Неправлено

СТЕНОГРАММА

Заседания Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР

по делу “Параллельного центра”

27-го января 1937 г.

 

КОМЕНДАНТ: Суд идет, прошу встать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Товарищ Вышинский, у вас есть вопросы к Лившицу?

ВЫШИНСКИЙ: Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У защиты есть вопросы? 

БРАУДЕ: У меня есть несколько вопросов. Будьте добры гражданин Лившиц, вы не припомните ли, при первом разговоре с Князевым о его отношении к японской разведке, вы его информировали о том, что вам известно о его связи с японской разведкой, назвали фамилии лиц, от которых вы узнали, или нет?

ЛИВШИЦ: Нет.

БРАУДЕ: А Пятакова не назвали как источник? 

ЛИВШИЦ: Нет.

БРАУДЕ: Князев, будьте добры сказать, назвал ли вам сразу гражданин Лившиц, что источником информации о ваших отношениях с японской разведкой является Пятаков?

КНЯЗЕВ: Я точно припоминаю, когда встретился с Лившицем, первый вопрос был, что он в курсе о моей связи с троцкистской организацией и что я поддерживал сношения с японцами, об этом сказал ему Пятаков.

БРАУДЕ: Гражданин Лившиц, когда к вам явился Князев с сообщением о том, что японская разведка требует совершения крушений, сообщил он это в виде информации, или просил дать санкцию?

ЛИВШИЦ: В виде информации.

БРАУДЕ: Гражданин Князев, как было? Явились ли вы с информацией или узнать, как отнесется троцкистская организация к предложению, сделанному вам японской разведкой?

КНЯЗЕВ: Я Лившицу так сказал, что в связи с японцами последние ставят два условия – вести подрывную работу и выдачу ряда данных. Хотя Турок и сказал, что это совершенно необходимо делать, тем не менее, я хотел убедиться еще раз, нужно ли это делать.

БРАУДЕ: Таким образом, вы испрашивали санкцию троцкистской организации. Для вас не была вполне ясна установка. Что ответил Лившиц?

КНЯЗЕВ: Он мне сказал, что это вытекает из логики борьбы троцкистской организации.

БРАУДЕ: Гражданин Лившиц, скажите пожалуйста, не говорили ли вы в связи с поставленным Князевым вопросом о санкции троцкистской организации на совершение крушений, о той позиции, которую займет троцкистская организация на случай войны с Советским Союзом?

ЛИВШИЦ: Такого разговора с Князевым я не помню.

БРАУДЕ: Гражданин Князев, вы не помните, что говорил Лившиц, какую позицию займут троцкисты в случае войны?        

КНЯЗЕВ: (молчит…)

БРАУДЕ: Не говорил ли он, что члены троцкистской организации сами будут сражаться против советской власти с оружием в руках?

КНЯЗЕВ: Я на следствии подробно показал. Вопрос у нас этот был в порядке длительных разговоров с Лившицем, а ответ его, или, вернее, разъяснение этой связи с японцами, что сейчас вся ставка ставится на развязку в виде войны с каким-либо из иностранных государств.

БРАУДЕ: Это вы говорили вчера.

КНЯЗЕВ: Что в этой войне троцкисты будут занимать пораженческую линию и при сочетании всех внутренних сил, враждебных советской власти и партии, используя эти силы, троцкисты даже вынуждены будут ударить в спину, чтобы таким образом подорвать успех войны. Вот в этом духе он и говорил.

БРАУДЕ: Больше нет вопросов ни Лившицу, ни Князеву. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У вас нет, тов. Вышинский?

ВЫШИНСКИЙ: Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Переходим к допросу подсудимого Князева. Подсудимый Князев, показания, которые вы давали на предварительном следствии о вашей контрреволюционной работе, вы подтверждаете?

КНЯЗЕВ: Подтверждаю полностью.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Тов. Вышинской, пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы начали свою контрреволюционную деятельность?

КНЯЗЕВ: Я свою контрреволюционную деятельность начал в начале 1934 г., в апреле месяце.

ВЫШИНСКИЙ: В начале 1934 г.?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: До этого не принадлежали никогда к троцкистской группировке?

КНЯЗЕВ: До этого я никогда не принадлежал к троцкистской группировке, но я должен откровенно сказать перед Верховным судом, что предшествовало переходу моему к практической борьбе вместе с троцкистской оппозицией против партии и правительства. Мои колебания, возникшие у меня в 1930-1931 г. на почве известной плохой работы транспорта, по вопросам политики индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. И я с этими колебаниями докатился до взглядов, почти не отделяющих меня от взглядов троцкистских.

ВЫШИНСКИЙ: Это в 1930 г. еще?

КНЯЗЕВ: Да, в 1930-31 г.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вас тогда поражала и вызывала у вас сомнения плохая работа транспорта, так что ли?

КНЯЗЕВ: Я все время занимал уже большие посты начальника эксплуатации ряда дорог, и мне больше, чем кому-либо из железнодорожников приходилось соприкасаться с той областью руководящей работы, которая является на жел<езно>дор<ожном> транспорте решающей.

ВЫШИНСКИЙ: Я понимаю. Я вас спрашиваю…

КНЯЗЕВ: И я по-своему этот вопрос рассматривал под углом невозможности восстановления транспорта теми средствами, какие применялись тогда.

ВЫШИНСКИЙ: А в это время вам известно было, что на транспорте были люди, которые всячески стремились ухудшить положение транспорта?

КНЯЗЕВ: Разрешите, я подробно…

ВЫШИНСКИЙ: Нет, не подробно, а, наоборот, я не хотел бы, чтобы вы очень пространно в эту область входили, а дайте ответ на вопрос?

КНЯЗЕВ: А кроме того, что знал в это время Турок<а>… 

ВЫШИНСКИЙ: В 1930 г.?

КНЯЗЕВ: Да, в 1930 г. Турок, с которым я работал на Казанской дороге и с которым у меня не раз были такие разговоры в антипартийной и антигосударственной форме, и я знал, что Турок принадлежит к троцкистской оппозиции с 1926 г., но принимал ли он активное участие в троцкистской борьбе, я не знал.

ВЫШИНСКИЙ: Я вас не спрашиваю сейчас о Турок<е>. В 1930 г. вы знали, что на транспорте существуют всевозможные вредительские группы?

КНЯЗЕВ: Это я знал, процессы тогда шли.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы знали, что транспорт хромает потому, что его хромать заставляют?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Что же вы говорили, что на вас влияет с точки зрения колебаний ваших отсутствие уверенности в силе транспорта? Вы же видели, что этот транспорт умышленно разрушается антисоветскими людьми?

КНЯЗЕВ: Вот эти мои колебания поддерживались и развивались во мне, как я и сказал, систематическими разговорами с Турок<ом>.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, Турок систематически обрабатывал вас в антисоветском направлении? Вы тогда еще в партии не состояли?

КНЯЗЕВ: Был в партии. Я не хочу обвинять Турока в какой-нибудь степени, но я только хочу доложить факт.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы были в партии?

КНЯЗЕВ: Был в партии в 1918 году.

ВЫШИНСКИЙ: Вы ничего не могли противопоставить Туроку со своей стороны? Почему вы поддавались его обработке?

КНЯЗЕВ: Не знаю, почему я поддавался этому, но тогда я работал еще честно.

ВЫШИНСКИЙ: Я не спрашиваю вас, как вы тогда работали. Я вам задал другой вопрос. Я вас спрашиваю: почему вы поддавались антисоветской обработке Турока? Можете ответить на этот вопрос? Отвечайте.

КНЯЗЕВ: Я считал, что троцкисты – так, как мне рассказывал Турок о взглядах троцкистской оппозиции, – были правы в своей борьбе с партией, и они могли эти вопросы в области транспорта разрешить иным путем. Вот это, главным образом.

ВЫШИНСКИЙ: В 1926 году вы были против партии и против советского государства?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: В этой борьбе троцкистов против партии вы принимали участие?

КНЯЗЕВ: Я принимал участие в борьбе против троцкистов.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы тогда еще троцкистом не были?

КНЯЗЕВ: Не был.

ВЫШИНСКИЙ: Как у вас нащупал слабое место Турок, что он вас переработал в троцкиста?

КНЯЗЕВ: А вот, когда мы с ним встретились в 1934 году, он уже работал в то время на Урале, а я тоже приехал на Урал и был назначен начальником Южно-Уральской железной дороги, и у меня были с ним в процессе раздела Пермской дороги, насколько я помню, три беседы. Турок опять-таки возобновил в старом духе разговор о политике партии по индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Я помню хорошо каждую из этих бесед. В первой беседе…

ВЫШИНСКИЙ: Это не так существенно. У вас было несколько бесед, во время которых Турок вас прорабатывал. По существу, какие это были беседы?

КНЯЗЕВ: По существу, это были контрреволюционные разговоры. 

ВЫШИНСКИЙ: И они оказывали на вас какое-то воздействие?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не считаете, что к этому вы отчасти были подготовлены прошлым?

КНЯЗЕВ: А вот с 1930 года.

ВЫШИНСКИЙ: А до 1930 года?

КНЯЗЕВ: Больше прошлого не было.

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, вы не были членом партии эсеров?

КНЯЗЕВ: Я был сочувствующий левым эсерам.

ВЫШИНСКИЙ: А до левых?

КНЯЗЕВ: Левое крыло было тогда у эсеров.

ВЫШИНСКИЙ: Левое крыло – то же самое, что партия эсеров?

КНЯЗЕВ: Крыло не было оформлено, я был просто сочувствующим. 

ВЫШИНСКИЙ: С какого года по какой?

КНЯЗЕВ: С 1917 года, около 16 месяцев, очевидно. 

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы примкнули к партии эсеров, в частности, к левому крылу. Так?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Где вы в то время находились, в каком городе?

КНЯЗЕВ: В армии, в Ярославле.

ВЫШИНСКИЙ: В Ярославле, в каком это было году?

КНЯЗЕВ: Во второй половине 1916 года.

ВЫШИНСКИЙ: А во время белогвардейского меньшевистского мятежа где вы были?

КНЯЗЕВ: Тоже был в Ярославле.

ВЫШИНСКИЙ: В мятеже не принимали участия?

КНЯЗЕВ: Нет, я скрывался тогда.

ВЫШИНСКИЙ: А в подавлении мятежа принимали участие?

КНЯЗЕВ: Да, принимал.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы стояли тогда на платформе советской власти?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А затем вступили в партию?

КНЯЗЕВ: Да. Так как было выступление левых эсеров, после этого преступного акта я отошел от левых эсеров, вступил в партию.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, до 1930 года у вас были колебания, в 1930 году {без колебаний} вступили в партию, в 1934 году вступили в группу троцкистов под влиянием Турок<а>?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте спросить Турок<а>. Подсудимый Турок, вы подтверждаете ссылку Князева на вас как на человека, который его втянул в троцкистскую организацию?

ТУРОК: Нет, в отношении 1931 года не подтверждаю, в отношении 1934 – подтверждаю. 

ВЫШИНСКИЙ: Вы его втянули?

ТУРОК: Я втянул.

ВЫШИНСКИЙ: А разговор в 1930 году был у вас на троцкистскую тему?

ТУРОК: Нет, был в 1931 году.

ВЫШИНСКИЙ: Вы тогда уже были троцкистом?

ТУРОК: Был.

ВЫШИНСКИЙ: Активным?

ТУРОК: Нет, я официально нигде не выступал, но я придерживался троцкистских взглядов.

ВЫШИНСКИЙ: Еще бы в 1931 году вы бы посмели официально выступать на троцкистские темы! Это была бы сложная история! Вы были скрытым троцкистом?

ТУРОК: Да, скрытым.

ВЫШИНСКИЙ: Скрытым, значит, открыто не выступали. Вы вели обработку кого-нибудь?

ТУРОК: С Князевым я такие разговоры вел.

ВЫШИНСКИЙ: Один только Князев таким счастливым оказался? Больше вы ни с кем не говорили?

ТУРОК: Я по тем временам больше людей не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Вы по тем временам никого не обрабатывали?

ТУРОК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: За всю свою жизнь вы только Князева обработали?

ТУРОК: В 1931 году – только Князева, в последующем еще ряд лиц, о которых я потом скажу.

ВЫШИНСКИЙ: Раз вы обрабатывали, втягивали в троцкистскую организацию, то, значит, вы были активным или не активным?

ТУРОК: Да, активным.

ВЫШИНСКИЙ: И вот, соблазнили Князева?

ТУРОК: В 1934 году – да, я его втянул в организацию. 

ВЫШИНСКИЙ: А начали вы его соблазнять когда?

ТУРОК: Собственно, я не соблазнял. У нас разговоры с Князевым в отношении троцкистских взглядов были взаимные.

ВЫШИНСКИЙ: Так что, он вас соблазнил?

ТУРОК: Я не знаю, кто кого соблазнил, но в общем у нас больших споров не было.

ВЫШИНСКИЙ: Почва была подготовлена?

ТУРОК: Безусловно,

ВЫШИНСКИЙ: Но все-таки разговор был с 1931 года?

ТУРОК: Да, разговор был в январе 1931 года.

ВЫШИНСКИЙ: Не помните ли, по какому поводу вы начали Князева обрабатывать?

ТУРОК: По вопросам индустриализации страны и коллективизации…

ВЫШИНСКИЙ: Я не спрашиваю, по каким вопросам вы беседовали. Почему вы на него обратили внимание?

ТУРОК: Мы вместе работали на Казанской дороге в начале 1931 года. В одну из бесед я сказал ему относительно того, что у нас очень большие осложнения и трудности в связи с коллективизацией, продовольственные затруднения в деревне и городе. Князев мне тоже дал понять, что он тоже считает эти осложнения результатом неправильной политики партии.

ВЫШИНСКИЙ: И на этой почве у вас началось сближение?

ТУРОК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Садитесь, Турок. Подсудимый Князев, продолжайте. В 1934 вы вступили в троцкистскую контрреволюционную подпольную организацию?

КНЯЗЕВ: Разрешите сначала мне рассказать о внутренних данных, связанных с троцкистской организацией, затем перейти к внешним связям.

ВЫШИНСКИЙ: Раньше всего скажите, что же вы как член троцкистской подрывной организации делали и делали ли вы что-нибудь?

КНЯЗЕВ: Я все это подробно расскажу.

ВЫШИНСКИЙ: Вы расскажите сначала ряд фактов, а затем суд решит, в какой степени надо говорить подробно. Я вас спрашиваю вы участвовали во вредительской работе на транспорте?

КНЯЗЕВ: Участвовал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы участвовали в диверсионной работе на транспорте?

КНЯЗЕВ: Участвовал.

ВЫШИНСКИЙ: В чем выражалась Ваша вредительская деятельность и в чем выражалась Ваша диверсионная деятельность? Коротенько назовите факты и тогда, если хотите, объясните что хотите.

КНЯЗЕВ: Вредительская работа выражалась в организации крушений, в подрыве состояния паровозного парка; путем создания крушений преследовалась цель подорвать работу уральской, особенно металлургической, промышленности. Одной из диверсий было известное крушение с человеческими жертвами на ст<анции> Шумиха.

ВЫШИНСКИЙ: Вы расскажите про вредительскую вашу работу.

КНЯЗЕВ: Когда мы с Турок<ом> встретились в 1934 году после того, как я дал ему согласие на практическое участие в борьбе троцкистской организации, причем тогда мне Турок сказал, что троцкистская организация сейчас ведет борьбу против Сталина, Партии и Правительства методами включительно до физического насильственного устранения Сталина и руководства Партии. Троцкисты особенно придают большое значение подрывной работе на транспорте и тем более на дорогах Урала, который играет огромное значение в оборонной и экономической жизни страны, что о всей этой подрывной работе на транспорте все установки по этому вопросу он – Турок – получает и связан с Марьясиным, это, насколько помню, директор Уралвагонстроя, а Марьясин получает все руководящие установки от Пятакова. Тогда мне Турок сказал, что сейчас троцкисты и зиновьевцы работают заодно в блоке, и что в Москве создан центр в составе Бакаева, Смирнова, Каменева, Зиновьева, Мрачковского, Евдокимова, и еще, не помню, кого он назвал.

ВЫШИНСКИЙ: Все это уже говорилось. Не теряйте времени на повторение. 

КНЯЗЕВ: Слушаюсь. После этой установки, что основной задачей является подрывная работа, я поставил перед собою вопросы, какими методами вести эту подрывную работу исходя из тех установок, какие были даны, и на Южно-Уральской дороге организация, которая была потом мною создана, проводила подрывную работу путем срыва программы ремонта пути. Если нам давались деньги на капитальное восстановление пути, вместо того чтобы эти средства вкладывать и программу ремонта пути проводить таким образом, чтобы целыми участками реконструировался путь, мы эти средства распыляли по отдельным километрам. 

Таким образом миллионы, которые получали, они не давали необходимого эффекта в восстановлении пути, и все средства не приводили к улучшению пути, а так как еще и качество ремонта было плохое, то путь продолжал ухудшаться. Это преследовало цель создания большого количества крушений.

