Докладная записка об аппарате БМИ.
БМИ создавалось как информационный центр с довольно широкими заданиями. Первый его статут, принятый Политбюро, предвидел не только информацию, научную разработку вопросов, но в случае необходимости и посылку особых товарищей для изучения положения в отдельных странах. Оно имело право пользоваться секретным материалом НКИД, ИноГПУ и Разведупра. Поэтому, когда т. Стецкий выдвинул в мои заместители (а заместитель должен был держать в руках весь аппарат) Тивеля, основного работника бюро Стасовой, я возразил против этого, выдвинув кандидатуру старого работника Разведупра т. Боровича, имеющего большой конспиративный опыт, прошедшего гражданскую войну и с партийной стороны дававшего полную гарантию. Это было принято, и до 35 г. Борович сидел на аппарате БМИ, полностью справляясь с порученным ему заданием. Тивель был редактором переводов. Ни одного доклада для ПБ я ему не доверил, не считая его знатоком какой бы ни было области международной политики. Он не имел никакого отношения к конспиративным материалам.
Мое отношение к Тивелю определялось тем, что я его знал с 18-го года. Он поступил в Октябре 18-го года машинистом в Отдел советской пропаганды при ВЦИКе, в котором брат его, писатель Левидов, работал референтом по иностранной прессе. Тогда, понятно, я знал его очень поверхностно, он был мальчишкой, но в период 20-23 гг., когда он работал в секретариате Зиновьева и Восточном отделе ИККИ, я его чаще встречал и считал его скоро соображающим человеком с симпатиями для нас, для революции, но не связанным органически с нами ни мировоззрением, ни настоящей связью с народной массой. Из периода борьбы троцкистов 23-24 гг. я ничего не помню о нем. В период возникновения троцкистско-зиновьевского блока он работал в Ленинграде, и я его ни разу не видел. Когда на чистке 33 г. он путанно рассказывал свою идейную биографию, и т. Стасова его защищала, я выступил против него, указывая, что он мог только потому до 26 г. оставаться вне партии, что не был с ней коренно связан, что представлял собой тип мелкобуржуазной, богемской революционности. Я тоже заявил о своей неудовлетворенности его попыткой представить его работу в секретариате Зиновьева как чисто техническую. Если, несмотря на это, я не требовал настойчиво снятия его с работы БМИ, а только не хотел доверить ему организационных работ, то я руководился при этом убеждением, что человек, работающий много лет в секретном отделе ЦК, не только проверен, но связан с соответственными нашими учреждениями. Поэтому, когда моя просьба заменить Тивеля серьезным чекистским работником на посту организатора БМИ у тов. Ежова не дала результатов, я обратился прямо к тт. Агранову и Ягоде. Смысл этого обращения был ясен: считаю Тивеля вашим работником, но недостаточно серьезным. Дайте серьезного чекиста на эту работу. Я про все это не говорю для того, что я имел когда-либо малейшее предчувствие, что он может быть связан с зиновьевцами и троцкистами, или тем более, что он может на них работать. Это последнее мне и в голову не приходило и из вышеуказанных формальных соображений, и потому что считал его устроившимся революционным обывателем, неспособным ни к какому политическому риску.
Состав БМИ состоял из двух частей: состава технического, который переводил, размножал, держал в порядке библиотеку и т.д., и из состава политического. Первый был подобран почти исключительно Боровичем из работников, прошедших школу ГПУ. Такой является Портновская, была Ревужская, бывшая сотрудница Бокия. Эту последнюю пришлось снять, ибо, несмотря на чекистскую школу, она кому-то рассказывала о каком-то смешном иностранном письме на имя товарища Сталина, которое она переводила. Со всеми другими техническими работниками, прошедшими соответственные проверки, никаких затруднений не было.
Подбор политических референтов был очень труден. Они должны были иметь большие знания в конкретной области международной политики и одновременно заслуживать полнейшего политического доверия. Найти людей, объединяющих оба эти качества, очень трудно. Это доверие заслуживает полностью т. Зарецкий, мальчиком перешедший из Западной Белоруссии на нелегальную работу, державшийся прекрасно в тюрьме, идейно устойчивый, теоретически напряженно работающий, товарищ, который в эти несколько лет работы в БМИ, вырос в прекрасного знатока Франции.
