеке и в комендатуре Кремля, и тотчас же после того, как это стало мне известно, я немедленно же заявил товарищам, членам Политбюро, что снятие меня с поста Секретаря ЦИК совершенно правильно. Я своим отношением и своим доверием к аппарату не обеспечивал безопасность в Кремле, и поэтому меня надо было снять.

Я очень сожалею, что тут были притянуты вопросы личного разложения, сожительства с некоторыми и т.д. Я здесь, товарищи, совершенно откровенно вам говорю, что ни с кем из арестованных, какие бы ни были письма или показания, ни с кем из арестованных я не сожительствовал. Абсолютно. Поскольку это было повторено здесь, то это заставляет меня еще раз перед вами это сказать.

Что было допущено наиболее преступного с моей стороны? Исходя из уверенности в благонадежности аппарата, я, например, не сделал немедленного соответствующего вывода тогда, когда мне комендант Кремля сообщил, что вот такая-то уборщица ведет контрреволюционные разговоры, в частности, против товарища Сталина. Я вместо того, чтобы немедленно арестовать и передать эту уборщицу в руки Наркомвнудела, сказал Петерсону – проверьте еще раз, потому что было очень много случаев оговора, – зря доносили про того или другого. Конечно, нельзя было терпеть такое положение и нужно было немедленно же принять меры. Это мое распоряжение Коменданту Кремля попало в руки Наркомвнудела и затем товарищу Сталину. Товарищ Сталин первый обратил на это внимание и сказал, что это не просто болтовня, что за этим кроется очень серьезная контрреволюционная работа. Так и оказалось на самом деле.

Второе преступление то, что мне на память приходит – конфликт с Наркомвнуделом по поводу Раевской. Она работала несколько месяцев в библиотеке, причем она была принята не мною – документально известно, кто рекомендовал, кто принял. Я просто обратил внимание, что она много месяцев ходила по разовым пропускам и заходила в мой секретариат, чтобы ставили штемпель на эти пропуска. Я поинтересовался, почему так долго ее не утверждают, и мне сказали, что есть возражения Наркомвнудела против ее принятия. Тогда я вызвал заведующую библиотекой коммунистку и спросил: “Годится ли она к работе?” Она дала положительный отзыв. Тогда я сказал коменданту, что если у Наркомвнудела никаких возражений против ее принятия, кроме ее социального происхождения нет, то надо ее зачислить. И ее зачислили. (Движение в зале). Этого не следовало делать, и совершенно правильно это было здесь резко квалифицировано. Совершенно верно, что я не обратил на это достаточного внимания.

Третье обстоятельство, которое я со своей стороны считаю преступным попустительством, – что мы с реорганизацией охраны Кремля тянули. Те вопросы, о которых сейчас говорил т. Акулов, все это нами было еще осенью 1934 г. поднято! Относительно реорганизации пропусков, вывода ряда отделов ЦИК из Кремля и т.д. Но мы были в большом затруднении из-за помещения. Потом наступил съезд, и мы решили все это проделать после съезда. А история с библиотекой как раз во время съезда разразилась. И я это говорю не для того, чтобы оправдать себя, или смягчить свою вину, а я излагаю перед вами все эти факты так, как это было.

Теперь – известно ли было мне, что в аппарате ЦИК были “бывшие люди”, такие как Котляревский, Понтович, Игнатьев и т.д.? Известно. Они работали много лет. Но они работали, кроме ЦИК, во многих других учреждениях по совместительству, они перешли к нам из других учреждений. Конечно, с точки зрения бдительности эти вопросы заострены сейчас. Безусловно, их надо заострить, в особенности после того, что произошло в Ленинграде, и этих людей в Кремле не следовало бы держать. Но об этих лицах известно было также и органам Наркомвнудела. О Котляревском, Понтовиче, Игнатьеве они знали, это безусловно. Я не хочу ответственность разделять с ними, я должен был, если я находил этих лиц опасными, поднять вопрос о том, чтобы их уволить, но я их не считал опасными с точки зрения охраны Кремля. Игнатьев был раньше уволен, а первые двое были перед съездом уволены и как раз, когда были уволены, они получили выходное пособие. И вот почему они получили вспомоществование, о котором говорил т. Ежов.

Что касается квалификации аппарата – это трудно мне защищать, фактов я никаких не могу привести, кроме того, что аппарат всегда, по-моему, был у всех на виду и работал он обычно четко к в периоды всех организационных работ во время съездов, конференций, сессий и т.д. Аппарат ЦИК всем товарищам хорошо знаком в этом отношении и все вы сталкивались с ним и в этом дворце и в других местах, где вам приходилось иметь дело с аппаратом ЦИК.

Товарищ Шкирятов и тов. Беленький проверяли аппарат, проверяли они его с точки зрения социального состава. Тут я ничего не могу сказать. Но проверить его в такой короткий срок – два-три дня, с точки зрения квалификации – это невозможно: масса квалификаций, в которых не компетентны ни т. Шкирятов, ни т. Беленький. (Движение в зале).

ШКИРЯТОВ: Узнали за короткое время лучше, чем вы за 10 лет.

ЕНУКИДЗЕ: Когда т. Акулов говорит об этом же, не знаю, из чего он исходит.

Вот в отношении аппарата как обстоит дело.

Теперь дальше. Предъявляется мне обвинение – я и не скрывал, и т. Ежов сказал здесь, что я сам назвал несколько имен, которым я оказывал помощь и о которых он не знал, – в оказании помощи бывшим людям, нашим бывшим врагам, может быть и настоящим врагам. Но вы должны знать, что вся система помощи, выдача пособий, начиная с первых годов революции, так была поставлена в ЦИК и такие широкие размеры принимала, что, безусловно, оглядываясь назад, я больше и лучше любого, кто попытается это сделать, могу найти ряд промахов и ошибок, неправильных выдач, – таких, которые можно с возмущением квалифицировать, как Берия здесь говорил, и изменой, и двурушничеством.

БЕРИЯ: Но все же почему вы давали ссуды, помощь и т.д.?

ЕНУКИДЗЕ: Подождите, все скажу. 

Тут говорили, что помощь оказывал я некоторым посторонним людям. Бывали такие обстоятельства и случаи, что просто я не в состоянии был отказать, когда меня просили. (Движение в зале). 

Как хотите это назовите. Другого названия этим моим действиям не может быть, кроме как измена и двурушничество, но я сам откровенно говорю об этом. Вот, например, Думбадзе – уклонист. Я лучше, чем Берия, знаю его настоящее и прошлое.

БЕРИЯ: Настоящее мы теперь не меньше вашего знаем.

ЕНУКИДЗЕ: Я не лично ему помогал.

БЕРИЯ: Он очень активный троцкист.

СТАЛИН: Он выслан советской властью как враг.

БЕРИЯ: Он находится в ссылке 8 лет.

ЕНУКИДЗЕ: Верно, верно. Но я не ему помогал: его дочь приходила, просила помочь ей доехать до Верхнеуральска, когда ей было разрешено поехать к отцу.

Что касается жены Кондратьева, я совершенно откровенно говорю: я не помню, не знаю, каким образом действительно записано, что Кондратьевой выдано 500 рублей. Присылала ли она заявление, сама ли она приходила, я не могу проверить, потому что документов я не имею, они изъяты т. Беленьким. Я не знаю ее, не помню. Конечно, если есть мое распоряжение, я целиком отвечаю.