Второй вид подрывной работы – это дезорганизация ремонта паровозов, ухудшение ухода за паровозами, чтобы выводить, в конечном счете, их из строя. Все эти установки и мои методы подрывной работы, когда я в 1935 году встретился с Лившицем, были им подтверждены и, наоборот, тогда получили развитие, я бы сказал, на некоторой более широкой основе борьбы, уже переход к диверсии. Лившиц мне тогда при встрече в 1935 г. на совещании у Наркома в начале августа месяца, когда я зашел к нему после того, как мы два раз встретились на совещании, зашел в кабинет к нему в Управлении Курской дороги одобрить программу подрывной работы, которая проводилась на Южно-Уральской ж<елезной> д<ороге>, тут же одновременно сказал, что сейчас троцкистская организация ставит задачей от общих методов подрывной работы перейти к крушениям, где были бы человеческие жертвы. Я тогда просто спросил Лившица, разве мы, троцкистская организация, против рабочего класса, против населения вообще? Лившиц мне тогда ответил, что надо понять, речь идет об очень острой борьбе со Сталиным, задача сейчас заключается в том, чтобы кроме подрывной работы, которая не дает необходимого и полного эффекта, мы должны добиться полной дискредитации руководства партии в лице народа, в лице рабочего класса и Краской Армии. Поэтому рядом отдельных ударов по населению мы можем вызвать таким образом озлобление против Сталина, против правительства и создать у населения впечатление, что все кругом рушится, во всем виновато правительство.

Такова были его установка в части перехода к крушениям с жертвами.

После возвращения на дорогу я рассказал своим членам организации, которые к тому времени у меня были на дороге, в части управления дороги был Левин – заместитель начальника Эксплуатации, Долматов – начальник пути, Бочкарев – мой инспектор, инженер Щербаков. Эти лица уже по моему заданию создали организацию на линии непосредственно на производстве. Я знал руководящих лиц этих линейных организаций. В частности, начальник участка пути Король; Вязовая – Златоуст, начальник участка пути Корольков; в Шумихе начальник участка пути Бордовиков [1]; там же начальник станции Маркевич, ряд помощников его – Ваганов, Рыков, Родин; Курган, начальник участка пути Новиков; в Уфалее начальник участка пути Павловский. Это были путейцы [2].

По линии движенческой был начальник станции Трим<…> Лизунов и ряд его помощников, в Кургане начальник станции Шибаев. Как я сказал, на Шумихе начальник станции Маркевич, ревизор движения Кузнецов, на Златоустинском участке Хребтов, помощник начальника Романов, в Козыреве начальник станции Фадеев. Это движенческие кадры.

По тяге был вовлечен в троцкистскую подрывную контрреволюционную работу по Кургану начальник депо Николаев, его помощник Андреев и инженер Старостин, мастер паровозного хозяйства Могильный. По Златоусту паровозный мастер Сумин и по депо Челябинск – инженер Колбик. Насколько помню, машинист Гранин.

Вот эти лица составляли кадры моей троцкистской организации на Южно-Уральской дороге.

Когда я Левину, Бочкареву, Щербакову и Долматову, сказал после возвращения из Москвы и встречи с Лившицем, что задача сейчас стоит в организации крушений с человеческими жертвами, тогда же Левин сказал, что можно это дело организовать с помощью Маркевича – начальника станции Шумиха.

КНЯЗЕВ: 27 октября (разговор был у нас во второй половине августа) было крушение на Шумихе. Организовано оно было следующим порядком. У Маркевича был ряд помощников…

ВЫШИНСКИЙ: Крушение какого поезда произошло?

КНЯЗЕВ: Воинского поезда,

ВЫШИНСКИЙ: Вы помните номер поезда?

КНЯЗЕВ: Номер 506 иди 504.

ВЫШИНСКИЙ: Воинский поезд № 504 по акту. Акт вы составляли?

КНЯЗЕВ: Акт я составлял.

ВЫШИНСКИЙ: В этом акте вы отражали действительное положение вещей или извращенно представили события?

КНЯЗЕВ: Техника, технические обстоятельства крушения записаны были правильно, но, разумеется…

ВЫШИНСКИЙ: Разумеется…

КНЯЗЕВ: Но объяснение причин, виновников я дал ослабляющее.

ВЫШИНСКИЙ: Ослабляющее.

КНЯЗЕВ: Неправильное дал объяснение, ложное.

ВЫШИНСКИЙ: То есть, иначе говоря, вы скрыли основной факт…

КНЯЗЕВ: Что это крушение, созданное моей троцкистской организацией.

ВЫШИНСКИЙ: Ну, да вы это и не могли в акте писать.

КНЯЗЕВ: Не мог, конечно.

ВЫШИНСКИЙ: И в акте, какие были обстоятельства, которые помогли скрыть действительное положение вещей?

КНЯЗЕВ: Вот разрешите сказать.

ВЫШИНСКИЙ: Пожалуйста.

КНЯЗЕВ: Насколько я помню сейчас, я в это время был в Кургане. Мне сказали, что в Шумихе произошло крушение. Я тогда выехал в Шумиху экстренным поездом и первым долгом повел посмотреть место крушения. Когда я пришел к этому месту крушения, то по пути ко мне подошел Начальник станции Ваганов и вскользь дал мне понять, что дело это организовано… дело рук Маркевича. Поскольку я знал, кто такой Маркевич, я сразу понял, что это дело нашей организации. Организовал это дело непосредственно Колесников, который дежурил в качестве старшего стрелочника на входных стрелках и, пользуясь тем, что у него в дежурстве была ученица, насколько я помню, по фамилии Чудинова [3], он приказ<ал> ей перевести входную стрелку № 14 в положение, которое повлекло то, что был приготовлен маршрут на занятый путь, а эту стрелку № 14 переводить совершенно не нужно было, она стояла уже правильно. А так как эта ученица не понимала, что такое нормальное положение стрелок, – она работала всего около 2-х недель, – то, выполнив это задание, сделала неправильный маршрут. Старый квалифицированный стрелочник, который стоял на стрелке пути, на который должен был в действительности приниматься воинский поезд № 504, Колесниковым послан был в это время убирать стекла из фонарей.

ВЫШИНСКИЙ: А на стрелке кого оставили?

КНЯЗЕВ: А на стрелке никого не было. А по инструкции должен был находиться стрелочник Л… (фамилия непонятна) [4], который убирал стекла. Если бы он стоял на этой стрелке, то несмотря на то, что входная стрелка № 14 была сделана неправильно, он имел возможность предотвратить ход поезда на неправильный путь.

Я помню хорошо, что надо было перебежать всего шагов 10, чтобы подать сигнал воинскому поезду и вовремя остановить его.

Вот это – второй возможный факт предотвращения крушения поезда был тоже Колесниковым исключен. В итоге, поезд, шедший большой скоростью, километров 40-45, влетел вместо 4-го пути на 8-й путь, на котором стоял маршрут с рудой, и был разбит полностью. Помню, что во время этого крушения два вагона с красноармейцами были разбиты, было убито 29 человек и 29 человек ранено.

ВЫШИНСКИЙ: Сколько было убито?

КНЯЗЕВ: 29 человек.

ВЫШИНСКИЙ: Красноармейцев?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А ранено сколько было?

КНЯЗЕВ: Тоже 29 человек.

ВЫШИНСКИЙ: Ранено тяжело или легко?

КНЯЗЕВ: Не смогу сейчас сказать.

ВЫШИНСКИЙ: Вас это не интересовало?

КНЯЗЕВ: Я интересовался, но точно не скажу сейчас.

ВЫШИНСКИЙ: Вы – начальник дороги, не интересовались, сколько человек было ранено и как?

КНЯЗЕВ: Я, несомненно, знал об этом.

ВЫШИНСКИЙ: Вы начальник дороги?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы прибываете на место крушения?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Крушения из ряда вон выходящего, с массой жертв, красноармейцы убиты, красноармейцы ранены, и вы как начальник дороги не знаете, как ранены – тяжело или легко?

КНЯЗЕВ: В тот момент я, несомненно, знал.

ВЫШИНСКИЙ: Если вы знали, тогда должны помнить, или у вас таких крушении было не одно? Вы не уклоняйтесь от ответа.

КНЯЗЕВ: Крушения были, но таких крупных не было.

ВЫШИНСКИЙ: Таких больших крушений не было, к нашему счастью. Так вы не помните, эти 29 красноармейцев были крепко покалечены?

КНЯЗЕВ: Человек 15 было крепко покалечено.

ВЫШИНСКИЙ: В чем же выражалась тяжесть ранения?

КНЯЗЕВ: Были у них сломлены руки, головы пробиты…

ВЫШИНСКИЙ: Пробиты головы, сломлены руки, ребра поломаны, ноги поломаны?

КНЯЗЕВ: Да, так.

ВЫШИНСКИЙ: Это вот по милости вашей и ваших соучастников?

КНЯЗЕВ: Да, по милости троцкистской контрреволюционной организации.

ВЫШИНСКИЙ: А вы знаете, как организационно проходила вся эта подготовка крушения?

КНЯЗЕВ: Организационно я не скажу.

ВЫШИНСКИЙ: Но вам было известно, что когда был сигнал, что идет воинский поезд № 504, то кто-то из ваших бандитов сказал, что вот поезд, начинайте действовать?

КНЯЗЕВ: В процессе самого хода поезда…

ВЫШИНСКИЙ: Как были расставлены силы? Как было организовано само крушение?

КНЯЗЕВ: Я вот и говорил, как это было.

ВЫШИНСКИЙ: Было так, что один следил, и когда был дан сигнал, он сказал, что вот идет красноармейский воинский поезд. Я вас спрашиваю, был такой разговор? 

КНЯЗЕВ: Был такой разговор. Дежурный по станции Рыков получил извещение от диспетчера из Челябинска, что идет воинский поезд, чтобы приготовиться к приему.

ВЫШИНСКИЙ: Что же он сделал, кого он вызвал?

КНЯЗЕВ: Он вызвал старшего стрелочника Колесникова.

ВЫШИНСКИЙ: Колесников – был членом троцкистской организации?

КНЯЗЕВ: Был.

ВЫШИНСКИЙ: Дежурный Рыков был членом троцкистской организации?

КНЯЗЕВ: Был.

ВЫШИНСКИЙ: Что сказал Рыков?

КНЯЗЕВ: Рыков сказал, что идет воинский поезд и в соответствии с тем, что было принято раньше, он обусловил организацию крушения. Он сказал, что мы должны сделать это крушение.

ВЫШИНСКИЙ: Должны сделать?

КНЯЗЕВ: …Поэтому вы сделайте такой маршрут, чтобы приготовить его неправильно.

ВЫШИНСКИЙ: Не “приготовить неправильно”, а принять неправильно?

КНЯЗЕВ: Приготовить неправильно – тем самым обеспечить неправильный прием.

ВЫШИНСКИЙ: А не говорили ли вы проще – что надо поезд свалить? 

КНЯЗЕВ: Я подробно писал…

ВЫШИНСКИЙ: Меня интересуют подробности, чтобы окончательно выяснить моральный облик ваш и ваших друзей.

(Князев молчит)

Не припомните?

КНЯЗЕВ: Я передаю в точности, как все было. Не отрицаю, возможно, что он сказал, что мы должны свалить.

ВЫШИНСКИЙ: Не помните?

КНЯЗЕВ: Не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте напомнить. Том 32, л.д. 34: “За два-три перегона до станции Щумиха дежурным по станции Рыковым было получено извещение от дежурного станции Челябинск о том, что на станцию Шумиха следует поезд 504. Получив это извещение, Рыков известил Маркевича, что идет воинский поезд, сейчас начнем действовать”.

Так вы говорили?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Дальше: “После этого Рыков вызвал к себе старшего стрелочника Колесникова и предупредил его, что идет воинский поезд и что надо его свалить”. Не “подготовить прием”, а сказано было прямо, точно, конкретно: “свалить поезд”. С людьми поезд?

ВЫШИНСКИЙ: Свалить поезд с людьми – это что означает?

КНЯЗЕВ: Это означает крушение с жертвами.

ВЫШИНСКИЙ: У вас такой трафаретный язык: “крушение с жертвами”. Это ведь значит убить людей. Следовательно, было прямо дано такое указание: подготовься к массовому убийству. И вы для этой цели кого использовали?

КНЯЗЕВ: Ученицу Чудинову.

ВЫШИНСКИЙ: Она тоже была в числе заговорщиков?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, человек совершенно посторонний для организации, и вы ее избрали орудием. Сколько ей лет было?

КНЯЗЕВ: Кажется, года 32-35.

ВЫШИНСКИЙ: Но она работала в качестве ученицы-стрелочницы?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Недавно поступила на транспорт?

КНЯЗЕВ: Всего недели две.

ВЫШИНСКИЙ: И вот вы ее посылаете, ученицу с 2-хнедельным стажем, принимать воинский поезд?

КНЯЗЕВ: Да. При иных обстоятельствах не имели бы право посылать.

ВЫШИНСКИЙ: По законам железнодорожной службы допустимо это?

КНЯЗЕВ: Недопустимо.

ВЫШИНСКИЙ: Недопустимо. Значит, нарушили закон, нарушили правила на глазах у всех?

КНЯЗЕВ: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Но почему же это возможно было – нарушить закон железнодорожной службы?

КНЯЗЕВ: Раз была поставлена цель – нанести удар…

ВЫШИНСКИЙ: Это было возможно потому, что начальство на станции было связано с троцкистами?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Назовите этих лиц.

КНЯЗЕВ: Начальник станции Маркевич, дежурный по станции Рыков, дежурный по станции Ваганов, дежурный по станции Родионов, старший стрелочник Колесников.

ВЫШИНСКИЙ: Пять.

КНЯЗЕВ: Стрелочник Безгин.

ВЫШИНСКИЙ: Шесть.

КНЯЗЕВ: И затем, там по пути был начальник участка пути Бродовиков. 

ВЫШИНСКИЙ: Да, и сам Начальник дороги. Правильно. Значит, погибло 29 да 29 – 58 человек. 29 насмерть, а остальных покалечили. Дальше.

КНЯЗЕВ: Поскольку было такое тяжелое крушение…

ВЫШИНСКИЙ: Нет, по поводу организации крушения это все?

КНЯЗЕВ: Нет. Я хочу рассказать о том… Стоял вопрос, как скрыть концы этого дела.

ВЫШИНСКИЙ: К этому мы немножко попозже перейдем, а пока что я прошу разрешить суд приобщить к делу справку о крушении на ст<анции> Шумиха, во время которого был разбит один паровоз и 8 вагонов, справку, где указывается, что было убито 29 красноармейцев: Крючков 1910 г. рождения, колхозник, Сочилин 1913 г. рождения, колхозник, Колесников 1912 г. рождения, колхозник, Терехов 1913 г. рождения, Храпунов, Агапкин… (читает). Всего кроме Иванова, Колесникова и Гинкина – рабочих, все колхозники, все 1913 г. рождения. И ранено 29 красноармейцев: Кираскин… (читает). 29 красноармейцев. Все красноармейцы Ряжского района Московской области. Вам эти фамилии знакомы?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы справлялись? Просматривали список? 

КНЯЗЕВ: Я сам составлял список.

ВЫШИНСКИЙ: Сожалели? Ахали? Охали? Возмущались? Негодовали? Как бывший Начальник дороги, устраивающий крушения, убивающий пассажиров рабочих, колхозников, красноармейцев?! У меня вопросов сейчас больше нет.

РЫЧКОВ: Меня интересует вопрос: куда Вы были вначале завербованы – в троцкистскую организацию или в качестве агента японской разведки?

КНЯЗЕВ: В троцкистскую организацию.

РЫЧКОВ: А попытки вербовать Вас в качестве агента японской разведки были до того, как Вы вступили в троцкистскую организацию?

КНЯЗЕВ: Да, в 1931 году, когда у меня работала группа японских специалистов.

РЫЧКОВ: Значит, Вас вербовали еще в 1931 году?

КНЯЗЕВ: Пытались.

РЫЧКОВ: Что же Вы на эти попытки ответили?

КНЯЗЕВ: Я категорически отказался.

РЫЧКОВ: Категорически отказались?

КНЯЗЕВ: Да.

РЫЧКОВ: Сообщили об этом куда следует, что Вас вербовали агенты японской разведки?

КНЯЗЕВ: Нет, не сообщил.

РЫЧКОВ: Почему?

КНЯЗЕВ: Затрудняюсь сказать, почему не сообщил, но через два дня после разговора этот японский специалист уехал к себе на родину, таким образом, я считал, что разговор окончен сам по себе.

РЫЧКОВ: Значит, вы не отрицаете, что вас вербовали в японскую разведку в качестве агента в 1931 году?

КНЯЗЕВ: Да.

РЫЧКОВ: Но отказались и никому об этом не сообщили?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

РЫЧКОВ: А после 1931 года с тем человеком, который вас вербовал в японскую разведку, переписывались?

КНЯЗЕВ: Я ему никогда не писал, но от него получил 2 или 3 письма.

РЫЧКОВ: Из показаний, данных Турок<ом> на предварительном следствии, видно, что он вас вербовал в троцкистскую организацию, зная о том, что вы являетесь агентом японской разведки. Так это было?

КНЯЗЕВ: Он не говорил о том, что я являюсь агентом японской разведки, но он знал этот разговор и, насколько потом я узнал, и сам Турок мне сказал, что ему это лицо сказало, чтобы меня иметь в виду при другой обстановке.

РЫЧКОВ: Вы на предварительном следствии показали, что вы дали согласие на участие в деятельности троцкистской организации только потому, что боялись, что Турок вас выдаст как агента японской разведки. Так?

КНЯЗЕВ: Нет, он мне не так сказал, что выдаст меня как агента японской разведки, он мне в процессе всех этих разговоров сказал о наших предшествующих разговорах и затем дал понять, что ему известно о моих разговорах с этим японцем, и если он пожелает использовать этот разговор с целью того, чтобы квалифицировать как связь с японцами, то мне трудно будет доказать, что я не связан с японцами. 

РЫЧКОВ: Подсудимый Турок, когда в 1934 г. вы вербовали Князева, что вам было известно о его связи с японской разведкой?

ТУРОК: Было известно в 1930 г., когда он работал на Казанской дороге, и там работала группа японских инженеров-специалистов, то с ним эти переговоры велись.

РЫЧКОВ: А что был завербован или нет?