Наш японист т. Жуков получен нами из ленинградского ГПУ. Объединяет хорошее знакомство с японским языком с глубоким теоретическим интересом. Но он в бою никогда не был. За ним не числятся никакие уклоны, он делает впечатление вдумчивого партийца, понимающего хорошо партийную линию, но, повторяю, я его в бою не видел. Ценность его для нас как япониста исключительная. Я не знаю среди наших японистов равной ему проницательности. Он пишет теперь историю Японию на японских источниках. Именно потому, что считаю долгом подчеркнуть, что не знаю достаточно его партийное лицо, обращаю особенное внимание на его ценность как япониста. К нему можно и надо сто раз приглядеться, но было бы большим упущением его как япониста затерять из виду. Если он не вызовет никаких политических сомнений, то благодаря знакомству и отношений и людей в Японии (бывало, что Разведупр, не нашедши в своих материалах характеристики того или другого политического деятеля в Японии, запрашивал у меня, и Жуков всегда умел дать толковый ответ). Это не ведомственный японист, а такой, какой нужен ЦК.
Иоэльсон – он после Варги лучший у нас знаток международной экономики. Но, как показывает его партийная учетная карточка, это не кадровый человек большевистского движения. Я не хочу сказать этим, что считаю его двурушником, но это не боевой человек. При нелегальном положении он был бы симпатиком, а не членом партии. Так его оценивают, видно, проверочные партийные организации. При обмене партдокументов ему делали долгие внушения. Он выходил из всех своих партийных конфликтов целым, дело кончалось только партийным выговором, потому что его считали полезным как грамотного экономиста и не связанного ни с какими антипартийными группировками.
Тов. Аквила – венгерский коммунист. Работал в Коминтерне с 20 года. Он знает хорошо Италию, Германию, Балкан<ы>. Он лучший у нас знаток итальянского фашизма. Никогда за всю историю Коминтерна не был связан ни с какими уклонами. Но тоже не был в серьезных боях. Это книжный работник, хотя с большим политическим чутьем.
Из двух наших референтов, не входящих в аппарат БМИ, но пишущих для него доклады, Танин был снят по указанию соответствующего учреждения под подозрением связи с братом, живущим во Франции, человеком, имеющим какое-то отношение к военной промышленности. По выяснению, данному мне соответствующим сектором ЦК, он не обвинялся в каких-либо услугах, оказанных брату, а в том, что построил себе якобы дачу на деньги, данные ему братом. Он доказал, что брата не видел, кажется, с 22 г., что никакой дачи не имеет, что за две комнаты, которые ему принадлежат на даче, построенной кооперативом, он уплатил (какие-то 1500 р<у>б.) месячными взносами за пять лет до приезда его брата в СССР. Несмотря на это я не опротестовал его снятия, хотя т. Таль, у которого он работал в “За Индустриализацию” много лет, ценил его и доверял ему. Я не протестовал потому, что людей находящихся под подозрением незачем держать в аппаратах ЦК. С работы “За Индустриализацию” Танин не был снят, партийных взысканий он за это дело не имел. Но два месяца спустя он был арестован со всем иностранным отделом “За Индустриализацию” (Виленчук и Юрин). В чем обвиня{л}ется, мне неизвестно. Когда я в свое время просил у Вас письмом разрешения взять как внештатного референта Танина, я Вам указал, что он был исключен из партии в 30 г. за то, что, работая в Иностр<анном> отделе “Правды” при Бухарине, он после снятия Бухарина с “Правды” в партийном коллективе выражал свои симпатии Бухарину. Фракционная работа ему не вменялась в вину. Ему было разрешено работать в “За Индустриализацию”, писать за своей подписью. Он работал пропагандистом на одном из крупных заводов, куда был прикреплен Райкомом, получил прекрасный отзыв ячейки завода и партийной организации “За Индустр<иализацию>”. Для БМИ работал усердно, прорабатывал громадную литературу об Америке. Его высказывания по партийным вопросам в разговорах с сотрудниками БМИ и со мною никогда не вызывали в нас сомнений.
Эбель – венгерский коммунист, член ВКП(б). Многолетний сотрудник ТАССа, один из лучших у нас знатоков балканских стран, ушел из ТАСС из-за здоровья, – не мог работать по ночам – написал для нас несколько рефератов, но нам предложили не использовывать его, без объяснения причин. Но он остался в партии и работает в нашей прессе.
Сказанного достаточно, чтобы указать на те громадные затруднения, с которыми имеем дело при подборе работников для БМИ. У нас очень узенький кадрик специалистов по международным вопросам. Вдобавок, круг людей, которые у нас за последние годы выдвинулся в качестве международников, в большинстве не политики, знают маленький кусок вопроса, не умеют связывать явлений, поэтому наши газеты так слабы в международной области. Поэтому приходится привлекать иностранных коммунистов. Проверка их очень трудна, трудно узнать, как они ощущают нашу обстановку, им чуждую.
Если вопрос идет о подборе людей для БМИ в будущем, то надо в Бюро держать только 5-6 человек, обеспечивающих чтение мировой прессы и важнейших книг для наметки тем, и переводный аппарат. Большинство докладов надо заказывать вне аппарата ЦК.
14/8.
РГАСПИ Ф. 17, Оп. 171, Д. 233, Л. 115-118.