Что касается помощи Рамишвили, считаю ее прямо преступной. Я знаю Рамишвили, кто он такой, знаю его отношение к нашей революции, знаю его отношение к нашей партии. Когда мне в первый раз сказали о помощи И. Рамишвили, я думал, что это давнишнее дело, но оказывается это было сделано в прошлом году. Документов у меня нет, я не знаю для чего я ему выдал деньги.

ЕЖОВ: Как же нет документов? А телеграмма Исидора Рамишвили, который просил направить по ташкентскому адресу деньги.

ЕНУКИДЗЕ: Надо слушать, т. Ежов, я не говорил, что их нет, но я их не видел теперь, чтобы проверить как это было, я забыл, забыл обстоятельства. Многое я припомнил, я еще скажу, Рязанову послал 600 рублей, я сказал об этом Ежову, я не скрываю: приходила его жена неоднократно, говорила, что бедствует, голодает, а тут пришел Иван Никитич Смирнов…

ОРДЖОНИКИДЗЕ: Пускай голодает, пускай подыхает, какое тебе дело?

ГОЛОС: Пусть работает.

ЕНУКИДЗЕ: Все это верно, теперь я больше вас возмущен. Было это, товарищи. Много я выдал денег, может быть были среди них и жулики, обманщики.

ВОРОШИЛОВ: Рязанов не жулик, а ты не мальчик, мог бы спросить кого-либо из нас, если твоя душа болит из-за всякой дряни.

СТАЛИН:Чего еще спрашивать? Человек выслан советской властью, как враг советской власти. Если угодно Енукидзе, пусть из своих денег платит, из своего кармана, но он не имел права давать пособие врагам из государственных, народных денег. Это преступление.

ЕНУКИДЗЕ: Верно, верно.

Теперь очень серьезное обвинение – в отношении библиотеки. Библиотека была на отлете от нас, она была извне переведена в Кремль со всеми своими сотрудниками. Эта правительственная библиотека раньше была вне Кремля. Рязанов был директором этой библиотеки, и почти все сотрудники пришли оттуда. Самое главное лицо там – Розенфельд, которую я знаю, потому что она с 1917 года работает в кремлевских учреждениях. Он то уходила, то приходила, и я должен сказать, что никаких подозрений в отношении Розенфельд я не имел. То, что я узнал о ней после, было совершеннейшей неожиданностью. Конечно, я должен был быть настороже, видя ее родственную связь с Каменевым, но я это во внимание не принял. Знал из этой компании Раевскую, я ей помог, посодействовал в зачислении в постоянный штат, я уже сказал, при каких обстоятельствах, – помог ей квартирой, когда ее выбросили на улицу и она обратилась ко мне. Но такую помощь, которая сейчас квалифицируется, как высокое мое покровительство в отношении некоторых лиц, я оказывал решительно очень многим и нашим, и не из нашего аппарата. К сожалению, так сложились обстоятельства, что за всем обращались ко мне: нужна ли квартира, материальная помощь, вещи или посылка куда-нибудь в дома отдыха. И наши, и чужие получали через меня эту помощь, эта помощь распространялась на всех. Остальных арестованных, которые оказались в террористической группе, из состава работников библиотеки и Оружейной палаты я лично не знал.

Что касается обслуживания библиотекой членов Политбюро, я знал, что Минервина обслуживает две библиотеки, но я и раньше говорил товарищам, что Минервину я не посылал, не назначал и на себя не брал обслуживание библиотеками этих товарищей. Но я знал, что она там работает, что она водит туда попеременно различных сотрудниц в помощь себе во время уборки библиотеки. Никаких мер я не принял, потому что я Минервиной целиком верил. А что касается того, кого пропускают в квартиру или кто присутствует во время работы, – я знал, что специальная охрана существует, и мер со своей стороны не принимал.

Что касается библиотеки товарища Сталина, то совершенно верно, он в беседе со мною отказался от услуг библиотекарей, но речи о посылке к нему Минервиной и др<угих> не было. Я никогда не посылал ее к товарищу Сталину и товарищу Сталину этого не предлагал.

Теперь, товарищи, в свете задач, которые стоят перед нами, все это, конечно, приводит к выводу, что я оказался тем человеком, который своим отношением к аппарату, к отдельным элементам этого аппарата, стал, очевидно, тем через которого легко было проникнуть, обосноваться в аппарате и совершить то или другое злодеяние. Это верно. Поэтому на данной ступени работы, я, безусловно, едва ли мог бы исправиться, нести даже не столь ответственную работу.

И это относится также к той помощи, которую я оказывал очень многим и даже не нашим людям. За все это, безусловно я от партии должен понести такое наказание, которое нужно применить к человеку, который, как здесь уже было сказано, был облечен большим доверием, кроме того, стоял на очень видном советском посту, а также занимал соответствующее партийное положение.

Мне кажется, что в дальнейшем ни годы мои, ни здоровье не позволят мне подняться на ту высоту доверия, которую я занимал. Несмотря на это, я ни в малейшей степени не прошу у партии снисхождения. По отношению ко мне нужно применить именно ту меру, которая может послужить уроком в дальнейшем для всякого коммуниста, стоящего на том или другом посту, чтобы действительно усилить бдительность и поставить работу нашей партии и наших советских органов так, чтобы они могли спокойно и плодотворно работать. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет тов. Кабаков.

КАБАКОВ: Товарищи, материал, который был доложен тов. Ежовым, говорит о том, что в центре советской страны, здесь в Кремле, подготовлялась катастрофа. Подготовка террористических актов была организована в Кремле несмотря на то, что бдительность, активность и защита партии в стране со стороны трудящихся масс за последнее время выросли как никогда. В каждом углу Советского Союза, каждый честный пролетарий, честный советский служащий осматривается, отделяет врагов от друзей, проверяет кто и как выполняет свои обязанности. В ЦИК же, в органе пролетарской диктатуры, где сконцентрирован организационный аппарат советской власти, здесь нашелся товарищ, который, прикрываясь партийным стажем, званием члена ЦК, считал для себя необязательным выполнение элементарных обязанностей члена партии, обязанностей гражданина советской страны, проверку того, кто окружает его в повседневной работе, какие люди подобраны в его аппарате, на кого они работают. Это не просто упущение, а здесь налицо злостное преступление, здесь налицо преступное отношение к исполнению исключительно ответственных обязанностей со стороны члена правительства и члена ЦК. Тов. Шкирятов говорил о том, что со стороны Енукидзе проявлена чрезвычайно большая сердобольность. Невольно возникает вопрос, к кому проявлена сердобольность: к бывшему министру, сердобольность к Раевской, к Розенфельд и т.д., и т. п.? Эта сердобольность не просто к людям, а к людям, принадлежащим к враждебным классам, которые взялись выполнить злодейский акт. Здесь философия насчет человечности совершенно неуместна. И применять отвлеченно сердобольность к врагам так просто нельзя. Дело идет об охране штаба руководства коммунистической партии. Теперь каждый рабочий считает своей обязанностью беречь от врагов машину, проверяет, кто идет через проходную на завод, каждый смотрит за тем, с кем имеет дело тот или другой советский представитель. Классовая бдительность превратилась в обязанность строителей социализма. Здесь же Енукидзе вышел на трибуну ЦК и стал говорить о том, что можно по-человечески относиться к графине, к княжне, ибо они работали в аппарате давно, можно было ему позаботиться об их квартирке. Как это можно для члена ЦК после оглашения такого убийственного материала выйти на трибуну Пленума ЦК и доложить: а все-таки это был квалифицированный аппарат. Он великолепно обслуживал конференции, съезды, своевременно регистрировал, переписывал протоколы, аккуратно их рассылал и т.п. Зачем нужно было ему брать под защиту квалификацию аппарата, когда здесь стоит вопрос о другом – о политической измене партии. Ведь нельзя так просто ставить вопросы, что это были случайные поступки. Надо же установить, в интересах каких классов допущена слепота, для чего, для каких дел и кто позаботился о том, чтобы враги проникли в Кремль? Организация террористических групп в Кремле – это же программа классовых врагов! Енукидзе честно ее выполнил. Внутри Кремля создались две террористические группировки, в аппарате ЦИК СССР были созданы террористические группы. Эти люди были собраны руками Енукидзе, и таким образом была выполнена организационная воля врагов. Мне кажется, что на эти вопросы нужно дать политический ответ не по форме, а по существу. Как отвечает Енукидзе? Каждый служащий принимался с ведома Наркомвнудела, Наркомвнудел всех проверял. Стало быть, ответственность с Енукидзе снимается, и виноватым является аппарат т. Ягоды. Так ведь был поставлен вопрос? Мне кажется, здесь Енукидзе продолжает свою линию, я бы сказал, либерала.