ТУРОК: Это мне неизвестно. Знаю, что разговоры такие велись, и что лицо, которое вело эти разговоры со мною, неоднократно давало положительные отзывы о нем и было с ним в хороших отношениях, но был завербован он или нет, не знаю.

РЫЧКОВ: Подсудимый Князев, какие лично вами шпионские сведения были переданы агенту японской разведки?

КНЯЗЕВ: Может быть, разрешите подробно рассказать?

РЫЧКОВ: Нет, зачем? Сведения мобилизационного характера давались или нет, помните вы это?

КНЯЗЕВ: Давались.

РЫЧКОВ: Значит, вы перед японской разведкой раскрывали определенные мобилизационные данные?

КНЯЗЕВ: Ряд данных.

РЫЧКОВ: По одной дороге?

КНЯЗЕВ: По Южно-Уральской и по Пермской. Затем то, что говорил Лившиц вначале, я получил от него данные, не знаю, называть их или нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Нет.

КНЯЗЕВ: По трем дорогам: Забайкальской, Уссурийской и Восточно-Сибирской.

РЫЧКОВ: Скажите, вы помните, сколько крушений было проведено вашей организацией под вашим руководством?

КНЯЗЕВ: Разрешите рассказать…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Не нужно уточнять,

РЫЧКОВ: Какое количество крушений?

КНЯЗЕВ: 13-15 крушений, А всего, я считаю, что я не имею права сказать, что только этим и ограничивалась подрывная работа троцкистской организации, поскольку в этой работе нашей задачей ставился подрыв путей.

РЫЧКОВ: Это 13-15 крушений прямо непосредственно вами подготовленных?

КНЯЗЕВ: Да, но рост крушений несомненно связан был с вредительской деятельностью троцкистской организации и в остальных звеньях хозяйства. Я помню, в 1934 году было всего крушений и аварий… около полутора тысяч.

РЫЧКОВ: Около полутора тысяч крушений и аварий было на Южно-Уральской дороге в 1934 году?

КНЯЗЕВ: Да, около двух тысяч в 1935 году.

РЫЧКОВ: И около двух тысяч в 1935 году?

КНЯЗЕВ: Да.

РЫЧКОВ: Вы полагаете, что значительная часть этих крушений и аварий является результатом вашей преступной деятельности?

КНЯЗЕВ: Моей и организации.

РЫЧКОВ: Ваша вредительская работа была направлена по какой линии?

КНЯЗЕВ: По линии подрыва состояния путей. Поскольку на Южно-Уральской дороге обращался тяжелый подвижной состав, я понимал хорошо, что если…

РЫЧКОВ: По линии разрушения путей, что вами делалось конкретно?

КНЯЗЕВ: Ослаблялось состояние балластного слоя, получалась п<р>осадка пути, которая обычно должна очень тщательно поддерживаться в смысле своевременного прекращения. Эти п<р>осадки вовремя не уничтожались, в итоге получался излом рельс.

РЫЧКОВ: А в итоге крушения?

КНЯЗЕВ: По этим причинам была непосредственная связь с организацией троцкистских кадров крушения Яхино – Усть-Катав в декабре 1935 года, затем Бердяуш – Единовер в феврале 1936 года.

ВЫШИНСКИЙ: Там тоже были жертвы?

КНЯЗЕВ: По-моему, были, кондукторская бригада.

РЫЧКОВ: Убит главный кондуктор и старший кондуктор?

КНЯЗЕВ: Да.

РЫЧКОВ: Значит, во-первых, разрушение путевого хозяйства?

КНЯЗЕВ: Совершенно верно.

РЫЧКОВ: Во-вторых? 

КНЯЗЕВ: По линии движения.

РЫЧКОВ: По линии разрушения паровозного хозяйства?

КНЯЗЕВ: По паровозному хозяйству в каждом депо ставились иные методы.

РЫЧКОВ: Какие депо были охвачены?

КНЯЗЕВ: Главное, были охвачены Курган, Златоуст и частично Челябинск.

РЫЧКОВ: Основные депо это были на дороге?

КНЯЗЕВ: Нет, еще пять других было, но Челябинск это решающее, Курган – решающее. 

РЫЧКОВ: Как проводили вашу вредительскую работу по разрушению паровозного хозяйства?

КНЯЗЕВ: По Кургану были введены мощные паровозы “ФД”.

РЫЧКОВ: Это новые мощные паровозы.

КНЯЗЕВ: Пользуясь тем, что их слабо знали в депо в смысле конструктивном и в смысле умения содержать со стороны паровозной бригады, администрация сознательно ухудшала качество надзора в текущем ремонте, вынуждая машинистов выезжать часто с неполным ремонтом под поезд, а, главное, по паровозу ФД были доведены до разрушения почти все водопробные приборы, которые определяют состояние воды в котле, и в итоге этой запущенности водопробных приборов, в январе м<еся>це 1936 г. на перегоне Варгаши [5] – Роза произошел взрыв топки. В итоге этого взрыва был, насколько помню, убит помощник машиниста и кочегар, а машиниста отбросило в сторону метров на 30 из топки. Этот паровоз был выведен совсем из строя. Вот всю эту подрывную работу, вредительскую работу в депо Курган вели Николаев, Андреев, Старостин и Могилов, в депо Златоустовском паровозный мастер Сумин(?).

РЫЧКОВ: Партия и правительство посылали на вашу дорогу новые паровозы, давали вам новую технику, а вы, троцкистская организация, вы как руководитель этой дороги портили эти новые паровозы?

КНЯЗЕВ: Да.

РЫЧКОВ: Выводили их из строя?

КНЯЗЕВ: Да.

РВЧКОВ: Скажите, никаких указаний в области вредительской линии по вопросам зарплаты Лившиц не давал?

КНЯЗЕВ: Не давал.

РЫЧКОВ: Чтобы несвоевременно выплачивать зарплату?

КНЯЗЕВ: Нет, не давал.

РЫЧКОВ: Подсудимый Лившиц, когда вы были начальником Сев<еро>-Кавказской дороги, вы занимаюсь вредительством в области зарплаты, в области финансовой политики?

ЛИВШИЦ: Да.

РЫЧКОВ: Через кого вы это делали?

ЛИВШИЦ: Через начальника финансового отдела.

РЫЧКОВ: Фамилия?

ЛИВШИЦ: Крейн(?).

РЫЧКОВ: В чем же ваше вредительство заключалось в области политики заработной платы?

ЛИВШИЦ: Перевод денег несвоевременный.

РЫЧКОВ: Значит, умышленно задерживали зарплату рабочим. Так?

ЛИВШИЦ: Да.

РЫЧКОВ: Чего вы этим достигали?

ЛИВШИЦ: Недовольства.

РЫЧКОВ: Недовольства рабочих. А на кого сваливали?

ЛИВШИЦ: Ни на кого не сваливали. Сваливали на нас. На управление.

РЫЧКОВ: Чем вы объясняли рабочим, что вы по два-три месяца не выплачивали зарплату?

ЛИВШИЦ? Не объясняли.

РЫЧКОВ: Не объясняли и даже не желали объяснять? А вот Князев такой установки не давал?

ЛИВШИЦ: Нет.

РЫЧКОВ: У меня больше нет вопросов.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У защиты есть вопросы?

БРАУДЕ: Есть.

ВЫШИНСКИЙ: Простите, пожалуйста, я хотел в порядке обвинения…

БРАУДЕ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Но я с удовольствием уступаю вам очередь.

БРАУДЕ: Скажите, обвиняемый Князев, у вас были три беседы с Турок<ом> по поводу вашей деятельности?

КНЯЗЕВ: Да, в 1934 г. мы встречались и после тоже.

БРАУДЕ: При первом предложении со стороны Турок<а> организационно оформить свое заявление и вступить в троцкистскую организацию, что вы ответили, согласием?

КНЯЗЕВ: В первый раз я отказался.

БРАУДЕ: В первый раз вы отказались. Теперь, 10-15 апреля, по вашим показаниям, вы имели вторичный разговор с Турок<ом> относительно японской разведывательной работы. Тогда вы согласились на ваше вступление организационно?

КНЯЗЕВ: Тогда я дал согласие.

БРАУДЕ: Так ли я вас понял, что если бы не указания Турока о том, что ему известен ваш разговор с агентами японской разведки и что он разоблачит их, вы бы не вступили?

КНЯЗЕВ: Разрешите рассказать…

БРАУДЕ: Скажите, это сыграло большую роль в вашем организационном оформлении?

КНЯЗЕВ: Конечно, это сыграло роль.

БРАУДЕ: А что было в действительно<сти>, какие разговоры в 1929-1930 г. были с представителями японской разведывательной службы? Они носили характер конкретного предложения вступить к ним <на> работу или они были подготовительными к вашей дальнейшей работе?

КНЯЗЕВ: Эти разговоры были в 1931 году, как я и сказал, за два дня до отъезда вообще группы японских специалистов из Советского Союза по окончании их договора с советским правительством. Ко мне зашла одна из групп японских специалистов, которые были в Советском Союзе. Группа эта, как известно, состояла из следующих специалистов…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Фамилии не надо называть.

КНЯЗЕВ: И ряда других специалистов. Эти другие специалисты зашли ко мне поблагодарить за совместную работу и ту обстановку, которая была создана для японских специалистов на Казанской дороге. Они мне сказали, что японское правительство хотело бы, чтобы эти хорошие отношения, которые они встречали здесь на Казанской дороге, в частности, со стороны меня, остались бы как хорошие воспоминания, и за все это они выражали свою благодарность и правительству. Потом, под конец разговора, господин Ха… сказал мне – может быть, вы не отказались бы в некоторых случаях принять на себя сообщение ряда данных, касающихся советских железных дорог, для японского правительства. Я понял, что это совершенно неприкрытый вопрос шпионажа, и категорически отказал ему, заявив, что теми деловыми отношениями, которые были, я злоупотреблять ими не буду, и ни о каких других предложениях и речи быть не может. Вот на этом мы с ним и остановились.

БРАУДЕ: Когда же произошла окончательная завербовка вас в японскую разведывательную службу? Через сколько месяцев после завербовки вас Туроком в троцкистскую организацию?

КНЯЗЕВ: Я вошел в троцкистскую организацию в апреле месяце, а установил связь с японской разведкой – в сентябре.

БРАУДЕ: Расскажите вкратце, как произошла эта завербовка?

КНЯЗЕВ: В сентябре месяце ко мне в Челябинск приехал такой рослый японец, по виду 40-45 <лет>, господин Ха… . Потом я узнал, что этот господин Ха…, когда он приезжал уже в 1935 году, и с ним у меня были встречи в Москве, что он приехал на дипломатическую работу и что здесь он занимает дипломатический пост в японском посольстве…

ВЫШИНСКИЙ: Я просил бы предупредить подсудимого…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Князев, ведь неоднократно уже были предупреждения о порядке ведения открытого заседания.

КНЯЗЕВ: Я ведь фамилии не называю.

БРАУДЕ: Скажите, подсудимый Князев, этот неизвестный, явившийся к вам в кабинет и назвавшийся представителем господина Х., предложил вам в категорической форме вступить…

КНЯЗЕВ: Он сказал, что приехал ко мне по поручению господина X., и начал со мною вести разговор в том духе, что хотел бы продолжить те разговоры, которые ничем не увенчались в 1931 году. Я ему сказал, что никаких разговоров по этому вопросу быть не может, и чтобы он немедленно убирался, или я сейчас же сообщу органам НКВД.

БРАУДЕ: Как он реагировал? 

КНЯЗЕВ: Он попытался меня тогда, как говорится у железнодорожников, взять на пушку. Я ему дал отпор. Тогда он, видя, что дело не выходит, мне сказал, что господин X. просил передать, что сейчас связь с японцами не будет являться индивидуальным актом, а она вытекает из методов борьбы той организации, с которой я связан, и что, насколько он понял из информации господина X., эта организация имеет кое-какие связи и в Японии, поэтому моя связь с господином X. уже не будет носить того характера, который меня пугал в 1931 году, она является уже фактом связи организации. Причем, он мне тут же сказал, что сами формы и задачи, которые будут потом поставлены, не расходятся с задачами этой организации. Я ему спросил, а что же это за задачи. Он мне перечислил то же, что я узнал в первый раз при получении установки Турока, а именно: подрывная работа в области пути, крушения, вывод из строя паровозов, дезорганизация работы промышленности. И в первый раз, помню, он сказал, желательно было бы получить данные – сколько проследовало воинских поездов в 1934 году на Дальний Восток.

БРАУДЕ: Вы мне на мой прямой вопрос не ответили. При вашей попытке отказа и указания, что вы препроводите неизвестного гражданина в органы НКВД, не применил ли он каких-либо прямых угроз по вашему адресу?

КНЯЗЕВ: Он мне сказал прямо, что я связан с троцкистской организацией.

БРАУДЕ: И что, если вы откажетесь, то что будет сделано?

КНЯЗЕВ: Что это будет для меня невыгодно.

БРАУДЕ: А именно?

КНЯЗЕВ: Что тем или иным способом об этом может быть сообщено партии и судебным органам.

БРАУДЕ: Говорилось вам, что японская разведывательная служба разоблачит вашу принадлежать к троцкистской организации?

КНЯЗЕВ: Да.

БРАУДЕ: Вы на предварительном следствии дали по этому поводу довольно определенный ответ. Разрешите огласить?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

БРАУДЕ: Вы, подсудимый Князев, на предварительном следствии говорили: “Будучи поставлен в безвыходное положение и боясь, что будет открыта моя преступная деятельность как участника троцкистской организации, я ответил согласием работать в пользу разведки”. Правильно это?

КНЯЗЕВ: Правильно.

БРАУДЕ: Вы доложили суду, что когда вас Турок вербовал в троцкистскую организацию, он шантажировал и угрожал вам разоблачением ваших связей с японской разведкой. Японская разведка, когда вербовала вас к себе на службу, тоже угрожала вам разоблачением вашей связи с троцкистской организацией. Что же, выходит, методы вербовки в обеих организациях совершенно одинаковые – и в японской разведке, и в троцкистской организации? Так получается?

КНЯЗЕВ: Да, так.

БРАУДЕ: Теперь дальше. Когда Вас вербовал в троцкистскую организацию Турок, он ссылался на то, что он имеет сведения о Ваших разговорах с представителем японской разведки?

КНЯЗЕВ: Да.

БРАУДЕ: А теперь представитель японской разведки, вербуя Вас, ссылался на то, что ему известно уже о Вашем организационном оформлении в троцкистской организации?

КНЯЗЕВ: Да.

БРАУДЕ: Кто же сообщал эти взаимные сведения, кто устанавливал эту тесную информационную связь между Турок<ом> и японской организацией?

КНЯЗЕВ: Я думаю, что один разговор, который я имел с уполномоченным Хиросимо… [6]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Князев, я призываю Вас к порядку.

БРАУДЕ: Но, допустим, этот разговор с этим господином X… становился известным Турок.

КНЯЗЕВ: Когда я имел разговор с господином X…, он не ссылался на Турок<а>, но потом, когда я встретился с Турок<ом> во второй половине сентября 1934 года и сказал Турок<у>, что у меня был представитель из Японии от господина X…, как он смотрит на это дело, Турок сказал, что он тоже связан с этим японцем, и в свое время он об этом докладывал Марьясину. Марьясин будто бы ему сказал, что эта связь установлена правильно, и она одобрена Пятаковым. Поэтому (он так мне сказал) я считаю, что других каких-либо способов информировать японцев о том, что <я> принадлежал к троцкистской организации, не было.

БРАУДЕ: Теперь скажите, пожалуйста, после беседы с этим неизвестным, явившимся как представитель господина X., после этого с самим господином X. вы имели дальнейшие встречи?

КНЯЗЕВ: Имел в 1935 году.

БРАУДЕ: Каким образом он установил возможность свидания между им и Вами?

КНЯЗЕВ: В апреле месяце 1935 года я получил письмо от господина X.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Гражданин Князев, я думаю, Вы можете отлично запомнить, как надо называть этого представителя японского государства, в обвинительном заключении он фигурирует как господин X. Что Вы каждый раз спотыкаетесь?

КНЯЗЕВ: Очень трудно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Постарайтесь запомнить.

КНЯЗЕВ: Хорошо. Это письмо я получил из Японии. Господин X. писал, что едет в Лондон на дипломатическую работу и, когда будет проезжать Свердловск, просил встретиться с ним. За два дня до его проезда через Свердловск я получил телеграмму с извещением, каким поездом он едет, и номера этого поезда. Я выехал навстречу ему в Свердловск, но предварительно зашел к Турок<у> и сказал: известно ли ему, что едет этот японец, господин X.? Турок сказал, что известно, но так как встреча в поезде – дело не совсем удобное, Турок отказался идти, поскольку его все знали, и мы условились, что пойду к нему встретиться я лично. По прибытии поезда я с ним встретился, зашел к нему в купе. При разговорах мне этот господин X. подробно уже сказал о том, что ему хорошо все известно о моей связи с троцкистской организацией, что то лицо, которое приезжало ко мне в Челябинск, является его доверенным лицом, и в дальнейшем оно будет всегда поддерживать между им и мной эту связь.

Причем тут же сказал, что троцкистская организация ведет сейчас работу в Советском Союзе, пользуясь помощью Японии. Мы, говорит, помогали взаимно друг другу, следовательно, то, что мы будем просить от вас, является не чем иным, как ответом на ту помощь, которую мы оказываем троцкистской организации.