ПОЗЕРН: Обывателя, а не либерала.

КАБАКОВ: Либерала-обывателя, который не просто относится к линии партии нейтрально, а рассуждает так: вы там в партии разговариваете о бдительности, поднимаете трудящиеся массы, а здесь мое феодальное царство, я набираю того, кого хочу, ставлю таких людей, которые мне нравятся, вопрос же партийной бдительности для меня необязателен. И вот он составил букет, который готовил нам величайшие осложнения, величайшую катастрофу.

Мне кажется, что постановка вопроса т. Ежовым будет непонятна партии, так же непонятна, как и постановка вопроса т. Берия, который предлагает Енукидзе вывести из состава президиума ЦИК.

БЕРИЯ: После его безобразной речи я за исключение из партии.

КАБАКОВ: На Уралмаше сожгли кузнечный цех, несколько человек поджигателей было расстреляно, и рабочие массы сказали – это правильно. Но ведь здесь дело шло не о поджоге цеха, а о более серьезном. Организационно создана террористическая группировка, и я не знаю, как можно будет поставить перед массами вопрос и сказать им: вот организационно оформилась террористическая контрреволюционная организация в Кремле, которая ставила своей целью погубить вождя рабочего класса всего мира, террористы проникли в правительственную библиотеку, были уже на квартире у тов. Молотова, пролезли в его библиотеку. И вот человек, руками которого создана эта группировка, в виде наказания выведен из президиума ЦИК. Вот наказание! Товарищи, коммунист обязан отвечать не по форме, а по существу, и должен нести не только партийное наказание, но и судебное. А почему нет? Ведь здесь вопрос идет не о преступлении, допущенном в ходе текущего строительства, а о судьбах международной революции, об охране жизни вождя международного коммунистического движения. Мы обязаны сохранить эту жизнь. Но как это получается? Мы подымаем бдительность трудящихся масс, подымаем их сознание до уровня понимания интересов своей пролетарской страны и в то же время говорим, – а для членов ЦК ответственности по закону не существует. Верно, здесь может возникнуть такой вопрос. Тов. Енукидзе работал в ЦИК СССР 17 лет, был секретарем ЦИК, его знают, и буквально на глазах скатился человек до обывательского болота. Это одна часть вопроса, но, с другой стороны, есть обязанности перед страной и ответственность за то, как выполняют свои обязанности члены ЦК, члены правительства, за этим зорко смотрят трудящиеся массы. Если злостный преступник крадет социалистическую собственность – его расстреливают, и это правильно. Если хулиганит– сажают в колонию, – тоже правильно. А вот разве то, что член ЦК, которому доверили Кремль, допустил такие вещи, – разве это не политическое хулиганство, не политическое преступление? Разве это не политическое хулиганство, когда здесь собирали княжон, колчаковских министров, когда член ЦК материально помогал за счет государства тем людям, которых за политическое преступление судили и выслали. Енукидзе здесь выставил марку Наркомвнудела. Он заявил, что работники в аппарат ЦИКа принимались с ведома Наркомвнудела. Возможно, что тот или другой работник Наркомвнудела проштемпелевал прием того или другого в аппарат ЦИКа. Но разве член ЦК Енукидзе обязан был принимать это к руководству?

Мне кажется, было бы правильным и целесообразным в дополнение к предложению тов. Ежова принять постановление об исключении Енукидзе из партии и внести вопрос о его преступлении в судебные органы. Надо его судить по существу его преступлений.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет т. Каганович.

КАГАНОВИЧ: Вопрос, обсуждаемый нами, имеет прямую связь с уроками событий, связанных с убийством товарища Кирова, о которых писал Центральный Комитет в своем письме ко всем организациям партии.

Тов. Енукидзе вместе с нами оплакивал тяжелую потерю, которую понесла партия полгода тому назад, вместе с нами оплакивал тов. Кирова. Но он совершенно не подозревал даже, что сам своей работой здесь в Кремле, своим поведением облегчал подготовку такого же ужаснейшего для нас и гнусного преступления в самом сердце нашей партии – в Кремле.

Тов. Енукидзе своей речью обнаружил, что он и сейчас, после доклада тов. Ежова и постановки вопроса на Пленуме Центрального Комитета, не хочет понять политической сути вопроса.

ГОЛОСА: Правильно!

КАГАНОВИЧ: Он и здесь в своем выступлении показал себя обывателем.

ГОЛОСА: Правильно!

КАГАНОВИЧ: Никогда, товарищи, и это самое серьезное и волнующее нас во всем этом деле, никогда мы не стояли перед такой опасностью для жизни самого дорогого для нас человека, для жизни товарища Сталина, как мы стояли в недавнем прошлом, в связи с существованием открытой сейчас банды белогвардейцев, террористов, зиновьевцев, каменевцев, которые свили себе гнездо в Кремле,

Что может, быть более опасного, если бывшие княжны, офицерье, троцкисты, получают совершенно легальные возможности, работать, ходить и лаже допускать других своих знакомых в Кремль. Это не то, что пробрался один враг нелегально, подпольно, каким-то образом достал билет и пробрался в Кремль. Это несколько организаций, которые пользовались легальностью и даже привилегиями. И эту легальность, т. Енукидзе, эти привилегии для белогвардейцев-бандитов, как не хотите, создали вы.

ГОЛОСА: Правильно!

КАГАНОВИЧ: Конечно, на первый взгляд странным может показаться сама постановка вопроса– т. Енукидзе и террористы. Тов. Енукидзе не являлся оппозиционером. Тов. Енукидзе по своему личному характеру, конечно, не может сочувствовать террористам, которые готовят покушение на жизнь лучших людей партии.

Однако, на примере т. Енукидзе видно, насколько большевик, потерявший облик и внутреннее существо большевика, дискредитирует и срывает основы большевистской партии и содействует врагам не только этой дискредитацией, но и созданием для них благоприятной обстановки, для их гнусной, враждебной деятельности.

В письме ЦК об уроках событий, связанных с злодейским убийством т. Кирова, подчеркивалось, что «надо покончить с оппортунистическим благодушием, исходящим из ошибочного предположения о том, что по мере роста наших сил враг становится будто бы все более ручным и безобидным».

Коммунисты, так начинающие относиться к врагу, а такие у нас есть, теряют свое основное большевистское качество. Настоящий большевик-ленинец, сталинец должен помнить, что именно потому, что мы сейчас добились величайших побед и враг разбит, остатки врагов, в своей предсмертной агонии пускаются на всякие самые гнусные способы борьбы. Это и есть основной урок событий, связанных с убийством товарища Кирова. Особенностью нынешнего этапа борьбы как раз является то, что сейчас объединяются все остатка контрреволюции, начиная от белогвардейского офицерья и кончая зиновьевцами, каменевцами и троцкистами. Все эти враги нами разбиты, политически они потерпели поражение, линия нашей партии победила в практике социалистического строительства. Они объединяются под разными флагами. Если белогвардейцы выступают как реставраторы, то троцкисты, зиновьевцы, каменевцы прикрывают свою контрреволюционность рассуждениями о термидорианстве, в то время как они сами своим объединением с открытыми белогвардейцами, колчаковцами дают наиболее яркое доказательство своей термидорианской, контрреволюционной сущности.

Так как все эти враги скрываются под разными личинами, а не действуют открыто и прямо, от коммуниста требуется особая настороженность, особая острота по раскрытию настоящего врага партии. От коммуниста требуется стойкость победителя, неподдающегося никаким соблазнам, ни дружбе с этими элементами, ни их лести, ни бытовому сращиванию с ними, а тем более политическому примиренчеству к ним.

Это не раз подчеркивал товарищ Сталин на протяжении последних лет. И именно на последнем съезде партии, когда больше, чем когда бы то ни было, демонстрировалась величайшая сила и победа нашей партии, товарищ Сталин предостерегал всех коммунистов – не зазнаваться, не убаюкивать себя хвастливыми песнями, не демобилизовываться. Товарищ Сталин требовал усиления бдительности, подчеркивал, что надо держать» партию в боевой готовности, в состоянии мобилизации для осуществления второй пятилетки.

Преступление Енукидзе состоит именно в том. что он нарушил основные требования, которым должен сейчас удовлетворять каждый коммунист, а тем более член Центрального Комитета партии.

В Кремле в течение довольно длительного времени работало несколько групп людей: в особенности надо подчеркнуть работу опасной группы военных троцкистских элементов, которые сидели в Кремле Эти люди – с оружием, люди, которые при исполнении своих служебных обязанностей могут наделать очень много бед. И вот эта каменевско-зиновьевская группа прямым образом соприкасалась с троцкистской группой, с белогвардейцами, с участниками колчаковско-каппелевского движения, в лице Скалова и всех тех групп, о которых здесь докладывал тов. Ежов.

Тов. Енукидзе потерял, мало сказать, революционную бдительность, он потерял элементарное чутье коммуниста-большевика, потерял те качества, которые должны быть присущи любому рядовому большевику, не говоря уже о члене Центрального Комитета.

ГОЛОСА: Правильно.

КАГАНОВИЧ: Он вначале показал себя здесь в Кремле “добродушным папашей”, обывателем, а потом погряз в болоте обывательского разложения и меньшевистско-либерального отношения к врагам рабочего класса и колхозников. Его подкупала лесть, его подкупала слава о нем среди врагов, как о самом “добром” человеке. И я скажу, в его выступлении здесь было даже бравирование, хвастовство, подчеркнутое заявление – “да я помогал, я добрый человек”. И здесь сказывается демонстративность: пострадал за доброту. Нет, вы не за доброту свою пострадали, вы, Енукидзе, пострадали за то, что проявили доброту к классовым врагам за счет партии и государства, вы сжились с ними, вы злоупотребили доверием партии и государства.

ГОЛОСА: Правильно.

КАГАНОВИЧ: Откуда, спросит рабочий, ты берешь эти деньги? У нас в аппарате ЦК, даже если нужно кому-нибудь выдать пособие 500 рублей, тов. Сталин всегда ставит вопрос об этом в Секретариате.

СТАЛИН: Даже если 50 или 100 рублей. Обязательно! Никто не имеет права распоряжаться народными деньгами единолично.

КАГАНОВИЧ: Товарищ Сталин ставит вопрос на решение. Откуда у вас, т. Енукидзе, такая касса взялась, что вы можете десятки тысяч рублей транжирить и расходовать? Это разве не разложение, не злоупотребление доверием партии и государства? А вы здесь выступаете и говорите – я по доброте своей помогал меньшевикам, кондратьевцам и прочей сволочи. Нет, здесь дело не в доброте, а в том, что Енукидзе потерял чутье, долг государственного человека, которого поставили одним из руководителей высшего законодательного органа в стране, его подпись стояла на всех законах. Вам, Енукидзе, доверили хозяйство, огромное хозяйство в Кремле. Вам доверили курорты, санатории. Вам доверили охрану Кремля, и коменданта вам подчинили.

И вы думаете, что партия может оставить безнаказанным такого ответственного коммуниста. Енукидзе здесь ссылался на то, что при приеме в аппарат ЦИКа он получал визу от органов ГПУ. Во-первых, работники НКВД заявляют, что он с их визами не считался. Но допустим, что он получал визу. Но ведь Енукидзе член ЦК партии. Он не может ссылаться, что работники ГПУ дали визу, разве это достойно секретаря ЦИК. Нет, тов. Енукидзе, вы отвечаете за аппарат ЦИКа. В подборе людей вы подходили не по-деловому, не по-партийному, не по-коммунистически. И для нас, прежде всего, важна эта сторона.

Если вы искренне, тов. Енукидзе, заявляете, что готовы понести наказание для того, чтобы другие извлекли урок, тогда вы должны были срой урок разобрать честнее, как в аппарат пробрались враги, как вы покровительствовали негодным людям, а не замазывать и не доказывать, что де ничего особенного не случилось.

ГОЛОСА: Правильно.

КАГАНОВИЧ: Нам нужно разоблачить, вскрыть до конца это дело, чтобы это было уроком для тех коммунистов, которые страдают оппортунистическим благодушием, о чем говорилось в письме ЦК ВКП(б) в связи с убийством т. Кирова.

Наша партия сильна тем, что она одинаково применяет свое наказание ко всем членам партии, и внизу, и вверху. И как только получились первые данные об аппарате ЦИК, тов. Сталин собрал нас, поставил вопрос, что надо Енукидзе снять с поста секретаря ЦИК. Должен сказать, что не все сразу ориентировались в этом деле, но тов. Сталин сразу увидел и почувствовал, что здесь гнилью пахнет, и надо остро поставить вопрос – о снятии Енукидзе с должности секретаря ЦИК. Было вынесено решение – снять тов. Енукидзе с поста секретаря ЦИК, послали его в Закавказье.