Дальше он мне рассказал о том, какие задачи они ставят. Он подтвердил те установки, о которых я уже говорил и которые, по существу своему, совпадали с установками троцкистской организации. Кроме того, он мне сказал, что общая подрывная работа японцев не удовлетворяет, а что необходимо перейти к диверсионной работе, особенно с воинскими поездами, идущими на Дальний Восток, чтобы деморализовать Красную Армию при ее движении на восток. В сущности, эти же установки, которые развивал господин X., потом подтвердил Лившиц, как я говорил, но только Лившиц давал другое объяснение. Японцы это квалифицируют как цель, преследовавшую деморализацию армии при движении ее на восток, а троцкистская организация эту диверсионную работу квалифицировала как подрыв авторитета Сталина и руководства партии, возбуждение народа против партии и тем самым озлобление населения, хотя я должен сказать прямо, что итог этого озлобления получался совершенно иной, не в сторону партии и не в сторону Сталина, а в сторону тех, кто занимался крушениями.

БРАУДЕ: Таким образом, вы совершали крушения по директивным указаниям двух директивных центров – японской разведывательной службы и Лившица – Зам<естителя>  Наркомпути?

КНЯЗЕВ: Да.

БРАУДЕ: Вы докладывали о выполнении поручений по одной какой-нибудь начальственной линии или сразу по обеим?

КНЯЗЕВ: После того, как я связался с Лившицем, я больше придерживался установок, которые давал Лившиц, потому что авторитет его был для меня больше.

БРАУДЕ: Но и японцам докладывали тоже?

КНЯЗЕВ: Да.

БРАУДЕ: Кратко ваши биографические сведения. Вы чей сын?

КНЯЗЕВ: Отец был из крестьян, всю жизнь служил по найму.

БРАУДЕ: Отец был кучером, мать в сельском хозяйстве?

КНЯЗЕВ: Да.

БРАУДЕ: Вы где работали?

КНЯЗЕВ: В первые годы был портным, столяром, потом поступил с 20 лет на железную дорогу и, начиная с конторщика, поднялся до должности начальника дороги и заместителя начальника Центрального Управления НКПС.

ВЫШИНСКИЙ: Одно время были портным?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Имели самостоятельную мастерскую?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А вот в деле обнаружена у вас карточка: “портной Князев“. Это что?

КНЯЗЕВ: Это только карточка, ничего больше. Мне было 20 лет. 

ВЫШИНСКИЙ: Мастерской не было?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А как вы из портных попали в железнодорожники? 

КНЯЗЕВ: 20-ти лет я пошел на станцию Всполье переписчиком вагонов, за это время, с 1917 года, когда я возвратился из армии…

ВЫШИНСКИЙ: Я должен вернуться к целому ряду вопросов по существу шпионской деятельности Князева.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У вас много вопросов, может быть, после перерыва?

ВЫШИНСКИЙ: Я уступил очередь, но не уступил допроса, естественно, что он у меня займет достаточно времени.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста, но тогда, может быть, после перерыва?

ВЫШИНСКИЙ: Как вам угодно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Перерыв на 20 минут.

 

* * * 

 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Тов. Вышинский, у вас есть вопросы?

ВЫШИНСКИЙ: У меня есть. Я, во-первых, хочу вернуться к крушениям. Вы приводили здесь достаточно много случаев крушений. Вот было крушение 7 февраля 1936 г. на перегоне <Единовер-Бердяуш> [7], это по вашему заданию?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А кто-нибудь был привлечен к ответственности за это крушение?

КНЯЗЕВ: По-моему, нет, кроме как выговор был объявлен. 

ВЫШИНСКИЙ: Не привлекли никого?

КНЯЗЕВ: Нет, никого.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

КНЯЗЕВ: Как я уже говорил, концы все прятались, прямо говоря, в жел<езно>дор<ожной> традиции…

ВЫШИНСКИЙ: Не в железнодорожной традиции, а в преступную контрреволюционную деятельность.

КНЯЗЕВ: А у железнодорожников есть понятие, что если лопнул рельс, то виновных на дороге нет.

ВЫШИНСКИЙ: То есть объясняли объективными причинами?

КНЯЗЕВ: Виновных не нашли.

ВЫШИНСКИЙ: А теперь нашли?

КНЯЗЕВ: А теперь нашли.

ВЫШИНСКИЙ: Кто виноват?

КНЯЗЕВ: Я.

ВЫШИНСКИЙ: А крушение на перегоне Яхино – Усть-Катав?

КНЯЗЕВ: То же самое.

ВЫШИНСКИЙ: По вашему указанию?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: За это привлекли кого-нибудь к ответственности?

КНЯЗЕВ: Не привлекли,

ВЫШИНСКИЙ: По тем же причинам?

КНЯЗЕВ: По тем же причинам.

ВЫШИНСКИЙ: Замазали?

КНЯЗЕВ: Совершенно точно.

ВЫШИНСКИЙ: 28 февраля… крушение на ст<анции> Чистая – Чумляк тоже по вашему указанию?

КНЯЗЕВ: Да.

ВОИНСКИЙ: Ваша организация?

КНЯЗЕВ: Наша организация.

ВЫШИНСКИЙ: Привлекли кого-нибудь к ответственности?

КНЯЗЕВ: Нет, кажется.

ВЫШИНСКИЙ: Замазали?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы замазывали?

КНЯЗЕВ: Замазывал не я.

ВЫШИНСКИЙ: Начальник дороги кто?

КНЯЗЕВ: Замазывал проводивший расследование…

ВЫШИНСКИЙ: Начальник дороги кто?

КНЯЗЕВ: Князев.

ВЫШИНСКИЙ: Есть приказ о том, чтобы начальник дороги сам выезжал на место крушения и расследовал?

КНЯЗЕВ: Выезжал мой заместитель.

ВЫШИНСКИЙ: А вам расследовать нечего было? Вы знали, что это за штука?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Затем, на ст<анции> Логовушка крушение произошло в 1936 г. Привлечен кто-нибудь к ответственности?

КНЯЗЕВ: Кажется, мастер на короткое время был смешен.

ВЫШИНСКИЙ: А к уголовной ответственности?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Замазали?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Покрыли?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: 13 мая 1936 г. на перегоне Роза – Варгаши крушение было сделано тоже по вашему заданию?

КНЯЗЕВ: Да, я уже говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Привлекли настоящих виновников или кого-нибудь к ответственности?

КНЯЗЕВ: Нет, тут по настоящему делу был привлечен, кажется, мастер Николаев.

ВЫШИНСКИЙ: А машинист Федоров?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А его судили?

КНЯЗЕВ: Судили.

ВЫШИНСКИЙ: А он был виноват?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А вы помогали этому делу?

КНЯЗЕВ: Помогал.

ВЫШИНСКИЙ: Так что, судили невинного человека?

КНЯЗЕВ: Я не помню, я…

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы не только организовывали крушения с человеческими жертвами, но вы судили невинных людей, таких как Чуд<и>нова, как машинист Федоров. Вы подтасовывали факты, доказательства и невинных людей отдавали под суд. Правильно?

КНЯЗЕВ: По-моему, по этому процессу машиниста Федорова не судили.

ВЫШИНСКИЙ: А по-моему, судили.

КНЯЗЕВ: Судили Николаева, Андреева.

ВЫШИНСКИЙ: Вы скажите, на машиниста Федорова свалили вину?

КНЯЗЕВ: Свалили.

ВЫШИНСКИЙ: Вот об этом я и говорю. 18 января 1936 г. на станции Чумляк было организовано крушение поезда № 910 – по Вашему заданию?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Членами вашей организации?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Привлекли кого-нибудь к уголовной ответственности?

КНЯЗЕВ: Кажется, машиниста привлекли.

ВЫШИНСКИЙ: Никого не привлекли?

КНЯЗЕВ: Грейне, кажется, привлекли.

ВЫШИНСКИЙ: По-моему, не привлекли никого, потому <что> вами и вашими сообщниками дело было изображено таким образом, что тут объективные причины, никто не виноват.

КНЯЗЕВ: Не могу утверждать.

ВЫШИНСКИЙ: А предыдущие вы можете утверждать?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вывод можно сделать такой, что вы не только организовывали крушения, но вы, используя положение начальника дороги, составляли заведомо неправильные документы, которые вводили в заблуждение органы расследования и суда. Правильно?

КНЯЗЕВ: Гражданин прокурор, я ведь отвечал и ясно говорил, я не отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ: Меня это “все” не удовлетворяет. Мне нужно не “все”, а каждое в отдельности. Все будет сказано судом в качестве обвинительного приговора. Сейчас идет судебное следствие, и мне недостаточно, что вы “все” говорите. Я делаю правильный вывод?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: В целом ряде случаев, сейчас назвали несколько их, вы действовали преступно для того, чтобы скрыть настоящих виновников, чтобы свалить вину на людей, которые были в действительности не виноваты. Так это или нет?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно. Я могу добавить, что в основе подрывной работы преследовалась не та цель, о которой здесь выступал Серебряков, а преследовалась цель организации срыва транспорта и организация этих причин. Я не понимаю, почему здесь Лившиц молчит, и Серебряков продолжает обманывать Верховный Суд… (движение в зале).

ВЫШИНСКИЙ: Вы не возмущайтесь Серебряковым. Мы сейчас говорим о вашем преступлении. За это время, когда происходили крушения, вы были начальником Южно-Уральской железной дороги в течение 1935 года?

КНЯЗЕВ: Да, до октября 1936 года.

ВЫШИНСКИЙ: Правильно или нет, что за 1935 год за эти крушения было убито 46 человек и ранено 51 чел<овек>?

КНЯЗЕВ: Это было в 1934 году.

ВЫШИНСКИЙ: За 1935 год сколько было убито и ранено, приблизительно?

КНЯЗЕВ: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: А за 1936 год было убито 17 человек и ранено 103 чел<овека>?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Итого в общей сумме было убито 63 человека и ранено 154 человека в крушениях, непосредственно вами организованных? 

КНЯЗЕВ: Не непосредственно, но в большинстве связанных с деятельностью нашей троцкистской организации.

ВЫШИНСКИЙ: В большинстве, а вы учета не вели?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Те цифры, которые я назвал, они правдоподобны?

КНЯЗЕВ: Я подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Теперь относительно связи с японской разведкой. Значит, вы с Жоржем или Георгием Ивановичем виделись в 1935 году и с господином Ха…

КНЯЗЕВ: Я виделся в мае с господином X…, а в декабре виделся с Георгием Ивановичем.

ВЫШИНСКИЙ: Он же Жорж или это кто-нибудь другой?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А в 1936 году?

КНЯЗЕВ: В 1936 году виделся и с Георгием Ивановичем и с господином X…

ВЫШИНСКИЙ: Прошу призвать подсудимого к порядку.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Князев, я в четвертый раз призываю вас к порядку, чтобы не называть фамилии.

КНЯЗЕВ: Вот эта буква X…, назвали бы другой буквой какой-нибудь (в зале смех).

ВЫШИНСКИЙ: Если вас сбивает фамилия X…, давайте называть ИКС. Этот господин ИКС встречался с вами в 1936 году, как вы докладывали на вопрос вашего защитника?

КНЯЗЕВ: Да, 23 октября 1936 года.

ВЫШИНСКИЙ: Он же, господин ИКС, пытался вас в 1931 году завербовать?

КНЯЗЕВ: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы отклонили?

КНЯЗЕВ: Отклонил.

ВЫШИНСКИЙ: Почему вы отклонили?

КНЯЗЕВ: Потому, что, если бы я не был потом, если бы я не ввязался в троцкистскую борьбу, то я бы никогда не был связан с японцами.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы связались с японцами как член троцкистской организации, не в силу ваших индивидуальных личных качеств, а выполняя определенную установку?

КНЯЗЕВ: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: В 1936 году у вас была переписка с этим господином ИКС?

КНЯЗЕВ: Я в августе месяце получил письмо от господина ИКС. Он писал, что…

ВЫШИНСКИЙ: Подождите, а то у вас опять получится не то, что нужно. Писал он вам в этом письме о том, что он желал бы с вами повидаться?

КНЯЗЕВ: Писал.

ВЫШИНСКИЙ: Писал он вам в этом письме, что он желает с вами увидеться в Москве?

КНЯЗЕВ: Писал.

ВЫШИНСКИЙ: Писал он вам в этом письме, что он надеется на то, что эта возможность скоро представится, или нет?

КНЯЗЕВ: Писал.

ВЫШИНСКИЙ: Таким образом, он писал вам о том, что он с вами желает возобновить встречи?

КНЯЗЕВ: Да, возобновить.

ВЫШИНСКИЙ: Писал он, что он переезжает в Москву работать в одном учреждении своего государства?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Все это он вам писал?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Писал он, что он ждет от вас скорого ответа?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Такое письмо вы получили?

КНЯЗЕВ: Получил.

ВЫШИНСКИЙ: Это письмо у вас сохранилось?

КНЯЗЕВ: Нет, оно у меня не сохранилось. Когда я его получил, я его оставил в ящике стола…

ВЫШИНСКИЙ: Оно у вас исчезло?

КНЯЗЕВ: Оно у меня исчезло из стола.

ВЫШИНСКИЙ: У нас в деле есть фотоснимок этого письма, взятого своевременно из вашего стола,     официально заверенный. Я прошу суд это удостоверить. Я просил бы предъявить этот фотоснимок подсудимому Князеву, пусть он скажет, узнает ли он почерк господина ИКС. Подсудимый Князев, там написана полная фамилия, начинающаяся с буквы X, так вы уж, пожалуйста, ее забудьте; и адрес там имеется – пожалуйста, не называйте. Скажите, письмо то или не то, почерк тот или не тот? 

КНЯЗЕВ (рассматривая фотоснимок письма): Да, тот. А телефон я могу сказать?

ВЫШИНСКИЙ: Телефон? Зачем? Вы же не будете с ним сейчас по телефону разговаривать? У вас что-то вроде условного рефлекса получается.

Вот уже подлинное письмо, помеченное 16 декабря, адресованное вам – товарищу И.А. Князеву. “Я бы очень просил вас присылать мне…” и т.д. “Желаю вам всего наилучшего”. Подпись. С правой стороны – на языке национальности, к которой принадлежит это лицо, – напечатана соответствующим шрифтом пометка (ваша пометка или его пометка?) – 15 декабря.

К какому году это письмо относится, и узнаете ли Вы также почерк этого господина Икса? (Передает письмо членам суда. Затем комендант передает письмо подсудимому Князеву, который его просматривает).

КНЯЗЕВ: Насколько помню, оно относится к 1931 году.

ВЫШИНСКИЙ: Это письмо у Вас находилось?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: С 1931 года его хранили?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: По неосторожности?

КНЯЗЕВ: (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Почему Вы его не уничтожили?

КНЯЗЕВ: Не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Между бумагами где-то застряло?

КНЯЗЕВ: В книжке где-то.

ВЫШИНСКИЙ: А как в книгу попало?

КНЯЗЕВ: Очевидно, прочитал, положил.

ВЫШИНСКИЙ: Получилось крушение? (Смех в зале).

Так вот, теперь мы можем считать документально подтвержденной Вашу деятельность с этим господином Икс не только на основании Ваших показаний и показаний Турок<а>, но и на основании документов, имеющихся в наших руках.

Вот эти господа давали Вам установки, о которых было указано, например, организовать поджог воинского склада?

КНЯЗЕВ: Давали.

ВЫШИНСКИЙ: Это, конечно, на случай войны?

КНЯЗЕВ: Да. Этот разговор в 1935 году, в декабре месяце.

ВЫШИНСКИЙ: С кем? С Жоржиком?

КНЯЗЕВ: С Георгием Ивановичем. А потом в октябре 1936 года, когда я встретился с господином Икс уже здесь в Москве, он мне опять сказал, что “Вы, очевидно, сознательно не хотите ни к чему готовиться, и, в первую очередь, мы перед Вами ставили задачу готовить кадры для военного времени, чтобы при посредстве этих кадров можно <было> организовывать ряд диверсионных актов во время движения воинских поездов на Дальний Восток”.

ВЫШИНСКИЙ: Так вот он Вам говорил относительно того, чтобы в случае войны Вы организовали поджог воинского склада?

КНЯЗЕВ: Да, да.

ВЫШИНСКИЙ: Говорил ли он еще о чем-нибудь на случай войны?

КЛЯЗЕВ: Да, разговор большой был, разрешите мне подробно его передать. 

ВЫШИНСКИЙ: Нет, на закрытом заседании у нас будет большой разговор, а сейчас отвечайте коротко: говорил ли он еще о чем-нибудь на случай войны?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: О чем шла речь? Еще что-нибудь поджечь?

КНЯЗЕВ: Шел разговор о поджоге воинского склада, о поджоге пунктов снабжения воинских поездов и, насколько помню, в октябре месяце, когда был у меня разговор с господином Иксом, он упорно ставил вопрос о том, что, по данным, которые имеет японское правительство, я сознательно игнорирую ряд директив…

ВЫШИНСКИЙ: Чьих директив?

КНЯЗЕВ: Японских.

ВЫШИНСКИЙ: Они недовольны были этим?

КНЯЗЕВ: Поэтому он мне сказал, что “мы ставим задачу не только поджога, но, если потребуется, даже и отравления воинских вагонов, которые предназначаются для посадки в них воинских эшелонов”.

ВЫШИНСКИЙ: Отравления чем?

КНЯЗЕВ: Бактериями.

ВЫШИНСКИЙ: Какими бактериями?

КНЯЗЕВ: Он мне сказал, что они дадут эти средства.

ВЫШИНСКИЙ: Но их назначение было какое?

КНЯЗЕВ: Для отравления воинских вагонов.

ВЫШИНСКИЙ: Для заражения?

КНЯЗЕВ: Да, для заражения.

ВЫШИНСКИЙ: Воинских эшелонов, пунктов питания?

КНЯЗЕВ: И посадки войск.

ВЫШИНСКИЙ: А тут говорилось, что санобработка.

КНЯЗЕВ: Я и говорю, это перед посадкой войск. Вагоны готовятся заранее, за сутки в определенных местах, где делается промывка с помощью горячей воды, потом просушка, и вот в процессе обработки…

ВЫШИНСКИЙ: Т.е. они очищаются?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вы должны что делать?

КНЯЗЕВ: Заражать.

ВЫШИНСКИЙ: А потом наполнять людьми, заражать людей, люди заболевают и умирают. Так ставился вопрос?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это вам господин Икс предлагал?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Он обещал, что эти бактерии доставят в нужное время?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Какой смысл был его разговора с вами на случай войны в то время…

КНЯЗЕВ: Смысл его разговора был такой. По данным, которые он имеет, была неизбежной развязкой война между Японией и СССР.

ВЫШИНСКИЙ: Когда?

КНЯЗЕВ: Он мне не называл срока.

ВЫШИНСКИЙ: Примерно к какому сроку?

КНЯЗЕВ: Я считал, что в 1937 году.

ВЫШИНСКИЙ: В ближайшее время или в отдаленной перспективе?

КНЯЗЕВ: В ближайшее время.

ВЫШИНСКИЙ: Он вас подготовлял и всю троцкистскую шпионскую организацию к помощи им?

КНЯЗЕВ: Не только через меня, у него, очевидно, связи были большие.

ВЫШИНСКИЙ: Кроме вас и другие связи были?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вас ставил в известность, в каких целях?

КНЯЗЕВ: В целях того, чтобы соответствующим образом организовать троцкистские подрывные кадры. Он настаивал на том, что эти кадры чрезвычайно слабы.

ВЫШИНСКИЙ: Где вы тогда работали?

КНЯЗЕВ: В декабре я был в Челябинске, а в 1936 г. я перешел в Москву, в Эксплуатационное управление.

ВЫШИНСКИЙ: Когда был этот разговор?

КНЯЗЕВ: В 1936 г., когда я работал в Москве.

ВЫШИНСКИЙ: Какую должность занимали?

КНЯЗЕВ: Заместитель начальника центрального управления движения.

ВЫШИНСКИЙ: В ваших руках было много рычагов для выполнения преступных замыслов?

КНЯЗЕВ: Так как я перешел в НКПС, этих рычагов было меньше, потому что с низами связан я не был, но так или иначе моя организация на дороге оставалась.

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, подготовка на путях вагонов и проч<его> для движения, это входит в какую службу?

КНЯЗЕВ: В службу движения и вагонную.

ВЫШИНСКИЙ: Службы движения это касается?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вы заместитель начальника службы движения? 

КНЯЗЕВ: Управления.

ВЫШИНСКИЙ: Вы через Управление управляете службами на дороге? 

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, это непосредственно относилось к вашим служебным функциям?

КНЯЗЕВ: Частично.

ВЫШИНСКИЙ: А кто был начальником движения?

КНЯЗЕВ: ГОЛОВИН.

ВЫШИНСКИЙ: Он участвовал тоже?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А ниже кто участвовал?

КНЯЗЕВ: Кадры на местах.

ВЫШИНСКИЙ: А Серебряков имел касательство к этому делу?

КНЯЗЕВ: Не знаю, Серебряков имел или нет, так как этот разговор был в 1935 году, то когда у меня шла речь о ряде данных, которые подтверждал Лившиц, мне передали, я тогда ему сказал, что японцы наседают о подготовке к военному времени.

ВЫШИНСКИЙ: Серебряков сказал?

КНЯЗЕВ: Нет, Лившиц.

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю вас, вы от Серебрякова узнали? 

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Несколько минут тому назад вы говорили, что вас возмущает, что Серебряков и Лившиц… Что вас возмущало? Или что вы знали о действиях Серебрякова в связи с тем, что вас охватывает возмущение?

КНЯЗЕВ: Я говорю, что Серебряков в своем выступлении сказал, что в качестве способов вредительства применялось увеличение порожних пробегов, т.е. он назвал третьестепенные средства. Я не думаю, чтобы Серебряков не знал более сильнодействующих средств, которые органически вредили связи.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знаете, что он знал?

КНЯЗЕВ: Я убежден.

ВЫШИНСКИЙ: Ваши убеждения нас мало интересуют, факты есть? 

КНЯЗЕВ: Нет. Но мне Лившиц всегда ссылался на руководящий центр, и в 1936 году в апреле, когда мы встретились, Лившиц назвал, что существует, виноват, в 1935 году, назвал что существует параллельный центр в составе Пятакова, Радека, Серебрякова. Следовательно, поскольку он говорил, что он связан с этим центром, от него получает руководящие установки, я считаю, что он знал. Эти установки формулировались четко Лившицем, и они исходили свыше в этих формах.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы опираетесь на свою осведомленность и от Лившица?

КНЯЗЕВ: Да. 

ВЫШИНСКИЙ: Непосредственно вам ничего не известно, кроме общей установки, что Серебряков вместе с Лившицем руководит?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы вчера признали, что от японской разведки получили 15.000 рублей от Турока?

КНЯЗЕВ: Для организации.

ВЫШИНСКИЙ: Почему через Турока нужно было эти деньги передавать, а нельзя было непосредственно, может быть, и непосредственно получали?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Почему? Вам что, неудобно было?

КНЯЗЕВ: Здесь не место апеллировать к морали…

ВЫШИНСКИЙ: Какая уж тут мораль?

КНЯЗЕВ: Я думаю, что поскольку у Турока были в этой части свои отношения…

ВЫШИНСКИЙ: Постольку поскольку и проч<ее>. Вы были связаны с господином X. Были связаны с Георгием [8] Ивановичем. Были связаны с японской разведкой?

КНЯЗЕВ: Был.

ВЫШИНСКИЙ: Японская разведка платила своей агентуре? 

КНЯЗЕВ: Я не знаю, платила ли она агентуре. 

ВЫШИНСКИЙ: Туроку платила?

КНЯЗЕВ: Туроку лично не платила, а платила троцкистской организации.

ВЫШИНСКИЙ: Опять лично или не лично. Бухгалтерии тут не было. Брал, клал в карман, отдал или не отдал, – это не важно. Важно, что платили, а что оставалось в личный карман, – это на вашей, если можно так выразиться, совести.

КНЯЗЕВ: Я категорически против этого возражаю.

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю, разведка своей агентуре для троцкистской организации или лично для этих агентов платила деньги?

КНЯЗЕВ: Очевидно.

ВЫШИНСКИЙ: Вам были известны такие случаи?

КНЯЗЕВ: Вот то, что получил от Турока, больше не известно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы сами получили от Турока. У меня возникает вопрос, почему вам нужно было платить через Турока, а не мог г<осподи>н X. через Жоржа или сам лично заплатить?

КНЯЗЕВ: Я просто думаю, что у них раньше завязались взаимоотношения, и в этой части более непосредственно сложились отношения.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы думаете, что финансовая сторона дела у них была сконцентрирована и шла через “министра финансов” Турок<а>? (Смех).

КНЯЗЕВ: Я думаю, что финансовая сторона концентрировалась не у Турок<а>.

ВЫШИНСКИЙ: А у кого?

КНЯЗЕВ: А выше, пожалуй.

ВЫШИНСКИЙ: У бывшего наркомфина, может быть?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У Сокольникова? 

КНЯЗЕВ: Нет. У Сокольникова, может быть…

ВЫШИНСКИЙ: А где еще? У Пятакова?

КНЯЗЕВ: Нет, я не знаю, кто непосредственно был связан выше с японским правительством, хотя я тысячи раз домогался узнать это.

ВЫШИНСКИЙ: Вам не говорили. А вот что вы знаете, то и скажите? А Турока вы знаете?

КНЯЗЕВ: Знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Турок деньги получал?

КНЯЗЕВ: Один раз получил.

ВЫШИНСКИЙ: Вам давал?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Странно для меня, почему вам лично, непосредственно не передавали денег?

КНЯЗЕВ: Я это не смогу даже объяснить.

ВЫШИНСКИЙ: Не сможете дать объяснения? А, может быть, вы получали сами еще?

КНЯЗЕВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А вам приходилось, может быть, угощаться за счет господина X. или кого-нибудь еще? (В зале смех).

КНЯЗЕВ: Нет, нет.

ВЫШИНСКИЙ: Никогда?

КНЯЗЕВ: Никогда. А когда я был в Японии, там не господин X. ставил вопрос, а японское правительство.

ВЫШИНСКИЙ: Вы, пожалуйста, правительство не трогайте. Причем тут правительство? “Мы” с господами имеем дело. Как вы использовали 15 тысяч? Дайте отчет, как вы использовали 15 тысяч, по рублям.

КНЯЗЕВ: У меня в показаниях это записано,

ВЫШИНСКИЙ: У вас много еще кое-что в показаниях записано. Я хочу на суде это продемонстрировать.

КНЯЗЕВ: Я отдал 4½ тысячи Долматову.

ВЫШИНСКИЙ: А как он их истратил?

КНЯЗЕВ: Не смогу сказать.

ВЫШИНСКИЙ: Может быть, Долматов у себя оставил эти деньги?

КНЯЗЕВ: Не думаю.

ВЫШИНСКИЙ: Почему? Он честный человек?

КНЯЗЕВ: Не то, что честный человек…

ВЫШИНСКИЙ: Честный он или нечестный?

КНЯЗЕВ: Знал я его как человека, который исходит не из личных интересов.

ВЫШИНСКИЙ: Личный интерес – это одно, а мораль, о которой вы говорили, – это другое.

КНЯЗЕВ: А деньги это есть личный интерес.

ВЫШИНСКИЙ: Нет, шире, чем личный интерес. Ну хорошо. Долматову 4½ тысячи. Потом кому?

КНЯЗЕВ: Потом 4 тысячи Левину.

ВЫШИНСКИЙ: Так, значит, 8½ тысяч. Дальше?

КНЯЗЕВ: Затем 2½ тысячи Щербину.

ВЫШИНСКИЙ: Так, а дальше?

КНЯЗЕВ: 4 тысячи Бочкареву,

ВЫШИНСКИЙ: И все?

КНЯЗЕВ: Все.

ВЫШИНСКИЙ: А у вас никаких расходов не было организационных?

КНЯЗЕВ: Вся моя организационная работа осуществлялась только через этих лиц, и других путей у меня не было,

ВЫШИНСКИЙ: На что они должны были тратить эти деньги?

КНЯЗЕВ: На оплату в некоторых случаях, очевидно, тех лиц, которые привлекались к подрывной работе,

ВЫШИНСКИЙ: На оплату?

КНЯЗЕВ: Да,

ВЫШИНСКИЙ: То есть на подкуп?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Например?

КНЯЗЕВ: Так как значительная часть кадров ничего общего не имела с коммунистической партией.

ВЫШИНСКИЙ: Ясно.

КНЯЗЕВ: По своему прошлому даже пребыванию, а состояли из людей или связанных в прошлом с кулачеством, или со старыми специалистами.

ВЫШИНСКИЙ: А еще с кем?

КНЯЗЕВ: С колчаковскими элементами.

ВЫШИНСКИЙ: А еще с кем?

КНЯЗЕВ: (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: А вот с такими элементами, как подсудимый Арнольд?

КНЯЗЕВ: Ну… знаете… это – мировой шедевр! (Взрыв смеха в зале, звонок председателя).

ВЫШИНСКИЙ: С какими элементами были связаны?

КНЯЗЕВ: По-моему, таких элементов, как Арнольд на 10 миллионов один можно найти.

ВЫШИНСКИЙ: Маловато. А все-таки, как говорят, на ловца и зверь бежит.

КНЯЗЕВ: Так получается.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, надо было кое-кого подкупать. На это деньги шли?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы лично брали?

КНЯЗЕВ: Лично у меня непосредственно не было нужды, я получал 1600 рублей. Я даже этого не мог сделать, иначе конспирация организации была бы открыта.

ВЫШИНСКИЙ: А когда господин Икс с вами разговаривал – дайте мне такие-то сведения, а это были сведения шпионского характера, то он не предлагал вам денег?

КНЯЗЕВ: Я денег не брал.

ВЫШИНСКИЙ: Он не говорил, что могут быть какие-нибудь расходы, которые мы вам оплатим?

КНЯЗЕВ: Он мне говорил, что имейте в виду, что мы очень помогаем троцкистской организации.       

ВЫШИНСКИЙ: Он говорил?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Чем помогают?

КНЯЗЕВ: Деньгами, материально.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, с господином ИКС разговор был о том, что разведка помогает деньгами. У вас был такой разговор?

КНЯЗЕВ: Я понимал так, что и деньгами, и подготовкой сил.

ВЫШИНСКИЙ: Вы только что сейчас сказали, что господин Икс вам говорил, что мы помогаем троцкистам материально.

КНЯЗЕВ: Нет, не материально, но они помогали. Понимаете, он мне говорил, что мы троцкистам очень помогаем.

ВЫШИНСКИЙ: А вы как это поняли?

КНЯЗЕВ: Я понял, что частично – это денежная помощь.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, можно считать установленным, что у вас был разговор с господином Икс и относительно денег, и относительно материальной помощи, которую и нужно понимать как помощь деньгами?

КНЯЗЕВ: Я повторяю, гражданин прокурор, что персонально разговор о деньгах не велся, а он мне так говорил, что мы очень помогаем троцкистам. Я понял, что речь идет частично и о материальной стороне.

ВЫШИНСКИЙ: Частично и о денежной помощи?

КНЯЗЕВ: Совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, хотя он вам денег не давал, но разговор о том, что работа эта оплачивается, хотя в несколько завуалированной форме, был?

КНЯЗЕВ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вы не спросили, где можно получить материальную помощь?

КНЯЗЕВ: Меня этот вопрос мало интересовал.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

КНЯЗЕВ: Потому что мне не приходилось особенно прибегать к этому, мне хватало тех средств, которые мне дал Турок.

ВЫШИНСКИЙ: Не для себя, а для организации?

КНЯЗЕВ: Тех средств, которые мне дал Турок в 1935 году, было достаточно для того, чтобы покрывать организационные расходы.

ВЫШИНСКИЙ: Разговор с господином Икс был после того, как вы получили деньги от Турока, или до этого?

КНЯЗЕВ: После этого.

ВЫШИНСКИЙ: А вы сказали, что помощь оказывается?

КНЯЗЕВ: Нет, я ему поставил иначе вопрос.

ВЫШИНСКИЙ: А как?

КНЯЗЕВ: Он мне говорил так, что, по нашим соображениям, вы не используете достаточно своего служебного положения для того, чтобы можно было бы от вас получить то, что мы ждем, что не используете сознательно, и, по этим моим убеждениям, вы, очевидно, никак не хотите понять, что мы вашей организации очень помогаем и ваши влиятельные лица состоят в близкой связи с нашим японским правительством. 

ВЫШИНСКИЙ: Опять вы упоминаете. Я спрашиваю о деньгах?

КНЯЗЕВ: О деньгах был разговор только в такой форме, как я говорил.

ВЫШИНСКИЙ: А вы не сказали ему, что я получил столько-то денег и роздал таким-то и такой-то организации?

КНЯЗЕВ: Нет, я сказал, что я делаю все, что в моих возможностях, и больше я средств для того, чтобы удовлетворить ваши требования, не имею.

ВЫШИНСКИЙ: Вы оправдывались, как дипломат?

КНЯЗЕВ: Ясно. Я не дипломат, поэтому я или отмалчивался, или отвечал не так.

ВЫШИНСКИЙ: Но вы все-таки вели дипломатические переговоры?

КНЯЗЕВ: Верно.

ВЫШИНСКИЙ: Вы утверждаете, что кроме 15.000 вы ничего не получили?

КНЯЗЕВ: Нет, нет.

ВЫШИНСКИЙ: А эти 15.000 вам руки не жгли?

КНЯЗЕВ: Жгли.

ВЫШИНСКИЙ: Но это вам не мешало?

КНЯЗЕВ: Если ставить это в сочетание с вредительством и с государственной изменой, то уж…

ВЫШИНСКИЙ: Ваш защитник спросил: кто вы? Вы сказали: “крестьянский сын”.

КНЯЗЕВ: Да, совершенно правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Это неправильно. Вопросов у меня больше нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У защиты имеются вопросы?

БРАУДЕ: Вопросов нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Князев, садитесь, пожалуйста.

КНЯЗЕВ: Я хотел бы сделать еще ряд указаний.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Это можно.

КНЯЗЕВ: Я не хочу, чтобы гражданин прокурор предъявил мне обвинение, что я умолчал о чем-либо. Я хотел бы сказать, что мне было известно о связях с Лившицем, а также о моей последней встрече с господином ИКС.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Дополнительно к тому, что говорилось?

КНЯЗЕВ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

КНЯЗЕВ: Я подтверждаю, что, когда я встретился в 1935 году с Яковом Абрамовичем Лившицем, он мне тогда сказал, что на железной дороге существует серьезная троцкистская организация. В частности, он тогда назвал Миронова, Зорина, Мирского. Что касается других ответственных работников, <о> которых я слышал вчера при его показаниях – Фуфрянский, Розенцвейг и Арнольдов, – об этих лицах я от него не слыхал, только вчера первый раз от него услышал. Это во-первых. Во-вторых, в 1936 году, когда у нас был с ним разговор второй раз, он мне сказал, что ему известно от параллельного центра, что между троцкистской организацией вверху и японцами существует, теперь уже совершенно точно установлено, связь. Эта связь с японским правительством сейчас осуществляется не только в средних звеньях (подразумевая под этим нашу среду), но и в руководящей части политической организации.

ВЫШИНСКИЙ (Обращаясь к председателю суда): Подсудимый Князев упорно продолжает называть правительство связанной с нами официальными сношениями страны. Я прошу либо перенести допрос Князева в закрытое заседание, либо прекратить оглашение в открытом заседании того, что оглашению не подлежит.