Затем по ходу следствия, когда выяснились еще другие факты, тов. Сталин поставил вопрос, что нельзя держать Енукидзе на таком посту, как пост председателя Закавказского ЦИК. Сняли его с поста председателя Закавказского ЦИК и дали ему работу уполномоченного по курортам в Кисловодске. Сейчас, когда выявились все материалы, о которых доложил тов. Ежов, совершенно ясно, что Енукидзе должен понести серьезное наказание. Енукидзе оскандалил себя, опозорил себя не только как член ЦК, а как коммунист. Это факт. Этот вопрос, конечно, важен не только как вопрос об Енукидзе, а и потому, что мы безусловно имеем в нашей партии людей, которые считают, что сейчас можно работать “поспокойнее”, так как победа у нас большая, страна растет, можно уже отдохнуть, поспать…

СТАЛИН: На боковую.

КАГАНОВИЧ: Да, на боковую. Есть еще люди, которые ищут обывательского спокойствия, люди, которым неприятно малейшее нарушение их спокойствия. Пример с т. Енукидзе, – это яркое доказательство, яркое предостережение благодушествующим коммунистам, о которых товарищ Сталин говорил не только 2 года тому назад, но в течение всех лет из года в год подчеркивал это на съездах партии, особенно в связи с успехами, которые могут привести к головокружению. Особенно это подчеркнуто в письме ЦК об уроках злодейского убийства т. Кирова. Оппортунистическое благодушие может, между прочим, проявиться и в позволении себе распоряжаться своим учреждением, как ему заблагорассудится, и в потере партийного отношения к низовым коммунистам. Такие люди забывают, что, если низовой Коммунист ставит тот или иной вопрос, необходимо внимательно отнестись к этому делу. Не раз в ЦК партии товарищ Сталин подчеркивал, что нам важно добиться того, чтобы особо прислушивались к голосу каждого члена партии, который ставит тот или иной вопрос, чтобы его заявления были обсуждены и учтены в практической работе. Мы должны усилить борьбу с зазнайством вельмож, с злоупотреблениями своим положением и в материально-бытовых вопросах. Сейчас наша партия победила, линия нашей партии сейчас совершенно бесспорна и для страны внутри, и вовне страны. Не только линия партии победила, победила наша практика. В самом деле, товарищи, последний год – это же триумфальное, победное шествие нашей партии. Промышленность поднимается. Лозунг, который был дан товарищем Сталиным, – дополнить пафос строительства пафосом освоения, – начинает уже воплощаться в жизнь. Теперь уже ясно всем значение отмены карточной системы как результат подъема экономической мощи нашей страны. Мы укрепили колхозы. Ведь последний съезд колхозников-ударников – это же была демонстрация на весь мир величайшей победы нашей партии, нашей политики.

ГОЛОСА: Правильно. 

КАГАНОВИЧ: Мы имеем еще. огромные недостатки, однако, ясно, что победила не только политика, но и сама практика нашего социалистического строительства. Но это не значит, что мы можем распоясаться, пойти, как говорит т. Сталин, на боковую, успокоиться, допускать распущенность. И в особенности нельзя демобилизовываться в отношении врага. Врага надо уметь видеть. Енукидзе не только не видел врагов, он своей “добротой” искал их одобрения и лести. И чем безобиднее выглядит здесь речь т. Енукидзе, тем больше он выглядит как-то…

ГОЛОС: Как завхоз.

СТАЛИН: Там говорят – речь завхоза.

ГОЛОС: Плохого завхоза.

КАГАНОВИЧ: Правильно, плохого завхоза. Так, вот чем безобиднее выглядит речь т. Енукидзе, тем опаснее нам такого рода люди. Потому, что врага мы сразу видим. Как ни двурушничали зиновьевцы, как ни прятались троцкисты, правые уклонисты, мы раскрыли их, разоблачили. Мы должны и впредь вскрывать и разоблачать двурушничество, ведущее к прямому союзу с белогвардейцами. Но особенно опасны в нашей среде, в среде людей, которые боролись за линию партии, такие люди, которые своей практикой, своим благодушием, своим поведением, всеми своими характерными чертами облегчают действия врагов. Они делят людей не на врагов и друзей, а стараются видеть всюду “хороших” людей, которым почему не помочь.

Вот почему урок дела Енукидзе и аппарата ЦИК, выходящий за рамки собственно этого дела, он должен послужить для нас серьезнейшим фактором общего поднятия бдительности, в первую очередь среди актива, потому что т. Енукидзе не рядовой член партии. В лице Енукидзе мы имеем персонифицированное проявление отсутствия не только бдительности, а потерю основных коммунистических черт, коммунистического характера, потерю того, чем должен обладать большевик.

Товарищи, мы победили. Активные массовые действия врагов разбиты, разоблачены. Им некуда деваться. К массам им идти нельзя. Они видят, что сейчас даже самый малосознательный человек убежден в нашей правоте. И озлобленные остатки врагов сейчас стараются обезглавить революцию, обезглавить страну и партию.

СТАЛИН: Не только это. Что тут еще говорить об обезглавлении партии. А разве вы не знаете, что имеется целый ряд фактов, когда рабочих отравляли на заводах.

ГОЛОСА: Правильно.

СТАЛИН: Воду отравляют и пищу отравляют рабочим. Какое тут обезглавление? Вообще хотят напакостить всем, и рабочим тоже, так последышам умирающих эксплуататорских классов ничего больше не остается, как напакостить перед смертью.

КАГАНОВИЧ: Правильно. Они стремятся напакостить, где угодно применить самые гнусные методы борьбы и по отношению к рабочим, колхозникам. Недавно Политбюро обсуждало вопрос, как в школе мерзавцы пакостили наиболее старательным ученикам.

Конечно, верхушка контрреволюционеров, верхушка троцкистов, возглавляемая Троцким – этим настоящим термидорианцем, этим мерзавцем, который вот уже 10 лет является настоящим термидорианцем, – эта верхушка, возглавляемая Троцким, Зиновьевым и Каменевым вкупе с белогвардейскими эмигрантами, объединилась с настоящими офицерами каппелевской армии для того, чтобы здесь в Кремле нанести нам самый тягчайший удар. А часть наших коммунистов не видит этого, теряет бдительность.

Вот почему, товарищи, наша задача заключается сейчас в том, чтобы вместе с этим делом, вместе с наказанием т. Енукидзе, усилить, по существу, бдительность коммунистов. Мы должны поднял всю свою работу на большую высоту, мы должны усилить идейное наступление против самоуспокоенности, против обывательщины, против оппортунизма на практике, который будет тащить нас назад, за большевистскую бдительность и стойкость.

Стойкость победителей, сплачивающая их дисциплина победителей, сохранение их боеспособности – это есть решающий вопрос обеспечения нашей окончательной победы. Коммунисты должны быть верными партии не только линией, но и всей практикой, своей неустанной напряженной работой и личным поведением в борьбе за победу социализма. Мы должны добиться того, чтобы все большевики усваивали, прививали себе те черты настоящего ленинца, какими отличается наш Сталин, обеспечивший нам полную победу нашего дела. (Аплодисменты всего зала).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет тов. Калинин.

КАЛИНИН: Вопрос освещен всесторонне в докладе и прениях.