КНЯЗЕВ: Я ведь фамилий не называю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Князев, ведь прежде, чем дать слово, я вас предупреждал, будете ли вы говорить по вопросам, которые подлежат обсуждению в закрытом заседании. 

ВЫШИНСКИЙ: Может быть, удобно будет продолжить допрос в части Князева в закрытом заседании?

КНЯЗЕВ: Хорошо.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Переходим к допросу подсудимого Турок<а>.

Подсудимый Турок, показания Ваши декабрьские о троцкистской контрреволюционной и шпионской работе Вы подтверждаете?

ТУРОК: Да, подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Так как мы Турок<а> уже подробно допрашивали попутно, то у меня прямых вопросов к нему нет. Может быть, они <по>явятся в связи с теми объяснениями, которые он пожелает дать, тогда я задам ему вопросы.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Чтобы не затягивать следствия, может быть, несколько дополнительных вопросов предложить.

ВЫШИНСКИЙ: Хорошо.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Турок, когда и кем Вы были завербованы в троцкистскую антисоветскую организацию?

ТУРОК: В троцкистскую контрреволюционную организацию я был завербован с 1934 года начальником Уралвагонстроя Марьясиным Лазарем Мироновичем.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Какие на Вас были возложены обязанности как на члена и участника этой организации?

ТУРОК: На меня было возложено задание создать организацию из троцкистов и прочих элементов, какие могут в этом деле помочь.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: В каком деле?

ТУРОК: В деле борьбы с Партией и Правительством для организации разрушительной работы на Пермской и на Уральской дороге.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Какую должность Вы тогда занимали?

ТУРОК: В то время я занимал должность заместителя начальника эксплуатации.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Какую же работу вам пришлось проводить в течение последних лет по линии троцкистской организации, не касаясь пока вашей шпионской деятельности?

ТУРОК: Я завербовал ряд людей.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Расскажите, кого Вы завербовали и какие должности эти люди занимали?

ТУРОК: Я завербовал Зам<естителя> Нач<альника> Службы пути Алексина, Зам<естителя> Нач<альника> Вагонной службы Бурлакова, Зам<естителя> Нач<альника> Отдела Электрификации Мейерсона и бывшего Начальника Службы Пути Долматова.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Все поименованные Вами лица сразу дали согласие работать в троцкистской контрреволюционной организации или нет?

ТУРОК: Каждое из этих лиц, которых я вербовал, они со мней предварительно в течение 2-3 месяцев вели контрреволюционные разговоры, которые послужили дальнейшей базой для вовлечения их в нашу организацию.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: От кого непосредственно Вы получали указания об антисоветской вредительской и троцкистской работе на транспорте?

ТУРОК: Повседневные указания я получал от Лазаря Мироновича Марьясина, с которым я был связан по службе и который часто бывал у нас в управлении. В марте 1935 года я получил подтверждение о нашей вредительской диверсионной работе от Юрия Леонидовича Пятакова, который в это время был у нас в Свердловске.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы лично с ним встретились?

ТУРОК: Да, я лично с ним встретился.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Какое же указание он дал Вам?

ТУРОК: Он дал мне очень краткое указание. Он сказал мне о том, что от Марьясина он знает, что я являюсь руководителем троцкистской организации на этой дороге, и что, по информации Марьясина, у нас работа как будто бы развернута неплохо. Он мне сказал, что работу в области вредительства – срыва движения и перевозок – нужно продолжать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: В общем, можно сделать вывод, что Пятаков был доволен Вашей разрушительной вредительской работой, или ругал Вас?

ТУРОК: Нет, ругать он не ругал, по-моему, он был доволен.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Когда эта встреча была?

ТУРОК: В марте месяце 1935 года.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: После этой встречи от кого вы продолжали получать указания о вредительской диверсионной работе на дороге?

ТУРОК: В сентября 1935 г. я был в Москве в комиссии НКПС по утверждению нового графика движения поездов. Это было 14 сентября. В этой комиссии был и Лившиц. 15 сентября меня Лившиц вызвал к себе. Сначала он меня спросил, давно ли я работаю на Урале, а потом сказал, что знает о том, что я являюсь руководителем организации на Пермской дороге, и что сейчас задача наша в смысле продолжения вредительской диверсионной работы должна сводиться практически к следующему: мы сейчас будем вводить новый график движения поездов, вы знаете, что Каганович считает, что график движения поездов – это закон железнодорожного транспорта. Закон этот нужно, конечно, сорвать, что это, во-первых, имеет больное практическое значение в смысле ухудшения работы транспорта и в смысле влияния на зарплату рабочих, т.е. будет дискредитация руководства Кагановича, который является ближайшим соратником Сталина.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы покороче говорите, по существу. Конкретные указания об организации крушений Лившиц давал?

ТУРОК: Да, он сказал, что необходимо проделать разрушительную работу по организации крушений, и хорошо если бы могли организовать крушения с человеческими жертвами. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Он подчеркнул это?

ТУРОК: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы не интересовались, почему нужно обязательно с человеческими жертвами?

ТУРОК: От Лившица я не интересовался узнать, потому что то же самое более подробно мне говорил и Марьясин, когда мотивировал это необходимостью озлобления против правительства и руководства. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: После этих указаний Марьясина, Лившица и Пятакова число крушений, организованных вашей организацией, увеличилось по вашей дороге?

ТУРОК: Я, конечно, такой статистики сейчас не могу привести, но, во всяком случае, ряд очень крупных крушений с товарными поездами и одно с пассажирским были организованы нами.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Сколько крушений сознательно было организовано участниками вашей троцкистской о реализации?

ТУРОК: Я знаю примерно около 40 крушений.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: За какой период времени?

ТУРОК: С конца 1934 г. и по день моего ареста.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Были человеческие жертвы, не известно вам?

ТУРОК: Были. Главным образом, в товарных поездах среди людей, обслуживающих эти поезда, и, кроме того, с пассажирским поездом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Сколько было там жертв?

ТУРОК: Там был один убит, 5 тяжело ранено и 15 легко ранено.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Последняя встреча с Лившицем когда имела место?

ТУРОК: Такая встреча с содержанием контрреволюционного разговора была в 1935 году в сентябре месяце.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Это последняя?

ТУРОК: Нет, потом я встречался с ним, но случайно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Ваша контрреволюционная троцкистская организация занималась подготовкой террористических актов в пределах вашей дороги?

ТУРОК: Да, занималась.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Какие знаете случаи подготовки терактов на вашей дороге?

ТУРОК: Мне известно, что у нас один член организации, Бурлаков [9], который кроме меня был связан через троцкиста Данилова с Мрачковским непосредственно, с Сергеем или Леонидом…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: С каким Мрачковским, членом объединенного центра или братом?

ТУРОК: С братом, Сергеем [10]. Осенью 1934 года через Свердлов<ск> должен был проехать Молотов, и Бурлаков лично готовил против него террористический акт, который не состоялся.

Кроме этого, со слов Бурлакова я знал, что им подготовлялся террористический акт против Кагановича в феврале 1936 года. Причем, как мне Бурлаков сказал, непосредственным исполнителем этого террористического акта он вовлек некоего Михетко [11], который являлся японским агентом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы ваши показания о своей связи с японскими разведчиками г-ном X., г-ном Y., Георгием Ивановичем подтверждаете?

ТУРОК: Подтверждаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Все, что вы излагали в своих показаниях в январе, подтверждаете?

ТУРОК: Подтверждаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Сколько получили денег за вашу работу в пользу японской разведки?

ТУРОК: В феврале 1935 г. мне принесли 35.000 рублей… 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Ну, и что? От кого?

ТУРОК: Я был предупрежден Георгием Ивановичем, который держал со мной связь, что я получу эти деньги.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Как эти деньги распределили?

ТУРОК: 15.000 рублей отдал Князеву.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Показания ваши сходятся?

ТУРОК: Да. Остальные деньги я отдал для организации диверсионной работы Бурлакову, 4.000 рублей.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Террорист?

ТУРОК: Да. 4.500 рублей отдал Алексину, 3.000 рублей – Наумову, полторы тысячи рублей Меерсону. Полторы тысячи рублей – Бондаренко.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У нас больше вопросов нет. Товарищ Вышинский, у Вас есть вопросы?

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, пожалуйста, вы говорите о крушении, когда был убит один, тяжело ранено пять, а легко…

ТУРОК: 15.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Всего 20?

ТУРОК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это было 26 апреля 1936 года?

ТУРОК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Это на какой станции, на каком перегоне?

ТУРОК: Между станцией Свердловск-пассажирская и Свердловск-сортировочная.

ВЫШИНСКИЙ: По вашему указанию?

ТУРОК: По нашему заданию.

ВЫШИНСКИЙ: Что значит – по нашему, кто еще?

ТУРОК: Я и члены организации.

ВЫШИНСКИЙ: Кто осуществлял?

ТУРОК: Осуществлял там Перро [12], начальник дистанции пути, и дорожный мастер Попов.

ВЫШИНСКИЙ: Попов был осужден?

ТУРОК: Осужден на два года за халатность.

ВЫШИНСКИЙ: Почему только за халатность?

ТУРОК: Князев пояснял, как расследование делается на железной дороге. Каждый старается не истину выявить, а свалить друг на друга Если я эксплуататор, то валю на путейца, путеец – на меня, только бы ни к какому мундиру не относилось.

ВЫШИНСКИЙ: Это чтобы замести следы?

ТУРОК: Чтобы замести следы с точки зрения служебной, а эти случаи – и с точки зрения уголовной.

ВЫШИНСКИЙ: В июне 1935 года на перегоне Сагра – Исеть было крушение по вашему заданию?

ТУРОК: По нашему.

ВЫШИНСКИЙ: То есть по вашему, и еще кто?

ТУРОК: Я ведь не давал, гр<аждани>н Прокурор, задание свалить, например, поезд № 930, но я говорил: нужно организовать крушение поезда. Поэтому, когда я говорил “по нашему”, то там были непосредственные исполнители и посредники у него. В этой части я и говорю: “по нашему”.

ВЫШИНСКИЙ: А потом все-таки контролировали осуществление ваших заданий?

ТУРОК: Я уже показал на вопрос председателя о том, что мне известно о 40 случаях…

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю не о количестве случаев, а о том, какая была система. Исполнители потом вам сообщали?

ТУРОК: Да, я знал. Когда то или иное крушение делалось членом нашей организации, я потом осведомлялся.

ВЫШИНСКИЙ: Я почему спрашиваю об этом? Ведь могло быть какое-нибудь крушение в силу несчастных обстоятельств. Как вы различали, умышленно произошло крушение или в силу несчастного случая?

ТУРОК: Вот, например, Алексин, начальник пути, приходит и говорит: такое-то крушение, на таком-то перегоне сделано нами. Я это сообщаю и считаю, что это дело наших рук.

ВЫШИНСКИЙ: В порядке последующего отчета о преступной деятельности?

ТУРОК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: У вас группа была как-нибудь организационно оформлена? Был у вас своей парторг или секретарь, или что-нибудь в этом роде?

ТУРОК: Конечно, протоколов мы не вели.

ВЫШИНСКИЙ: Я не о протоколах вас спрашиваю, а про организацию? Ведь вы были руководителем организации?

ТУРОК: Я.

ВЫШИНСКИЙ: А кто вас назначил руководителем организации?

ТУРОК: Марьясин.

ВЫШИНСКИЙ: А какое имел он право назначать вас руководителем?

ТУРОК: Формально он не имел право назначать. Но я троцкист и он троцкист, и мы с ним вели разговоры, и он знал мои контрреволюционные настроения.

ВЫШИНСКИЙ: Где он работал?

ТУРОК: На Уралвагонстрое,

ВЫШИНСКИЙ: В служебном отношении он был с вами связан?

ТУРОК: Нет,

ВЫШИНСКИЙ: Почему же Марьясин мог вас назначать, а не вы могли его назначить, или кто-нибудь другой? Почему?

ТУРОК: Потому, что Марьясин, когда меня вербовал в организацию… 

ВЫШИНСКИЙ: Он вас вербовал?

ТУРОК: Да. И он мне сказал, что в Москве имеется центр, в который входит известный тебе ПЯТАКОВ, и что он, Марьясин, является здесь представителем Пятакова.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, он ссылался на авторитет Пятакова?

ТУРОК: На Пятакова.

ВЫШИНСКИЙ: Как члена центра?

ТУРОК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Крушение в марте 1936 г. на перегоне Ш<…> [13] – Свердловск-Сортировочная, поезд № 756, в результате которого были жертвы, организовано было по вашему заданию?

ТУРОК: По нашему.

ВЫШИНСКИЙ: Практиковали вы также способ, как мы это установили у Князева, обвинять невинных людей, на них сваливать?

ТУРОК: (Долго молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Напомню вам случай: 30 сентября 1935 г. на станции Монзи<но>, поезд № 930.

ТУРОК: Я припоминаю, да. Тем делал дежурный по станции Симаков. Он хотел использовать неопытность стрелочницы Заякиной. 

ВЫШИНСКИЙ: На нее свалил?

ТУРОК: На нее хотел свалить, но не вышло.

ВЫШИНСКИЙ: Не удалось?

ТУРОК: Не удалось.

ВЫШИНСКИЙ: Даже, может быть, не Симаков, а Жернов [14]?

ТУРОК: Да, да, припоминаю, Жернов.

ВЫШИНСКИЙ: Кем он был?

ТУРОК: Дежурным по станции.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, практиковали такие случаи?

ТУРОК: Такой случай я помню.

ВЫШИНСКИЙ: Больше у меня вопросов нет. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У защиты есть вопросы?

ГОЛОСА ЗАЩИТНИКОВ: Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Переходим к допросу подсудимого Ратайчак<а>.

Подсудимый Ратайчак, ваши показания на предварительном следствии в Прокуратуре вы подтверждаете?

РАТАЙЧАК: Подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Подсудимый Ратайчак, несколько сведений такого биографического характера. На допросе 2 октября на вопрос – какой вы национальности, вы сказали – немец; ваш родной язык – вы сказали, немецкий. Почему вы указывали в анкетах, относящихся к 1920-22 г.г., что вы поляк, и родной ваш язык польский?

РАТАЙЧАК: Я, собственно говоря, писал, что я поляк со времени пребывания в плену.

ВЫШИНСКИЙ: Вы в плен попали, будучи кем?

РАТАЙЧАК: Я попал в плен как солдат германской армии. 

ВЫШИНСКИЙ: И были по национальности?

РАТАЙЧАК: Немец. Я писал “поляк” по соображениям, чисто относящимся ко мне. В старое время с немцами обращалось скверно царское правительство, и поэтому я скрывал свое происхождение.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, скрывая свое немецкое происхождение, вы отказались от своей национальности?

РАТАЙЧАК: Царское правительство относилось к немцам скверно. 

ВЫШИНСКИЙ: Царское правительство во многом виновато и виновато также в том, что вы отказались от своей национальности?

РАТАЙЧАК: Это к делу отношения не имеет.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте мне знать, что имеет отношение к делу, а что не имеет. Вообще вам должно быть известно, что допросом на суде руководит председатель. Я попрошу председателя призвать подсудимого к порядку и указать, что такое поведение на суде недопустимо.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подсудимый Ратайчак, такую позу на суде принимать не подходит.

ВЫШИНСКИЙ: Я говорю не о позе.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я прекрасно понимаю, но я сразу увидел, что подсудимый Ратайчак принял несколько особую позу.

РАТАЙЧАК: Я прошу учесть, что я никакой позы не принимал, а просто наклонился для того, чтобы был слышен разговор.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я предупреждаю вас, что на вопросы, суда и прокурора вы должны давать ясные и четкие ответы.

РАТАЙЧАК: Я отвечал, что это отношения к делу не имеет в связи с тем, что считал, что ссылка на царское правительство в связи с биографией никакого отношения к делу не имеет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Если задается вопрос прокурором или председателем суда, то они имеют к этому основания. Вы потрудитесь отвечать на вопросы.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы хотели обмануть царское правительство?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы вступали в коммунистическую партию, вы обманули партию в этом вопросе?

РАТАЙЧАК: Выходит, что да.

ВЫШИНСКИЙ: Почему?

РАТАЙЧАК: Я продолжал уже запись с момента пребывания в плену.

ВЫШИНСКИЙ: Продолжали обманывать?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Хотя оснований к этому не было. Скрыли, что вы немец?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Объяснить почему, вы не можете?

РАТАЙЧАК: Без всякой корыстной цели.

ВЫШИНСКИЙ: Корыстной цели может и не быть, а может быть иная цель. Чем вы это объясните?

РАТАЙЧАК: Так как я вначале заполнял анкеты, так они и остались.

ВЫШИНСКИЙ: Почему на следствии на вопрос – чем объяснить то, что вы обманули партию и указали, что ваш родной язык польский, – вы ответили: объяснить не могу?

РАТАЙЧАК: Я могу уточнить. Я в анкетах писал о том, что я немец, а родной язык – польский.

ВЫШИНСКИЙ: Разрешите огласить то, что показывал Ратайчак на следствии, т. ХVII, л.д. 24. На вопрос: почему было указано в анкетах, относящихся к 1920-22 г.г., что вы поляк и ваш язык родной – польский, вы ответили тогда: неправильно. На вопрос: что заставило вас обмануть партию и писать неправду по вопросу о вашей национальности, вы ответили: объяснить не могу. Правильно это было?

РАТАЙЧАК: Я подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Не было ли еще каких-нибудь неправильных сведений сообщено вами в анкете?

РАТАЙЧАК: Я в анкете допустил еще одну неточность. Я приписал себе революционные заслуги с 15 года. На самом деле этого не было. Я писал, что я руководил забастовочным движением, тогда как я принимал участие в забастовочном движении.