Доклад совершенно правильно указывает на основную опасность в аппарате ЦИК – это благодушие, либеральное успокоение руководителей-коммунистов, что дело идет во всем будто бы хорошо, враг смирился и, как вывод, отсутствие остроты бдительности.

Это политическое обвинение совершенно справедливо и подкреплено соответствующими материалами. Оно (благодушие, обывательский либерализм), как видите, привело к очень скверным последствиям, враг мог нам нанести сильнейший удар.

Ярким выразителем обывательского подхода к людям, в своей практической деятельности, является т. Енукидзе, который и привел его на край пропасти. Мне нечего прибавлять о нем. Здесь перед Пленумом полностью развернута картина. Я взял слово, ибо имею непосредственное касательство к ЦИК, к его аппарату.

Непосредственных виновников я не знал персонально, не знал их роли в аппарате, поскольку они были далеко от Президиума. Но оппортунизм в политике отношений в аппарате я видел. Приведу маленький незначительный пример. Бригада ВЦИК обследовала столовую для сотрудников всех кремлевских учреждений. На основании ее обследования партком ВЦИК вынес резолюцию с критикой порядков и руководителей столовой. Эта резолюция верхушкой аппарата и парткомом ЦИК была встречена в штыки, и лишь под моим нажимом признали ее правильность.

Итак, под руководством Енукидзе эта политика тихой сапой при ежедневной работе срезала все острые углы внутри аппаратных отношений, вносила терпимость к проступкам, ослабляла бдительность к врагу. Вот то, что я мирился с этим, исправляя, если так можно выразиться, случайными налетами, что, разумеется, нисколько не изменяло существа повседневной жизни, есть громадная ошибка, она тем более обидна, что не раз т. Сталин предупреждал – смотри, аппарат тебя подведет. 

Такая политика и сделала возможным факт, что Розенфельд, работая 18 лет в аппарате, которая была лично знакома с т. Енукидзе, могла от него скрыть свою ненависть к советской власти, Целый ряд низовых работников относились к ней враждебно, не доверяли ей, а наверху на это смотрели, как на простую склоку.

Товарищи, урок дан жестокий, разумеется, этот урок особенно назидателен для меня.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Слово имеет т. Ягода.

ЯГОДА: Я думаю, товарищи, что Енукидзе своим выступлением уже поставил себя вне рядов нашей партии.

То, что он говорил здесь, это – багаж обывателя, который он принес сюда, на Пленум Центрального Комитета.

Енукидзе пытался создать здесь впечатление, что он или ничего не знает, или забыл факты, которые здесь приводились.

Как в действительности обстоит дело?

Случайно ли то, что произошло с Енукидзе?

Нет, не случайно.

Не случайно потому, что Енукидзе с давних пор являлся притягательным центром для враждебных и чуждых нам элементов.

Я напомню Енукидзе целый ряд фактов, которые показывают, что уже в 1928 году шел процесс его перерождения и притупления бдительности в отношении врага.

Если провести нить от этих фактов 1928 года к событиям 1935 года, то нужно сказать, что Енукидзе не только способствовал врагу, но что он объективно был также соучастником контрреволюционных террористов.

Другого вывода сделать нельзя, ибо злейший враг под покровительством именно Енукидзе чувствовал себя в Кремле, как дома.

Пусть Енукидзе вспомнит Мак-Кибена – англичанина, агента английской разведки «Интеллидженс-Сервис», который был близок к нему, а особенно его жена. Впоследствии мы Мак-Кибена арестовали и расстреляли, а жену его сослали.

Пусть Енукидзе вспомнит дело террориста Любарского, который хотел совершить покушение на тов. Калинина, а потом убил военного работника Шапошникова. Сестра этого Любарского работала у Енукидзе в Секретариате ЦИК.

Сколько понадобилось трудов, чтобы доказать Енукидзе, что Любарскую надо выгнать из Кремля

ЕНУКИДЗЕ: Никаких разговоров о ней у меня с вами не было.

ЯГОДА: Я могу это доказать. Я, к сожалению, выступаю без документов, но за свои слова отвечаю, так как на каждый факт, о котором я здесь говорю, имею документы.

Пусть Енукидзе также вспомнит и о Мухановой, которая, как вы слышали из сообщения т. Ежова, арестована нами как активная террористка.

Мы неоднократно требовали у Енукидзе удалить Муханову из Кремля и добились этого лишь через несколько лет. А в 1934 году снова был поднят вопрос об ее обратном принятии в Кремль. Потребовались большие усилия с нашей стороны, чтобы не допустить этого.

Пусть еще вспомнит Енукидзе свой разговор с Паукером о меньшевике Понтовиче, работавшем в ЦИК. Это было не так давно на съезде советов. Мы не хотели пускать его на съезд, а Енукидзе настоял на этом, мотивируя свое распоряжение невозможностью вести работу на съезде, если там не будет меньшевика Понтовича.

А сколько раз мы дрались за то, чтобы Енукидзе уволил Игнатьева, бывшего министра белогвардейского правительства Чайковского в Архангельске?

А Гогуа? Кто как не Енукидзе заявлял: “Гогуа я знаю с детства, я ее на руках носил, оставьте ее в покое”.

Отец в ссылке был.

А Раевская? Разве не Енукидзе своим личным авторитетом гарантировал, что она совершенно безобидный человек, которого он лично знает?

Тут Енукидзе ссылался на то, что никто без проверки в НКВД не допускался на работу в Кремль. 

Это неверно, так как, во-первых, Енукидзе сначала допускал людей к работе в Кремль и лишь потом их проверял, а, во-вторых, он всячески игнорировал наши указания об удалении явных классовых врагов.

Я мог бы назвать целый ряд имен, об удалении которых из аппарата кремлевских учреждений мы ставили вопрос перед Енукидзе, но не могли добиться нужных результатов. Я мог бы также назвать много имен чуждых нам людей, которых мы, с большими усилиями, все же заставили Енукидзе выгнать из Кремля. 

Но допустим, что НКВД действительно не ставил этих вопросов перед Енукидзе. Где же была, хотя бы элементарная, бдительность с его стороны?

Ведь он не просто рядовой член партии. А партия требует максимальной бдительности от каждого своего члена.

На деле Енукидзе, беря под свою ответственность лиц, удаления которых мы требовали, срывал нашу работу и демобилизовал наших работников, занимавшихся проверкой этих лиц, ибо Енукидзе как Секретарь ЦИК пользовался у нас достаточным авторитетом.

Больше того, Енукидзе не только игнорировал наши сигналы, но завел в Кремле свое параллельное “ГПУ” и, как только выявлял вашего агента, он немедленно выгонял его.

Конечно, все это не снимает с меня ответственности.

Я признаю здесь свою вину в том, что я в свое время не взял Енукидзе за горло н не заставил его выгнать всю эту сволочь.

Все, что говорил здесь Енукидзе, это сплошная ложь.

Я остановлюсь лишь на одном факте в связи с Раевской, чтобы еще яснее показать, как Енукидзе запутался и врет.

Енукидзе заявил здесь, что он не встречался с Раевской, а Нина Розенфельд, которая фактически была у Енукидзе сводницей, в своих показаниях говорит, что она передала Раевской о том, что Енукидзе хочет ее видеть у себя на даче, куда она и повезла Раевскую.

А разве не Енукидзе давал Раевской билеты на Красную площадь, в правительственную ложу и т.д.?