ВЫШИНСКИЙ: Где?

РАТАЙЧАК: На родине тогдашней.

ВЫШИНСКИЙ: Когда?

РАТАЙЧАК: До революции, в 1913 году.

ВЫШИНСКИЙ: А во время революции?

РАТАЙЧАК: Я написал, что я был агитатором в период, когда я еще не состоял в партии. Собственно, я никем командирован не был. Работал среди военнопленных, но агитатором я не мог себя считать.

ВЫШИНСКИЙ: Вы указывали при заполнении анкеты, что вы были агитатором в лагерях военнопленных?

РАТАЙЧАК: Указывал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы указывали в анкете, что были агитатором. Вы писали: “Сейчас же после октябрьской революции я ушел в организовавшийся тогда красногвардейский отряд при <…> [15] уездревкоме”. И пишете дальше: “Это не соответствует действительности”. 

РАТАЙЧАК: Помню, что после октябрьской революции… 

ВЫШИНСКИЙ: Вы давали такие показания?

РАТАЙЧАК: Давал.

ВЫШИНСКИЙ: Прошу предъявить подсудному Ратайчаку показания за его собственной подписью (том 17, л.д. 25 – от 2 октября). Я оглашу, что там написано: “Я вынужден признать, что при заполнении анкеты и составлении автобиографии я указал неправильно, что во время октябрьской революции был агитатором в лагерях военнопленных. Я также неправильно указал по поводу роспуска лагерей военнопленных. В моей автобиографии сказано: сейчас же после октябрьской революции…” Дальше идет то, что я уже здесь огласил. А затем сказано вами: “Это не соответствует действительности”. Было так допрошено, было так сказано, было так написано, было так подписано.

РАТАЙЧАК: Я не отрицаю этого факта. Я подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, это неправда была?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Тогда этот вопрос отпадает.

Вы пишете: “Я показал неправильно, что в 1913 году в Германии был назначен членом районного комитета союза металлистов”. Показывали вы это?

РАТАЙЧАК: Показывал.

ВЫШИНСКИЙ: Это неправда?

РАТАЙЧАК: Нет, я был секретарем.

ВЫШИНСКИЙ: Выборным секретарем?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Просто по найму служили?

РАТАЙЧАК: Нет. Я работал на заводе слесарем, был кооптирован, был привлечен к работе секретарем в районный союз металлистов. 

ВЫШИНСКИЙ: Вообще, должность секретаря была в союзе выборная? 

РАТАЙЧАК: Выборная.

ВЫШИНСКИЙ: Вы показываете: “Выборных должностей в профсоюзе металлистов вовсе не занимал”. Как же вы могли занимать должность секретаря, если это – выборная должность, а вы не занимали выборных должностей?

РАТАЙЧАК: Мне сейчас трудно объяснить то, что относится к 1913 году, но я помню совершенно точно, что… 

ВЫШИНСКИЙ: Вы в показаниях путали?

РАТАЙЧАК: Я утверждаю, что отвечал совершенно точно на вопрос…

ВЫШИНСКИЙ: Говорили неправду?

РАТАЙЧАК: В биографии 1922 года?

ВЫШИНСКИЙ: Да, говорили неправду?

РАТАЙЧАК: (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Вы говорили, что Вы руководили тремя забастовками. Правда это?

РАТАЙЧАК: Принимал участие.

ВЫШИНСКИЙ: А писали, что руководили?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Говорили, что три раза бежали из лагерей, а на самом деле? РАТАЙЧАК: Делал три раза попытку, бежал один раз. 

ВЫШИНСКИЙ: Говорили, что три раза бежали?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Правду говорили?

РАТАЙЧАК: Нет, но я хочу сделать одну оговорку, что я несколько раз делал попытки исправить…

ВЫШИНСКИЙ: Нет, позвольте, Вы могли двести тысяч раз пытаться бежать из лагеря, а Вы писали, что Вы три раза бежали.

РАТАЙЧАК: Все эти исправления в биографию я внес не на следствии, а в апреле месяце 1936 года. С апреля 1936 года у меня была уже новая автобиография.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, старая автобиография Вас уже не удовлетворяла? Хорошо, о новой автобиографии мы тоже поговорил. Это уже будет непосредственно связано с Вашим преступлением, а пока что мы говорим с Вами о Вашей старой автобиографии, т.е. о той, по которой Вы жили с 1922 г. по 1936 г., где имеется целый ряд обманных сведений.

РАТАЙЧАК: Я бы сказал – неточностей.

ВЫШИНСКИЙ: Это Вы называете неточностями? Для чего Вы нагромождали все эти неточности, для чего Вы говорили, что Вы были агитатором, что Вы три раза бежали из лагеря, что Вы руководили тремя забастовками, что Вы были секретарем союза металлистов и т.д.? Какую цель Вы преследовали, сообщая в анкетах и в своей биографии такие “неточности”?

РАТАЙЧАК: Никакой корыстной цели тогда я не преследовал.

ВЫШИНСКИЙ: Хорошо, тогда позвольте прочитать дальше Ваши показания на следствии. Прошу следить: “Вопрос: Предлагаю Вам сказать, какую цель Вы преследовали…” (читает). “Ответ: Я желал приписать себе несуществующие в действительности революционные заслуги”. Правильно?

РАТАЙЧАК: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Как называются такие люди, которые приписывают себе несуществующие революционные заслуги?

РАТАЙЧАК: Обманывают…

ВЫШИНСКИЙ: Обманывают, выдают себя не за то, что они представляют собой.

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Можно сказать, что это есть авантюризм?

РАТАЙЧАК: Я этого сказать не могу. 

ВЫШИНСКИЙ: Конечно, я от Вас этого и не требую. (Смех).

Скажите пожалуйста, в феврале 1936 года вызывал Вас секретарь ЦК нашей Партии тов. Ежов по поводу Вашей автобиографии?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы ему внесли эти исправления или продолжали обманывать?

РАТАЙЧАК: Да, он меня вызывал.

ВЫШИНСКИЙ: Вы составили там у него свою автобиографию?

РАТАЙЧАК: Я там не составлял, но через пару дней я составил новую автобиографию так, как мне было указано.

ВЫШИНСКИЙ: И представили?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Правильно Вы составили биографию?

РАТАЙЧАК: Новую – да. Все ненужное я выбросил.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте, будьте любезны отвечать на мои вопросы. Вы составили автобиографию в феврале 1936 года?

РАТАЙЧАК: Составил.

ВЫШИНСКИЙ: Правильно Вы ее составили?

РАТАЙЧАК: Правильно составил.

ВЫШИНСКИЙ: Обманули Секретаря ЦК Партии тов. Ежова?

РАТАЙЧАК: Да, я обманул.

ВЫШИНСКИЙ: В феврале 1936 года обманули?

РАТАЙЧАК: Несомненно.

ВЫШИНСКИЙ: Кем вы были тогда, в феврале 1936 года?

РАТАЙЧАК: Если можно пояснить…

ВЫШИНСКИЙ: Нет, ответьте.

РАТАЙЧАК: Так очень трудно ответить, я должен сказать содержание и мой ответ.

ВЫШИНСКИЙ: Вы русский язык хорошо знаете, хотя вы немец и поляк?

РАТАЙЧАК: Сравнительно.           .

ВЫШИНСКИЙ: Вы понимаете, что я говорю, переводчика вам не требуется? Я говорю, какую должность вы занимали в феврале 1936 г.? 

РАТАЙЧАК: Начальника Главного Управления Химической Промышленности.

ВЫШИНСКИЙ: С такой автобиографией?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте спросить Пятакова.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ (к Пятакову): Ратайчак был вашим ближайшим помощником?

ПЯТАКОВ: Как все начальники главных управлений.

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю, Ратайчак был вашим ближайшим помощником по линии Наркомтяжпрома?  

ПЯТАКОВ: Был.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали эту автобиографию?

ПЯТАКОВ: Первый раз слышу.

ВЫШИНСКИЙ: Так что, не знали кто у вас был помощником?

ПЯТАКОВ: Не знал.

ВЫШИНСКИЙ: Садитесь. (К Ратайчаку) Вы говорили кому-нибудь, что вы были в германской армии летчиком?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А что вообще были летчиком?

РАТАЙЧАК: Я помню, раз шел разговор.

ВЫШИНСКИЙ: Я спрашиваю, говорили или нет?

РАТАЙЧАК: Когда разговор шел о политике…

ВЫШИНСКИЙ: Я не спрашиваю, когда шел разговор, я спрашиваю – говорили или нет?

РАТАЙЧАК: Говорил.

ВЫШИНСКИЙ: Были летчиком?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Скажите, почему вы, не будучи летчиком, говорили, что вы летчик?

РАТАЙЧАК: Я помню, что был разговор среди товарищей по работе по вопросу о перелетах по служебным делам, и в этом разговоре часто употреблялась фраза о том, что я старый летчик.

ВЫШИНСКИЙ: Кто это говорил?

РАТАЙЧАК: Я говорил (движение, смех в зале).

ВЫШИНСКИЙ: Не только летчик, но даже старый летчик. 

РАТАЙЧАК: Да, понимая, что я хорошо переношу полеты. 

ВЫШИНСКИЙ: А что это помогало?

РАТАЙЧАК: Ничего.

ВЫШИНСКИЙ: А вы не дантист?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А почему не говорили, что дантист, а говорили, что летчик? А летчиком вы были?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А почему говорили? Значит, в феврале была биография неправильная?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А когда сделали правильную? 

РАТАЙЧАК: После разговора <с> Н.И. ЕЖОВЫМ. 

ВЫШИНСКИЙ: После февраля?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: В каком месяце?

РАТАЙЧАК: Сейчас же после разговора.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, сначала подали неправильную?

РАТАЙЧАК: Я ничего не подавал. Старая автобиография была в деле. Николай Иванович в очень краткой беседе спросил несколько вопросов. Я сказал, что здесь есть перегибы, неточности. Николай Иванович сказал мне: возьмите биографию с собой, все, что ненужно, выбросьте и представьте так, как нужно. Вот весь разговор.

ВЫШИНСКИЙ: Вы это взяли и переделали?

РАТАЙЧАК: Я, переделав автобиографию, уже обманул ЦК в том, что не указал, что есть целый ряд неправильностей. В этом заключается весь смысл автобиографии.

ВЫШИНСКИЙ: У вас была одна автобиография, потом в феврале другая и в мае исправили, оказалась третья?

РАТАЙЧАК: Я не исправлял.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы не обманывали секретаря ЦК?

РАТАЙЧАК: Нет, обманывал, потому что на вопрос Николая Ивановича… 

ВЫШИНСКИЙ: Вы дали неправильный ответ?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А потом?

РАТАЙЧАК: В анкете поставил совершенно точно.

ВЫШИНСКИЙ: Опять-таки это только с ваших слов. Вы стали менять тогда, когда вас стали уличать?

РАТАЙЧАК: Я передал разговор.

ВЫШИНСКИЙ: Вы стали исправлять после того, когда были вызваны в ЦК?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, после того, как эта автобиография оказалась подозрительной?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, может быть, новую тоже придется менять?

РАТАЙЧАК: Не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: А сейчас?

РАТАЙЧАК: Сейчас я говорю все, что есть и что знаю. Насколько существенны были мои исправления, свидетельствует то, что после подачи анкеты Николаю Ивановичу Ежову я с ним разговоров не имел. 

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали Крапивского?

РАТАЙЧАК: Знал.

ВЫШИНСКИЙ: Кто это?

РАТАЙЧАК: Это был один сотрудник в Волынском Губернском Совете народного хозяйства.

ВЫШИНСКИЙ: А вы какое отношение к нему имели?

РАТАЙЧАК: А я был заместителем Председателя Губернского Совета народного хозяйства.

ВЫШИНСКИЙ: Чем занимался Крапивский?

РАТАЙЧАК: Он был начальником отдела снабжения. 

ВЫШИНСКИЙ: И занимался своей работой?

РАТАЙЧАК: И занимался своей работой. 

ВЫШИНСКИЙ: А кроме этого он ничем не занимался?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Виноват, кроме этого он неофициально ничем не занимался?

РАТАЙЧАК: По-моему, занимался. 

ВЫШИНСКИЙ: По-вашему и по-моему.

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Чем занимался неофициально?

РАТАЙЧАК: Неофициально занимался спекуляцией. 

ВЫШИНСКИЙ: А еще чем?

РАТАЙЧАК: Спекуляция это, собственного говоря, все… (не слышно).

ВЫШИНСКИЙ: Ничего не поймешь, что вы там говорите, говорите громче.

РАТАЙЧАК: Я говорю громко.

ВЫШИНСКИЙ: Совсем не громко, в некоторых случаях вы говорили громче.

РАТАЙЧАК: Он занимался спекуляцией, это все, что можно было ожидать.

ВЫШИНСКИЙ: Он служил заведующим хозяйством в том учреждении, где вы были заместителем председателя, и занимался спекуляцией. А чем он спекулировал?

РАТАЙЧАК: Мне трудно сказать, но спекулировал на основании перепродажи государственного имущества.

ВЫШИНСКИЙ: Чтобы спекулировать государственным имуществом, нужно иметь государственное имущество. Значит, у него у него было государственное имущество?

РАТАЙЧАК: Он работал начальником снабжения… (неразборчиво).

ВЫШИНСКИЙ: Вы не торопитесь, опять у вас конфликт будет. Говорите спокойно, все по порядку.

РАТАЙЧАК: Не так спокойно говорить обо всем.

ВЫШИНСКИЙ: Это правильно. Я понимаю ваше положение, трудно говорить. Крапивский был заведующим хозяйством в управлении, где вы были заместителем. Он занимался спекуляцией. Коротко говоря, крал государственное имущество.

РАТАЙЧАК: Да, так.

ВЫШИНСКИЙ: Правильно?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Вы знали об этом?

РАТАЙЧАК: Частично знал.

ВЫШИНСКИЙ: Только частично?

РАТАЙЧАК: Да, я не могу сказать, что я знал все, я не знал размеров этого.

ВЫШИНСКИЙ: Я вас не об этом опрашиваю. Вы знали, что он крадет государственное имущество?

РАТАЙЧАК: Я это чувствовал, несомненно.

ВЫШИНСКИЙ: Нет, вам это было известно.

РАТАЙЧАК: Нет, я это чувствовал совершенно точно.

ВЫШИНСКИЙ: Я предъявлю вам ваши показания на предварительном следствии. Известно вам это было или не известно?

РАТАЙЧАК: Известно.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, не “чувствовали”, а “известно”. Это разница. Правильно?

РАТАЙЧАК: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Почему же вы, зам<еститель> председателя Губсовнархоза, держите у себя на работе жулика, обкрадывающего государственную казну? Почему вы держите его на работе, вы, “старый летчик”! (Смех в зале). Почему вы держите его на работе? 

РАТАЙЧАК: (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Почему вы держите старого жулика на работе в учреждении, которым вы управляете? Не знали, что он жулик и спекулянт? Вы, начальник главного управления химической промышленности. Почему?

РАТАЙЧАК: (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Вы материально как-нибудь были с ним связаны?

РАТАЙЧАК (еле слышным голосом): Был связан.

ВЫШИНСКИЙ: Материально?

РАТАЙЧАК: Да. Я жил у него.

ВЫШИНСКИЙ: Не жили у него, а жили на его счет?

РАТАЙЧАК: И так можно сказать.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы подтверждаете, что вы прикрывали уголовное преступление Крапивского, будучи заместителем председателя Совнархоза, потому что он с вами делился награбленными деньгами. Правильно это?

РАТАЙЧАК: Может быть, не совсем точно, но смысл в основном этот. (В зале смех).

ВЫШИНСКИЙ: Теперь переходите к вашей троцкистской деятельности. 

РАТАЙЧАК: Можно рассказывать?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Тов. Вышинский, рассказывать ему или по вопросам?

ВЫШИНСКИЙ: Пусть рассказывает.

РАТАЙЧАК: Моя активная троцкистская работа началась с 1934 г. Я хотел здесь суду заявить, что до начала 1934 г. я имел ряд непартийных, а впоследствии не только непартийных, но и совсем антисоветских поступков,

ВЫШИНСКИЙ: Вы когда вступили в партию?

РАТАЙЧАК: В 1918 году. Был оформлен 6 января 1919 г.

ВЫШИНСКИЙ: Кто вас рекомендовал?

РАТАЙЧАК: Меня рекомендовали Гаврилюк, Рубцова, Новиков и еще…

ВЫШИНСКИЙ: Они знали вашу биографию?

РАТАЙЧАК: Они жили вместе со мной.

ВЫШИНСКИЙ: Они знали вашу биографию?

РАТАЙЧАК: Знали, так как мы вместе воевали в одном отряде и вместе жили.

ВЫШИНСКИЙ: А они знали, что вы собой представляли? Ведь тогда у вас была еще старая автобиография, так что они знали вашу старую автобиографию?

РАТАЙЧАК: Они знали то, что я записал в анкете.

ВЫШИНСКИЙ: А не то, что соответствует действительности? 

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы их тоже обманывали?

РАТАЙЧАК: Они меня рекомендовали…

ВЫШИНСКИЙ: Виноват, виноват… вы их обманули?

РАТАЙЧАК: Выходит, что да. Они рекомендовали меня по моей актив<ной> работе при советской власти.

ВЫШИНСКИЙ: Они видели вашу биографию, видели ваши “революционные заслуги” и вас рекомендовали? Оказалось, что вы их обманывали, так же как и всех тех, кто читал вашу биографию.

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Когда вы с троцкистами связались? Когда вы сделались кадровым троцкистом?

РАТАЙЧАК: В 1934 г.

ВЫШИНСКИЙ: Кто вас ввел в троцкистскую организацию?