Как же можно выступать здесь, на Пленуме ЦК, таким образом и заявлять, что он не встречался с Раевской?

Вы здесь перед Пленумом столько налгали, Авель, что нужно не только исключить вас из партии, нужно, по-моему, вас арестовать и судить.  

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Прения кончились. Слово имеет т. Ежов.  

ЕЖОВ: Товарищи, я не хотел брать заключительного слова. Однако непартийное выступление тов. Енукидзе, который не захотел оценить политически все происшедшее и пытался замазать свою собственную вину, вынуждает меня к этому.

Выступление тов. Енукидзе совершенно недостойно не только члена ЦК, но и рядового члена партии. Он говорил здесь Пленуму явную неправду. Тов. Енукидзе утверждает, что большинство из арестованных он не знал, исключая Розенфельд и Раевскую. Это неправда. Тов. Енукидзе знал не только Розенфельд и Раевскую, но и многих других, как Никитинскую, Миндель, Презента и т.п. Со всеми из них он был в близких дружеских отношениях, поддерживал даже письменную связь. Вот письма, которые Енукидзе писал, будучи за границей, Никитинской и Презенту, в которых он в теплых выражениях посылал привет всей этой засевшей в Кремле дворянской своре.

Как же вы, тов. Енукидзе, после этого могли здесь на Пленуме отрицать совершенно установленные факты?

ЕНУКИДЗЕ: Огласите эти письма.

ЕЖОВ: Пожалуйста. Ваши это письма? (Показывает).

ЕНУКИДЗЕ: Мои.

ЕЖОВ: Как же вы отрицаете и говорите, что не знали Никитинскую?

ЕНУКИДЗЕ: Я не говорил этого.

ЕЖОВ: Вы это говорили.

Далее, тов. Енукидзе несколько раз ссылался на свою слабую память по поводу конкретных фактов его антипартийных поступков. Самое удивительное заключается в том, что у Енукидзе прекрасная память на все факты, которые, по его мнению, в той или иной мере его оправдывают. Такие факты он прекрасно помнит во всех мелочах. Зато, как только дело касается фактов, которые прямо уличают Енукидзе в непартийном поведении, он ничего не помнит. Он, например, забыл при каких обстоятельствах он посылал деньги Рамишвили, Кондратьевой и другим врагам нашей партии. Он ссылается на то, что не знал и не видел никаких документов о посылке этих денег. В моем распоряжении документы, взятые в секретариате тов. Енукидзе, которые я хочу здесь огласить.

Вот телеграмма, посланная Рамишвили из Ташкента на имя Енукидзе: “Москва, Кремль, Енукидзе. Прошу ускорить. Рамишвили”. На телеграмме резолюция: “Финансовый отдел ЦИК Союза ССР. Тов. Енукидзе просит срочно выслать телеграфом 1.500 (тысячу пятьсот) рублей”. Подпись: секретарь тов. Енукидзе Минервина.

Вот второй документ: “Тов. Никитину, финансовый отдел ЦИК Союза ССР. Тов. Енукидзе А.С. просит выдать пособие 500 руб. (пятьсот рублей) Е. Кондратьевой. Минервина”.

Это жена известного всем вредителя Кондратьева. 

СТАЛИН: Какого вредителя? Он контрреволюционер, принадлежал к “трудовой” контрреволюционной партии.

ЕЖОВ: Совершенно верно. Енукидзе помогал его жене.

Тов. Енукидзе говорил, что давал деньги не Рамишвили, а только его дочери. Совершенно верно, он выдал сверх 1.500 руб., посланных Рамишвили в Ташкент, пособие еще и его дочери, как он говорит, на дорогу.

И, наконец, последний факт, о котором умолчал тов. Енукидзе, это выдача 500 рублей поехавшей на свидание к сосланному за пасквили против Советской власти писателю Эрдману – артистке Степановой. Тов. Енукидзе знал, кто такой Эрдман и знал, что Степанова едет именно к нему и специально выдает средства для этой поездки.

Таких документов я могу привести десятки. У меня здесь имеются документы, из которых совершенно ясно видно, что Енукидзе помогал не только тем, фамилии которых я здесь оглашал. Он помогал еще целому ряду людей, которые не имели абсолютно никакого отношения к советскому аппарату и были чужды ему.

Теперь несколько замечаний о порядке расходования средств Секретариатом ЦИК. Самой настоящей чепухой является утверждение, что Центральный Комитет партии поручил Енукидзе оказывать материальную помощь отдельным работникам, ассигновав для этого специальные средства. В 1934 году было израсходовано на так называемые “расходы особого назначения” 4.882.798 руб. Перерасход против первоначально утвержденной сметы составил – 1.680.000 руб. Я должен сказать, что средства тратились на цели, ничего общего с секретным назначением не имеющие. В секретный фонд так называемого “расхода особого назначения” включались такие “секретные” расходы, расходы на культурно-просветительскую работу, расходы на улучшение быта сотрудников, на оказание помощи ответственным работникам и т.д. и т.п. Эту «секретность» нельзя иначе назвать, как желание прикрыть все незаконные расходы. Вы знаете, что перечисленные мною статьи расхода во всех учреждениях проходят по официальным статьям без всякой секретности. Если эти статьи засекречивались, то это можно объяснить только одним: желанием расходовать их бесконтрольно. Если взять статью расходов “пособия ответственным работникам”, по которой было ассигновано 300 рублей…

СТАЛИН: 300 тысяч рублей.

ЕЖОВ: То есть 300 тысяч. Из этих 300.000 руб. получили пособие действительно ответственные работники только 50.000 руб. Все остальные суммы и сверх этого из других “секретных” статей пособия выдавались людям, ничего общего не имеющим с советским аппаратом. Дело доходит до анекдотов.

Вот у меня письмо какого-то неизвестного человека, который, видимо, хорошо зная “доброту” тов. Енукидзе, прислал прочувствованное письмо, как единственному известному своей добротой человеку.

СТАЛИН: Кому прислал?

ЕЖОВ: Енукидзе. К этому письму он прилагает фотографическую карточку всей своей семьи и просит выдать деньги. Енукидзе на письме пишет: выдать 500 рублей.

СТАЛИН: А кто это такой?

ЕЖОВ: Неизвестно (смех).

Я хотел проверить, никто не знает. Судя по письму, это какой-то окончательно гибнущий последыш старого дворянского рода. Вот таким людям Енукидзе помогал за счет государства, всячески поддерживая авторитет этакого “доброго дядюшки”.

Я хочу еще остановиться на вопросе, правильно ли утверждение т. Енукидзе, что все работники Кремля проверялись НКВД. Формально эта проверка как будто была установлена. На деле обстояло не так. Все работники принимались на работу с так называемой “последующей проверкой”. Это значит, что сперва работника принимают на работу, он работает месяц, два, полгода и больше, а его проверяют. Если за это время путем проверки выясняется, что работник не подходит для работы в Кремле и на него поступают компрометирующие материалы, его либо увольняют, либо утверждают. Должен сказать, что данные последующей проверки на практике никем во внимание не принимались. Вот у меня список людей, примерно человек на 20, на которых был компрометирующий материал и в отношении которых НКВД ставил вопрос об увольнении. НКВД считал невозможным оставлять этих людей на работе в Кремле. Однако с этими указаниями Енукидзе не посчитался. Для примера я зачитаю только несколько справок.

Вот данные НКВД о Голубеве В.Д., монтере сектора связи: “По данным с родины, сын псаломщика, исключен из ВЛКСМ, поддерживает письменную связь с осужденными, бывшими работниками Кремля, Годуновым и Дейкиным”. Об этом дважды сообщено коменданту Кремля 19 апреля 33 г. и 16 августа 34 г. На справке революция: “К сведению. Предложить не переписываться”.

Или следующая: “Умнов И.Т. начальник электросектора. По данным СПО, Умнов распространяет сведения, не подлежащие оглашению, о членах правительства. Тесть его – бывший торговец, арестовывался НКВД”. Сообщено коменданту 27 апреля 34 г., резолюция: “К сведению”.

Таких отводов против отдельных работников со стороны НКВД было немало. Однако все эти сигналы и отводы либо “принимались к сведению”, а люди оставались на работе, либо вообще на них никто не реагировал. Как же вы, т. Енукидзе, ссылались на НКВД, что он обязан был проверять всех работников Кремля! Чепуха все это. Во-первых, вы сами установили порядок “последующей проверки” и, во-вторых, все указания НКВД вы неизменно игнорировали.

Вину НКВД, когда она есть, никто и никогда не замазывал. Всем известно, какие суровые меры наказания Центральный Комитет партии принял в отношении ленинградских работников НКВД после убийства тов. Кирова. Разве Медведь, начальник Ленинградского отдела НКВД, не был осужден на 5 лет концентрационного лагеря? А я думаю, что Медведь имел не меньше заслуг перед революцией и перед партией, чем Енукидзе. Едва ли он намного моложе Енукидзе и как член партии, а мы его судили и присудили к 5 годам концентрационного лагеря. Судили и других коммунистов, виновных в служебных упущениях, связанных с убийством тов. Кирова.

Некоторые товарищи говорили, что Енукидзе ничего не понял из того, что здесь обсуждалось, не понял политической стороны обсуждаемого вопроса. Я лично думаю, что понял-то Енукидзе все прекрасно. Не такой уж он неграмотный человек. Если бы Енукидзе действительно хотел бы осудить свое прошлое поведение, свою прошлую деятельность, – тогда совершенно непонятно, зачем ему понадобилась такая демонстрация здесь на Пленуме и выступление с такой позорной речью.

Тут одно из двух: либо этот член ЦК не вырос выше уровня волостного писаря или завхоза, как здесь говорили, либо этот член ЦК сознательно не хочет понять тех обвинений, которые здесь ему предъявлялись, сознательно не хочет политически оценить и замазывает факты, которые здесь приводились. Я думаю, что вернее – последнее.

На самом деле, все факты, которые я приводил в своем докладе, показывают, что Енукидзе на всем протяжении своей работы – Секретаря ЦИК СССР – с одной стороны, вроде как честно служил партии, а с другой стороны – все время задабривал своим “сердечным” отношением и прямой материальной помощью явных врагов Советской власти. Играл, так сказать, на два фронта.

Какие выводы после всего этого можно сделать из выступления на Пленуме Енукидзе? Вывод только один. Если Енукидзе в своей речи, по существу, оправдывает все случившееся, а из речи это вытекает, если он не рвет своей связи, не пересматривает своих отношений ко всей этой белогвардейской своре, с которой он был связан и которую поддерживал – то, видимо, он хочет и решил рвать с партией. В самом деле, товарищи, факты поддержки чуждых людей совершенно неоспоримы, а Енукидзе во всей своей речи ни одного слова не произнес в осуждение этих связей и поддержки чуждых людей. Наоборот вся его речь была построена на том, чтобы оправдать и себя, и этих людей. Нельзя иначе понять его речь, и никто не поймет ее иначе, как демонстративную поддержку и защиту этой белогвардейской своры.

Енукидзе пытался свести все дело к тому, сожительствовал ли он с отдельными работниками или нет. Не в этом дело, никто об этом, т. Енукидзе, не говорил. Не пытайтесь свести все дело только к этому. Дело заключается не в том, сожительствовали ли вы или нет, а в том, что всю эту белогвардейскую мразь, которая засела в Кремле, вы изо дня в день поддерживали, всячески защищали, оказывали им материальную помощь, создали обстановку, при которой эти отъявленные контрреволюционеры, террористы, чувствовали себя в Кремле, как дома, чувствовали себя хозяевами положения.

Изображать здесь, как это пытался изобразить Енукидзе, что вот, мол, если партия сейчас остро ставит вопрос об усилении бдительности и если для заострения внимания партии к этому вопросу требуется принести жертву, то он, Енукидзе, готов собою пожертвовать. Чепуха это и обывательские разговоры. Не нужна нам “жертва” Енукидзе. Вопреки “жертве” Енукидзе Пленум примет такое решение, которое еще больше закалит ряды партии и позволит до конца выкорчевать политическую слепоту, моральное и политическое разложение, гнилой либерализм, которыми, к сожалению, как мы это видели на примере Енукидзе, еще страдают некоторые коммунисты.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Имеется предложение, которое огласил т. Ежов, а затем второе предложение, высказанное рядом выступавших товарищей как дополнительное.

Первое предложение о выводе т. Енукидзе А. из состава ЦК. Голосую. Кто за это предложение, прошу поднять руку? Прошу опустить. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет.

Второе предложение – исключить т. Енукидзе А. из партии. Голосую это предложение. Кто поддерживает это предложение, прошу поднять руку. Прошу опустить. Кто против? Меньше. Принимается и это предложение.

Товарищи, сообщаю, что комиссия по первому пункту порядка дня будет завтра в 11 часов. Пленум завтра в 6 час. вечера. Заседание закрывается.

---

 

ЗАСЕДАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Вечер, 7 июня

фрагмент

 

[…]

 

ЕЖОВ: Следующая резолюция предлагается:

“О служебном аппарате Секретариата ЦИК СССР и т. Енукидзе.

1. Одобрить мероприятия контрольных органов по проверке и улучшению служебного аппарата Секретариата ЦИК Союза ССР.

2. За политико-бытовое разложение бывшего секретаря ЦИК СССР А. Енукидзе вывести из состава ЦК ВКП(б) и исключить из рядов ВКП(б)”.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я буду голосовать оглашенное т. Ежовым предложение.

Кто за это предложение, прошу поднять руку. Прошу опустить. Кто против этого предложения? Таковых нет. 

Принято единогласно.

На этом повестка дня Пленума исчерпана.

 

---

 

О СЛУЖЕБНОМ АППАРАТЕ СЕКРЕТАРИАТА ЦИК СОЮЗА ССР 

И ТОВАРИЩЕ А. ЕНУКИДЗЕ

 

Резолюция Пленума ЦК ВКП(б) по докладу тов. Ежова, принятая 7 июня 1935 года

 

1. Одобрить мероприятия контрольных органов по проверке и улучшению служебного аппарата Секретариата ЦИК Союза ССР.

2. За политическое и бытовое разложение секретаря ЦИК т. А. Енукидзе вывести его из состава ЦК ВКП(б) и исключить из рядов ВКП(б).

 

 

РГАСПИ Ф. 17, Оп. 2, Д. 547.

---