РАТАЙЧАК: Вся подготовка проходила…

ВЫШИНСКИЙ: Я вас спрашиваю, кто вас ввел в троцкистскую организацию?

РАТАЙЧАК: Пятаков.

ВЫШИНСКИЙ (к председателю): Позвольте вопрос к Пятакову.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ (к Пятакову): Вы это подтверждаете?

ПЯТАКОВ: Да.

РАТАЙЧАК: Первый разговор с Пятаковым я имел в начале 1934 года, причем активная работа началась с внесения вредительских поправок и в проведении их в плане строительства 1934 года.

ВЫШИНСКИЙ: Давайте лучше по вопросам. Вы вступили в троцкистскую организацию?

РАТАЙЧАК: Вступил.

ВЫШИНСКИЙ: Получили задание о вредительстве?

РАТАЙЧАК: Получил.

ВЫШИНСКИЙ: Получили задание о диверсии?

РАТАЙЧАК: Получил.

ВЫШИНСКИЙ: Были связан со шпионской работой?

РАТАЙЧАК: Был.

ВЫШИНСКИЙ: Через кого?

РАТАЙЧАК: Через Пушина и Граше.

ВЫШИНСКИЙ: Разрешите спросить Пушина. Подсудимый Пушин, правильно, что через вас Ратайчак был связан по шпионской линии?

ПУШИН: Через меня, а также непосредственно. 

ВЫШИНСКИЙ: Вот этого последнего он не сказал. Значит, через Пушина, а также и непосредственно?

РАТАЙЧАК: Через Пушина и Граше и непосредственно, если говорить о связи Граше с германской разведкой, о которой я говорил в своих показаниях. (В зале смех). (Не слышно).

ВЫШИНСКИЙ (обращаясь к Граше): Подсудимый Граше, через вас он был связан с агентами германской разведки?

ГРАШЕ: Да, он был связан с агентами германской разведки.

ВЫШИНСКИЙ: А вы были связаны?

ГРАШЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Как агент?

ГРАШЕ: Да.

ВЫШИНСКИЙ: В чем заключалось то, что через вас Ратайчак был связан с германской разведкой?

ГРАШЕ: Выражалось это главным образом в передаче материалов. 

ВЫШИНСКИЙ: Каких материалов?

ГРАШЕ: В передаче сведений.

ВЫШИНСКИЙ: Каких – секретных или несекретных?

ГРАШЕ: Секретных.

ВЫШИНСКИЙ: О чем?

ГРАШЕ: О работе промышленности.

ВЫШИНСКИЙ: Какой промышленности?

ГРАШЕ: О работе химической промышленности.

ВЫШИНСКИЙ: А Ратайчаку это было известно? 

ГРАШЕ: Да, я работал под его начальством.

ВЫШИНСКИЙ: Следовательно, вы передавали германской разведке шпионский материал, каким располагали по должности. Какой?

РАТАЙЧАК: Я был начальником главного управления. 

ВЫШИНСКИЙ: Чего?

РАТАЙЧАК: Я был Начальником Главного управления основной химической промышленности.

ВЫШИНСКИЙ: Вредительство есть?

РАТАЙЧАК: Есть.

ВЫШИНСКИЙ: Диверсии есть?

РАТАЙЧАК: Есть.

ВЫШИНСКИЙ: Шпионаж есть?

РАТАЙЧАК: Есть.

ВЫШИНСКИЙ: Участие в террористической организации есть?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Знали о ней?

РАТАЙЧАК: Я знал установки Троцкого.

ВЫШИНСКИЙ: А то, что практически делалось?

РАТАЙЧАК: Практических разговоров, гражданин прокурор, я не вел.

ВЫШИНСКИЙ: От кого вы знали об установках Троцкого на террор? 

РАТАЙЧАК: Я узнал об этих установках Троцкого от Пятакова.

ВЫШИНСКИЙ: Пятаков вам говорил, что он состоит членом террористической организации, передавал директивы Троцкого, в том числе и о терроре?

РАТАЙЧАК: Передавал.

ВЫШИНСКИЙ: Против кого?

РАТАЙЧАК: Против вождей партии.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, вы знали о том, что ваша организация готовит террористические акты против вождей партии и руководителей правительства. Знали?

РАТАЙЧАК: Знал.

ВЫШИНСКИЙ: А ваше отношение к террору?

РАТАЙЧАК: Я уже на следствии показывал.

ВЫШИНСКИЙ: Я вас не спрашиваю о том, что вы отвечали не следствии. Отвечайте на вопрос. Ваше отношение к террору?

РАТАЙЧАК: Я не разделяю.

ВЫШИНСКИЙ: Не разделяете почему?

РАТАЙЧАК: (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Что, он вам не нравится? Вредительство вам нравилось? Диверсия вам нравилась? Шпионаж вам нравился? Почему террор вам не нравится, почему вы его не разделяете?

РАТАЙЧАК: Все это пакости, что вы перечисляли.

ВЫШИНСКИЙ: Все пакости. Но во всяком случае от той группы, которая занималась террором, вы не отказались, вы от нее не отошли?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Делали попытки когда-нибудь кому-нибудь сообщить об этой гнуси?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: Не пытались раскрыть всю эту предательскую дьявольскую работу?

РАТАЙЧАК: Если бы я раскрыл, я бы не сидел здесь на скамье подсудимых. Я пытался сам отойти от этой работы.

ВЫШИНСКИЙ: Пытались отойти – улететь?

РАТАЙЧАК: Я в конце 1935, в 1936 году практической деятельности уже не проводил.

ВЫШИНСКИЙ: В чем выразилась ваша диверсионная работа?

РАТАЙЧАК: По моей директиве, переданной Пушину, было совершено три аварии, диверсии на Горловском заводе и еще две аварии – одна на Невском заводе и одна – на Воскресенском химическом комбинате.

ВЫШИНСКИЙ: Вот возьмем Горловский завод. В чем заключалась эта авария?

РАТАЙЧАК: В том, что благодаря аварии выводились из строя отдельные агрегаты.

ВЫШИНСКИЙ: Например, была авария в отделении нейтрализации цеха аммиачной селитры?

РАТАЙЧАК: Была.

ВЫШИНСКИЙ: Какая именно?

РАТАЙЧАК: Взрыв.

ВЫШИНСКИЙ: Он был вами организован?

РАТАЙЧАК: По моему заданию.

ВЫШИНСКИЙ: Результат получился?

РАТАЙЧАК: Получился.

ВЫШИНСКИЙ: В чем он выразился?

РАТАЙЧАК: В том, что цех и завод в целом на несколько дней вышли из строя, и кроме того были человеческие жертвы.

ВЫШИНСКИЙ: Кто погиб?

РАТАЙЧАК: Двое рабочих.

ВЫШИНСКИЙ: Трое рабочих. Вам известны их имена?

РАТАЙЧАК: Не помню,

ВЫШИНСКИЙ: Не интересовались?

РАТАЙЧАК: Я знал хорошо – по акту, теперь забыл.

ВЫШИНСКИЙ: Я вам напомню. Куркин Леонид Федорович, 20 лет, – помните?

РАТАЙЧАК: Есть такая фамилия…

ВЫШИНСКИЙ: …комсомолец, ударник, стахановец. Помните?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Погиб?

РАТАЙЧАК: Я помню, что три человека, но фамилии не помню.

ВЫШИНСКИЙ: Второй: Мостец Николай Иванович, слесарь. Стрельникова Ирина Егоровна, 22 лет, фильтровальщица. Погибли? 

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Кто их убил?

РАТАЙЧАК: Мы.

ВЫШИНСКИЙ: Вы – начальник главного управления химической промышленности? (Ратайчак молчит).

Второй случай когда был?

РАТАЙЧАК: Второй случай был без человеческих жертв – обрыв запасного газопровода.

ВЫШИНСКИЙ: Что же тут было?

РАТАЙЧАК: Там было устроено обрушение газопровода. Обошлось без человеческих жертв, были только перебои в работе предприятия.

ВЫШИНСКИЙ: Тоже по вашему заданию?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Эффект получился?

РАТАЙЧАК: Да. Завод работал несколько дней с большими перебоями.

ВЫШИНСКИЙ: Третий случай?

РАТАЙЧАК: Третий случай – авария, взрыв в отделении воздушных кабин, благодаря чему одна из воздушных кабин вышла из строя.

ВЫШИНСКИЙ: Когда это было?

РАТАЙЧАК: В 1935 году.

ВЫШИНСКИЙ: В ноябре?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: На аппаратах “Линде”?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Организовали вы?

РАТАЙЧАК: По моему заданию.

ВЫШИНСКИЙ: Погиб кто?

РАТАЙЧАК: Тоже, кажется, двое рабочих. 

ВЫШИНСКИЙ: Не помните? Я напомню: Лунев Иван Егорович, ударник, лучший аппаратчик цеха, Юдин Владимир Андреевич, 26 лет, студент последнего курса Томского политехнического института, работавший на производственной практике. Помните?

РАТАЙЧАК: Правильно.

ВЫШИНСКИЙ: Еще двух убили? На Воскресенском химическом комбинате была произведена диверсия по вашему заданию?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Погибли там люди?

РАТАЙЧАК: Нет.

ВЫШИНСКИЙ: А 17 рабочих убитых и 15 раненых?

РАТАЙЧАК: Это относится не к этому случаю, гражданин прокурор. 

ВЫШИНСКИЙ: А вот мы сейчас разберем. Когда это было?

РАТАЙЧАК: В 1936 году.

ВЫШИНСКИЙ: В ночь с 1-го на 2-ое августа?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: Пожар Вы организовали?

РАТАЙЧАК: Нет, никакого отношения к этому случаю я не имел.

ВЫШИНСКИЙ: Кто организовал?

РАТАЙЧАК: Я не знаю.

ВЫШИНСКИЙ: Вы не знаете?

РАТАЙЧАК: Нет. Я показывал о диверсии, которая была в апреле-мае месяце в 1934 году, когда по моему заданию был организован вывод из строя одного из кислотных цехов.

ВЫШИНСКИЙ: Значит, было две диверсии, одна по Вашему указанию, о выводе из строя одного из цехов, и другая – пожар в ночь на 2-ое августа 1936 г.?

РАТАЙЧАК: Да.

ВЫШИНСКИЙ: А вывод одного из цехов когда был?

РАТАЙЧАК: В 1934 году в апреле-мае месяце.

ВЫШИНСКИЙ: А Вы говорили также о пожаре в августе 1936 года?

РАТАЙЧАК: Я об этом ничего не показывал, к этому я отношения не имел.

ВЫШИНСКИЙ: Об этом Вы говорили без отношения к себе?

РАТАЙЧАК: В этом пожаре я участия не принимал.

ВЫШИНСКИЙ: А было так, что после этого пожара Вы велели немедленно приступить к расчистке, хотя это было связано с опасностью для жизни рабочих?

РАТАЙЧАК: Я потребовал немедленной ликвидации последствий…

ВЫШИНСКИЙ: Позвольте, не ликвидации, а потребовали Вы немедленно приступить к расчистке, хотя это было сопряжено с величайшей опасностью для человеческих жизней?

РАТАЙЧАК: Потребовал, да.

ВЫШИНСКИЙ: Известно Вам, что по Вашему требованию рабочие приступили к расчистке?

РАТАЙЧАК: Известно.

ВЫШИНСКИЙ: Известно, что произошел обвал стены?

РАТАЙЧАК: Я сам с самого начала руководил всеми работами на месте…

ВЫШИНСКИЙ: Не спешите, не перелетайте, отвечайте на вопрос: известно Вам

что был этот обвал, что башня разрушилась?

РАТАЙЧАК: Известно, я сам на месте был.

ВЫШИНСКИЙ: И убито было 17 рабочих?

РАТАЙЧАК: Верно.

ВЫШИНСКИЙ: И 15 было ранено?

РАТАЙЧАК: Верно.

ВЫШИНСКИЙ: Это факт?

РАТАЙЧАК: Это факт, да.

ВЫШИНСКИЙ: А Вы говорите, что Вы к этому отношения не имели.

РАТАЙЧАК: Нет, но я должен был это сделать, гражданин Прокурор, потому что, не сделав этого предостережения, мы стояли перед угрозой, мы рисковали погубить там сотни рабочих. Поэтому я сам руководил на месте расчисткой. 

ВЫШИНСКИЙ: Но Вы руководили так, что погубили 17 рабочих, которые были убиты и 15 было ранено. Правильно?

РАТАЙЧАК (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Вы так руководили расчисткой, что погибло 17 рабочих, а 15 было ранено.

РАТАЙЧАК: Правильно, но это был единственный выход. 

ВЫШИНСКИЙ: У вас это также было единственным выходом, когда вы рвали цеха и аппараты и совершали другие диверсии? 

РАТАЙЧАК (Молчит).

ВЫШИНСКИЙ: Кто Вам поручил шпионажем заниматься?

РАТАЙЧАК: Пятаков.

ВЫШИНСКИЙ: Вопрос к Пятакову можно?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

ВКШИЖК1Й (обращаясь к Пятакову): Вы подтверждаете это?

ПЯТАКОВ: Нет.

ВЫШИНСКИЙ (обращаясь к Ратайчаку): Расскажите, когда Вам Пятаков поручал заниматься шпионажем?

РАТАЙЧАК: До разговора с Пятаковым по этому вопросу (я показывал уже во время следственных показаний, а также в показаниях в связи с Логиновым) я имел разговор с Логиновым, это было примерно в конце 1934 года, я боюсь утверждать – в августе или сентябре месяце. В этом разговоре Логинов передал мне, что он только что говорил с Пятаковым, и Пятаков дал ему установку на установление связей с контрразведкой. В этом разговоре, как я показал, я Логинова спросил, как это можно сделать и как быть с людьми. Тогда была названа фамилия Граше, который имеет связь с заграничными представителям, с иностранцами, тогда же он сказал и насчет Пушина. Насчет Граше Логинов сказал утвердительно, а насчет Пушина он сказал предположительно, в том роде, что нет ли у Пушина связей… После этого я имел вскоре разговор с Пятаковым, где он подтвердил директивы…

ВЫШИНСКИЙ: Лично?

РАТАЙЧАК: Да. Подтвердил директивы Троцкого и переданные Логиновым, и я принял к исполнению и стал проводить.

ВЫШИНСКИЙ (к Пятакову): Не припоминаете теперь разговор с Ратайчаком о шпионаже?

ПЯТАКОВ: Нет, отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ: А с Логиновым?

ПЯТАКОВ: Тоже отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ: А то, что члены вашей организации были связаны с иностранной разведкой?

ПЯТАКОВ: Относительно того, что были связаны, я не отрицаю, но что я знал относительно установления…

ВЫШИНСКИЙ: Вы давали указания восстановить связь с фашистскими силами? 

ПЯТАКОВ: Да, передавал относительно тех установок, которые мы имеем на установку связи с фашистскими силами.

ВЫШИНСКИЙ: Контрразведка это есть фашистская сила?

ПЯТАКОВ: Это логика. Я говорю, что я этого не знал.

ВЫШИНСКИЙ: Надо полагать, что разведка входит в число этих фашистских сил.

ПЯТАКОВ: Надо полагать.

ВЫШИНСКИЙ: Больше вопросов к Ратайчаку у меня нет. 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У защиты есть вопросы?

КОММОДОВ: У меня есть.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Если у вас много вопросов, может быть, после перерыва?

КОММОДОВ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Так как судебное следствие идет к концу и возможно, что будет закончено сегодня вечером или завтра утром, я прошу утвердить вопросы эксперту Моносовичу, чтобы дать возможность в течение нескольких часов подготовиться к этим вопросам.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ: Я поставил в письменной форме ряд вопросов эксперту Моносовичу:

“По взрыву, произошедшему 11 ноября… (читает). 

“1. По взрыву, происшедшему 11 ноября 1935 года на Горловском азотно-туковом заводе в водородно-синтетическом цехе.
а) Какие непосредственные причины вызвали взрыв азотного аппарата в отделении воздушных кабин водородно-синтетического цеха Горловского азотно-тукового комбината 11 ноября 1935 года?
б) Имелась ли возможность предотвратить этот взрыв?
в) Может ли этот взрыв быть признан случайным или результатом злого умысла?
г) Соответствуют ли объяснения на предварительном следствии свидетеля Тамма об обстоятельствах и причинах взрыва объективным техническим данным, имеющимся в распоряжении экспертизы?
2. По взрыву, происшедшему 7 апреля 1934 года на Горловском азотно-туковом заводе.
а) Какие непосредственные причины вызвали взрыв?
б) Соответствуют ли показания на предварительном следствии свидетеля Тамма и обвиняемого Пушина об обстановке и прочих причинах взрыва объективным техническим данным, имеющимся в распоряжении экспертизы?
в) Может ли этот взрыв быть признан случайным или результатом злого умысла?
3. По обвалу газопровода на Горловском азотно-туковом заводе, имевшему место 14 ноября 1934 года.
а) Какие причины вызвали 14 ноября 1934 года обвал газопровода на Горловском азотно-туковом заводе?
б) Соответствуют ли показания на предварительном следствии свидетеля Тамма и обвиняемого Пушина об обстоятельствах и причинах обвала объективным техническим данным, имеющимся в распоряжении экспертизы?
в) Может ли этот обвал быть признан случайным или результатом злого умысла?”

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: У вас есть дополнения?

КОММОДОВ: У меня ни дополнений, ни возражений, ни изменений к поставленным прокурором вопросам не имеется.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я полагаю, что окончательный ответ эксперты могут дать после ответов Пушина и Тамм<а>.

(К эксперту) Просьба представить свое заключение в письменном виде к концу вечернего заседания.

Перерыв до 6 часов.

 

Заседание закрывается.

 

 

РГАСПИ Ф. 671, Оп. 1, Д. 235, Л. 1-113.

---